УГЛАНОВ Николай Александрович

Угланов Н. А.

(1886—1940; автобиография) — род. в крестьянской семье Ярославской губ., Рыбинского уезда. Окончил сельскую школу. Отец мой 30 лет работал в Ленинграде до 1902 г. на холодильниках и в торговых предприятиях, торгующих птицей и дичью. Мать безвыездно жила в деревне и занималась сельским хозяйством.

В 1898 г. меня отправили в Петербург, где отец и меня поставил в ученье на 4 года в железно-инструментальную и москательную торговлю. Проучившись 4 года, я начал получать 8 рублей в месяц жалованья при готовом столе и квартире хозяина. Не проработав и года, был уволен за драку с хозяином. (Во время ученичества нас били как бы по закону, и приходилось молчать. Но вот по выходе из ученья — бить не полагалось, такова была традиция, а хозяин вздумал ее нарушить и получил от меня сдачи, а я от него расчет и увольнение.) На работу поступить было трудно, так как куда я приходил проситься на работу, все справлялись, что я собой представляю, и, конечно, везде отказывали. Прожив все свои заработки, я на средства родного брата (тоже работал в Петербурге) отправился в деревню. Там мое положение тоже оказалось не из важных. Отец мой в это время уже перебрался из-за болезни в деревню и занялся сельским хозяйством. Узнав о причинах моего несвоевременного приезда (по моей специальности летом был сезон в Петербурге, а я в июле 1903 г. приехал в деревню), отец основательно избил меня, но деваться было некуда, пришлось временно терпеть. Вот тут-то, в деревне, в 1903 г. летом я впервые и приобщился к политической жизни. Мой сверстник и друг по школе, сын священника нашего села, Борис Васильевич Лавров, тогда учился в ярославской духовной семинарии и был уже социал-демократом. Снабдил он меня листовками, а потом различными брошюрами: "Пауки и мухи", "Кто чем живет", "Хлеб, свет и свобода" и т. д. С этого момента, живя в течение 7 мес. в деревне, я перечитал большое количество литературы, присылаемой мне из Ярославля. Вспоминаю характерные моменты. Б. В. Лавров приехал на рождественские каникулы, привез много литературы и резолюции II съезда РСДРП и подробно мне объяснил причины раскола, происшедшего на съезде. Он объявил себя большевиком, сторонником Ленина. Слабо я разбирался тогда еще в вопросах политики, но все же сказал, что я за большевиков. После этого мне Борис Лавров поручил разбросать на базаре в гор. Мологе листовки и наклеить часть их на дверях лабазов и ломбарда, где обыкновенно бывает много народа, что я выполнил в точности.

Началась русско-японская война. Борис Лавров приехал на масленицу на каникулы и, беседуя в нашей избе, разъяснял мне, почему партия стоит за то, чтобы царское правительство потерпело поражение, и доказывал мне, что царизм будет неизбежно разбит в этой войне. Долго я сомневался, колебался, все думал: как же так? нас 150 млн. русских, а японцев 50 млн., и мы их не побьем? Но потом понял и согласился. Эту нашу беседу подслушал мой отец, который, как говорят, так нас "тряхнул", что вылетели мы, как бомбы, из избы.

В феврале 1904 г. я вновь уехал в Петербург, и опять пришлось испытать тяжести. 49 дней я проходил без работы, затем поступил на работу по своей специальности в Лесном под Петербургом. Летом 1904 г. был убит Плеве. В это время я уже знал: кто и почему это делает. Но в то время заняться политической работой мне не представлялось возможным. Связи не было ни с кем. Только к концу 1904 г. и к началу 1905 г. я близко познакомился с несколькими рабочими и техниками из политехнич. института, с газового завода и завода "Эриксон". Тут я почувствовал, что дело наше растет. В день 9-го января мы группой, человек 15, только поздно вечером добрались до Невского, когда уже все было покончено, т. е. самодержавие расстреляло рабочих. С этого момента мне стали попадать отдельные листовки, но зацепиться за организацию не удавалось, а сам я еще сколотить организации из своих товарищей по работе не умел.

