Александр II (часть 2, XIII-XIX)

XIII.
Дела внутренние
(1866—1871).

4-го
апреля 1866 года, в четвертом часу дня, Император Александр, после
обычной прогулки в Летнем саду, садился в коляску, когда неизвестный
человек выстрелил в него из пистолета. В эту минуту, стоявший в толпе
крестьянин, Осип Комиссаров, ударил убийцу по руке и пуля пролетела
мимо. Преступник задержан на месте и, по приказанию Его Величества,
отведен в III Отделение. Государь сам, от Летнего сада, отправился
прямо в Казанский собор, принести благодарение Богу за избавление от
угрожавшей ему опасности.

Когда
Император возвратился в Зимний Дворец, то там уже ожидали его все
члены Государственного Совета для принесения поздравления. Обняв
Императрицу и Августейших детей, Император, со всей семьей, вторично
поехал в Казанский собор, где перед чудотворной иконой Богоматери,
отслужен был благодарственный молебен. Между тем, весть о чудесном
спасении Монарха быстро разнеслась по городу. В Зимнем Дворце
собрались министры, высшие придворные и гражданские чины,
генералитет, офицеры гвардии, армии и флота, спешившие на перерыв
принести Государю выражение верноподданнических чувств. Все были
допущены к нему. Густая толпа народа заливала дворцовую площадь,
оглашая воздух кликами "ура"! Государь несколько раз
выходил к ней на дворцовый балкон. Вечером во всех церквах столицы
происходили молебствия.

На
другой день в 11 часов утра Император принял поздравления
Правительствующего Сената, явившегося в Зимний Дворец в полном
составе, с министром юстиции во главе. "Благодарю вас, господа,
— сказал он сенаторам, — благодарю за верноподданнические
чувства. Они радуют меня. Я всегда был в них уверен, жалею только,
что вам довелось выражать ваши по такому грустному событию. Личность
преступника еще не разъяснена, но очевидно, что он не тот, за кого
себя выдает. Всего прискорбнее, что он русский".

В
час дня состоялся прием Императором во дворце петербургского
дворянства, к которому присоединились, находившиеся в столице,
дворяне других губерний, представители городских обществ и прочих
сословий. Когда из Золотой гостиной Государь вступил в Белую залу под
руку с Императрицей, в сопровождении Цесаревича и прочих сыновей, его
встретило громкое, единодушное "Ура!", не умолкавшее
несколько минут. Их Величества были видимо тронуты. На глазах их
блестели слезы. Их окружили со всех сторон. Наконец водворилась
тишина и петербургский губернский предводитель дворянства, граф
Орлов-Давыдов, обратился к Императору со следующим приветствием:
"Ваше Императорское Величество, при сем горестном, но вместе с
тем утешительном случае, мы, предводители, депутаты и дворяне
с.-петербургские, предстоя пред вами, Государь, не говорим от имени
дворян всей России потому только, что каждое дворянское собрание
дорожит правом выразить само свое чувство. Но от имени наших
доверителей — дворян столицы и Петербургской губернии, мы ныне
выражаем пред Вашим Величеством нашу скорбь, что рука преступника или
сумасшедшего, посягнула на Вашу Высочайшую, церковью освященную и нам
дражайшую особу, и вместе с тем возносим Богу благодарственные
моления за то, что он защитил Россию от бедствий, спасая вашу жизнь.
Государь, позвольте нам в настоящую минуту вспомнить, что в этом
самом дворце, в третий день вашего царствования, вы, принимая
с.-петербургских депутатов, им сказали, что надеетесь видеть всегда
русское дворянство в начале и во главе всякого доблестного и
полезного подвига. При помощи Божьей, эта благодатная надежда
оправдается, к многолетнему утешению вашего чадолюбивого сердца".
Император отвечал: "Господа дворяне и господа члены других
сословий, благодарю вас от всей души за выражение ваших чувств при
этом грустном случае. Так и в прошлом году, в это же время, все
сословия выражали мне свое сочувствие. Если, кроме веры в Бога, что
поддерживает меня в моем трудном служении, то это именно та
преданность и те чувства, которые мне постоянно выражаются, с таким
единодушием, во всех трудных случаях, как от вас, господа дворяне,
так и от всех других сословий. Еще раз благодарю вас всех, от всего
сердца. Надеюсь, что вы, господа дворяне, радушно примете в свою
среду вновь возведенного мной в дворянское достоинство дворянина,
вчерашнего крестьянина, который спас мне жизнь. Я думаю, что этим он
вполне заслужил честь быть русским дворянином".

6-го
апреля принесли поздравления Его Величеству от имени своих государей
и правительств пребывавшие в Петербурге представители иностранных
держав.

Со
всех концов Империи, в продолжение нескольких месяцев, поступали
выражения чувств радости русских людей о спасении драгоценной жизни
Царя. Сословия и общества посылали депутации в Петербург, отправляли
телеграммы, писали адресы; в движении этом участвовали все звания и
состояния, учреждения, учебные и воспитательные заведения, общины,
даже частные лица; многие знаменовали всенародный восторг делами
благотворения. Единодушный порыв верноподданных, глубоко проник в
сердце Венценосца, как явствует из письма его к высокопреосвященному
Филарету, митрополиту московскому: "Приняв с благоговением
присланную мне вами икону святителя Алексея, искренно благодарю вас и
все московское духовенство за выраженные чувства верноподданнической
преданности. Призванный на царство всемогущим Промыслом, я возлагаю
все мои надежды на Вседержителя Бога, в Его же деснице цари и народы,
и глубоко верую, что благое Провидение охранит дни мои, доколе они
будут нужны для дорогой мне России. Как ни тягостна моему сердцу
мысль о покушении на мою жизнь, всецело отданную любимому отечеству,
но она исчезает пред благой Божественной волей, отвратившей от меня
опасность, а единодушное сочувствие ко мне всех сословий верного
моего народа, со всех концов обширной Империи, доставляет мне
ежеминутные, трогательные доказательства несокрушимой связи между
мной и всем преданным мне народом. Эта священная связь да останется
навеки неизменным залогом силы, целости и единства нашего общего,
великого отечества. Призываю святую церковь молиться о благоденствии
и славе России". Злодей, стрелявший в Государя оказался
исключенным за участие в беспорядках из числа студентов, сперва
казанского, а потом и московского университетов, дворянином
Саратовской губернии, Дмитрием Каракозовым. Обнаружение причин,
вызвавших преступление и раскрытие его соучастников, возложено на
особую следственную комиссию, председателем которой назначен граф M.
H. Муравьев. Оказалось, что Каракозов принадлежал к руководимому его
двоюродным братом Ишутиным, московскому тайному кружку, состоявшему
преимущественно из учащейся молодежи, вольнослушателей университета,
студентов Петровской земледельческой академии и воспитанников других
учебных заведений; что кружок этот имел конечной целью совершение
насильственным путем государственного переворота; что средством к
тому должно было служить ему сближение с народом, обучение его
грамоте, учреждение мастерских, артелей и других подобных ассоциаций,
для распространения среди простолюдинов социалистических учений.
Обнаружены также сношения членов московского кружка с петербургскими
единомышленниками, с ссыльными поляками и русскими выходцами за
границей. Каракозов и его сообщники преданы верховному уголовному
суду, который, признав Каракозова виновным в покушении на
цареубийство, Ишутина — зачинщиком этого преступного замысла и
большинство других подсудимых — соучастниками в образовании
тайного общества с целью произвести насильственный переворот в
государстве, — приговорил: Каракозова и Ишутина к смертной
казни, через повешенье, остальных — к лишению всех прав
состояния и к ссылке — одних в каторжные работы, других —
на поселение в Сибирь. Казнь над Каракозовым совершена 3-го сентября,
на Смоленском поле; Ишутину Государь даровал жизнь, а прочим
осужденным в значительной мере сократил сроки наказания.

Следствие
обнаружило сверх того неудовлетворительное состояние большей части
учебных заведений, высших и средних, неблагонадежность
преподавателей, дух непокорства и своеволия студентов и даже
гимназистов, увлекавшихся учением безверия и материализма с одной
стороны, самого крайнего социализма — с другой, открыто
проповедуемых в журналах, так называемого, передового направления.
Издание двух главных органов этого направления, Современника
и Русского Слова,
прекращено по
Высочайшему повелению, а во главе министерства народного просвещения
поставлен, вместо уволенного Головнина, незадолго до того назначенный
обер-прокурором Святейшего Синода, граф Д. А. Толстой. Тогда же князь
Суворов оставил пост с.-петербургского генерал-губернатора, должность
коего упразднена, а заведование полицией поручено, с званием
обер-полицмейстера, бывшему генерал-полицмейстеру в Царстве Польском
и деятельнейшему сотруднику графа Берга по усмирению мятежа, генералу
Трепову. Наконец, вместо старца князя Долгорукова, шефом жандармов
назначен молодой и энергичный генерал-губернатор Прибалтийского края,
граф П. А. Шувалов.

Печальные
явления, раскрытые следствием, вызвали следующий рескрипт Императора
на имя председателя Комитета Министров, князя Гагарина: "Единодушные
изъявления верноподданнической преданности и доверия ко мне
вверенного Божьим Промыслом управлению моему народа служит мне
залогом чувств, в коих я нахожу лучшую награду за мои труды для блага
России. Чем утешительнее для меня сие сознание, тем более признаю я
моей обязанностью охранять русский народ от тех зародышей вредных
лжеучений, которые, со временем, могли бы поколебать общественное
благоустройство, если бы развитию их не было поставлено преград.
Событие, вызвавшее со всех концов России доходящие до меня
верноподданнические заявления, вместе с тем, послужило поводом к
более ясному обнаружению тех путей, которыми проводились и
распространялись эти пагубные лжеучения. Исследования, производимые
учрежденной по моему повелению особой следственной комиссией, уже
указывают на корень зла. Таким образом, Провидению угодно было
раскрыть перед глазами России, каких последствий надлежит ожидать от
стремлений и умствований, дерзновенно посягающих на все, для нее
искони священное, на религиозные верования, на основы семейной жизни,
на право собственности, на покорность закону и на уважение к
установленным властям. Мое внимание уже обращено на воспитание
юношества. Мной даны указания на тот конец, чтобы оно было
направляемо в духе истин религии, уважения к правам собственности и
соблюдения коренных начал общественного порядка и чтобы в учебных
заведениях всех ведомств не было допускаемо ни явное, ни тайное
проповедание тех разрушительных понятий, которые одинаково враждебны
всем условиям нравственного и материального благосостояния народа. Но
преподавание, соответствующее истинным потребностям юношества, не
принесло бы всей ожидаемой от него пользы, если бы в частной,
семейной жизни, проводились учения, несогласные с правилами
христианского благочестия и с верноподданническими обязанностями.
Посему я имею твердую надежду, что видам моим по этому важному
предмету будет оказано ревностное содействие в кругу домашнего
воспитания. Не менее важно для истинных польз государства в его
совокупности и, в частности, для каждого из моих подданных, полная
неприкосновенность права собственности во всех его видах,
определенных общими законами и Положениями 19-го февраля 1861 года.
Независимо от законности сего права, одного из самых коренных
оснований всех благоустроенных обществ, оно состоит в неразрывной
связи с развитием частного и народного богатства, тесно между собой
соединенных. Возбудить сомнения в сем отношении могут одни только
враги общественного порядка. К утверждению и охранению сих начал
должны стремиться все лица, облеченные правами и несущие обязанности
государственной службы. В правильном государственном строе первый
долг всех, призванных на служение мне и отечеству, состоит в точном и
деятельном исполнении своих обязанностей, без всякого от видов
правительства уклонения. Превышение и бездействие власти одинаково
вредны. Одним лишь неуклонным исполнением сих обязанностей может быть
обеспечено единство в действиях правительства, которое необходимо для
осуществления его видов и достижения его целей. Мне известно, что
некоторые из лиц, состоящих на государственной службе, принимали
участие в разглашении превратных слухов или суждений о действиях или
намерениях правительства, и даже в распространении тех противных
общественному порядку учений, которых развитие допускаемо быть не
должно. Самое звание служащих дает, в таких случаях, более веса их
словам и, тем самым, способствует к искажению видов правительства.
Подобные беспорядки не могут быть терпимы. Все начальствующие должны
наблюдать за действиями своих подчиненных и требовать от них того
прямого, точного и неуклонного исполнения предуказанных им
обязанностей, без которого невозможен стройный ход управления и
которым они сами должны подавать пример уважения к власти. Наконец,
для решительного успеха мер, принимаемых против пагубных учений,
которые развились в общественной среде и стремятся поколебать в ней
самые коренные основы веры, нравственности и общественного порядка,
всем начальникам отдельных правительственных частей надлежит иметь в
виду содействие тех других, здравых, охранительных и добронадежных
сил, которыми Россия всегда была обильна и доселе, благодаря Бога,
преизобилует. Эти силы заключаются во всех сословиях, которым дороги
права собственности, права обеспеченного и огражденного законом
землевладения, права общественные, на законе основанные и законом
определенные, начала общественного порядка и общественной
безопасности, начала государственного единства и прочного
благоустройства, начала нравственности и священные истины веры.
Надлежит пользоваться этими силами и сохранять в виду их важные
свойства при назначении должностных лиц по всем отраслям
государственного управления. Таким образом обеспечится от
злонамеренных нареканий, во всех слоях народа, надлежащее доверие к
правительственным властям. В этих видах, согласно всегдашним моим
желаниям и неоднократно выраженной мною воле, надлежит по всем частям
управления оказывать полное внимание охранению прав собственности и
ходатайствам, относящимся до польз и нужд разных местностей и разных
частей населения. Надлежит прекратить повторяющиеся попытки к
возбуждению вражды между разными сословиями и, в особенности, к
возбуждению вражды против дворянства и, вообще, против
землевладельцев, в которых враги общественного порядка естественно
усматривают своих прямых противников. Твердое и неуклонное соблюдение
этих общих начал положит предел тем преступным стремлениям, которые
ныне с достаточной ясностью обнаружились и должны подлежать
справедливой каре закона. Поручаю вам сообщить настоящий рескрипт
мой, для надлежащего руководства, всем министрам и
главноначальствующим отдельными частями".

Царский
рескрипт указывая всем состоящим на государственной службе на строгое
и точное исполнение лежащих на них обязанностей, ни мало не
видоизменил, однако, направления правительственной деятельности.
Судебные уставы вводились в округах петербургском и московском, а
между тем, издавались дополнительные к ним законы: Положение о
нотариальной части и согласованное с уставами, новое издание Уложения
о наказаниях. Посетив вновь отстроенное здание судебных мест в
Петербурге, Государь обратился к сопровождавшим его при осмотре,
чинам судебного ведомства со следующими словами: "Я надеюсь,
господа, что вы оправдаете оказанное вам доверие и будете исполнять
новые ваши обязанности добросовестно, по долгу чести и
верноподданнической присяги, что, впрочем, одно и то же". На
единодушный возглас присутствовавших, что они употребят все силы,
дабы оправдать доверие Монарха, Его Величество прибавил: "И так,
в добрый час, начинайте благое дело". Открытие кассационных
департаментов Правительствующего Сената последовало 16-го апреля, а
на другой день, в день рождения Государя — открытие
петербургских судебной палаты и окружного суда.

Отпраздновав
в семейном кругу двадцатипятилетие своей свадьбы, Государь и
Императрица в конце мая переехали на жительство в подмосковное село
Ильинское, где провели целый месяц. Появление Императора в
первопрестольной столице, в первый раз по чудесном избавлении от руки
убийцы, вызвало те же проявления бурного восторга населения, что и в
Петербурге. Москвичей озабочивало в то время предстоявшее прекращение
издательской деятельности Каткова в Московских
Ведомостях. Пылкий
публицист, от избытка патриотизма переступивший в полемике против
некоторых из правительственных ведомств, главным образом, против
министерства народного просвещения, за пределы благопристойности,
получил от министра внутренних дел предостережение, которое отказался
напечатать в своей газете и объявил, что предпочитает вовсе
прекратить ее издание. Пользуясь пребыванием Государя в Москве,
Катков написал ему письмо, в котором — как он предупреждал
графа А. В. Адлерберга, взявшегося передать письмо по назначению, —
он "ни на что не жалуется и ничего не просит". Оканчивалось
письмо просьбой, чтобы Государь в издателях Московских
Ведомостей признал
своих.
Последствием
была аудиенция, данная Каткову 20-го июня в Петровском дворце.
Император принял его в кабинете, наедине. "Я тебя знаю, —
сказал он ему, — верю тебе, считаю тебя своим". Государь
казался растроганным, слезы катились из глаз Каткова. "Сохрани
тот священный огонь, — продолжал Император, — который
есть в тебе. Я подаю руку тем, кого знаю и уважаю. Тебе не о чем
беспокоиться. Я внимательно слежу за Московскими
Ведомостями,
постоянно их
читаю. В тебе вполне уверен. Понимаешь ли силу того, что говорю тебе?
Нет ли у тебя чего на душе, чтобы передать мне?" Взволнованный
Катков отвечал несколькими несвязными словами благодарности. Перейдя
к вопросу о сепаратизме, в обсуждении которого издатель Московских
Ведомостей проявлял
крайнюю подозрительность к некоторым правительственным лицам, "не
надо как бы колоть и раздражать происхождением, — заметил
Государь, — все могут быть верными подданными и хорошими
гражданами. Надо говоритьоб этом, но следует сохранять меру.
Покушения этого рода есть, я знаю, и с тобой согласен. Величием и
единством Империи я, конечно, дорожу не менее тебя... А я на тебя
посердился. Предостережение все-таки надо было напечатать". При
прощании Император снова крепко пожал руку Каткова, прибавив: "Помни:
я в тебе вполне уверен". Министру внутренних дел сообщена
Высочайшая воля, чтобы Московские
Ведомости были
освобождены от наложенного на них взыскания, и несколько дней спустя,
газета эта снова стала выходить под редакцией Каткова.

