Гиппиус Зинаида Николаевна

псевд. Антон Крайний) (8.11.1869, Белев, Тульская губ. 9.9.1945, Париж) - поэт, прозаик, литературный критик.
Отец из немецкой семьи, проживавшей с XVI в. в России; мать - дочь екатеринбургского полицмейстера. Из-за болезни легких Г. не получила систематического образования, жила с матерью (отец умер в 1881) в Ялте и на Кавказе. В Боржоми познакомилась с Д.Мережковским, 8,1.1889 обвенчалась и уехала с ним в Петербург. Этот духовный и творческий союз продолжался 52 года и описан в неоконченной книге Г. «Дмитрий Мережковский» (Париж, 195 1; М., 1991).
Первые стихи Г., написанные под влиянием С.Надсона, появились в журнале «Северный вестник» (1888, № 12). Позднее Г. говорила: «Стихи я всегда писала редко и мало, - только тогда, когда не могла не писать». Литературная известность пришла с ее стихами, появившимися в «Северном вестнике» в 1895 (№ 3,12) и определившими ее место среди символистов. В 1904 и 1910 в Москве вышло «Собрание стихов» (кн.
1-2). В 1899-1901 в журнале «Мир искусства» печатались ее литературно-критические статьи. В 1901-3 вместе с Мережковским и В.Розановым организовала Религиозно-Философские собрания в Петербурге, была одним из редакторов журнала «Новый путь» (19034), где печатались протоколы этих собраний. Квартира Мережковских в доме Мурузи (Литейный, 24) стала местом встреч петербургских символистов и религиозных философов. Критические статьи Г. печатались в «Весах» (1906-8), «Русской мысли» (1910-14) и др. журналах. С 1906 по 1914 Мережковские жили за границей, в Париже, наезжая временами в Россию.
Г. - автор сборника рассказов «Новые люди» (СПб., 1896), «Зеркала» (СПб., 1898), «Третья книга рассказов» (СПб., 1902), «Алый меч» (СПб., 1906), «Черное по белому» (СПб., 1908), «Лунные муравьи» (М.
1912); романов «Чертова кукла» (М., 1911), «Роман-царевич» (М.
1913): пьес «Маков цвет» (СПб., 1908, совм. с Мережковским и Д. Философовым), «Зеленое кольцо» (Пг., 1916), в которых переплетаются идеи символизма, ницшеанства, религиозной философии.
Особый интерес Г. проявила к жанру дневников и мемуаров.
Предназначавшиеся для прижизненной публикации, они были вместе с тем образцами публицистики. В 1908 вышла ее книга очерков «Литературный дневник». Из дневников, которые Г. вела в течение полувека, наибольшей известностью пользуются «Петербургские дневники», частично изданные в 19 21 в Софии и Мюнхене («Черная книжка» и «Серый блокнот») ив 1929в Белграде («Синяя книга»), дважды переизданные с предисловием Н.Берберовой (Нью-Йорк, 1982, 1990).
Г. не была захвачена шовинистическим энтузиазмом первых лет мировой войны, В докладе, прочитанном в Религиозно-Философском обществе в ноябре 1914, утверждала, что война является осквернением человечества. Со временем Г, пришла к мысли, что только «честная революция» может по-настоящему покончить с войной. Подобно другим символистам видела в революции великое духовное потрясение, призванное очистить человека и создать свободную Россию, надеялась, что революция раскрепостит людей и их религиозное сознание, которое подавлялось самодержавием и церковью. Революция представлялась ей исходом «разрушительных» и «созидательных» сил, издревле дремавших в недрах России. «Петербургские дневники» писались, по признанию Г.
«около решетки Таврического Дворца», где заседала Государственная дума и один день 5,1.1918 - Учредительное собрание (Мережковский и Г.