Осенью 1905 г. мы были постоянными посетителями митингов политехнического института. В начале января 1906 г., разругавшись со своим хозяином, я потребовал расчет. Вот тут-то я лишний раз почувствовал законодательство о труде торгово-промышленных служащих. Расчетных книжек у нас не было. Хозяин предложил мне расчет по 8 руб. Я двинулся к мировому судье. Тот не принял прошения, заявив, что спор приказчика с хозяином может только разбирать Коммерческий суд. Я пошел на хитрость. Слово "приказчик" я выбросил из прошения и заменил словом "служащий". Мировой принял прощение, но разбор назначил через месяц. Попробуй-ка без денег, да с квартиры тебя гонят, прожить месяц. Доняли меня не мытьем, так катаньем, пришлось рассчитаться по 9 руб. и уехать в деревню на несколько месяцев.

Здесь политическая жизнь развивалась. Встретился я вновь с Борисом Лавровым, которого в то время за революционную работу выгнали из семинарии. Несмотря на обилие эсэровской литературы, которую я читал в это время, все же взгляды мои складывались твердо в сторону социал-демократии.

Вернувшись весной 1906 г. в Петербург, я "сменил" себе хозяина и поступил на работу. Вот здесь за меня взялись знакомые мне эсэры. Основы спора обычно сводились к трем главным вопросам: 1) идеалистическое или материалистическое понимание истории; 2) аграрный вопрос; 3) тактика за террор, против террора. Сколько меня не обрабатывали, все же кое-как я отбивался от моих знакомых эсэров реалистов и гимназистов. Летом 1907 г., после роспуска II Государств. Думы, приехав в деревню на 2 месяца, мы с Б. В. Лавровым усиленно распространяли большое количество листовок, получаемых через волжскую судоходную с.-д. организацию. Полиция рыскала по деревням, добираясь до распространителей листовок. Делать больше нечего было, поэтому я и уехал в Петербург, а Б. В. Лавров в Казань, где он в то время уже учился студентом университета и вел крупную партийную работу.

В августе 1907 г. по установленному шифру он мне прислал партийную рекомендацию и явку. Явка была к Софье Михайловне Левидовой. Разыскав последнюю, я зашел к ней. Расспросив кто я и что могу я делать, она меня направила в коломенский район в культурно-просветит. общество "Просвещение". Придя туда, я увидел сидящего помощника пристава. Покоробило меня от такой встречи. Зашел еще раз к С. М. Левидовой. Из слов ее понял, что она меньшевичка и тянет не туда, куда мне нужно. Махнул рукой на это хождение. Пошел к знакомому мне эсэру И. Ив. Цыцину (умер в 1912 г. в Швейцарии, бежав из ссылки) и попросил его связать меня со знакомыми ему социал-демократами по союзу торгово-промышл. служащих. Он и представил меня (как "ортодоксального", как принято тогда было выражаться) Д. В. Антошкину (теперь редактор "Рабочей Москвы"), Б. А. Семенову (сейчас секретарь луганского окружного комитета КП[б] Украины), Семенову Ивану Семеновичу (тов. Якум, сейчас член правления московского Городского банка). По прошествии нескольких месяцев товарищи, проверив меня, вовлекли в активную работу членом правления професс. союза, и одновременно Антошкин, Б. Семенов и я взялись за восстановление распавшейся нелегальной с.-д. организации торгово-промышл. служащих, в которой все трое мы были членами бюро партийной группы.

Весной 1908 г., после провала ряда наших товарищей с центральным органом "Социал-Демократ" № 1, из организации ушли всякого рода попутчики, а мы, молодежь, взялись за усиленную работу по сколачиванию организации. И к лету 1908 г. с.-д. организация торг. служащих была очень крепкая и довольно значительная, насчитывая 50—60 человек. Что она была крепко большевистская, показывало следующее: наша партийная группа входила в коломенский район, в котором крепко сидели ликвидаторы. Петербургский комитет нашей партии поставил задачу выбить ликвидаторов и заложить заводские ячейки. Для этой цели было созвано несколько массовок с участием членов ПК "Кирилла" и "Шуры" (Бойко Александр Михайлович — теперь член коллегии Наркомторга). После жестоких боев с ликвидаторами мы одержали верх, наша группа твердо стояла против ликвидаторов. К осени 1908 г. наша группа окрепла, к нам был прислан петербургским комитетом пропагандист Быстрянский (сейчас работает в Ленинграде). А я отправился в солдаты по призыву. Уже находясь в солдатах, я получил сведения от моего брата и группы товарищей (брат тогда работал тоже в партии), что меня разыскивает охранное отделение.