К
1-му июля Двор по обыкновению переселился в Петергоф. В тамошнем
дворце Государь принял 27-го числа в торжественной аудиенции,
посольство Северо-Американских Соединенных Штатов, приплывшее в
Кронштадт на броненосной эскадре адмирала Фаррагута. Стоявший во
главе посольства, помощник государственного секретаря по морскому
департаменту Фокс, вручил Его Величеству постановление конгресса
республики с выражением радости американского народа по случаю
избавления русского Царя от грозившей ему опасности.

После
обычного лагерного сбора и маневров в Красном Селе, Государь в конце
августа съездил вторично в Москву на одну неделю, с 18-го по 25-е,
для присутствования при упражнениях войск, расположенных в
подмосковных лагерях, и ко дню своих именин возвратился в Царское
Село. В числе наград, дарованных в этот день, были алмазные знаки
ордена Св. Андрея, пожалованные графу Муравьеву; награда не застала
уже его в живых. Михаил Николаевич скончался в Лужском своем поместье
31-го августа. Император Александр отдал последний долг усопшему,
верному слуге, и сам присутствовал, вместе со всеми Великими
Князьями, при погребении его в Александро-Невской лавре.

Наступило
время великого семейного и, вместе с тем, всенародного торжества.
17-го июня Наследник Цесаревич Александр Александрович помолвлен в
Копенгагене с дочерью короля датского, принцессой Дагмарой; 14-го
сентября высоконареченная невеста высадилась в Кронштадте, где
встретили ее Император, Императрица, Августейший жених и все члены
царской семьи. Оттуда Ее Высочество проследовала в Царское Село, а
17-го состоялся торжественный въезд ее в столицу. Св. миропомазание,
с наречением Великой Княжной Марией Феодоровной и обручение
происходили 13-го октября, а 28-го того же месяца Высочайший манифест
огласил по всей России радостную весть о вступлении в брак Наследника
Престола: "Вручая судьбу новобрачных всемилосердному Промыслу
Божию, мы возвещаем о сем отрадном, для родительского сердца нашего,
событии всем верным нашим подданным и призываем их вознести вместе с
нами свои теплые и всегда искренние молитвы к престолу Всевышнего: да
осенит он эту любезную нам чету Его всещедрой благодатью и да
благословит союз Их Императорских Высочеств многолетним, полным и
безмятежным счастьем, к утешению нашему, любезнейшей супруги нашей
Государыни Императрицы Марии Александровны, всего нашего
Императорского дома, и ко благу любимой нами России". Другим
манифестом Император Александр "преклонил заботу к участи
скорбящих и бедствующих членов, вверенной ему святым Промыслом,
великой семьи народной", и "всегда признавая возможность
миловать и прощать, когда милосердием не ослабляется сила закона",
даровал целый ряд облегчений осужденным преступникам, смягчив и
сократив сроки их наказаний, а с неисправных плательщиков сложил
целый ряд недоимок и взысканий. В день бракосочетания Наследник
Цесаревич назначен членом Государственного Совета.

Законодательная
деятельность в продолжение 1865 года несколько умерилась. По
министерству государственных имуществ завершено устройство
хозяйственного быта государственных крестьян, с утверждением за ними
их прежних наделов и с выдачей на них владенных записей; министерство
внутренних дел трудилось над составлением Городового Положения, к
концу года внесенного им на рассмотрение Государственного Совета.
Между тем, осенью, вследствие перемены, происшедшей во главе
управления Северо-Западным краем, где генерал-адъютанта фон-Кауфмана
заменил в должности виленского генерал-губернатора генерал-адъютант
граф Баранов, а также в виду предстоявшего увольнения от места
главного директора правительственной комиссии внутренних дел в
Царстве Польском князя Черкасского, не пожелавшего после удаления
Николая Милютина от дел, вследствие постигшей его тяжкой болезни,
продолжать службу в Варшаве, — в обществе и в печати, русской и
заграничной распространились слухи о перемене в направлении
правительства, вызвавшие следующее правительственное сообщение,
которое появилось сначала в органе князя Горчакова, Journal
de Saint-Pétersbourg,
а затем
перепечатано и в Северной
Почте:
"Отозвание
генерала Кауфмана не обусловливает никакой перемены в политической
системе, принятой относительно Западных губерний Империи, или в
Царстве Польском. Первые должны вновь сделаться тем, чем сделала их
история, областями существенно русскими, где народный православный
элемент, образующий громадное большинство населения, должен
приобрести принадлежащее ему преобладание. Что касается до Царства
Польского, то императорское правительство будет смело продолжать
исполнение обязанности, возложенной на него волей Государя и
состоящей в освобождении польского общества от пороков, которые
растлевают его, и слишком часто делали его гнездом беспорядка,
анархии и революции, жертвой всех враждебных влияний извне, и
подвергают опасности его будущность, препятствуя слиянию его
интересов с интересами России. В течение своего славного
царствования, наш возлюбленный Монарх явил слишком много
доказательств своей твердости и настойчивости в стремлении, помимо
всех препятствий, к тому, что, по его искреннему убеждению,
справедливо, мудро и обусловлено национальными интересами России,
чтобы могло возникнуть какое-либо сомнение на счет его намерений.
Принятый им путь не есть результат теоретической системы, могущий
изменяться, смотря по впечатлениям минуты. Он был настоятельно
предписан долговременным и горестным опытом. Ни Государь, ни народ
русский, не могут забыть обязанностей, возлагаемых такими уроками".

В
Варшаве, после удаления с политического поприща Николая Милютина и
отъезда большей части его друзей и сотрудников, руководство делами
сосредоточилось в руках наместника графа Берга, возведенного в звание
генерал-фельдмаршала. Но сила обстоятельств побуждала правительство
не сходить с пути, на который оно вступило по усмирении мятежа.
Мало-помалу совершилось слияние отдельных частей управления в Царстве
с ведомствами Империи. Финансовые дела перешли в заведование
министерства финансов, в котором по делам Царства Польского образован
особый отдел. Почтовая часть отошла в ведение вновь образованного
министерства почт и телеграфов,. Одновременно вводились законы,
выработанные еще при Милютине: указ об устройстве холмской
греко-униатской епархии и новое положение о губернском и уездном
управлении, разделившее Царство, вместо прежних пяти, на десять
губерний.

К
концу 1866 года, Земские Учреждения введены повсеместно в 33-х
губерниях, управляемых на общем основании; но в виду поступавших в
министерство внутренних дел жалоб на чрезмерное обложение земскими
сборами промышленных и торговых предприятий, состоялось Высочайшее
повеление, ограничившее более тесными пределами пользование этим
правом. Земским собраниям предоставлено впредь облагать по своему
усмотрению лишь недвижимые имущества в городах и уездах; со
свидетельств же на право торговли и промыслов, с билетов на торговые
и промышленные заведения и с патентов на винокуренные заводы и
заведения для продажи питей, дозволено взимать земские сборы лишь с
ценности самых помещений, не включая в оценку ни стоимости
находящихся в них предметов или изделий, ни торговых или промышленных
оборотов, при том так, чтобы процентный сбор с гильдейских
свидетельств винокуренных заводов и заведений для продажи питей не
превышал 25%, а с прочих торговых и промышленных предприятий, —
10% налогов, платимых ими в казну. Распоряжение это возбудило
неудовольствие земств. Петербургское губернское земское собрание,
которое уже в первую сессию свою в декабре 1865 года, высказалось в
пользу расширения дарованных земству прав и созыва центрального
земского собрания для обсуждения хозяйственных польз и нужд, общих
всему государству, не только вступило в пререкание с губернатором, но
и постановило, по представлению губернской земской управы, принести
жалобу в Сенат на министра внутренних дел, который оставил без
последствий 12 из 26 ходатайств земства. Обстоятельство это, а равно
бурный ход прений в заседаниях, привели к строгой правительственной
мере. "В виду того, — как сказано в Высочайшем повелении,
— что петербургское губернское земское собрание, с самого
открытия своих заседаний, действует несогласно с законами, и, вместо
того чтобы, подобно земским собраниям других губерний, пользоваться
Высочайше дарованными ему правами для действительного попечения о
вверенных ему местных земско-хозяйственных интересах, непрерывно
обнаруживает стремление, неточным изъяснением дел и неправильным
толкованием законов, возбуждать чувства недоверия и неуважения к
правительству", повелено: закрыть и распустить петербургское
губернское земское собрание; закрыть в Петербургской губернии
губернскую и уездные земские управы; приостановить в ней действие
Положения о Земских Учреждениях. Принятая в январе 1867 года мера эта
была уже отменена в июле того же года, после того, как 13-го июня
издан закон, расширявший права председателей, как земских, так и
городских, и всех сословных собраний, возлагавший на них
ответственность за соблюдение порядка в заседаниях, ограничивавший
гласность совещаний и решений, и признававший недействительными, а
следовательно, не подлежащими ни исполнению, ни дальнейшему
производству, постановления собраний, противные законам.

В
первую годовщину покушения на жизнь Государя 4-го апреля 1867 года
произошло торжественное освящение часовни, сооруженной в память
чудесного избавления, у ворот Летнего сада, в присутствии Их
Величеств и всех членов Царской семьи. При возглашении многолетия,
Государь обнял тут же находившегося Комиссарова.

Проведя
в Петербурге день своего рождения, Император Александр 20-го апреля
сопровождаемый Цесаревичем и Цесаревной, отправился в Москву.
Пребывание в первопрестольной столице продолжалось две недели и было
посвящено посещению супругой Наследника Престола московских святынь и
исторических памятников, представлению Ее Высочеству властей и
знатных лиц обоего пола, устроенным в честь ее блестящим балам и
народным гуляньям, осмотру открытой под почетным председательством
Великого Князя Владимира Александровича, всероссийской
этнографической выставки; заключилось оно поездкой Государя,
Цесаревны и Цесаревича в Троице-Сергиеву лавру. 2-го мая Его
Величество и Их Высочества возвратились в Царское Село. Там 14-го мая
принял Император депутацию от славянских гостей, приехавших в Россию
для ознакомления с московской этнографической выставкой. В состав
депутации вошли двадцать шесть человек, сербов из княжества,
австрийских и лужицких, болгар, чехов, русских галичан, словаков и
хорватов, но сопровождали их в Царское Село все славяне, находившиеся
в Петербурге. Выслушав приветствие серба Шафарика, Государь ответил
на него следующими словами: "Благодарю вас за ваши добрые
желания. Мы сербов всегда считали за своих родных братьев и я
надеюсь, что Бог готовит вам в скором времени лучшую будущность. Дай
Бог, чтобы все желания ваши скоро исполнились". Проходя через
залу где находились прочие славяне, но входившие в состав депутации,
Его Величество милостиво ответил на их почтительный поклон, сказав:
"Здравствуйте, господа! Я рад видеть вас, славянских братьев, на
родной славянской земле. Надеюсь, вы останетесь довольны приемом как
здесь, так и особенно в Москве! До свидания!"

Два
дня спустя Император Александр, сопутствуемый двумя старшими
сыновьями, Цесаревичем и Великим Князем Владимиром Александровичем, с
многочисленной свитой, в состав которой входил вице-канцлер князь
Горчаков, выехал из Царского Села за границу, для посещения парижской
всемирной выставки, обозреть которую Наполеон III приглашал всех
европейских государей. В Вержболове состоялось следующее, объявленное
министру внутренних дел шефом жандармов, Высочайшее повеление: Все
дела политического свойства, касающиеся последнего польского мятежа и
беспорядков, имевших отношение к оному, не оконченные еще
производством, как в следственных комиссиях, так и в судебных местах,
если лица, прикосновенные к этим делам не обвиняются, кроме того, в
особых уголовных преступлениях, как-то: в убийстве, поджоге и т.п. —
прекратить, освободив всех обвиняемых от следствия и суда; новые
дела, которые могут возникнуть по обвинениям в принадлежности к
бывшему мятежу или политическим беспорядкам, бывшим в связи с
мятежом, не вчинать и подвергавшихся подобным обвинениям, если они не
обвиняются, кроме того в особых уголовных преступлениях, оставить без
преследования; уроженцам Царства Польского, высланным по случаю
политических беспорядков в разные места Империи в административном
порядке, если они местным начальством в поведении одобрены, дозволить
возвратиться на родину, а уроженцам Западных губерний разрешить, если
пожелают, переселиться в Царство Польское, не распространяя, впрочем,
обоих этих разрешений на лиц духовного звания, возвращение которых
предоставить усмотрению наместника Царства.

Проведя
один день в Потсдаме, Государь продолжал следование в Париж вместе с
королем прусским, которого сопровождал канцлер Северо-Германского
союза, граф Бисмарк. Их Величества прибыли во французскую столицу
20-го мая и были встречены на вокзале северной железной дороги
императором французов. Русскому Императору отведено помещение в
Елисейском дворце, то самое, которое занимал Александр I в пребывание
свое в Париже в 1814-м и 1815-м годах. Блестящие празднества устроены
были в честь Августейших гостей: обед и бал в Тюильри, парадный
спектакль в Опере, посещение выставки, скачки в Лоншане, наконец,
большой смотр французских войск на Лоншанском поле. При возвращении
25-го мая с этого военного торжества, в Булонском лесу, в коляску, в
которой ехали Императоры Александр и Наполеон и оба Великие Князя,
поляк Березовский выстрелил из пистолета в Государя и, к счастью, дал
промах. Пуля, пролетев мимо, ранила лошадь ехавшего возле
императорского экипажа французского шталмейстера.

Весть
о вторичном покушении на священную особу Монарха с быстротой молнии
разнеслась по всей России, как и в предшедшем году, вызывая повсюду
общее чувство негодования к злодею, радости и благодарности к Богу за
спасение драгоценной жизни Царя. Император Александр еще несколько
дней остался в Париже, осматривая достопримечательности знаменитого
города, посещая прославленные историческими воспоминаниями
окрестности его. 30-го мая Его Величество выехал из французской
столицы, остановился на несколько часов в Баден-Бадене, чтобы
навестить королеву прусскую Августу, в Штутгарте посетил сестру свою,
королеву виртембергскую Ольгу Николаевну, а в Дармштадте —
семью Императрицы, и, проведя два дня в Потсдаме, 6-го июня прибыл в
Варшаву.

То
было первое посещение Монархом польской столицы после печальных смут,
коих она была позорищем в течение семи лет. В 1867 году продолжалось
без перерыва административное слияние Царства Польского с Империей:
упразднены правительственные комиссии, финансовая и народного
просвещения, и образован Варшавский учебный округ, подчиненный на
общем оснований министерству народного просвещения; перешли в
заведование подлежащих ведомств в Империи пути сообщения,
коннозаводство и контрольная часть; наконец, упразднены также
Государственный Совет и Совет управления Царства Польского; но вместе
с тем, обнародована дарованная в Вержболове амнистия участникам
мятежа. Выстрел Березовского ни мало не изменил великодушных
намерений Государя в отношении к польским его подданным. В Варшаве он
подписал два указа на имя наместника: первым прекращены разыскания
имуществ, принадлежащих преступникам, принимавшим участие в мятеже и
подлежавших конфискации, а также всякие действия относительно
конфискации тех из имуществ подобного рода, которые, хотя и
обнаружены, но не поступили еще окончательно в казну; вторым —
даровано вспомоществование оставшимся за штатом чиновникам
упраздненных учреждений.

На
варшавском вокзале встретила Августейшего супруга Императрица Мария
Александровна с младшими детьми, Великими Князьями Сергием и Павлом и
Великой Княжной Марией, а президент города поднес Его Величеству
хлеб-соль. Государь и Императрица в открытой коляске проехали в
Бельведерский дворец. Там, на дворцовом дворе, ожидала их депутация в
500 человек от крестьян, в числе более 5000 стекшихся в Варшаву со
всех концов Царства Польского ко дню царского приезда. Принимая от
них хлеб-соль, Император произнес: "Я очень рад вас видеть
довольными, так как я сделал все, что мог для вашего благосостояния".
Из дворца Их Величества отправились в православный собор, где был
отслужен благодарственный молебен, а затем — на Мокотовское
поле, на котором произведен Высочайший смотр собранным в Варшаве
войскам. На другой день Его Величество принимал высших военных и
гражданских чинов, губернаторов, председателей губернских по
крестьянским делам присутствий; на третий — в Лазенковском
дворце был обеденный стол для русских должностных лиц, начальников
отдельных воинских частей и полковых командиров; на четвертый —
Их Величества почтили своим присутствием бал, данный и их честь в
русском общественном собрании; на пятый — 10-го июня —
Государь, проводив отправлявшуюся в Ливадию Императрицу с
Августейшими детьми до Скерневид, сам выехал из Варшавы и имел ночлег
в Белостоке.

12-го
июня, ровно в полночь, императорский поезд прибыл в Вильно. Император
Александр проследовал по ярко иллюминованным улицам города во дворец,
где на следующее утро принимал властей и депутацию из 500 крестьян
Северо-Западного края. Посетив православный Свято-Духов монастырь,
Его Величество остановился и у римско-католического собора, на
паперти которого ждало его духовенство в облачении; потом помолился в
часовне, воздвигнутой в память жертв последнего мятежа, а затем
произвел смотр войскам, после которого приступил к подробному осмотру
возобновленных в Вильне древних православных храмов. Обзор начался с
церквей Пятницкой и Николаевской и заключился кафедральным Св.
Николая и Предтеченским митрополичьим соборами. Кроме того, Император
посетил сиротский дом младенца Иисуса и Мариинский девичий монастырь.
Вечером во дворце был большой обед для высших чинов духовных, военных
и гражданских, к которому из местных дворян приглашен был один только
граф Тышкевич, отставной конногвардеец, ветеран наполеоновских войн.
13-го июня Государь удостоил особого приема членов виленского
губернского по крестьянским делам присутствия, председателей мировых
съездов и всех вообще находившихся в Вильне деятелей крестьянского
дела. "Благодарю вас, господа, — сказал он им, — за
вашу полезную службу; продолжайте ее с прежним усердием; уверен, что
вы будете действовать с полным беспристрастием". Его Величество
вышел и к крестьянам, наполнявшим дворцовый двор, и спросил, нет ли
между ними принявших православие? По вызове вновь обращенных из
толпы, Его Величество произнес, обращаясь к ним: "Очень рад вас
видеть православными. Уверен, что вы перешли в древнюю веру края с
убеждением и искренно; знайте, что раз принявшим православие, я ни
под каким видом не позволю и не допущу возвратиться в католичество.
Слышите ли? Повторяю: рад вас видеть православными". После
учения войскам, Государь посетил публичную библиотеку, навестил
престарелого митрополита литовского, высокопреосвященного Иосифа,
заехал в духовную семинарию, в женскую гимназию, военный госпиталь и,
отобедав по дворце, в кругу начальников отдельных частей войск,
вечером отбыл из Вильны.