жили напротив Таврического дворца на Сергиевской, 83). Дневник 1917 рисует картину сползания страны в бездну безумия. Из окна своей квартиры они «следили за событиями по минутам». К ним приходили «исторические личности», особенно часто видные руководители эсеров и кадетов. Временное правительство воспринималось Мережковским, Г, и их друзьями как свое и близкое, с некоторыми министрами они были лично связаны (А.Керенский, Б.Савинков). Восторженно приняв Февральскую революцию, Г. одна из первых (как и В.Розанов, И.Бунин, А.Ремизов) увидела антидемократическую и антинациональную сущность октябрьского переворота 1917, наступление «власти тьмы». «Главные вожаки большевизма, - писала она в «Синей книге», - к России никакого отношения не имеют и о ней меньше всего заботятся. Они ее не знают, - откуда? В громадном большинстве не русские, а русские - давние эмигранты».
«О, какие противные, черные, страшные и стыдные дни!» - восклицает Г.
и пишет 9.11.1917 стихи о судьбе русской революции: «Лежим, заплеваны и связаны, / По всем углам. / Плевки матросские размазаны / У нас по лбам». По ее мнению, переворот 25.10,1917 произвел на всю интеллигенцию, за редкими исключениями, тягчайшее впечатление: «Расстрелянная Москва покорилась большевикам. Столицы взяты вражескими - и варварскими - войсками. Бежать некуда. Родины нет». Г, порвала с А.Блоком и В.Брюсовым, сотрудничавшими с новыми властями, которые были для Г. воплощением «царства Дьявола». Дневники с ноября 1917 до января 1919 («Черные тетради») остались в России; они хранились в Отделе рукописей ГПБ в Петербурге и впервые полностью опубликованы в 1992 в альманахе «Звенья» (СПб., М., вып. 2). В «Черных тетрадях», а также в ранее опубликованных частях «Петербургских дневников» Г, стала летописцем жизни тех, кто после октябрьского переворота оказался в родной стране на положении «внутренних» эмигрантов, она запечатлела репрессии против печати и политических партий, аресты и расстрелы интеллигенции, дворян, офицеров, составила список деятелей культуры - «перебежчиков», «кому не простит никогда» (среди них А.Блок, А.Белый, А.Бенуа, С.Есенин, Вс.Мейерхольд, К.Чуковский и др.). Чуковский отметил в дневнике, что Г. «в течение года ругает с утра до ночи большевиков...».
Мережковский и Г. надеялись на свержение большевистской власти, но, узнав о поражении Колчака в Сибири и Деникина на юге, решили бежать из Петрограда. 24.12.1919 они совместно с их другом ДФилософовым и секретарем В.Злобиным покинули город, якобы для чтения лекций в красноармейских частях в Гомеле; в январе 1920 перешли на территорию, оккупированную Польшей, и остановились в Минске. Здесь Мережковские читали лекции для русских эмигрантов, писали политические статьи в газете «Минский курьер», В феврале 1920 переехали в Варшаву, где занялись активной политической деятельностью. Жизнь снова наполнилась для них смыслом - борьбой за свободу России.Г. стала редактором литературного отдела в газете «Свобода». Из Парижа приехал Савинков, чтобы совместно продолжить борьбу против большевизма.Г. и Савинкова связывала долголетняя дружба, она редактировала его роман «Конь бледный», который привезла в Россию и напечатала в журнале «Русская мысль». История взаимоотношений Г.-ФилософовСавинков рассказана в дневнике Г. «Коричневая тетрадь» (Возрождение, 1970, № 221), являющимся эпилогом трех ранних дневников: «Дневник любовных историй», «О Бывшем» (Там же, 1970, № 217-220) и «Варшавский дневник» (Там же, 1969, № 214-216). Темы и мотивы постоянно переплетаются в них, образуя прихотливый узор гиппиусовской прозы.
В Варшаве Г. быстро разочаровалась в газете «Свобода», где ее, как она говорила, лишили какой бы то ни было свободы, и стала помогать Мережковскому в написании работы о правителе Польши Ю.Пилсудском, в котором они видели избранника Божьего для служения человечеству и для избавления мира от «безнравственного большевизма». В Польше Г. видела страну «потенциальной всеобщности», которая может положить конец вражде разъединенных наций: преодолев долголетнюю взаимную ненависть, Польша и Россия перед лицом общей опасности большевизма должны создать союз братских народов.Г. требовала от польского правительства признания, что Польша воюет не против русского народа и России, а против большевизма. В июле 1920 после такого заявления правительства Пилсудского Г., Мережковский и философов написали воззвание к русской эмиграции и к русским в России по поводу союза с Польшей. Однако, когда в октябре 1920 Польша подписала перемирие с Россией, Г. стала критически относиться к Пилсудскому, правительство которого официально объявило, что русским людям в Польше воспрещается критиковать власть большевиков под угрозой высылки из страны.