С ноября 1908 г. и до июля 1910 г. служил я в гор. Либаве в 178-м пехотном Венденском полку. Там встретил в одной роте Ивана Авксентьевича Войнова (убит в июльские дни 1917 г. юнкерами при распространении "Правды"). Войнов тогда еще не был соц.-демократом, он много меня расспрашивал про революцию. Он на два года раньше меня пришел на военную службу, в 1906 г., поэтому мало был осведомлен обо всем ходе революции и о партиях. Отличался он большой вдумчивостью, скромностью и честностью и за это пользовался большим уважением в роте. Мы с ним немало провели времени в дюнах на берегу Балтийского моря в разговорах о партиях, тактике и революции. Уезжая в запас, Войнов на прощанье сказал мне, что не пойдет работать портным (он был портной), а пойдет на завод.

Весной 1912 г., когда я вернулся со службы и приехал в Петербург, я уже встретил Войнова на партийной работе. Вторую половину военной службы, до осени 1911 г., я прослужил в Пензенской губернии, в гор. Нижнем Ломове, куда перебросили наш полк и всю нашу дивизию, расквартировав по уездным городам. Находясь на военной службе, все время я поддерживал переписку с Б. В. Лавровым, в эти годы он уже находился в ссылке в гор. Онеге Архангельской губернии. Какой-либо организованной работы в армии в то время не велось. Был у меня узкий круг друзей: Иван Авксентьевич Войнов, Николай Петрович Волков (рабочий лакировщик, тогда был революционно настроенный, во время революции я его встретил членом ВКП[б]) и еще ряд товарищей.

В ноябре 1911 г. я уволился в запас и в апреле 1912 г. приехал в Петербург. Поступив вскоре на работу, я быстро разыскал старых товарищей (Алексея Иван. Балагурова — сейчас председ. череповецкого губпрофсовета). Встретил Вас. Володина (сейчас работает на сев. Кавказе) и Антошкина.

С подъемом рабочего движения, с выходом газеты "Правды" зашевелились передовые элементы торговых служащих. Началась подготовка к выборам в 4-ю Государств. Думу, началась усиленная организация профессиональных союзов. Как на беду, я жестоко заболел малярией, подхваченной мною на военной службе. Все лето провалялся. Попытки организации единого профессионального союза торгово-промышл. служащих оказались безуспешными. Принялись за организацию по специальностям. Сначала организовались мануфактуристы. Весной 1913 г. организовались хозяйственники (железники, москательщики, посудники и т. д.). Я был избран председателем ревиз. комиссии. В это время среди торговых служащих крупнейшую роль играли Дм. Вас. Антошкин, Мих. Алекс. Сейфер, Як. Буров и Ник. Ив. Кузнецов (недавно умер в Архангельске). В это время усилиями вышеуказанных товарищей был поставлен журнал "Вестник приказчика". Летом 1913 г. на Всероссийском съезде торгово-промышл. служащих в Москве наша питерская делегация сыграла руководящую роль, объединив вокруг себя все революционные элементы. Съезд полиция закрыла, а лидер нашего движения Д. В. Антошкин был арестован и получил 54 пункта, в коих он не имел права жительства.

Осенью 1913 г. меня избрали председателем профессионального союза. Вошел я в состав редакции "Вестник приказчика", в котором писал под псевдонимом "Николай Угрюмый". Одновременно вошел я в состав и в руководящую работу "руководящего коллектива с.-д. (большевиков) торгово-промышл. служащих", в который входили М. Сейфер, Я. Буров, Дм. Антошкин, Н. Кузнецов, Н. Романов, Никита Москвич, Сейфер Анастасия и я. По очереди у нас в редакции и коллективе работали присланные от петербургского комитета Мих. Чичнаков, Ольга Григ. Лившиц, Мгеладзе (Ив. Висаков), Макс. Савельев. Осенью же 1913 г. я начал писать в "Правду". Здесь я познакомился с К. С. Еремеевым, Мироном Черномазовым (оказавшимся провокатором), Серг. Вас. Малышевым, Вяч. Мих. Молотовым (Скрябиным), Л. Б. Каменевым, В. В. Шмитом и целым рядом др. товарищей. Мой старый товарищ Б. В. Лавров в это время работал в "Правде" на верстке газеты. В "Правде" я писал под псевдон. "Николай Угрюмый" и освещал рабочую жизнь торгово-промышл. служащих. Осенью 1913 г. мы вели усиленную кампанию за нормальный рабочий день торгово-промышл. служащих и за социальное страхование, которое на нас не распространялось.