Дальнейший
путь Императора лежал чрез Динабург, на Ригу. В Прибалтийском крае
уже несколько лет умы были возбуждены ярой полемикой местных немецких
и иностранных газет, с русской печатью по вопросу о национальности. В
1864 году правительству пришлось принять меры к обузданию
лифляндского суперинтендента епископа Вальтера, при открытии местного
ландтага произнесшего слово, которым он приглашал дворян и крестьян
оставаться верными германизму. Но вскоре после того были приняты
строгие меры против обнаружившегося движения посреди латышей к
переходу в православие; сочувствовавший и содействовавший этому
движению, православный архиепископ рижский Платон переведен на другую
кафедру и в пределах Балтийского края отменен закон об обязательном
крещении в православную веру детей, рожденных от смешанных браков
православных с лютеранами.

Государь
прибыл в Ригу вечером 14-го числа. На платформе вокзала выстроились
члены общества стрелков и поднесли хлеб-соль Его Величеству
представители общин староверческой и еврейской. На плацу, перед
станцией, стояли городская конная стража, пожарная команда и
певческие общества. Вся Рига сияла огнями. При пушечной пальбе и
колокольном звоне, Император проехал в замок, а за ним во след
направились туда и певческие общества, немецкое и русское, и при
свете факелов и фонарей исполнили несколько хоров.

На
другой день утром представлялись Государю в замке военные и
гражданские чины, духовенство, дворянство, представители города и
купечества, а также эстляндские дворяне и депутация от города Ревеля.
Его Величество обратился к ним со следующей речью, на русском языке:
"Вы знаете, господа, с каким удовольствием я посещаю каждый раз
ваш край. Я умею ценить ваши верноподданнические чувства, еще недавно
столь сильно обнаруженные по поводу вторичного избавления меня
Всевышним от руки убийцы. Я знаю, что это чувство искренне в вас и
наследственно. То же самое я могу сказать и о моем к вам доверии. Оно
также во мне наследственно, и я ручаюсь вам, что передам его моим
детям. Но я желаю, господа, чтобы вы не забывали, что принадлежите к
единой русской семье и образуете нераздельную часть России, за
которую отцы ваши и братья, и многие из вас самих, проливали кровь.
Вот почему я надеюсь найти со стороны вашей, в мирное время,
содействие мне и моему представителю в среде вашей,
генерал-губернатору (Государь указал на генерал-адъютанта
Альбединского), на коего вполне полагаюсь, к приведению в исполнение
тех мер и реформ, которые я считаю необходимыми и полезными для
вашего края. Я уверен, господа, что в этом отношении я не ошибусь в
моем к вам доверии, и что вы оправдаете его на деле. Мне остается еще
благодарить вас за ваш радушный прием, которым я глубоко тронут".
После посещения православного собора в цитадели и парада войскам,
Император поехал в сад стрелкового общества, где собственноручно
раздавал призы, а на память своего посещения посадил дерево. День
завершился балом от дворянства. За ужином, в ответ на тост за
здоровье Его Величества, Император провозгласил тост за лифляндское
дворянство, но по возвращении в Петербург, утвердил решение Комитета
Министров о восстановлении обязательной силы, состоявшегося еще в
1850 году, Высочайшего повеления, коим местным властям вменялось в
обязанность все деловые сношения и переписку вести на русском языке.

Пробыв
два дня в Риге, Император Александр возвратился в Царское Село 18-го
июня. На Александровскую станцию собрались встретить его все,
находившиеся в столице члены царственной семьи, министры, высшие
придворные, военные и гражданские чины, и генералы, штаб и
обер-офицеры всех частей войск, расположенных в С.-Петербурге и его
окрестностях, одни пешие, другие верхами для составления почетного
конвоя, наконец, несметная толпа народа. Очевидец так описывает эту
встречу Царя, вторично спасенного Небесным Промыслом от грозившей ему
смертельной опасности: "Ровно в 5 часов 30 минут раздался
свисток локомотива, мчавшего императорский поезд, и в ту же минуту
воздух огласился дружным, продолжительным "ура!" народной
толпы, собравшейся за станцией у дороги. Стоявший там же оркестр
военной музыки заиграл "Боже, Царя храни!" Толпа на площади
так и замерла в ожидании, которое продолжалось, однако, одно
мгновение. Двери станции распахнулись и Государь Император в синей
венгерке лейб-гусарского полка и в красной фуражке, показался на
пороге. Забывши всякий этикет, руководимые только одним одушевлявшим
их чувством, все офицеры, составлявшие первые ряды толпы, бросились
на встречу Государю: громовое, неумолкаемое "ура!" потрясло
воздух. Публика махала шляпами, платками, простолюдины бросали вверх
шапки. Его Величество милостиво остановился перед заграждавшей ему
путь толпой и изволил сказать несколько приветливых слов окружавшим
его военным. Приветствие Государя было до того милостиво, что не
помня о соблюдении установленной формы, офицеры, по единодушному
движению, сняли свои кепи и каски и стали махать ими. Сопровождаемый
Великими Князьями, на лицах которых было написано глубокое радостное
волнение, Государь прошел ряды офицеров и, войдя в самую средину
толпы, направился к своей коляске, в которой и поместился с Великим
Князем Константином Николаевичем. Несколько минут коляска не могла
тронуться с места от натиска восторженной толпы. Наконец, народ
расступился и экипаж двинулся. Государь Император ехал стоя, держась
одной рукой за обод козел, а другой милостиво приветствуя народ.
Конные офицеры сплошной толпой помчались за коляской. С площадки
станции далеко видна была усеянная сплошь народом дорога, по которой
мчался экипаж Государя; вся окрестность гремела криками "ура!"
Прибыв в Царскосельский дворец, Его Величество прежде всего
отправился в дворцовую церковь, где был отслужен благодарственный
молебен". 19-го июня в Зимнем дворце Император Александр
принимал поздравления дипломатического корпуса, а 20-го к вечеру
посетил Красносельский лагерь. К царской ставке собрались все
генералы, штаб и обер-офицеры расположенных в лагере войск, а также
послы испанский и великобританский, прусский посланник и военные
агенты австрийский и прусский. Для встречи Государя офицеры стали по
полкам, по обеим сторонам дороги, от царской ставки вдоль
царскосельского шоссе; хоры музыки всех частей войск были поставлены
против царской ставки, а нижние чины и песенники полков стояли на
передних линейках, впереди своих палаток. Густая толпа народа
покрывала все пространство впереди лагеря. Близ самой ставки Государя
собралось много дам. Когда показался императорский экипаж, в котором
сидел Государь с королем Эллинов, музыка заиграла гимн и войска
приветствовали Державного Вождя громкими перекатами "ура!",
раздававшимся на всем девятиверстном пространстве лагерного
расположения. Главнокомандующий войсками гвардии, Великий Князь
Николай Николаевич, подал Императору почетный рапорт, а затем,
окруженный начальниками дивизий, командирами бригад и полков, поднес
Его Величеству дар от войск — золотой образ-складень, с
изображением св. апостола Андрея Первозванного и с надписью: 25-го
мая 1867
года. При этом
Его Высочество сказал: "Ваше Величество, вся ваша верная
гвардия, от генерала до солдата, и воспитанники военно-учебных
заведений, подносят вам этот складень с изъявлением величайшего их
счастья и радости видеть вас, Государь, опять в своей среде. Все мы
просим, чтобы складень этот был неразлучно с вами, во всех ваших
путешествиях". Император снял фуражку, перекрестился, приложился
к образу и растроганным голосом отвечал: "Благодарю вас за все;
благодарю за этот образ, с которым никогда не расстанусь".
Прижав к груди и расцеловав брата, Его Величество прибавил, обратясь
к генералам и офицерам: " Благодарю вас всех, господа, от всей
души". После Высочайшего объезда лагеря, началась заря с
церемонией и войска стали на молитву. Конец вечера Его Величество
провел в Красносельском театре. Не менее торжественно и задушевно
встречен Государь моряками, когда, несколько дней спустя, Его
Величество посетил Кронштадтский рейд, в сопровождении наследного
принца итальянского Гумберта.

26-го
июня в Царскосельском дворце, состоялось, в присутствии Государя,
обручение короля Эллинов Георга I со старшей дочерью Великого Князя
Константина Николаевича, Великой Княжной Ольгой Константиновной; с
6-го по 11-e июля — ряд учений и смотров войск Красносельского
лагеря, а 18-го Государь выехал из Петербурга и через Москву, Тулу,
Орел, Харьков, Полтаву, Кременчуг, Елисаветград и Николаев, прибыл в
Ливадию, где остался с Императрицей и младшими детьми до конца
сентября. Бракосочетание короля Георга с Великой Княжной Ольгой
совершилось в отсутствие Императора, 15-го сентября.

5-го
августа русская церковь праздновала пятидесятилетие служения в
архиерейском сане митрополита московского Филарета. Государь почтил
маститого архипастыря милостивым рескриптом, в котором, перечислив
великие заслуги его церкви и отечеству, предоставил ему право, по
киевскому обычаю, предношения креста при священнослужении, а также
ношения креста на митре и двух панагий на персях. Владыка не долго
пережил это торжество, беспримерное в наших церковных летописях.
19-го ноября 1867 года не стало Филарета. Преемником его на
московской митрополичьей кафедре назначен известный своей
миссионерской деятельностью в отдаленной Сибири, архиепископ
камчатский и алеутский, Иннокентий.

1867
год завершился рядом законодательных мер по преобразованию
административной и судебной частей на Кавказе и в Закавказском крае.
9-го декабря Высочайше утверждены и обнародованы положения: о главном
управлении наместника кавказского, о карантинно-таможенной части, и
правила о порядке определения к должностям и увольнения от оных, а
указом Правительствующему Сенату повелено новые судебные уставы
привести в действие в округе тифлисской судебной палаты с 1-го января
1868 года.

Неурожай
1867 года вызвал во многих местностях России голод, для устранения
которого обычные административные меры оказались недостаточными.
Бедствие грозило принять обширные размеры, а между тем, почти всюду
запасные хлебные магазины оказались истощенными. Для обеспечения
положения нуждающихся и для обсеменения яровых полей решено
обратиться к частной благотворительности и открыть по всей империи
подписку для сбора в пользу голодающих добровольных денежных
пожертвований; а для сосредоточения и правильного распределения их,
учреждена временная комиссия, во главе которой стал Наследник
Престола. "Поручая Вашему Императорскому Высочеству, —
писали ему Государь и Императрица в рескрипте за общей их подписью, —
почетное председательство в оной, нам отрадно видеть в искренности и
теплоте принимаемого вами сердечного в этом деле участия, залог
успешного достижения предполагаемой благотворительной цели".

В
связи с этой мерой находится, состоявшееся 9-го марта, увольнение
статс-секретаря Валуева от должности министра внутренних дел; причем,
однако, Государь изъявил ему душевную признательность за семилетнее
управление этим ведомством и, в частности, за "неусыпные
старания к введению и правильному действию законодательных и
административных преобразований", выразив надежду, что "после
некоторого времени необходимого отдыха для поправления здоровья",
Валуев снова посвятит себя деятельному участию в делах
государственных. Министром внутренних дел назначен бывший начальник
штаба корпуса жандармов, генерал-адъютант Тимашев. Почтовое и
телеграфное ведомство включены снова в состав министерства внутренних
дел. Тогда же, уволенного Замятнина, во главе министерства юстиции
заменил статс-секретарь граф Пален.

17-го
апреля 1868 года Императору Александру исполнилось пятьдесят лет.
Годовщина эта отпразднована в тесном семейном кругу, но несколько
дней спустя л.-гв. гусарский полк торжественно чествовал полвека,
истекшие со времени назначения Его Величества шефом полка. 22-го
апреля войскам гвардии объявлен рескрипт на имя главнокомандующего,
Великого Князя Николая Николаевича: "Пятьдесят лет прошло с тех
пор, как по воле, блаженные памяти Императора Александра I, я
зачислен в ряды доблестной гвардии. Постоянно будучи свидетелем ее
усердной службы и непоколебимой преданности Престолу и Отечеству и
желая ознаменовать нынешний день знаком моего к ней благоволения, я
жалую по 300 тысяч рублей ежегодно, для выдачи пособий в размере
полугодовых окладов жалованья всем, штаб и обер-офицерам, которые
несут в войсках гвардий действительную службу. Оказывая этот новый
знак попечения моего о благосостоянии офицеров моей гвардии, во
внимание к большим издержкам, требуемым от них по особым условиям их
службы, я уверен, что они и на будущее время также как и доселе,
будут своей примерной и безукоризненной службой поддерживать честь и
славу русской гвардии". В этот день Государь, прибыв в Царское
Село, принял поздравление от полка и поднесенную ему лейб-гусарами
художественную группу, изображавшую гусаров, в четыре минувшие и в
настоящее царствования, и объявил, что жалует полку новый штандарт.
Юбилейное торжество, отложенное на несколько дней по нездоровью
Императрицы, происходило 27-го апреля. К этому дню стеклись в Царское
Село многие из прежде служивших в лейб-гусарском полку офицеров.
Накануне вся гусарская семья приглашена была во дворец, где произошла
церемония прибивки вновь пожалованного штандарта к древку. Император
вбил первый гвоздь; следующие гвозди по его указанию вбили: великий
герцог саксен-веймарский, Наследник Цесаревич, наследный принц
саксен-веймарский, Великий Князь Николай Николаевич старший, принц
Александр Гессенский, военный министр, Великие Князья Сергий
Александрович и Николай Николаевич младший, прежние командиры полка,
нынешний командир и все наличные офицеры, наконец, по четыре нижних
чина с эскадрона. Обратясь к прежним офицерам полка, Государь ласково
спросил: "Не хотят ли и старые лейб-гусары вбить по гвоздику?"
— что и было ими исполнено.

27-го
апреля полк в парадной форме выстроился на площади перед дворцом,
развернутым фронтом, с флангами, загнутыми под углом к дворцу. Старый
штандарт, по отдании ему чести, отнесен в царскосельский главный
караул, с тем, чтобы по окончании церемонии, отнести его на хранение
в Софийский собор, а новый штандарт торжественно вынесен из дворца и
поставлен для освящения к аналою в открытую церковную палатку,
раскинутую у главного дворцового подъезда. С появлением к полку
Государя, Его Величество встреченный громким, долго не умолкавшим
"ура!" сам принял над ним начальство. Императрица и
Цесаревна показались на балконе дворца в белых лейб-гусарских
ментиках и были приветствованы теми же кликами. Началось
благодарственное молебствие. Протопресвитер Бажанов окропил святой
водой штандарт, который держал коленопреклоненный полковой командир
граф Воронцов-Дашков, поддерживаемый одной рукой самим Императором.
По окончании молебна полк прошел церемониальным маршем перед
Императрицей. Во главе его ехал Августейший шеф; перед первым
дивизионом — Цесаревич, перед 2-м — бывший командир полка
генерал-адъютант Альбединский; граф Воронцов-Дашков ехал перед 4-м
эскадроном, а эскадронные командиры — перед взводами. После
церемониального марша полк сомкнулся в колонну и Государь, окружив
себя офицерами, поздравил полк с получением нового штандарта и,
вызвав песенников, приказал ехать в казармы на обед. Обед нижних
чинов происходил в экзерциргаузе, в два с половиной часа, в
присутствии Императора и всей Царской семьи. С чаркой в руке
Александр Николаевич обратился к полку и провозгласил:
"Пятидесятилетний шеф пьет здоровье молодецкого лейб-гусарского
полка и благодарит его за лихую и молодецкую службу". В пять
часов во дворце был обед на 450 приглашенных, после которого Государь
сам раздавал гусарам свои фотографические портреты в гусарской форме.
Вечером был парадный спектакль в китайском театре, а по окончании
его, ужин в полковом манеже, который удостоили своим присутствием
Император, Цесаревна и все Великие Князья. Оставляя манеж, Его
Величество снова обратился к присутствовавшим с милостивыми словами
благодарности и поцеловал полкового командира. В этот день как
служащим, так и служившим в полку, пожалованы обильные и щедрые
награды.

6-го
мая в Царском Селе совершилось радостное событие: Государыня
Цесаревна разрешилась от бремени сыном, нареченным Николаем. Государь
был восприемником от купели своего первородного внука вместе с
датской королевой Луизой, наследным принцем датским и Великой
Княгиней Еленой Павловной. Высоконоворожденного несла в день крестин
на подушке гофмейстерина княгиня Куракина, а покрывало поддерживали
генерал-фельдмаршал князь Барятинский и государственный канцлер князь
Горчаков. В этот день Император Александр дал широкий простор своему
милосердию, облегчив участь государственных преступников, а также
лиц, подвергшихся административным взысканиям за соучастие в
политических смутах: приговоренным к каторжным работам даровалось
освобождение от работ и они водворялись на поселение в Восточной
Сибири; находившимся в Сибири на поселении предоставлены права
государственных поселян, с разрешением жить в городах для занятия
ремеслами и промышленностью; сосланным в Сибирь на житье, с лишением
всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ,
предоставлено право приписки к городам и сельским обществам, но
дозволено также просить о переводе на жительство в отдаленные
губернии Империи; всем находившимся в Сибири иностранным подданным
даровано прощение, но с высылкой из пределов России, без права
возвращения; наконец, молодым людям ранее 20-летнего возраста,
приговоренным к какому-либо наказанию за участие в польском мятеже,
по суду или в административном порядке, за исключением лиц,
присужденных к каторге, также даровано прощение, с разрешением
проживать — уроженцам Царства Польского — на их родине, а
происходящим из Западного края — в губерниях Империи, по
назначению министра внутренних дел.