Убедившись, что «русскому делу» в Варшаве положен конец, Мережковские 20.10.1920 выехали в Париж.
Крушение судьбы и творчества писателя, обреченного на жизнь вне России - постоянная тема поздней Г. В эмиграции она оставалась верна эстетической и метафизической системе мышления, сложившейся у нее в предреволюционные годы в результате участия в Религиозно-Философском собрании и в Религиозно-Философском обществе. Эта система основывалась на идеях свободы, верности и любви, вознесенной до Христа. Поселившись в Париже, где у них с дореволюционных времен сохранилась квартира, они установили и возобновили знакомство с К.Бальмонтом, Н.Минским, И.Буниным, И.Шмелевым, А.Куприным, Н.Бердяевым, С.Франком, Л.Шестовым, А.Корташевым. Г. поражала всех своей «единственностью», пронзительно-острым умом, сознанием (и даже культом) своей исключительности, эгоцентризмом, нарочитой, подчеркнутой манерой высказываться наперекор общепринятым суждениям и очень злыми репликами. «Изломанная декадентка, поэт с блестяще-отточенной формой, но холодный, сухой, лишенный подлинного волнения и творческого самозабвения» (Ю.Терапиано).
В эмиграции Г. переиздавала написанное в России (сб. рассказов «Небесные слова». Париж, 1921). В 1922 в Берлине вышел сборник «Стихи: Дневник 1911-1921 «, а в Мюнхене книга четырех авторов (Мережковский, Г., Философов и Злобин) «Царство Антихриста», где впервые опубликованы две части «Петербургских дневников» со вступительной статьей Г. «История моего дневника». В 1925 в Праге вышел двухтомник мемуаров Г. «Живые лица» (Л., 1991; Тбилиси, 1991), в котором воссозданы литературные портреты Блока, Брюсова, А.Вырубовой, В.Розанова, Ф.Сологуба и др.В.Ходасевич высоко оценил художественное мастерство этих мемуаров, но опроверг «слухи», приведенные Г., в частности, о Горьком и Розанове. Ответное письмо Ходасевичу Г. закончила словами: «Вы больше любите Горького, я больше Розанова». И.Одоевцева выделяла мемуары Г.: «Проза Г. не очень хороша. Она - поэт, она - критик. Но прозаик слабый. Исключение - «Живые лица».
В 1926 Мережковский и Г. решили организовать литературное и филосовское общество «Зеленая лампа», президентом которого стал Г.Иванов, а секретарем - Злобин. Общество сыграло видную роль в интеллектуальной жизни первой эмиграции и соединило лучших представителей русской зарубежной интеллигенции. Это было закрытое общество, которое должно было стать «инкубатором идей» и все члены которого были бы в согласии относительно важнейших вопросов. Первое заседание «Зеленой лампы» состоялось 5,2,1927 в здании Русского торгово-промышленного союза в Париже. Во вступительном слове Ходасевич напомнил о собраниях «Зеленой лампы» в начале XIX в., в которых принимал участие молодой Пушкин. Для Г. зеленый цвет ассоциировался с верой в религию, в Россию, в высокие идеалы человечества. Стенографические отчеты первых пяти собраний напечатаны в журнале «Новый корабль», основанном Г. в Париже (ред. Злобин, Ю.Терапиано, Л.Энгельгардт). В своем докладе «Русская литература в изгнании», прочитанном на первом заседании «Зеленой лампы», Г.
говорила об особой миссии русской литературы в изгнании - необходимости учиться истинной свободе слова. Она предлагала отказаться от узости, от партийности и многих прежних «заветов».