Наша активность начала беспокоить охранку. 23 ноября 1913 г. я выступал на собрании торговых служащих съестников (в зале эстонского общества на Офицерской ул.) с речью о поддержке рабочей печати, где и был арестован полицией. Но по дороге в участок группой товарищей под руководством В. Зофа был отбит и бежал. Движение росло, и мы его закрепляли крепкой нелегальной организацией. Многочисленные нелегальные кружки были фундаментом для легальных профессиональных союзов. В это же время я был делегирован в рабочую комиссию при с.-д. большев. фракции 4-й Госуд. Думы. Там впервые лично познакомился с Малиновским (оказался провокатором). Недолго поработав там вследствие болезни, я был заменен другим товарищем.

Весной 1914 г. мы развернули большую кампанию за сокращение рабочего дня торговым служащим на 1 час. Лозунг оказался очень популярным и встретил большую поддержку среди масс служащих. Довели мы дело до уличных демонстраций и силой закрывали магазины. В этом движении было боевое настроение. Били булыжниками стекла. Наш коллектив поручил мне на нелегальной массовке провести решение против битья стекол. На трех собраниях я выступал, и на двух из них меня провалили. Наше движение совпало с общим движением питерского пролетариата на помощь бакинским рабочим в конце июня и начале июля 1914 г., когда дело дошло до забастовки всего фабрично-заводского пролетариата, вылившейся в зачатии восстания на улицах Петербурга, и затем закончилось разгромом "Правды" и арестом многих работников нашей партии. За несколько дней до войны, накануне мобилизации, я и М. А. Сейфер были избраны нашим коллективом на международный социалистический конгресс, который должен был состояться в августе в Австрии, в Вене. Но грянула мобилизация. Пришел я за документами для поездки за границу к А. Е. Бадаеву, члену 4-й Государств. Думы. Обсудив положение, он предложил мне идти на мобилизацию. В результате, вместо социалистического конгресса я очутился в 200-м пехотном Кроншлодском полку 50-й дивизии под Варшавой и участвовал в многочисленных боях. 20 ноября 1914 г. был тяжело ранен. В Варшаве в госпитале встретил питерского рабочего, который служил санитаром и меня узнал, который мне и сказал об арестах наших рабочих депутатов. Из Варшавы был доставлен в Москву в начале декабря 1914 г., где и встретил В. М. Молотова, жившего нелегально, который и рассказал о положении дел в партии и о линии партии. Пролежав 3 недели в лазарете, меня выписали и направили в команду выздоравливающих в гор. Белгород. Доехав до Тулы, меня отвели к коменданту, как не могущего следовать дальше. Пробыв в Туле 6 дней, меня назначили в запасный батальон (а у меня была одна пуля в груди и одна в плече, рука висела). Врачи во многих местах, а в Туле тоже, отличались живодерством. Я решил удрать. Взяв отпуск на 10 дней, уехал в Москву, оттуда в Рыбинск, из Рыбинска в Мологу и там завалился в лазарет. Это были мучительные скитания (у меня было пробито пулей легкое). Выйдя через 1½ месяца из лазарета, дезертировал в Петроград, прожив нелегально некоторый период, затем при помощи Б. В. Лаврова и др. товарищей меня с подправленными и подделанными документами протащили в лазарет, где меня взяли на попечение наши партийные товарищи: Любовь Михайловна Куракина, Евгений Порфирьевич Первухин и Е. И. Широких (тогда, весной 1915 г., работавшие врачами в Елизаветинской общине в Петербурге).