14-го
июля подписав указ о поземельном устройстве и общественном управлении
лично свободных поселян Бессарабской области (цараны), на началах
Положений 19-го февраля 1861 года, Государь отбыл за границу, куда за
две недели до того, выехала уже Императрица с тремя младшими детьми.
Их Величества выдержали курс лечения водами в Киссингене, потом
провели целый месяц в замках Югенгейме и Гейлигенберге близ
Дармштадта. Отвезя Императрицу в Фридрихстафен, летнее
местопребывание королевы виртембергской Ольги Николаевны, Государь
навестил в Бадене прусскую королеву Августу, а в Потсдаме короля
Вильгельма и через Варшаву и Вильну 23-го сентября возвратился в
Царское Село.

В
продолжение 1868 года, в Царстве Польском приняты две меры к
дальнейшему слиянию края с Империей: упразднена правительственная
комиссия внутренних дел, с подчинением всех губерний Царства
министерству внутренних дел, на общем основании, и предоставлено
обывателям всех частей Империи, всех состояний и вероисповеданий,
свободно переселяться для водворения в десяти польских губерниях. Во
главе управления Северо-Западным краем графа Баранова заменил
генерал-адъютант Потапов, одним из первых распоряжений которого было
снятие военного положения в некоторых уездах губерний Могилевской,
Минской и Витебской, "с тем, чтобы о сем было объявлено на
местах в счастливый для России день 17-го апреля". К осени
военное положение снято и с прочих местностей трех означенных
губерний, а равно и в губернии Виленской.

Тогда
же завершила круг своей благотворной деятельности Высочайше
учрежденная под почетным председательством Государя Наследника,
комиссия для сбора пожертвований и распределения пособий пострадавшим
от неурожая. Из отчета, представленного Цесаревичем Императору, по
возвращении Его Величества из заграничного путешествия, видно, что
распоряжениями комиссии обеспечено было обсеменение полей; доставлены
пособия деньгами и хлебом в 23 губерниях и сверх того, значительное
воспособление оказано жителям Финляндии; наконец, миллион рублей,
заимообразно отпущенный в распоряжение комиссии, к 1-му сентября
возвращен в государственное казначейство. "Столь благие
результаты, — писал Государь Наследнику, — я по
справедливости отношу к участию, которое Ваше Императорское
Высочество не переставали принимать в деле, особым доверием моим на
вас возложенном, и к тому искреннему усердию, которое руководит
постоянно вашими действиями и побуждениями, когда надлежит
содействовать к облегчению участи нуждающихся. Мне отрадно ныне
выразить Вашему Императорскому Высочеству за столь полезные и
достохвальные труды ваши, перед лицом всей России, мою душевную
признательность, а с тем вместе и уверенность, что вы и впредь всегда
будете неуклонно трудиться на пользу и благо нашего любезного
Отечества". 27-го октября состоялось Высочайшее повеление,
открыть с 1869 года при главном управлении по делам печати, издание
единственной для всех министерств и главных управлений, официальной
газеты, под наименованием Правительственного
Вестника,
и затем, отняв
всякий официальный характер у газет, служивших официальными органами
некоторых министерств и главных управлений, подчинить их на будущее
время действию общих законов о печати.

Законодательная
деятельность в 1869 году была преимущественно направлена на окраины.
10-го марта подписал Государь указ Сенату о поземельном и
административном устройстве государственных крестьян в казенных
имениях губерний Эстляндской, Лифляндской и Курляндской на началах,
одинаковых с теми, что применены к устройству их быта в Империи. В
Северо-Западном крае генерал-губернатор Потапов циркулярным
распоряжением приостановил выкупную операцию, но все возбужденные им
вопросы о пересмотре выкупных актов в пользу землевладельцев были
решены Главным Комитетом по устройству сельского состояния на точном
основании изданных в 1863 и 1864 годах законов, и генерал-губернатору
предоставлено принять все необходимые меры к скорейшему окончанию
составления и приведения в исполнение выкупных актов Такое положение
Комитета удостоилось Высочайшего утверждения, и старания Потапова
видоизменить направление правительственной политики в этом крае,
привели лишь к увольнению значительного числа мировых посредников,
назначенных его тремя непосредственными предшественниками, да сверх
того, двух из самых выдававшихся русских деятелей в крае: виленского
губернатора, контр-адмирала Шестакова и попечителя виленского округа
Батюшкова. В Юго-Западном крае, по смерти Безака, киевским,
подольским и волынским генерал-губернатором назначен генерал-адъютант
князь Дондуков-Корсаков. В Царстве Польском дела холмской
греко-униатской епархии переданы департаменту иностранных исповеданий
министерства внутренних дел; для заведования казенными сборами в
десяти губерниях Царства учреждены казенные палаты; малонаселенные
города обращены в сельские посады; вместо польской Главной Школы
основан в Варшаве русский университет и русский же институт сельского
хозяйства и лесоводства — в Новой Александрии; наконец,
цензурное ведомство подчинено главному управлению по делам печати.

В
Пасху произошла перемена во главе министерства путей сообщения:
Мельников уволен по расстроенному здоровью при милостивом рескрипте и
преемником ему назначен генерал-майор свиты Его Величества, граф В.
А. Бобринский.

После
кратковременного пребывания в селе Ильинском и в Москве с 11-го по
25-е июня Государь провел первую половину июля в Петербурге, а 17-го
числа, с Императрицей и детьми, отправился в Крым. По дороге Их
Величества посетили в поместье Деревенька (Курской губернии)
фельдмаршала князя Барятинского. По нездоровью Государя отменены были
предположенные смотры в Батурине и Киеве, и Их Величества
безостановочно проследовали, чрез Киев и Одессу, в Ливадию, куда
прибыли 2-го августа, и где 8-го посетил их признанный русским Двором
в достоинстве князя Румынии, принц Карл Гогенцоллернский. Возвращение
Императора Александра в столицу состоялось 11-го октября.

24-го
ноября произведена в Высочайшем присутствии закладка памятника
Екатерине II, на площади пред Александринским театром, а 26-го
торжественно отпразднована столетняя годовщина, основанного великой
Государыней, Военного Ордена св. великомученика и победоносца
Георгия. К этому дню съехались в Петербург многочисленные
георгиевские кавалеры, а старейший из них, король Вильгельм прусский,
получивший 4-ю степень ордена в 1814 году за сражение при Бар-сюр-Об,
прислал своим представителем брата, принца Альбрехта.

Выйдя
к собранным в Белой зале Зимнего дворца георгиевским кавалерам,
Император Александр, возложивший на себя в этот день в качестве
гроссмейстера ордена ленту св. Георгия, приветствовал их следующей
прочувствованною речью:

"Поздравляю
вас, господа, со столетней годовщиной учреждения георгиевского
ордена. При этом я уверен, что каждый из нас с благодарностью
вспомнит о великой учредительнице нашего славного Военного Ордена,
умевшей ценить службу Престолу и Отечеству и достойных достойно
награждать. Не забудем также и прежних георгиевских кавалеров,
которых уже нет на этом свете, и из которых многие положили жизнь
свою за дорогое нам Отечество и во славу нашего оружия. Доблести
прежних поколений, к счастью, с ними не исчезли, а передались вполне
и нынешнему поколению, как то свидетельствуют военные отличия,
которые вас украшают. Вся армия наша и флот наш вами гордятся, вместе
со мной. Я рад, что мне суждено было праздновать эту знаменательную
годовщину вместе с вами, и счастлив, что могу лично благодарить вас
за вашу верную, усердную и славную боевую службу, как на суше, так и
на море. Тех, которые получили за их заслуги георгиевские кресты при
Императорах Александре Павловиче и при покойном Родителе, благодарю
их именем и не забуду навсегда подвиги награжденных этим орденом уже
при мне, как в тяжкую годину защиты Севастополя, так и за кавказскую
войну, и в последнее время в Туркестане. Сожалею, что не все кавалеры
могли явиться к сегодняшнему нашему военному семейному празднику,
начиная с фельдмаршала князя Барятинского; но я не забываю, что ему я
обязан покорением Кавказа. Я рад, что могу перед вами всеми
благодарить брата моего, Великого Князя Михаила Николаевича, за
окончательное умиротворение всего Кавказского края и главного
помощника и того, и другого, — графа Евдокимова. Благодарю
также брата моего Великого Князя Константина Николаевича, при котором
началось усмирение польского мятежа, и фельдмаршала графа Берга за
окончательное его усмирение. Не могу также не обратиться с особым
спасибо к нашим морякам, которые, после Синопа, доказали под
Севастополем, что они и на суше такие же молодцы, как и на море.
Повинуясь воле учредительницы Военного нашего Ордена, положительно ей
выраженной в манифесте по случаю его основания, я, как гроссмейстер
ордена, возложил на себя сегодня 1-ю степень сего ордена; но мне в
особенности дорог крест 4-й степени, который я ношу, и день, в
который я удостоился его получить, принадлежит к счастливейшим
воспоминаниям моей жизни, и я уверен, что каждый из вас сохраняет в
памяти своей то же чувство. Еще раз благодарю от души вас всех за
молодецкую службу. Да сохранит вас Бог! Дай Бог, чтобы не нужно было
нам вновь вступать в бой, но если то нам суждено, то я уверен, что
армия и флот сумеют по-прежнему поддержать славу нашего оружия и
честь русского имени".

В
Георгиевской зале отслужено митрополитом Исидором молебствие св.
великомученику и победоносцу Георгию, завершившееся окроплением
святой водой знамен и штандартов. После молебна Государь
присутствовал на обеде нижних чинов, украшенных знаком отличия
Военного Ордена, и вслед за тем получил следующую телеграмму из
Берлина: "Его Величеству Императору Всероссийскому. Приношу вам
мое поздравление с сегодняшним прекрасным праздником, за которым я
слежу мысленно с часу на час. Полковник Вердер только что сообщил мне
о великой чести, коей вы его удостоили, и я благодарю вас за это из
глубины сердечной. Вильгельм".
Одновременно с
получением в Петербурге вышеприведенной депеши, королю в Берлине,
была доставлена телеграмма русского Императора, отправленная еще до
начала парада: "Благодарю вас от всего сердца за дружеское
письмо ваше, присланное с Альбрехтом, и в минуту отправления на
военное торжество, позвольте предложить вам, от имени всех кавалеров
св. Георгия, первую степень этого ордена, принадлежащую вам по праву.
Мы все будем гордиться, видя вас украшенным ею. Желаю, чтобы вы
усмотрели в ней новое доказательство соединяющей нас дружбы,
зиждущейся на воспоминаниях вечно памятной эпохи, когда обе наши
армии сражались за святое дело. Я позволил себе дать крест четвертей
степени вашему адъютанту Вердеру. Александр".
Поздно вечером
получен был в Петербурге по телеграфу ответ короля: "Глубоко
тронутый, со слезами на глазах, обнимаю вас, благодаря за честь, на
которую не смел рассчитывать. Но вдвойне осчастливлен я способом,
коим вы мне о ней сообщаете. Без сомнения, я вижу в ней новое
доказательство вашей дружбы и память о великой эпохе, когда наши обе
армии сражались за одно святое дело. Во имя этой самой дружбы и того
же воспоминания, осмеливаюсь просить вас принять мой орден "pour
le mérite". Армия моя будет гордиться, видя вас носящим
этот орден. Да хранит вас Бог. Вильгельм".
Вместе с этой
телеграммой была получена из Берлина и другая, на имя принца
Альбрехта: "Нет, какова оказанная мне честь! Я счастлив в высшей
степени, но совершенно потрясен! Я уплачиваю долг, поднося Императору
"pour le mérite". Если у тебя с собой два креста, то
предложи ему один из них. Вильгельм".

Обе
телеграммы были доставлены в Зимний дворец в то время, когда
Государь, со своими Августейшими гостями и членами Императорской
фамилии, находился на парадном спектакле в Большом театре. По
возвращении во дворец, принц Альбрехт зашел к себе, чтобы
переодеться, как вдруг быстро вошел к нему в спальню Император и с
радостным взором сообщил ответ короля. Лишь по уходе Его Величества,
принц ознакомился с присланной ему депешей. Он тотчас же облекся в
полную парадную форму и, явясь к Государю, вручил ему собственный
свой крест "pour le mérite".

В
тот же день произошел обмен телеграмм между Государем Александром
Николаевичем и императором Францем-Иосифом, получившим георгиевский
крест 4-й степени в 1849 году, за взятие крепости Рааба, находившейся
во власти венгерских мятежников. Император австрийский телеграфировал
Государю: "Только по возвращении моем в Вену получил я извещение
о предстоящем торжестве в честь ордена св. Георгия. А потому, не имея
возможности участвовать в нем так, как бы желал, хочу, по крайней
мере, заявить по этому случаю мое живое сочувствие и выразить, что я
сердечно разделяю те чувства, которые день этот должен пробуждать в
среде доблестной русской армии. Я мысленно буду находиться среди
кавалеров, украшенных этим орденом, который я всегда считаю за честь
носить, и который служит мне драгоценным воспоминанием дружбы.
Франц-Иосиф".
Государь отвечал австрийскому монарху: "Именем всех кавалеров
св. Георгия приношу вам мое поздравление с днем столетней годовщины
учреждения этого ордена. Выражения вашей любезной телеграммы меня
глубоко тронули, также как и воспоминания о незабвенной эпохе, со
времени которой наш Военный Орден имеет честь считать вас в числе
своих кавалеров. Александр".

На
другой день, 27-го ноября, на Александровской площади перед Зимним
дворцом, происходил парад войскам, а на третий — все
георгиевские кавалеры были приглашены к Высочайшему столу в Гербовой
и Георгиевской залах.

Зима
1869—1870 годов прошла без выдающихся перемен, как в
законодательстве, так и в личном правительственном составе. С осени
учреждена была для пересмотра действовавших постановлений о цензуре и
печати и для приведения их в надлежащую систему, ясность и полноту,
комиссия, под председательством статс-секретаря князя Урусова,
которому сам Государь преподал следующее наставление: "Правила о
цензуре и печати, изданные на основании указа 6-го апреля 1865 года,
были установлены при переходном тогда состоянии судебной части,
впредь до дальнейших указаний опыта. Ныне, по введении в действие в
значительной части Империи судебных уставов 1864 года, опыт показал,
что временные правила 6-го апреля 1865 года во многих случаях
возбуждали недоразумения и не всегда могли служить достаточно
положительным руководством при судебном преследовании. Предоставляя
отечественной печати возможные облегчения и удобства, закон должен
вместе с сим вооружить, как административную, так и судебную власть
надлежащей силой для отвращения вредного влияния, могущего произойти
от необузданности и неумеренности печатного слова". Комиссия
учреждалась "для пересмотра", и Высочайший рескрипт
заключался выражением уверенности Императора, что председатель и
члены комиссии, проникнутые чувством долга и сознанием важности
оказываемого им Монаршего доверия, исполнят возложенное на них
поручение "с твердостью и добросовестностью, не подчиняясь
никаким увлечениям". Плодом трудов комиссии был закон 1872 года,
предоставивший Комитету министров право разрешать окончательно вопрос
об изъятии из обращения изданий, вышедших в свет без предварительной
цензуры и признанных вредными по своему направлению.

В
начале 1870 года министр внутренних дел, внес, по Высочайшему
повелению, в Комитет министров проект об административной реформе, с
тем, чтобы Комитет определил, какие из содержащихся в нем начал
должны быть положены в основание дальнейшей разработки этого вопроса.
Генерал-адъютант Тимашев предлагал усилить губернаторскую власть, с
предоставлением губернаторам права приостанавливать решения всех
губернских учреждений, за исключением судебных и контрольных;
заменить губернские правления советами при губернаторах; поставить
полицию в независимые отношения от органов судебной власти; учредить
сельскую конную стражу. Большинство прочих министров не согласилось с
мнением министра внутренних дел, проекту которого не было дано
дальнейшего хода.

17-го
апреля в день рождения Государя состоялось вызванное болезненным
состоянием графа В. Ф. Адлерберга, замещение его в должности министра
Императорского Двора и уделов, сыном его, ближайшим к Императору
лицом, личным его другом и доверенным советником, графом Александром
Владимировичем.

В
конце апреля Государь уехал за границу. Врачи предписали ему лечение
водами в Эмсе, где он провел целый месяц, в обществе своего друга и
дяди, короля Вильгельма прусского; затем он посетил родственные
Дворы, Дармштадтский, Штутгартский и Веймарский, и через Дрезден,
прибыл в Варшаву. Там происходило в его присутствии открытие
памятника фельдмаршалу князю Паскевичу, — торжество, в котором
принял участие и австрийский император, прислав своим представителем
эрцгерцога Альбрехта. 25-го июня Император Александр возвратился в
Петергоф.

16-го
июня в Веймаре Государь подписал указ Сенату, коим обнародовано
Городовое Положение, выработанное особой комиссией при министерстве
внутренних дел, и представлявшее право самоуправления всем русским
городам, на всесословном выборном начале. Вспыхнувшая вскоре после
того война между Германией и Францией не дозволила Императору
Александру сопровождать Императрицу в Ливадию; за исключением пяти
дней, проведенных в Москве, в конце августа с 21-го по 26-е, Его
Величество всю осень оставался в Царском Селе. Там были приняты два
важных решения, косвенно вызванные событиями на театре войны,
разгромом французских войск и распадением империи Бонапартов. То были
циркуляр русского государственного канцлера, коим Россия объявила,
что не считает себя связанной постановлениями парижского договора
1856 года об ограничении державных прав ее на Черном море, и
Высочайше утвержденный доклад военного министра об устройстве
запасных частей армии и о распространении прямого участия в воинской
повинности на все сословия государства.