Главной темой русской зарубежной литературы она считала правду изгнанничества и удивлялась, как могло случиться, что после 10 лет, в которые рушилось полмира и все погибло для эмигрантов, люди продолжают писать в Париже так же и о том же, что и раньше. В этом она видела известную ущербность литературы в изгнании. Вместе с тем, сопоставляя эту литературу с советской, она предлагала конкретный исторический подход к этим двум явлениям: «Ведь когда мы просто литературу советскую критикуем, мы делаем не умное и, главное, не милосердное дело. Это все равно, как идти в концерт судить о пианисте: он играет, а сзади у него человек с наганом и громко делает указания: «Левым пальцем теперь! А вот теперь в это место ткни!» Хороши бы мы были, если б после этого стали обсуждать, талантлив музыкант или бездарен!» Этот образ «человека с наганом» воспринимался Г. достаточно широко - как «приказ собственной воли». Такое понимание восходит к статье Г. «Как пишутся стихи» (созданной в том же году, что и известная статья В.Маяковского с аналогичным названием), в которой утверждается преемственность культурной традиции русского зарубежья.
В сентябре 1928 Мережковский и Г. приняли участие в 1-м съезде русских писателейэмигрантов, организованном югославским правительством в Белграде. При Сербской Академии наук была создана издательская комиссия, начавшая выпускать «Русскую библиотеку», в которой вышла «Синяя книга» Г.
Тема свободы и вопрос, возможно ли подлинное художественное творчество в отрыве от родной почвы, оставались главными для Г. на протяжении всех лет существования «Зеленой лампы», прекратившей свои собрания с началом 2-й мировой войны в 1939. Еще при обсуждении своего первого доклада в «Зеленой лампе» она с горечью говорила: «Некогда хозяин земли русской, Петр, посылал молодых недорослей в Европу, на людей посмотреть, поучиться «наукам». А что если и нас какой-то Хозяин послал туда же, тоже поучиться, - между прочим и науке мало нам знакомой - Свободе?» Этой теме Г. посвятила статью «Опыт свободы», где говорила о свободе слова в эмиграции и в прежней России, о мере свободы и значении этого понятия: «Пусть не говорят мне, что в России, мол, никогда не было свободы слова, а какой высоты достигла наша литература! Нужно ли в сотый раз повторять, что дело не в абсолютной свободе (абсолюта вообще и нигде не может быть, ибо все относительно); мы говорим о той мере свободы, при которой возможна постоянная борьба за ее расширение. Довоенная Россия такой мере во все времена отвечала... Но признаем: общая свобода в России прогрессировала медленно, и понятие ее медленно входило в душу русского человека. Он - не писатель только, а вообще русский человек - не успел еще ей как следует выучиться, когда всякую школу захлопнули».
С годами Г. изменялась, младшее литературное поколение, начавшее писать в эмиграции, постоянные посетители «воскресений» у Мережковских и «Зеленой лампы» застали Г. уже другой - обращенной к вечной теме «Сияний», как называлась книга ее стихов, вышедшая в Париже в 1938. В ней было много горечи и разочарования, она стремилась понять новый мир и нового человека, чем этот человек жив, во что верит и что в нем истинно. Однако в чем-то основном, главном этот новый мир от нее ускользал. В поэзии и в жизни сердца у Г.
преобладало рациональное начало. Даже в Бога она верила умом, хотела верить в бессмертие души, но ей не было дано тех интуитивных прозрений, которые знал Блок. «Очарования», «прелести», «душевной теплоты», как отмечали современники, в ней не было. «Но в ней есть порой холодный блеск взлетающей с земли ввысь ракеты - ракеты, обреченной неминуемо разбиться о какое-нибудь небесное тело, не будучи в состоянии вернуться назад и рассказать нам о том, что там происходит. И еще много горя, боли, одиночества» (Ю.Терапиано).
В июне 1940, за десять дней до оккупации немцами Парижа, Мережковский и Г. переехали в Биарриц на юг Франции. Отношение Г. к фашистской Германии неоднозначно. Ей был неприемлем любой вид деспотизма, но чтобы сокрушить большевизм, она готова была сотрудничать хоть с дьяволом. И все же, несмотря на страстное желание видеть Россию свободной, Г. никогда не сотрудничала с гитлеровцами. Ю.Терапиано подчеркивал, что она «всегда была подлинной русской патриоткой, глубоко любящей свою родину».