Находясь в лазарете, я имел все время связь и получал литературу нашей партии от А. И. Балагурова и Ив. Ал. Дмитриева (убит в 1918 г. в Ленинграде). Затяжка войны, разорение сказывались на настроении среди раненых. Революционное настроение было у большинства, что и показало себя наружу при следующих обстоятельствах. Собралось нас в саду раненых человек сто. Во время беседы около вопросов, обсуждавшихся тогда на происходивших заседаниях 4-й Госуд. Думы, загорелся спор. Один вольноопределяющийся заявил, что все речи в Думе произносят "жиды". Я за это уцепился и произнес речь, начав с национального вопроса и кончил войной, указав на ее губительные результаты для народных масс. Настроение подавляющего большинства бурно выявилось на мою сторону. Присутствовавшая тут же настоятельница общины "г-жа" Родзянко (жена председателя Государств. Думы) со злости (как говорили служащие лазарета) чуть не откусила себе губу от моей речи.

Выйдя осенью 1915 г. из лазарета, отправился в отпуск в деревню, где прожил до весны 1916 г. За старое дезертирство из Тулы меня арестовали и доставили в Рыбинск, но освободили. Весной 1916 г. за неявку после окончания отпуска вновь арестовали и этапом направили на военную службу. Летом 1916 г. был направлен в запасный полк в Петроград, где сразу, как говорят, "затер волынку", заявив начальству, что бегать бегом я не могу, так как у меня сидит пуля в груди, винтовки поднять не могу — рука атрофирована. Положение было такое, что все разлагалось. Как-то во время занятия, сидя на Гаванском поле, мы беседовали, человек 15 солдат, в том числе и ротный командир-прапорщик. Говорили о войне. Спросил меня ротный: "А что дальше будет, как думаешь, Угланов?" Я прямо ответил: "Кроме революции, из войны ничего не выйдет". И все согласились, как будто дело шло о самом обыденном событии. Через месяц "службы" я благополучно уволился по "чистой" в бессрочный отпуск. Это было в июле 1916 г. К этому времени от наших нелегальных организаций торгово-промышленных служащих не осталось ничего, были только одиночки. Поступив на работу по инструментальному делу, я стал работать в Ленинграде. Несколько попыток сколотить организацию не удались. Через несколько месяцев грянула Февральская революция.

В демонстрациях, предшествовавших восстанию, и в самом восстании вместе со мной приняли самое активное участие мои товарищи по работе, в большинстве подростки 15—16—17 лет. Покончив с вооруженной борьбой, принялись за организацию. С вышедшими из тюрем и из подполья товарищами я принялся за организацию торгово-промышл. служащих. Образовав инициативную группу из А. Колесова, И. Дмитриева, С. Пинус, А. Булина, Б. Зуля и других, мы организовали выборы в петроградский совет, куда я был выбран депутатом. Принявшись за организацию союза, я поставил задачей расколоться с меньшевиками, которые лезли к руководству организацией союза. Отколовшись, вернее, вытолкнув меньшевиков, мы организовали союз. К этому времени из ссылки подъехали Антошкин, Войнов, Б. Семенов, Я. Буров, Вербицкий, и наша работа закипела. Шел непрерывный бои с социал-патриотами. Наша союз выступал как подлинно большевистская организация.

4-го апреля я впервые увидел В. И. Ленина. Сначала на нашем фракционном большев. собрании, а потом на собрании всех социал-демократов в Таврическом дворце, где В. И. изложил свои тезисы о задачах революции.

Не все вопросы, поднятые Владимиром Ильичом, были мне вначале ясны. Но основное понял я и горячо принялся за агитацию за советы, против войны и за братанье; до приезда В. И. Ленина мы агитировали против войны, но не умели поставить вопрос так, как его нас научил поставить Ленин. Во время выборов в районные думы нашей партией я был выставлен кандидатом по 1-му и 2-му городскому районам (прошел по 2-му району в Спасскую районную думу), где мы вместе с Лилиной, 6 человек большевиков, и дрались против кадетов — с одной стороны, и эсэров и меньшевиков — с другой. В июне от необычайной работы заболел; товарищи меня отправили в отпуск в провинцию, где я и прожил месяц. Вернувшись после июльских дней в конце июля в Петроград, принялся за профессиональную работу — секретарем-организатором союза, и состоял в петроградском совете во фракции большевиков.

Во время Октябрского переворота с группой работников союза налаживал аппарат Совнаркома и ревкома, затем сламывал саботаж в банках, телефонной станции (сотни продавщиц из магазинов послали мы работать на телефонную станцию). После II Съезда советов был делегирован петрогр. советом профсоюзов во Всерос. центр. исполн. комитет. Во время Брест-Литовских переговоров и наступления немцев на Псков и Петроград я отправилсяс отрядом Красной гвардии на фронт под город Гдов. Вернувшись с фронта, вновь принялся за работу в союзе и спасском районном совете. В августе 1918 г. по решению партии и совета союзов принялся за организацию вооруженных продовольственных отрядов из питерских рабочих и служащих, будучи председателем Центральной комиссии. Осень и зиму 1918—1919 гг. руководил через союз национализацией торговли.