Обе
эти меры были встречены всеобщим сочувствием, выразившимся в ряде
всеподданнейших адресов от дворянских и земских собраний, городских и
сельских обществ. Особенной задушевностью отличался адрес
представителей Новороссийского края: "Прозревая будущее, Ваше
Величество не остановились, в 1856 году, перед пожертвованиями и
горестью вашего вселюбящего сердца, чтобы даровать верноподданному
вам народу блага мира и путем его вести Россию к великим историческим
ее судьбам. И теперь, тем же словом мира, но с сердцем, исполненным
уже не горести, а лишь светлого сознания правды, Ваше Величество
приуготовляете возвращение своему народу его естественного достояния,
восстановляя верховные права ваши на Черном море. Там, где десятки
миллионов теснятся дружно у монаршего Престола, взирая на него с
любовью и преданностью, там слово Монарха есть, вместе с тем, и голос
единого великого народа! Такова могучесть, Августейший Государь, слов
ваших, предвозвещающих самостоятельность русского флага на Черном
море, безопасность развития на берегах его отечественного
судостроения, охрану торговли, промышленности, имуществ на Юге
России! И если все русские сердца восторженно откликнулись, Государь,
на ваше торжественное о сем слово, то Новороссийский край и
Бессарабия встречают это великое событие с чувством сугубой радости:
прилегая к Черному морю, край этот, щедро одаренный богатствами
природы, наиболее ощущал утрату права, ныне восстановляемого. С
усиленной деятельностью и вяще оживленным духом, он будет продолжать
развивать свои обильные средства и, как всегда, воедино с остальной
Россией, по мановению своего Венценосного Вождя, готов будет принести
их на алтарь Отечества!" За все адресы выражена Монаршая
благодарность. 20-го декабря Государь утвердил, по представлению
военного министра, общие основания для комиссии, коей било поручено
составление нового положения о личной воинской повинности. Главнейшие
из них следующие: защита отечества составляет священную обязанность
каждого русского подданного; ежегодному набору подлежат все молодые
люди, достигшие 21-летнего возраста; поступление на службу решается
жребием; временные освобождения или отсрочки от призыва разрешаются
лишь в самых ограниченных размерах, замещения же или откуп от военной
службы вовсе не допускаются; срок службы в армии и во флоте
полагается семилетний; окончившие семилетний срок действительной
службы перечисляются в запас на восьмилетний срок; молодые люди,
удовлетворяющие известным требованиям общего, специального или
технического образования, допускаются на службу вольноопределяющимися
на сокращенные сроки; все, не поступившие на действительную службу в
армию или во флот и способные к оружию могут быть, в случае войны,
призваны в состав государственного ополчения.

XIV.
Внешняя политика
(1864—1871).

Прямым
последствием дипломатического вмешательства трех держав в защиту
польского восстания было охлаждение русского Двора к Дворам
лондонскому, парижскому и венскому и одновременное скрепление
дружественной связи его с Двором берлинским. В самый разгар мятежа,
когда еще было неизвестно, как примут державы-посредницы решительный
отпор России их притязаниям, Император Александр собственноручным
письмом предложил королю Вильгельму принять вызов и действовать
сообща, не отступая даже перед войной с Англией, Францией и Австрией.
Бисмарк убедил короля отклонить это предложение. Он признавал, что
несомненный разгром монархии Габсбургов русской силой доставить
Пруссии возможность легко достигнуть давно желанной цели —
главенства в Германии, но притом опасался, как бы не пришлось Пруссии
вынести всю тяжесть войны с Францией, — войны, которая к тому
же могла бы завершиться примирением и непосредственным соглашением
Дворов петербургского и тюильрийского. "Тогда, — рассуждал
прусский министр, — Россия оказалась бы сидящей на длиннейшем
конце рычага". Соображения эти король Вильгельм подробно и
откровенно изложил в ответе своем Императору Александру,
присовокупив, что лично он вполне уверен в чистоте намерений
царственного племянника, но не должен терять из виду возможности
установления в России, под влиянием обстоятельств, и другой
политической системы, менее благоприятной для Пруссии, намекая этими
словами на предпочтение, все еще оказываемое Франции вице-канцлером
князем Горчаковым.

Государь
не настаивал. Между тем, последовавшая 3-го ноября 1863 года, кончина
короля датского Фридриха VII, дала Бисмарку давно желанный повод,
возбуждением шлезвиг-голштинского вопроса, деятельно приняться за
осуществление своей политической программы, направленной к достижению
трех главных целей: расширения пределов Пруссии; исключения Австрии
из состава Германского союза; образования из союза немецких
государств (Staatenbund) германского союзного государства
(Bundesstaat), другими словами — объединения Германии под
наследственной властью прусских королей.

Несколько
лет спустя, став уже канцлером восстановленной Германской империи,
князь Бисмарк признавался, что более всех прочих гордится он этим
первым своим дипломатическим походом. Решение приобресть приэльбские
герцогства для Пруссии принято им тотчас по получении известия о
смерти датского короля.

Утверждение
герцогств за Данией было русским делом. В царствование Екатерины II,
цесаревич Павел Петрович уступил Дании Голштинию и Шлезвиг, к которым
на Венском конгрессе придан был и Лауэнбург. Тогда же Голштиния и
Лауэнбург включены в состав Германского союза, членом коего состоял с
этих пор датский король. В 1848 году, под предлогом различия законов
в престолонаследии в королевстве и в герцогствах, заседавшее во
Франкфурте, немецкое учредительное собрание пыталось отделить
герцогства от Дании и исполнителем его решений явилась Пруссия,
объявившая Дании войну. Но Император Николай принял маленькое
королевство под свое покровительство и защиту. Русская эскадра была
отправлена к Копенгагену и берлинскому Двору объявлено, что нападение
на Данию вызовет вооруженное противодействие России. Мало того,
действуя в согласии с Англией, русский Двор пригласил все великие
державы договором, подписанным в Лондоне в 1852 году, признать начало
нераздельности Датской монархии и право короля Фридриха VII передать
всю совокупность своих владений, провозглашенному им наследником,
принцу Христиану Глюксбургскому, который, по смерти его, и вступил на
престол, под именем Христиана IX-го.

Обе
великие немецкие державы — Австрия и Пруссия — в качестве
участниц Лондонского трактата, не могли отказать в признании королю
Христиану. Но прочие государства Германского союза возбудили на
франкфуртском сейме вопрос об отторжении Шлезвига и Голштинии с
Лауэнбургом от Дании и об образовании из них отдельного государства,
имеющего войти в состав союза, под властью претендента герцога
Фридриха Августенбургского. Под видом союзной экзекуции в Голштинии,
в январе 1863 года, саксонские и ганноверские войска, в силу
определения сейма, заняли это герцогство, которое датчане очистили
без выстрела, отступив за Эйдер — реку, служащую границей между
Голштинией и Шлезвигом. Предлогом к экзекуции послужила конституция,
данная еще Фридрихом VII Голштинии, которую сейм признал не согласной
с правами Германского союза, и занятие этого герцогства
саксонско-ганноверскими войсками состоялось, несмотря на то, что
король Христиан IX поспешил отменить введение в действие помянутой
конституции. Но в виды Бисмарка не входило дозволять второстепенным
государствам Германского союза распоряжаться в областях, смежных с
Пруссией, а потому он, по соглашению с Венским Двором, предложил
сейму уполномочить Австрию и Пруссию занять своими войсками Шлезвиг,
как залог исполнения Дании обязательств, якобы нарушенных ею
изданием, в первые же дни по воцарении короля Христиана, конституции,
общей для королевства и Шлезвига. Сейм, подчиняясь влиянию Баварии и
Саксонии, отвергнул австро-прусское предложение; тогда Пруссия и
Австрия объявили, что займут Шлезвиг не в качестве членов Германского
союза, а как самостоятельные великие державы.

Против
такого притязания выступила Англия, обратившаяся ко всем великим
державам с предложением оказать давление на Дворы берлинский и
венский, дабы побудить их отказаться от вступления в Шлезвиг,
неразрывную часть датской монархии, к тому же не включенную в
Германский союз.

Когда
речь шла еще только о союзной экзекуции в Голштинии, вице-канцлер
князь Горчаков убеждал великобританского посла в Петербурге, что г.
фон Бисмарк одушевлен в шлезвиг-голштинском вопросе самыми умеренными
чувствами, и что экзекуция представляется мерой охранительной, так
как союзные войска обеспечат в герцогстве порядок и не смешают
правового государственного вопроса, с вопросом дипломатическим. Тогда
же, по почину русского Двора, Россия, Англия и Франция отправили в
Копенгаген особых уполномоченных, чтобы убедить датский Двор
неуступчивостью своей относительно требований Германского союзного
сейма не доводить дела до крайности. Русский посланец старший
советник министерства фон Эверс, проездом чрез Берлин, виделся и
совещался с Бисмарком, и его влиянию следует приписать решение
датского Двора отменить голштинскую конституцию и не сопротивляться
занятию этого герцогства союзными немецкими войсками. Такую же
поддержку берлинскому Двору оказал русский Двор, когда стало известно
о намерении Австрии и Пруссии сообща занять Шлезвиг. Князь Горчаков
убедил английского посла принять во внимание, что Бисмарк сдерживает
короля Вильгельма, на которого влияют военные, с целью подвигнуть его
на самые крутые меры. Он настаивал на необходимости разъяснить
копенгагенскому Двору, что не следует сопротивляться занятию Шлезвига
военными силами Пруссии и Австрии, так как это занятие оградит его от
происков герцога Августенбургского и немецкой революционной партии.
Но Бисмарк хотел именно войны, которая, по его толкованию, могла одна
развязать руки Пруссии, связанные приступлением ее к лондонскому
договору 1852 года. Желание его исполнилось. 20-го января 1864 года
австро-прусские войска вступили в Шлезвиг. Датчане, удаляясь,
обменялись с ними несколькими выстрелами, и сосредоточились в Дюппеле
и на острове Альзене. Князь Горчаков не только не протестовал против
вступления союзных немецких войск в Шлезвиг, но даже одобрил эту
меру, объяснив английскому послу, что в этом вопросе Россия
сочувствует Германии, и что если Швеция подаст помощь Дании, то
выставит наблюдательный отряд в Финляндии, а прусскому представителю
— "что вооруженное сопротивление Дании освобождает до
некоторой степени Австрию и Пруссию от обязательств лондонского
договора, и что во всяком случае Император Александр будет продолжать
благоприятствовать обеим немецким державам". Так платил русский
Двор долг признательности Пруссии за поддержку, ею оказанную России
за год до того, в польском вопросе. Но в Петербурге все еще
надеялись, что столкновение Германии с Данией не поведет к отторжению
герцогств, и что начало нераздельности Датской монархии нарушено не
будет. Вице-канцлер писал по этому поводу русскому посланнику в
Берлине, что, в виду интересов России в Балтийском море, она долгом
считает воспротивиться всякой попытке раздробления владений короля
Христиана IX, присовокупляя, что Австрия и Пруссия должны оценить
такое заявление русского Двора, как направленное к тому, чтобы
парализовать вооруженное вмешательство в эту распрю Великобритании.
"Раздел Дании, — заключал свою депешу князь Горчаков, —
может повести к образованию великого скандинавского государства, то
есть к осуществлению скандинавского единства; но наши интересы
безусловно противны такой комбинации и я должен вам заявить, что мы
воспротивимся ей всеми нашими силами".

Развивая
эти мысли в разговоре с великобританским послом, русский вице-канцлер
сказал ему, что Императорский кабинет надеется уладить дело мирным
путем. Он отвергал, впрочем, всецело мысль о материальной помощи
Дании, за то готов был оказать самое широкое содействие к
восстановлению мира мерами убеждения. Князь Горчаков признавался, что
не считает возможным предугадать тайные намерения и планы немецких
держав, и даже сомневается, чтобы Австрия и Пруссия сами знали
заранее, каким путем они пойдут. При такой неясности положения —
рассуждал он — единственный исход — конференция. А до тех
пор следует направить все усилия к тому, чтобы не порвалась связь,
приковывающая Дворы венский и берлинский к международным договорам.
Связь эта, по мнению вице-канцлера, довольно тверда в Вене, но в
Берлине оказывается более слабой. Нужно влиять на оба Двора, чтобы
она продержалась, вплоть до созвания конференции.

Между
тем, тайной целью Бисмарка было не только отторжение от Дании
герцогств, но и завладение ими за счет Пруссии. Мирное занятие
Шлезвига не приближало его к этой цели, а потому он решился сделать
еще шаг, предложив венскому Двору двинуться вперед, и занять самую
Ютландию. После некоторых колебаний австрийское правительство, не
желавшее дать вековой своей сопернице опередить себя в общенемецком
деле, выразило на то свое согласие. В конце февраля австро-прусские
войска переступили границу собственно королевства Датского и заняли
Ютландию.

Этот
новый акт насилия двух первостепенных немецких держав и вскоре
последовавшее за ним взятие штурмом Дюппельских укреплений, пробудили
от апатии нейтральные дворы. По настоянию Англии, в половине апреля,
в Лондоне собралась, наконец, конференция из представителей держав,
подписавших договор 1852 года, а именно: России, Великобритании,
Франции, Австрии, Пруссии, Дании и Швеции, к которым присоединился и
особый уполномоченный от Германского союза. Русским представителем на
этом международном собрании явился посол в Лондоне, барон Бруннов,
главный участник помянутого выше лондонского трактата, которым начало
нераздельности Датской монархии признано отвечающим общим интересам
Европы.

Первым
делом конференции было установить между воюющими сторонами перемирие
на шесть недель. Вслед за этим, уполномоченные Австрии и Пруссия
заявили, что война прервала для этих Дворов обязательную силу
договора 1852 года. Напрасно представители Англии и России оспаривали
это утверждение. Их австрийский и прусский сотоварищи остались при
своем мнении, поддержанном представителем Франции. Вскоре после того,
они же потребовали полной автономии Шлезвига и Голштинии и "личного"
соединения их, в особе короля Христиана, а когда датские
уполномоченные отвергли это требование, то предложили отторжение трех
герцогств от Дании и образование из них самостоятельного немецкого
государства, в составе Германского союза. Барон Бруннов выразил по
этому поводу "прискорбие и удивление", вызванное в нем
таким посягательством на целость Датской монархии, а представители
Дании и Швеции наотрез отказались обсуждать его. Тогда выступил граф
Россель с предложением разделить Шлезвиг, оставив северную часть его
Дании, а южную присоединив к Голштинии. По вопросу о пограничной
черте возникли оживленные прения. Но прежде чем приступить к ним,
конференция выслушала заявление русского уполномоченного. Отречение
Австрии и Пруссии от обязательств, наложенных на них трактатом 1852
года, сказал Бруннов, побуждает Императора Всероссийского вступить в
обратное пользование наследственными правами на Голштинию и Шлезвиг,
принадлежащими Готторпскому дому, коего Его Величество является
главой; но желая доказать на деле полное свое бескорыстие и, вместе с
тем, облегчить мирный исход спора, Император Александр означенные
права свои, в полном их объеме, уступает великому герцогу
Ольденбургскому.

Члены
конференции не могли сойтись на определении разграничительной линии
между Голштинией и Шлезвигом. Датчане, приняв начало разделения,
отстаивали самую южную черту, немцы — самую северную, англичане
— среднюю, между той и другой. В таком положении находились
дела, когда Александр Николаевич, проездом в Киссинген, остановился
на два дня в Берлине и вечером 29-го мая, приняв Бисмарка в частной
аудиенции, имел с ним продолжительный разговор.

Государь
не скрыл от своего собеседника, что он горячо желает скорейшего
восстановления мира. Если, говорил он, конференции не удастся
продлить перемирия, то пусть Пруссия терпеливо сносит блокаду своих
берегов и не вступает в Данию, чтобы не вызвать Англию на вооруженное
вмешательство в пользу датчан. Бисмарк отвечал, что признает
опасность подобного оборота, но что еще хуже были бы последствия
такого решения вопроса, которое не обеспечило бы немецкое население
Шлезвига от притеснения датчан, и явилось бы унижением для короля
Вильгельма, для его храброго войска и для всего прусского народа. При
этом случае Бисмарк не преминул заметить, что такой исход дела
оказался бы в пользу революции, дав ей в руки опасное оружие, той
революции, борьба с которой составляет первый долг правительств.
Государь согласился с этим взглядом и выразил желание, чтобы Пруссия
всегда его придерживалась. "Для этого, — поспешил вставить
Бисмарк, — должно воспрепятствовать вашим внешним затруднениям
стать внутренними. Мы не можем допустить, чтобы британский кабинет те
внутренние осложнения, что сам он создал себе своей политикой в
датском вопросе, перенес на Германию, и английские кабинетные вопросы
разрешил на счет нашего внутреннего спокойствия". Разговор
перешел на будущую участь приэльбских герцогств. Государь выразил
собеседнику удовольствие за то, что выставленная им кандидатура
великого герцога Ольденбургского дружественно принята в Берлине, но
высказался очень определенно против присоединения герцогств к
Пруссии. Бисмарк отвечал: "Мы из-за них не вызовем европейской
войны, но если нам предложат соединение, то едва ли мы будем в
состоянии отклонить его". Государь возразил, что до этого дело
не дойдет, ибо кто же станет делать Пруссии такое предложение? Он
советовал действовать в полном согласии с Австрией и избегать
частного соглашения с Францией. Бисмарк уверял, что на такое
соглашение Пруссия решится лишь в том случае, если Австрия или Россия
вступят третьим членом в прусско-французский союз. Государь
предостерегал собеседника от всякого задора по отношению к Англии,
чтобы та не перешла на сторону Франции, так как Наполеон III носится
с опасными замыслами. Бисмарк успокоил его уверением, что Англия одна
не решится на войну, Наполеон же не может не знать, что борьба на
Рейне за немецкое национальное дело вызовет не только дружный отпор
со стороны Германии, но и воскресить снова коалицию трех великих
восточных держав, ибо ни одна из них не может допустить одоления
прочих французами, и если французские победоносные войска займут
Германию, то уже, во внимание к положению своему в Польше, Россия
вынуждена будет вмешаться в борьбу, независимо от того, отвечает ли
это ее склонности или нет? Император заключил беседу подтверждением
совета не подвергать опасности мира Европы и выражением своего
убеждения, что Шлезвиг должно поделить пополам между немцами и
датчанами; лондонский же договор 1852 года назвал, при этом уже
отошедшим в область истории.

Как
ни старался Бисмарк скрыть состоявшееся тайное соглашение свое с
Наполеоном III, оно не замедлило обнаружиться в одном из последних
заседаний лондонской конференции, когда прусский уполномоченный
возобновил давнее предложение Франции: решить вопрос о пограничной
черте в Шлезвиг, между датчанами и немцами, опросом населения. Барон
Бруннов с жаром восстал против этого способа. Как ни тяжело ему —
заявлял он — противоречить представителю державы, связанной с
Россией узами тесной дружбы, но выше дружбы ставит он свой долг перед
собственным правительством. Было бы противно основным началам русской
политики допустить, чтобы подданных спрашивали, хотят ли они остаться
верными своему государю? Нельзя доверить шлезвигским крестьянам
решения вопроса, над которым трудятся, собранные в конференции,
уполномоченные великих держав. Никогда не одобрит он намерения
подчинить приговор правительств Европы мнению шлезвигской черни. На
замечание прусского посланника, графа Бернсторфа, что речь идет не о
предоставлении населению Шлезвига права решения, а лишь о доставлении
им нужного для решений конференций материала, русский уполномоченный
с живостью возразил: "Предложение это обличает намерение
насильственно отнять у короля датского его собственность. Я мог лишь
с прискорбием выразить сожаление, что оно могло исходить от
уполномоченных его величества короля прусского". С Брунновым
поспешили согласиться представители Англии, Швеции и даже Австрии.
Франко-прусское предложение осталось, таким образом, без последствий.
Со своей стороны, подчиняясь убеждениям русского Двора, датское
правительство объявило, что крайний предел его уступок —
пограничная черта, предложенная Англией, которую отвергали
представители Австрии, Пруссии и Германского союза. С последним
предложением: передать решение спора на третейский суд, безуспешно
выступил британский уполномоченный, лорд Кларендон. Между тем истек
срок перемирия и конференция разошлась.

14-го
июня возобновились военные действия нападением австро-пруссаков на
остров Альзен. Несмотря на храброе сопротивление датчан, сражавшихся
один против четверых, укрепленный остров этот занят союзниками,
которые готовились уже перейти оттуда в Фионию и атаковать
Копенгаген. Дании ничего не оставалось иного, как заключить мир на
условиях, предписанных победителями. Предварительными статьями,
подписанными в Берлине 20-го июля и подтвержденными венским мирным
договором 18-го октября, король Христиан все свои права на Шлезвиг,
Голштинию и Лауэнбург уступил императору австрийскому и королю
прусскому. Так совершилось, без малейшего противодействия, ни даже
протеста с чьей-либо стороны, расчленение Датской монархии, за
целость которой, всего за двенадцать лет до того, сообща поручились
все великие державы Европы. Лишь только состоялось отторжение от
Дании приэльбских герцогств, как Бисмарк стал обнаруживать более или
менее явное намерение Пруссии завладеть ими. Признание принца
Фридриха Августенбургского герцогом соединенных Шлезвига и Голштинии
он поставил в зависимость от подчинения его строгой опеке берлинского
Двора и отречения в пользу Пруссии от самостоятельного распоряжения
военными и морскими силами, а также внешней политикой нового
государства. Когда же претендент отверг эти требования, то совещание
прусских коронных юристов объявило лишенными всякого основания
притязания на наследование в герцогствах, как принца
Августенбургского, так и великого герцога Ольденбургского, признав
законным их владельцем короля Христиана датского, а за уступкой им
своих прав Австрии и Пруссии — императора Франца-Иосифа и
короля Вильгельма. Тогда только в Вене поняли, что Австрия в
шлезвиг-голштинском вопросе сыграла в руку Пруссии, и решительно
отказались пойти на предложенную из Берлина сделку об отдаче ей
приэльбских герцогств. Разлад между недавними союзниками обозначался
все более, и после краткого перемирия, заключенного в Гаштейне летом
1865 года, привел их к необходимости разрубить узел мечом. Предметом
распри был уже не вопрос о том, кому владеть герцогствами, а
несравненно более важный вопрос о преобладании в Германии. Австрию
поддерживали, за немногими исключениями, все второстепенные
государства Германского союза. Бисмарк не поколебался вступить в
тесную связь с Италией, давно искавшей удобного случая, чтобы
предъявить свои притязания на Венецианскую область, которой владел
австрийский император. Прусской дипломатии удалось заручиться также
поддержкой Наполеона III, объявившего, что он ненавидит договоры 1815
года и не считает их пригодными продолжать служить основой
международного порядка в Европе.

По
мере того, как обострялись отношения Пруссии к Австрии, русский Двор
не скрывал своего сочувствия к первой из этих держав, и хотя пред
самым началом военных действий присоединился к предложению Франции и
Англии созвать европейский конгресс с целью попытаться предупредить
вооруженное столкновение Пруссии и Италии с Австрией, но не иначе,
как предварив о том заблаговременно берлинский Двор. Но когда,
вследствие отказа Австрии участвовать в конгрессе, Бисмарк выступил
во Франкфурте с предложением преобразовать на новых началах
Германский союз, то князь Горчаков высказал неодобрение этому
предложению, находя его противным и частным русским, и вообще
консервативным интересам, причем напомнил, что союзная немецкая
конституция — общее дело держав, собранных на венском
конгрессе, и не может быть изменена иначе, как с общего же их
согласия. Свой взгляд на дело русский вице-канцлер сообщил Дворам
тюильрийскому и сент-джемскому, приглашая их поддержать его
совместным представлением в Берлине. Но вспыхнувшая война прекратила
эту попытку в самом зародыше.

Военные
действия продолжались недолго. В семь дней пруссаки сломили
сопротивление австрийцев и немецких союзников Австрии —
Ганновера и южно-германских государств, заняли без выстрела Саксонию,
вторглись в Богемию и, нанеся на полях Кениггреца решительное
поражение главной австрийской армии, в первых числах июля
уже стояли под
стенами Вены. Австрийцы, хотя и разбили наголову итальянцев под
Кустоццой и в морском сражении при Лиссе, просили мира. В
Никольсбурге, главной квартире короля Вильгельма, велись уже
переговоры между Бисмарком и австрийскими уполномоченными, когда
получена была от прусского посланника в Петербурге, графа Редерна,
телеграмма, извещавшая, что Император Александр желает созвания
конгресса, находя, что возбужденные войной вопросы касаются всей
Европы и не должны быть разрешены без ее согласия. Тогда же и
тюильрийский кабинет предъявил Пруссии притязание на посредничество в
мирных переговорах.

В
докладе королю граф Бисмарк выразил мнение, что как помянутая
телеграмма, так и частные письма Императора Александра к своему дяде,
указывают на неодобрение Россией требований, предъявленных Пруссией
венскому Двору и его немецким союзникам. Князь Горчаков уже изъявил
прусскому посланнику в Петербурге желание ближе ознакомиться с ними.
Родственные отношения русского Императорского дома к немецким
династиям вызывают опасение, как бы, при последующих переговорах,
русские симпатии не сказались в их пользу. В силу этих соображений,
министр советовал своему государю не медлить заключением
предварительных условий мира с Австрией, которые и были подписаны в
Никольсбурге 14-го июля. Тогда же решено сообщить их содержание
Императору Александру через нарочного посланного.

Между
тем русский посланник в Берлине Убри передал временному заместителю
Бисмарка, барону Вертеру, официальное приглашение на конгресс,
предупредив его, что такое же приглашение послано уже из Петербурга в
Лондон и Париж. Известие это, полученное в Никольсбурге 15-го июля,
на другой же день по подписании предварительных условий мира с
Австрией, крайне озаботило прусского первого министра. Он предписал
Вертеру отвечать Убри, что хотя Пруссия до начала войны и выразила
согласие на конгресс, но что она сделала это лишь с целью
предупредить войну. Теперь же, после того, как Пруссия была вынуждена
вести ее, поставив, так сказать, на карту самое свое существование,
она не может признать зависимость от конгресса плодов побед, столь
дорого ей стоивших. А потому она согласится на созвание конгресса
лишь в том случае, если установлены будут основания переговоров,
которые обеспечат Пруссии пользование ее победами. Король, замечал
Бисмарк, ждет от справедливости и дружбы Императора Александра, что
он не предпримет никаких дальнейших мер в этом деле, не войдя с
берлинским Двором в предварительное соглашение.

Но
прямые известия из Петербурга подтверждали, что русский Двор
настаивает на конгрессе. Это побудило Бисмарка предписать прусскому
военному агенту в русской столице полковнику Швейницу обратиться к
самому Императору с нижеследующим представлением. Он должен был
внушить Государю, "самым осторожным и дружественным образом",
что, под страхом вызвать революцию в Пруссии и Германии, король
Вильгельм не может отказаться от достигнутых успехов и подчинить
будущее устройство Германии решениям европейского конгресса.
Телеграмма заключалась предписанием присовокупить, что король уже
отбыл из Никольсбурга и что Бисмарк будет советовать ему в случае,
если вмешательство иностранных держав в немецкие дела примет обширные
размеры, разнуздать, с целью сопротивления ему, все национальные силы
Германии и прилежащих
к ней стран,
под которыми,
очевидно, разумелись Венгрия и Польша.

Но
прусскому военному агенту в Петербурге не пришлось прибегать к этой
угрозе. При первом известии о намерении короля Вильгельма отправить к
нему чрезвычайного посланца, Государь сказал Швейницу: "Король
желает, чтобы впредь до соглашения с ним я не делал дальнейших шагов.
Хорошо. Я сам не желаю ничего лучшего. Конечно, трудно уговориться на
письме. С величайшей радостью приму я всякое лицо, пользующееся
доверием короля и которое будет в состоянии выяснить мне задушевные
намерения королевского кабинета".

Важное
это поручение возложено было королем Вильгельмом на генерал-адъютанта
своего, Мантейфеля. Вызванный к королю в Прагу, он выехал из Берлина
24-го июля, два дня спустя после того, как французский посол
Бенедетти предъявил Бисмарку проект тайной конвенции об уступке
Франции, "в виде компенсации", Майнца и всего левого берега
Рейна.

Граф
Бисмарк снабдил Мантейфеля инструкцией, в которой поручил ему
выставить на вид силу общественного мнения в Пруссии, столь
настойчиво требовавшего приличного вознаграждения за принесенные
жертвы, что неудовлетворение его подвергло бы крайней опасности самые
жизненные интересы монархии. Сначала предполагалось потребовать от
Саксонии, Ганновера и Гессен-Касселя лишь значительных земельных
уступок. Но скоро выяснилось, что население этих государств
предпочитает быть присоединенным к Пруссии в целом составе, чем
раздробленным. Отсюда решение оставить неприкосновенной Саксонию, а
Ганновер и Гессен-Кассель присоединить к Пруссии. Во внимание к
близкой родственной связи Гессен-Дармштадта с Россией, ему будет
предложено, за уступку Верхнего Гессена, как области, лежащей к
северу от Майна, приличное вознаграждение в южной Германий. Саксония
сохранит, в составе вновь образуемого Северо-Германского союза, все
свои владения, но должна будет уступить Пруссии верховное право
распоряжаться своими военными силами. Ради родства Виртемберга с
Россией от него не потребуется территориальных жертв. В
дополнительной инструкции Мантейфелю Бисмарк присовокупил, что, в
случае если ему будет выражено желание России освободиться от
стеснительных обязательств, наложенных на нее парижским договором
1856 года, относительно Черного моря, он должен отвечать, "что
Пруссия ни мало не заинтересована в сохранении в силе этих условий".

Независимо
от инструкции министра, прусский генерал вез собственноручное письмо
своего государя к Императору Александру, в котором король, в
особенности, настаивал на том, что обаяние прусской короны на его
подданных, составляющее последний оплот монархии в Германии, будет
окончательно утрачено, если не будут приняты во внимание законные
требования общественного мнения страны.

По
прибытии Мантейфеля в Петербург, князь Горчаков, в краткой беседе,
заявил ему желание, чтобы Бисмарк явился на политическом горизонте
Европы не "метеором, а звездой неподвижной". В тот же вечер
Император Александр принял генерал-адъютанта своего дяди. Прием был
ласковый, но сдержанный, и даже отчасти строгий. Государь высказал
чувства привязанности и дружбы к особе короля, но прочтенные
Мантейфелем мирные условия, заключавшиеся в инструкции Бисмарка,
произвели на Его Величество прискорбное впечатление. Император
благодарил за снисхождение, оказанное Виртембергу и
Гессен-Дармштадту, но выразил при этом, что низведение с престола
нескольких династий преисполняет его ужасом. Это не утверждение
монархического начала, а унижение его, так как династии эти царствуют
Божьей милостью, ни более, ни менее, как и сам прусский королевский
дом. Государь выразил также порицание союзу с Италией и опасение, как
бы предположенный немецкий парламент не вызвал революционной
опасности. На замечание Мантейфеля, что Бисмарк показал, что умеет
обходиться с парламентами, Александр Николаевич отвечал, что не
сомневается в том, но что одно слово "парламент" уже
вызвало брожение в южной Германии, так что в Бадене и Дармштадте
выражают желание вступить в состав Северо-Германского союза, потому
что Бавария не в силах оказать им поддержки, а Австрия лишена отныне
возможности влиять на Германию. Чем удовлетворительнее будут успехи
Пруссии, возразил Мантейфель, тем тверже монарх прусский удержит
бразды правления в королевской руке своей.

От
южно-германских государств разговор перешел к Франции, и прусский
генерал передал царственному собеседнику личное мнение свое о тайных
замыслах Наполеона III, вызвавших его посредничество между воюющими
сторонами. "Император сказал мне, — доносил он королю, —
что по полученным им известиям, Наполеон намерен потребовать границ
1814 года. Он судит и чувствует о Наполеоне совершенно так же, как и
Ваше Величество. Я редко встречался с подобным единомыслием".
Отпуская Мантейфеля, Государь еще раз выразил опасение, внушенное ему
низведением с престола нескольких династий, в землях, которые
предполагалось присоединить к Пруссии.

На
следующий день Мантейфель имел продолжительное совещание с князем
Горчаковым, утром того же дня бывшим с докладом у Императора.
Вице-канцлер начал с повторения сказанного накануне Государем. Его
Величество, пояснил он, радуется возвышению Пруссии Если король
Вильгельм воздержится от низвержения целых династий; если он в
Саксонии не уничтожит обаяния монарха отнятием у него верховного
права начальства над войсками и обеспечит существование
южно-германских государств, то приобретет положение полное
могущества, и избежит всякого нового столкновения с Францией.
Наполеон III не посмеет предъявить ему требования земельных уступок,
коль скоро король, уважая наследственное право династий, пребудет в
единомыслии со старой Европой. Князь Горчаков коснулся и будущего.
Россия, заявил он, не требует ныне ни Дунайских княжеств, где дела
принимают лучший оборот, ни Галиции, вопрос о которой разрешен уже
предварительными условиями мира, ни даже пересмотра постановлений
парижского трактата, две стеснительные статьи которого должны быть
отменены, но они упразднятся с течением времени сами собой. Когда
наступит время их похоронить, Император надеется на поддержку
Пруссии. Наконец, вице-канцлер выразил сомнение, чтобы между Австрией
и Францией существовал тайный договор по вопросу о Галиции.

Первые
донесения Мантейфеля по телеграфу из Петербурга и заключавшееся в них
порицание предположенных земельных приобретений в пользу Пруссии
вызвали в министре короля Вильгельма глубокое раздражение. Бисмарк
знал, что те из немецких Дворов, которым грозило низложение, а также
и прочие родственные русскому Дворы, отправили в Петербург
чрезвычайных посланцев молить Императора Александра о принятии их под
свою защиту. "Мы почти уже договорились с Виртембергом и
Дармштадтом, — протелеграфировал он Мантейфелю 30-го июля, —
на справедливых основаниях, из уважения к России. Если этого
недостаточно, чтобы обеспечить нам, по меньшей мере, терпимость
России в деле присоединения Ганновера, Гессен-Касселя и Нассау, то мы
не покончим сделки с Штутгартом и Дармштадтом. Давление извне вынудит
нас провозгласить имперскую конституцию 1849 года и прибегнуть
действительно к революционным мерам. Уж коли быть революции, то лучше
мы ее возбудим сами, чем станем ее жертвами. Опасение мы не можем
принять в уважение. Если Россия потребует более чем вежливого
поклона, (mehr als höfliche Begrüssung), то придерживайтесь
просто программы, которую мы в следующий понедельник провозгласим в
палате". Программа эта — был проект закона о присоединении
к Пруссии владений короля Ганноверского, курфюрста
Гессен-Кассельского, герцога Нассауского и вольного города
Франкфурта. Принятый прусскими палатами, он тотчас же был утвержден
королем и вступил в законную силу.