В марте 1919 г. участвовал на 8-м Съезде нашей партии. Одновременно до мая месяца 1919 г. работал в течение 4-х месяцев в петроград. Комиссариате продовольствия членом коллегии. С мая 1919 г. на 2-м чрезвыч. съезде торгово-промышл. и советских служащих мы, большевики, одержали верх, и я был избран председателем центр. комитета, но в Москву не попал, так как был в Петрограде с продовольственной работы переведен секретарем совета профсоюзов и одновременно был назначен председателем комиссии по борьбе с дезертирством петроградского военного округа. Летом на партийной конференции был избран членом петрогр. комитета нашей партии.

В августе 1919 г. ушел на фронт, был комиссаром Корельского боевого участка и 55-й стрелковой дивизии. В октябре 1919 г. был переброшен на фронт против Юденича. Был комиссаром Колпинской группы 7-й армии (командующим был Харламов — генштабист), в боях у Ям-Ижоры, Федоровского, Павловска и Царского села мы разбили части генерала Родзянко, и этим была решена участь юденичской армии. После этого меня вновь вернули на Корельский участок против нагрянувших на нашу территорию финских белогвардейцев, которые и были ликвидированы в течение недели. В январе 1920 г. я заключал перемирие с финнами на Карельском участке и принимал приехавших из Америки русских анархо-синдикалистов и коммунистов. В марте 1920 г. был демобилизован; на партийной конференции был избран членом петрогр. комитета и делегатом на 9-й Съезд партии. После демобилизации работал секретарем совета профсоюзов в Петрограде. На 7-м Съезде советов в декабре 1919 г. был избран кандидатом во Всеросс. центр. исполн. комитет советов.

В мае 1920 г. временно вновь был командирован на Корельский участок комиссаром для подкрепления. Работал секретарем совета союзов и одновременно заведующим отделом труда до начала 1921 г. На 8-м Всероссийском съезде советов был избран членом ВЦИКа. Во время профсоюзной дискуссии принимал активное в ней участие, отстаивая платформу "10-ти", т. е. платформу В. И. Ленина, в выработке практической части платформы принимал участие.

В конце января 1921 г. на губпартконференции петроградской организации был избран членом петрогр. комитета, а комитетом был избран в бюро петрогр. комитета. Был избран делегатом на 10-й Съезд партии (на съезде не был по случаю кронштадтского мятежа), на котором был избран кандидатом в Центр. комитет. В конце февраля, за неделю до кронштадтского мятежа, был избран секретарем петрогр. комитета партии. Во время мятежа в Кронштадте был комиссаром Сестрорецкого боевого участка и руководил лично первым штурмом фортов 8 марта, но вследствие малочисленности войск, всего около 900 штыков пехоты, заняв один из фортов, вынуждены были отступить.

За участие в ликвидации мятежа получил орден Красного Знамени. До января 1922 г. работал секретарем петрогр. комитета партии и членом сев.-зап. бюро ЦК. На 9-м Съезде советов был избран во ВЦИК. В феврале 1922 г. был командирован на работу в Нижний Новгород, где работал до сентября 1924 г. — секретарем губкома ВКП(б). В сентябре 1924 г. командирован на работу в московскую организацию, где работаю секретарем моск. комитета ВКП(б). С XII Съезда нашей партии избираюсь членом Центр. комитета ВКП(б). С августа 1924 г. избираюсь членом организац. бюро ЦК ВКП(б) и одним из секретарей ЦК ВКП(б). После XIV Съезда партии избран кандидатом в Политическое бюро ЦК ВКП(б). Состою членом совета национальностей ЦИКа СССР и членом президиума, куда вновь избран на XIII Всеросс. и 4-м союзном Съезде советов в апреле 1927 г.

[В 1928—30 нарком труда СССР. До 1930 член ЦК партии. В 1926—29 кандидат в члены Политбюро ЦК и секретарь ЦК партии. Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.]

{Гранат}