Передавая
Императору и вице-канцлеру страстную отповедь графа Бисмарка, строгий
консерватор Мантейфель, лично не сочувствовавший беззастенчивости
политических приемов первого министра своего государя, старался, по
возможности, смягчить их, но в то же время не скрывал своих опасений,
что в самом деле можно ожидать от раздражительного нрава Бисмарка
крайних решений. Последней попыткой Императора Александра побудить
короля Вильгельма не выступать из пределов умеренности было
собственноручное письмо его к дяде от 31-го июля, в котором он
распространился снова об уважении охранительных начал монархического
строя Европы, но заключил письмо уверением, что даже если доводы его
не будут приняты во внимание, то и тогда Россия "не примкнет к
противникам Пруссии".

На
это сообщение король Вильгельм отвечал также собственноручным письмом
от 8-го августа. Выразив снова сожаление о том, что столь близкие
русскому Двору, Дворы Штутгартский и Дармштадтский, внушающие
Императору столько участия, стояли в первом ряду врагов Пруссии
король выставил на вид, что только из уважения к Императору, они
получили столь благоприятные для них условия. С Виртембергом мир уже
подписан. "Что же касается до Дармштадта, — продолжал
король, — то я не отверг уполномоченного — первого
министра великого герцога — Дальвигка, который столько лет вел
политику своего Двора в направлении, враждебном Пруссии, но,
соображаясь единственно с вашими желаниями, согласился на предложения
Дальвигка. Мне была крайне прискорбна невозможность столь же
снисходительно поступить с династиями Ганновера, Гессен-Касселя и
Нассау. Но я должен был принести личные свои чувства в жертву благу
государства. Я должен был принять во внимание настроение моего народа
и войска, и прибегнуть к таким мерам, которые обеспечили бы страну от
возобновления положения, раз уже вынесенного нами. Оставить этим
государям часть их владений, значило бы раздробить оные, чему более
чем всему другому, воспротивилось бы местное население. Вы опасаетесь
немецкого парламента и революции. Верьте мне: ничто не вредило более
монархическому началу в Германии, чем существование этих маленьких и
немощных династий, которые стремились продлить свое существование на
счет национальных интересов, нерадиво исполняли державные свои
обязанности и так же компрометировали обаяние монархического начала,
как компрометирует обаяние аристократии размножившееся и обнищавшее
дворянство. Общественное мнение проникнуто убеждением, что эти
небольшие монархии стоят в естественном и неизбежном противоречии к
национальным интересам. В случае нового кризиса, упадок национальных
учреждений вызвал бы тягчайшие опасности. Мое правительство должно
было предотвратить их посредством преобразований. С революцией же я
буду продолжать бороться в Германии, как боролся с ней до сих пор, и
чрезвычайным притязаниям немецкого парламента подчинюсь не более, как
таким же притязаниям прусского ландтага. Надеюсь, что я этим успокоил
ваши опасения. Я ничего не принимаю так близко к сердцу, как
скрепление уз, нас соединяющих. Ни одна из моих политических
комбинаций не нарушит русских интересов. Напротив, я почту себя
счастливым, если мне удастся найти в будущем случай доказать вам, что
я постоянно почитаю их за интересы старейшего и вернейшего союзника
Пруссии".

Русский
Двор уже не противился новому устройству, данному Германии
победоносной Пруссией. Пражский мирный договор с Австрией,
подписанный 11-го августа, совершенно видоизменил порядок,
установленный в Немецкой земле заключительным актом венского
конгресса, при участии и за поручительством восьми европейских
держав. Монархия Габсбургов вытеснена из Германии. Все государства на
север от Майна составили Северо-Германский союз, под главенством
Пруссии, усиленной присоединением Шлезвига, Голштинии, Лауэнбурга,
Ганновера, Гесеен-Касселя, Нассау и Франкфурта. Четыре
южно-германские государства: Бавария, Виртемберг, Баден и
Гессен-Дармштадт сохранили с Северо-Германским союзом таможенную
связь и, сверх того, тайными конвенциями отдали все свои военные силы
в распоряжение короля прусского. На основании того же договора
союзница Пруссии, Италия, довершила свое единство приобретением
Венецианской области.

Ни
одна из великих держав Европы не протестовала против такой переделки
политической карты этой части света. Мысль о конгрессе, возбужденная
Россией, не нашла отклика ни в Англии, где расположенные в пользу
Пруссии тории сменили вигов у власти, ни во Франции, где Наполеон III
долго еще ублажал себя мечтой получить согласие Пруссии на
присоединение к Франции сначала левого берега Рейна, потом Бельгии.
Таким отречением великих держав от принадлежавших им прав объяснил
Императорский кабинет и свою решимость не вмешиваться в новое
поземельное и государственное устройство Германии, как явствует из
следующего правительственного сообщения, появившегося в Journal
de St.-Pétersbourg и
перепечатанного Северной
Почтой:
"Императорское
правительство предложило нейтральным Дворам потребовать участия
Европы в рассмотрении территориальных и политических перемен,
происшедших в равновесии европейской системы, утверждающемся на
основании подписанных ими сообща договоров. Это предложение не было
поддержано прочими кабинетами и так как вследствие этого, принцип
европейской солидарности временно нарушен в настоящее время теми
самыми державами, взаимное согласие которых составляет существенное
основание этой солидарности, то Императорское правительство сочло
нужным воздержаться от дальнейших представлений. Мнение России, ее
права, как великой державы, остаются обеспеченными за ней. Она
свободна в своих действиях и руководством для нее служат одни лишь
национальные интересы России".

Одним
из ближайших последствий событий 1866 года было примирение императора
Франца-Иосифа со своими венгерскими подданными и превращение
австрийской Империи в двойственную монархию, под именем
Австро-Венгрии. Поставленный во главе ее общего министерства
иностранных дел, личный противник Бисмарка, бывший саксонский
министр, барон, впоследствии граф Бейст, вошел в частное соглашение с
Наполеоном III, что вызвало еще большее против прежнего скрепление
дружественной связи между Россией и Пруссией, и в частности, между
Императором Александром и королем Вильгельмом. Но в то же время
русский Двор прилагал все старание, чтобы обострившиеся отношения
торжествующей Пруссии к считавшей себя обойденной и обманутой ею
бонапартовской Франции не привели к вооруженному столкновению обеих
держав. Так, когда весной 1867 года, вследствие предположенной
уступки императору французов королем нидерландским великого
герцогства Люксембургского едва было не возгорелась война, созванной
по почину России, в Лондоне, конференции великих держав, к участию в
которой привлечены были Нидерланды и Бельгия, удалось примирить
противоположные виды Дворов парижского и берлинского. Люксембург
остался под властью короля нидерландского, но был объявлен
нейтральным, за ручательством великих держав, а Пруссия обязалась
вывести из Люксембургской крепости гарнизон, который она содержала в
ней в эпоху принадлежности великого герцогства к составу Германского
союза. Исчезнувшие с политического горизонта Европы мрачные тучи,
грозившие всеобщему миру, позволили Императору всероссийскому и
королю прусскому принять приглашение Наполеона III, посетить
Парижскую всемирную выставку. Оба Государя отправились в Париж вместе
и вместе же выехали оттуда, проведя неделю во французской столице в
качестве гостей императора французов.

Пребывание
Императора Александра в Париже не осталось без влияния на отношения
Императорского кабинета к тюильрийскому Двору, с которым он снова
пришел к соглашению по делам европейского Востока.

Вмешательство
западных держав в польские дела прервало переговоры, которые с весны
1860 года Императорский кабинет вел с ними об улучшении участи
турецких христиан. Но ряд событий, совершившихся в христианских
государствах Балканского полуострова, побудил великие державы снова
заняться сообща их судьбой. Так три державы покровительницы Греции —
Россия, Англия и Франция признали происшедшее, путем внутреннего
переворота, низложение короля Оттона и избрание греческим
учредительным собранием в короли Эллинов второго сына наследника
датского престола, принца Георга. Договором, подписанным в Лондоне
2-го ноября 1863 года, Великобритания добровольно отказалась от
предоставленного ей Венским конгрессом права покровительства над
Ионическими островами, которые и были присоединены к Греции. Не так
скоро пришли великие державы к соглашению по поводу состоявшегося в
начале 1866 года замещения на престоле соединенных княжеств Молдавии
и Валахии князя Александра Кузы принцем Карлом Гогенцоллернским.
Собранная для обсуждения этого вопроса общеевропейская конференция
разошлась без результата. Только два года спустя русский Двор, следуя
примеру Порты, согласился признать принца Карла князем Румынии.

В
продолжение 1867 года состоялись: подписанный в Петербурге 18-го
марта договор, коим Россия уступила Соединенным Штатам владения свои
в Северной Америке, и возведение князя A. M. Горчакова 15-го июня, в
день исполнившегося пятидесятилетия его службы, в достоинство
государственного канцлера. Вспыхнувшее между тем вооруженное
восстание на острове Крите опять привлекло внимание Императорского
кабинета на Восток.

Русский
Двор пригласил правительства Англии и Франции уполномочить
представителей своих в Константинополе действовать сообща на Порту с
целью побудить ее дать удовлетворение законным требованиям Критян.
Когда же Оттоманское правительство решило подавить восстание силой,
то князь Горчаков возложил на него ответственность за все могущие
произойти от того последствия. В то же время русской средиземной
эскадре, в видах человеколюбия, дозволено чтобы спасти семейства
восставших Критян от турецкой жестокости, перевозить их с острова на
берега Эллады.

Борьба
турок с Критянами, поддержанными из Греции, продолжалась целые два
года и вызвала брожение не только среди греков, но и всех прочих
христианских народностей Балканского полуострова. Князь Михаил
сербский вступил в деятельные сношения с афинским правительством, с
целью уговориться об общем действии против Порты. По донесениям наших
дипломатических и консульских агентов, готовилось поголовное
восстание турецких христиан. В виду признаков близкого разложения
Оттоманской Империи, тюильрийский кабинет предложил русскому Двору
возобновить соглашение, к которому Россия и Франция едва было не
пришли перед польским восстанием. На предложение это князь Горчаков
отвечал, что с удовольствием принимает его, и высказал свой взгляд на
положение дел на Востоке. Первым шагом к умиротворению он считал
добровольную со стороны Порты уступку Греции острова Крита, в крайнем
случае образование из него автономной области, поставленной к Порте в
те же вассальные отношения, как Румыния или Сербия. Но русский
министр предвидел и случайность всеобщего восстания христианских
подданных султана, и полагал, что ни у одной из великих держав Европы
не хватит духа отстаивать турецкое владычество против "отчаяния
христиан". По мнению его, всем им следует в данном случае строго
держаться начала полного невмешательства, как доказательства
собственного их бескорыстия.

Новый
министр иностранных дел Наполеона, маркиз Мутье, вполне разделил этот
взгляд князя Горчакова и предложил французскому послу в
Константинополе стараться убедить Порту, что собственный интерес ее
требует скорейшей уступки греческому правительству восставшего
острова. Такие же наставления дали своим представителям при султане
Дворы берлинский, венский и флорентийский. Одна Англия упорно
отказывалась присоединиться к совокупному давлению Европы, не желая,
как выражались ее министры, ускорять ход событий и содействовать
распадению Оттоманской империи. Но и сент-джемский кабинет
согласился, что так или иначе, но непременно следует улучшить
положение турецких христиан. Императорский кабинет разослал всем
прочим составленную русским послом в Константинополе,
генерал-адъютантом Игнатьевым, программу преобразований, признаваемых
им самыми нужными и неотложными. Они обнимали новое деление
Оттоманской империи па области по национальностям, административное
устройство их, и в них — уездов и общин, организацию судебную и
военную, финансы, народное просвещение. Но все эти реформы, по
убеждению русского Двора, могли быть действительны лишь под условием,
что будут введены при участии делегатов великих держав и действовать
под надзором и контролем их представителей.

Результатом
переговоров Петербурга с Парижем, Берлином, Веной и Флоренцией была
коллективная нота, врученная министру иностранных дел Порты в апреле
1867 года послами России, Франции, Северо-Германского Союза и Италии,
с подтверждением совета предоставить критянам, путем плебисцита,
высказаться относительно будущей участи острова, что было бы
равносильно присоединению его к Греции. Отказ Порты последовать этому
совету вызвал тождественную декларацию помянутых пяти держав от 21-го
сентября, которой они слагали с себя всякую ответственность за
последствия турецкого ослепления и предупреждали Порту, что она ни в
каком случае не может рассчитывать ни на материальную, ни на
нравственную помощь держав, с целью вывести ее из затруднений,
созданных собственным ее упрямством.

После
устранения великих держав от вмешательства в критское дело, Порта уже
не стеснялась в средствах к усмирению восстания на острове. Оно было
окончательно подавлено к концу 1868 года, и тогда Оттоманское
правительство предъявило в Афинах ультиматум, которым, под угрозой
немедленного дипломатического разрыва и бомбардирования греческих
портов сильной турецкой эскадрой, потребовало прекращения прилива на
Крит греческих добровольцев и поддержания восстания присылкой боевых
снарядов и продовольствия. Общественное возбуждение не позволило
правительству короля Георга подчиниться требованию Порты. Война
Турции с Грецией представлялась неминуемой.

С
целью предупредить столкновение столь неравных силами противников,
Императорский кабинет предложил созвать в Париже конференцию великих
держав для изыскания способов к мирному разрешению греко-турецкого
спора. Конференция потребовала от афинского правительства принятия
декларации, коей Греция обязывалась не благоприятствовать и не
допускать: 1) образования на своей территории вооруженных шаек для
нападения на Турцию; 2) вооружения в своих гаванях судов,
предназначенных содействовать какими-либо способами всякой попытке
восстания во владениях султана. Князь Горчаков протелеграфировал
русскому посланнику в Афинах: "Император твердо рассчитывает на
принятие декларации, которая, по мнению Его Величества, не посягает
ни на достоинство, ни на истинные интересы Греции". Король Георг
последовал этому дружескому совету. Новое составленное им
министерство приняло декларацию конференции, и мир между Грецией и
Турцией нарушен не был.

Из
балканских христиан не одни греки были предметом заботливости
русского Двора. Попечительность его распространялась и на славянское
население полуострова. В возникшей распре между болгарами и великой
константинопольской церковью, он выступил примирителем, стараясь
успокоить страсти и привести две враждующие народности к полюбовному
соглашению. Императорский посол в Константинополе являлся влиятельным
заступником и покровителем всех угнетенных подданных султана. Он же
энергично поддерживал перед Портой требования вассальных государств,
как например, настойчивое представление князя Михаила сербского о
выводе турецких гарнизонов из трех последних, занятых ими крепостей в
княжестве: Смедерева, Шабаца и Белграда. Убеждения России,
поддержанные другими великими державами, имели на этот раз успех.
Порта согласилась на потребованную уступку, и весной 1867 года
белградская цитадель была торжественно передана сербским войскам, под
одним лишь условием, чтобы на стенах ее, рядом с сербским, продолжало
развеваться и турецкое знамя. Когда же, год спустя, Михаил Обренович
пал от руки убийцы, Императорский кабинет настоял на признании
султаном избранного скупщиной ему в преемники малолетнего племянника,
Милана, с подтверждением всех прав и преимуществ, коими пользовался
князь Михаил.

В
конце 1868 года впервые прибыл в Петербург для личного представления
Императору Александру князь черногорский Николай. Посещение им
русского Двора сгладило и прекратило недоразумения, возникшие было
между ним и местными нашими консульскими агентами. Обласканный
Государем, радушно принятый и всеми членами Царской семьи, молодой
владетель Черногории проникся чувством благоговейной преданности к
могучему покровителю своего народа — русскому Царю, и самого
дружественного расположения к России, преданность к которой с этого
дня не переставал гласно выражать, тщательно соображая свои действия
с советами и указаниями Императорского кабинета.

Пока
все эти события совершались на Востоке, на Западе Европы накоплялись
снова грозные тучи, предвещавшие в более или менее близкий срок
неизбежное столкновение между ставшей во главе Северной Германии
Пруссией и Империей третьего Бонапарта. В эти тревожные годы помыслы
Императора Александра были направлены к предотвращению поводов
разлада между великими державами или, по меньшей мере, к смягчению
самых условий войны. В 1867 году Россия приступила к Женевской
конвенции 2-го августа 1864 года об улучшении участи раненых воинов
во время войны, а в следующем, 1868 году, по личному почину Государя,
собралась в С.-Петербурге конференция из представителей шестнадцати
европейских держав, подписавших 29-го ноября декларацию, коей
державы, участвовавшие в конференции, принимали обязательство не
употреблять в своих войсках, как сухопутных, так и морских, в случае
войны, разрывных пуль или снарядов весящих менее 400 грамм, признав
такие снаряды "противными законам человеколюбия".

Высокое
уважение, оказанное королю прусскому Императором Александром
пожалованием ему ордена св. Георгия первой степени, а также
обнародование во всеобщее сведение телеграмм, которыми оба Государя
обменялись по этому поводу, обратили на себя общее внимание Европы,
свидетельствуя о тесной дружбе, связывавшей с любимым дядей
царственного племянника. Но когда полгода спустя, в июне 1870 года,
во время пользования в Эмсе Александра Николаевича минеральными
водами, не только прибыл туда король Вильгельм, но и были вызваны оба
канцлера, князь Горчаков и граф Бисмарк, то из этого заключили, что
между Россией и Пруссией существует и политическое единение. Едва
успел Государь возвратиться в Царское Село, как получил известие о
раздоре Франции с Пруссией, возникшем из за кандидатуры принца
Леопольда Гогенцоллернского на испанский престол.

Искренно
желая предотвратить кровавое столкновение двух государств, Император
Александр обратился к обеим сторонам с советами благоразумия и
умеренности. Влиянию его на короля Вильгельма следует приписать
согласие этого монарха на отречение принца Леопольда от предложенной
ему испанцами короны.

Французскому
послу, генералу Флори, Государь сказал, что вполне понимает все, что
это предложение заключает в себе оскорбительного для Франции, ввиду
того, что каков бы ни был кандидат, он все же в данную минуту может
обратиться в носителя прусского знамени, а князь Горчаков заявил
австрийскому посланнику, что в том же смысле русский Двор высказался
и в Берлине. Когда же, не довольствуясь одобрением, выраженным
королем прусским племяннику за его отречение, французское
правительство потребовало от берлинского Двора ручательств в том, что
кандидатура эта не будет возобновлена и впредь, русский посол в
Лондоне, барон Бруннов, сообщил великобританскому министру
иностранных дел проект протокола, который, по занесении в него
заявления короля прусского, подписали бы уполномоченные всех великих
держав, что послужило бы для Франции вполне достаточным ручательством
за будущее. Но события шли так быстро, что примирительная попытка
русского дипломата не могла быть даже доведена до сведения
враждовавших Дворов.

8-го
июля Франция объявила Пруссии войну, а три дня спустя русский Двор
обнародовал следующую декларацию: "Несогласия, возникшие в
последнее время между правительствами французским и прусским и
поспешность, с которой были приняты самые крайние решения, сделали
тщетными усилия Императорского правительства и других держав,
стремящихся достигнуть той же цели. С глубоким сожалением Государь
Император взирает на бедствия, неизбежно сопряженные с войной на
европейском материке. Его Императорское Величество принял твердую
решимость соблюдать строгий нейтралитет в отношении воюющих держав до
тех пор, пока случайностями войны не будут затронуты интересы России.
Императорское правительство всегда готово оказать самое искреннее
содействие всякому стремлению, имеющему целью ограничить размеры
военных действий, сократить их продолжительность и возвратить Европе
блага мира".

Согласно
с заявлением о нейтралитете, русским подданным Высочайше воспрещено
поступать добровольцами на службу обеих воюющих сторон.
Заключительные слова декларации указывали на решение Императора
Александра обусловить свой нейтралитет невмешательством и прочих
великих держав в франко-немецкую распрю. Такое решение русского
Государя побудило удержаться в нейтральном положении Австро-Венгрию и
Италию, невзирая на обязательства, связывавшие их с Францией, и
обещанную последней союзную помощь. Скоро по предложению Англии
четыре нейтральные державы подписали договор, коим обязались: в
случае выхода своего из нейтралитета предупредить о том прочие
державы заблаговременно. Таким образом война 1870 года обратилась как
бы в поединок между Германией и Францией, и бедствия ее, ограниченные
сравнительно тесными пределами, не распространились на всю Европу.

Уже
в первый период войны, после сражений под Вертом и вокруг Меца,
вполне обозначился перевес сил немцев над их противниками. Это
побудило Государя, как сам он поведал о том послу Наполеона III,
написать к дяде письмо, в котором убеждал его, в случае, если Франция
будет побеждена окончательно, не предписывать ей мира унизительного,
который, в сущности, был бы только перемирием и служил бы постоянной
опасностью для прочих государств. На письмо это король Вильгельм
отвечал, что ему трудно будет принудить общественное мнение Германии
отказаться от присоединения отвоеванных от Франции областей.

По
получении в Петербурге известий о неблагоприятном для французов
исходе сражений под Марс-ла-Тур и Гравелоттом, генерал Флери в
беседах с Императором Александром, выражал надежду на скорый поворот
войны в пользу французов, на что Его Величество отвечал: "Мне
кажется, что император Наполеон должен менее опасаться врагов
впереди, чем позади себя. Вести из Парижа возбуждают большое
беспокойство". Посол возразил, что опасение это лишено
основания, что армия слепо предана императору, и что снабженная
чрезвычайным полномочием в звании регентши, императрица Евгения
вполне господствует над положением в столице. "То же самое мы
слышали здесь и в 1848 году, — был ответ Государя, —
тогда нам также говорили, что правительство короля Людовика-Филиппа
вполне господствует над положением, что нельзя сомневаться в верности
и преданности армии, и вот спустя два дня, здесь было получено
известие о провозглашении республики". Вскоре события оправдали
прозорливость Императора Александра, и генерал Флери не мог не
воскликнуть при следующем с ним свидании: "О, Государь! вы
оказались пророком!"

Седанский
погром, взятие в плен Наполеона III, падение второй Империи и
провозглашение республики в Париже не изменили, однако,
доброжелательного расположения Императора Александра к Франции. На
запрос правительства народной обороны — будет ли принят в
Петербурге Тьер в качестве его чрезвычайного уполномоченного,
последовал утвердительный ответ князя Горчакова. Старец Тьер прибыл в
русскую столицу 24-го сентября и был тотчас принят канцлером,
предупредительно и ласково. "Вы найдете здесь, — сказал
ему князь Александр Михайлович, — живые симпатии к Франции,
порожденные предпочтением, питаемым в России к вашей родине, и старой
общностью интересов, давно забытых. Симпатии эти вам будут выражать,
но не заблуждайтесь на этот счет. В России один владыка —
Император, он один правит. A Император хочет мира и усилиям вашим
воспротивится не племянник, а Государь, обязанный пещись о благе
своего народа и только его одного. Впрочем, он окажет вам помощь для
переговоров, но и не больше. Вам помогут вступить в переговоры без
потери времени, и верьте мне, вот все, что можно для вас сделать".

Сам
Тьер так отзывается о приеме, которого удостоил его Государь в
Царском Селе: "Канцлер был прав, и я скоро в том убедился.
Император сделал мне честь принять меня. Государь этот —
благороднейший в мире человек, прилежный к делам, понимающий в них
толк, и исполненный откровенности и прямодушия. Он подтвердил мне
слова своего министра, сказав, что сам войны не поведет, но послужит
нам опорой в переговорах и сделает все от него зависящее, чтобы
Франция принесла возможно меньшие жертвы, земельные и денежные. Он
честно сдержал слово".

В
том же смысле и почти в тех же выражениях высказались пред Тьером и
другие члены Царской семьи, настаивая на необходимости заключить как
можно скорее мир с Германией, ценой жертв, которые будут тем
значительнее, чем долее станут их откладывать. Между тем, Государь
отправил в главную прусскую квартиру, в Версаль, письмо, на которое
долго не получал ответа. Тьер уже назначил день своего отъезда из
Петербурга, как вдруг князь Горчаков пригласил его к себе и
приветствовал следующими словами: "Мы получили известия. Мир
возможен. Но вам надо много взять на себя. Надо ехать в Версаль,
мужественно начать переговоры, и вы получите условия, которые
позволительно принять, особенно если Париж хоть немного, но сумел
защищаться. Проявите мужество мира (ayez le courage de la paix) и я
повторяю вам, вы дадите мир вашей родине и всей Европе, особенно если
счастье чуть-чуть улыбнется французскому оружию под стенами Парижа".
Тьер заметил своему собеседнику, что для заключения мира он не имеет
полномочия, что он не взял, да и не хотел взять его с собой. "Будьте
великим гражданином, — возразил канцлер, — и возьмите на
себя ответственность. Вас ждут в Версале; вы будете приняты хорошо и
получите все, что возможно получить в настоящую минуту". Тьер
отвечал, что во всяком случае ему нужно будет съездить в осажденный
Париж и там получить полномочие от правительства народной обороны,
без которого подписанный им мир оказался бы недействительным. Князь
Горчаков доложил о том Государю, который вызвался уладить и это
затруднение. По его настоянию, Тьеру выдан был прусскими военными
властями пропуск в Париж, и оттуда — в главную немецкую
квартиру. Несколько дней спустя, канцлер поведал английскому послу в
Петербурге: "Император Александр пошел дальше всех прочих,
потому что написал королю Вильгельму письмо с выражением надежды, что
он не потребует от Франции территориальных уступок".

Переговоры
о мире, веденные Тьером с графом Бисмарком в Версале во второй
половине октября, не привели к соглашению. Прошло еще три месяца и
выморенный голодом Париж сдался на капитуляцию. Падение столицы
сломило силу сопротивления Франции. 14-го февраля 1871 года канцлер
восстановленной Германской империи и Тьер, провозглашенный созванным
в Бордо учредительным собранием главою французской республики,
подписали предварительные условия мира на всей воле победителей.

О
событии этом, принявший титул императора германского, король
Вильгельм известил Императора Александра следующей телеграммой: "С
невыразимым чувством и вознося благодарение Богу, уведомляю вас, что
предварительные условия о мире сейчас подписаны Бисмарком и Тьером.
Эльзас, но без Бельфора, немецкая Лотарингия с Мецем, —
уступлены Германии; пять миллиардов контрибуции будут уплачены
Францией; по мере выплаты этой суммы страна будет очищена в течение
трех лет. Париж будет частью занят до утверждения мира национальным
собранием в Бордо. Подробности мирного договора будут обсуждаться в
Брюсселе. Если утверждение состоится, то мы, наконец, достигли конца
войны, столь же славной, сколько кровопролитной, объявленной нам с
беспримерным легкомыслием. Никогда Пруссия не забудет, что она вам
обязана тем, что война не приняла крайних размеров. Да благословит
вас за это Господь! До конца жизни, ваш признательный друг
Вильгельм".

Государь
отвечал по телеграфу же: "Благодарю за сообщение подробностей о
предварительных условиях мира и разделяю вашу радость. Дай Бог, чтобы
последствием был твердый мир. Счастлив, что мог, как преданный друг,
доказать вам мое сочувствие. Да будет дружба, нас связывающая,
залогом счастья и славы наших обоих государств. Александр".

Предварительный
версальский и окончательный договор заключенный Германией с Францией
во Франкфурте 28-го апреля завершил начатое нападением на Данию в
1864 году, видоизменение карты Европы. Вопрос о разграничении
Германии и Франции, решенный в 1814 и 1815 годах под высшим
руководством русского Императора, с общего согласия Европы и
сообразно требованиям европейского равновесия, разрешен теперь по
уговору двух воевавших сторон, или вернее, по произволу
державы-победительницы. Ни Россия, ни одна из прочих великих держав
не потребовали представления этой сделки на утверждение соединенной
Европы. Внутреннее переустройство Германии, слияние всех государств,
некогда входивших в состав Германского союза в единую Германскую
Империю под наследственной властью прусских королей, было просто
сообщено для сведения европейским державам и признано ими
беспрекословно. Впрочем, все эти меры приняты были не без
предварительного соглашения с Россией. На обстоятельство это
указывает обмен военных отличий между родственными Дворами. В день
вступления немецких войск в побежденный Париж император Вильгельм
назначил русского Государя шефом 1-го гвардейского гренадерского
Императора Александра полка, "в память того времени, —
писал он ему, — когда наши армии, связанные между собой тесным
братством, вступили в неприятельскую столицу под предводительством
почивших в Бозе Его Величества Императора Александра 1-го и моего
отца". Со своей стороны, Государь назначил императора Вильгельма
шефом 13-го драгунского полка Военного Ордена, а наследного принца
Германской империи — вторым шефом С.-Петербургского
гренадерского, короля Фридриха-Вильгельма III, полка. Тогда же принцы
Фридрих-Вильгельм и Фридрих-Карл и граф Мольтке возведены в звание
русских генерал-фельдмаршалов и получили орден св. Георгия 2-й
степени.

Устраняя
себя от посредничества между победителями и побежденными и от участия
в определении, как внутреннего устройства Германии, так и новых
границ ее со стороны Франции, русский Двор воспользовался
франко-немецкой войной, чтобы возбудить и разрешить в пользу России
вопрос, доставлявший давний предмет забот Императора Александра, а
именно — о восстановлении во всей их полноте державных прав
России на Черном море.

19-го
октября 1870 года, государственный канцлер объявил всем державам,
участницам Парижского договора 1856 года, что ввиду неоднократных
нарушений этого трактата во многих существенных статьях, Государь
Император должен был поставить себе вопрос: какие права и какие
обязанности проистекают для России из этих перемен в общем
политическом положении и из этих отступлений от обязательств, которые
Россия не переставала соблюдать, хотя они и проникнуты духом
недоверия к ней? Зрелое обсуждение этого вопроса, писал князь
Горчаков, привело Его Величество к следующим заключениям: "По
отношению к праву, наш Августейший Государь не может допустить, чтобы
трактаты, нарушенные во многих существенных и общих статьях своих,
оставались обязательными по тем статьям, которые касаются прямых
интересов его Империи; по отношению же к применению, Его
Императорское Величество не может допустить, чтобы безопасность
России была поставлена в зависимость от теории, не устоявшей перед
опытом времени, и чтобы эта безопасность могла подвергнуться
нарушению, вследствие уважения к обязательствам, которые не были
соблюдены во всей их целости. Государь Император, — продолжал
канцлер в циркуляре к дипломатическим представителям России при
Дворах великих держав, — в доверии к чувству справедливости
держав, подписавших трактат 1856 года, и к их сознанию собственного
достоинства, повелевает вам объявить, что Его Величество не может
долее считать себя связанным обязательствами трактата 18-го (30-го)
марта 1856 года, насколько они ограничивают его верховные права на
Черном море; что Его Императорское Величество считает своим правом и
своей обязанностью заявить его величеству султану о прекращении силы
отдельной и дополнительной к помянутому трактату конвенции,
определяющей количество и размеры военных судов, которые обе
прибрежные державы предоставили себе содержать в Черном море; что
Государь Император прямодушно уведомляет о том державы, подписавшие и
гарантировавшие общий трактат, существенную часть которого составляет
эта отдельная конвенция; что Его Императорское Величество возвращает
в этом отношении его величеству султану права его, во всей полноте,
точно так же, как восстановляет свои собственные. При исполнении
этого поручения — заключал циркуляр — вы употребите
старание точно определить, что наш Августейший Монарх имеет
единственно в виду безопасность и достоинство своей Империи. В мысль
Его Императорского Величества вовсе не входит возбуждение Восточного
вопроса. В этом деле, как и во всех других, он только желает
сохранения и упрочения мира. Он не перестает по-прежнему вполне
признавать главные начала трактата 1856 года, определившие положение
Турции в ряду прочих государств Европы. Он готов вступить в
соглашение с державами, подписавшими этот договор: или для
подтверждения его общих постановлений, или для их возобновления, или
для замены их каким либо другим справедливым уговором, который был бы
признан способным обеспечить спокойствие Востока и европейское
равновесие. Его Императорское Величество убежден в том, что это
спокойствие и это равновесие приобретут еще новое ручательство, когда
будут опираться на основаниях, еще более справедливых и прочных, чем
при том положении, которого не может принять за естественное условие
своего существования ни одна великая держава".

Общий
циркуляр князя Горчакова сопровождался разъяснениями по адресу каждой
из держав-участниц Парижского договора 1856 года. Но, несмотря на
успокоительные объяснения, разосланные русским представителям при
иностранных Дворах, решительная мера, принятая Россией, вызвала бурю
в большинстве европейских кабинетов.

Даже
заседавшая в Туре делегация правительства народной обороны Франции
отвечала уклончиво, ссылаясь на невозможность принять решение без
предварительного совещания с сочленами, замкнутыми в осажденном
Париже. Италия и Австрия выразили мнение, что Россия могла быть
освобождена от стеснявших ее условий парижского договора не иначе как
по предварительному соглашению со всеми державами, подписавшими этот
трактат.

Но
сильнее всех других негодовала Англия. Великобританскому послу в
Петербурге поручено было прочесть князю Горчакову целую лекцию по
международному праву о ненарушимости трактатов и о невозможности
допустить, чтобы одна из договорившихся сторон отрекалась от принятых
на себя обязательств без предварительного уговора с прочими
сторонами. Учение, усвоенное русским Двором, рассуждал лорд Гренвиль,
подчиняет всю обязательную силу и действительность трактатов
самовольному контролю каждой из сторон, что имело бы последствием
уничтожение договоров в их совокупности и сущности.

При
первом известии о декларации русского Двора, король Вильгельм был
видимо удивлен и сказал чтецу своему Шнейдеру: "Я хоть и знал,
что нечто подобное готовится, но при настоящем положении дел, когда
ничего еще не решено, эта мера России состоялась в неудобную для нас
минуту. Сама по себе, декларация совершенно правильна. Спрашивается
только: как примут ее Англия и Австрия? Дальнейшее Бисмарк, конечно,
передаст мне завтра". На северогерманского канцлера весть из
Петербурга произвела столь же неприятное впечатление. Бисмарк, также
как и король, находил, что русское предложение несвоевременно, что
надо было подождать еще недели три. Досаду свою он излил перед своим
обычным застольным обществом в главной квартире. "Обыкновенно
думают, — говорил он, — что русская политика чрезвычайно
хитра и искусна, полна разных тонкостей, хитросплетений и интриг. Это
неправда... Если бы они, в Петербурге, были беззастенчивы, то
воздержались бы от подобных заявлений, стали бы спокойно строить суда
на Черном море и ждать пока их о том запросят. Тогда они сказали бы,
что им ничего неизвестно, что нужно осведомиться, и затянули бы дело.
Оно могло бы продлиться, при русских порядках, и в конце концов, с
ним бы свыклись..."

Скоро
узнали в немецкой главной квартире, что в Версаль едет английский
уполномоченный, Одо Россель, с целью потребовать от северогерманского
канцлера "категорических объяснений" по поводу русской
декларации. "Категорических? — воскликнул король
Вильгельм. — Для нас существует одно категорическое объяснение:
капитуляция Парижа, и Бисмарк, конечно, скажет ему это!"

Действительно,
в первой же беседе с британским посланцем, на вопрос его —
останется ли Германия нейтральной в случае войны Англии с Россией,
Бисмарк отвечал, что это зависит от обстоятельств, но что пока он не
усматривает поводов ко вмешательству в эту распрю. Положение
Германии, пояснил он, изменилось и ей незачем услуживать другим,
доколе она не уверена, что ей самой отплатят услугой за услугу.
"Какую же услугу может оказать Англия Германии?" —
спросил Россель. "Открытие Дарданелл и Босфора для военных судов
всех наций", — был ответ канцлера. "Это, —
продолжал он, — было бы приятно России, открыв ей доступ из
Черного моря в Средиземное, а также и Турции, ибо она могла бы тогда
всегда иметь друзей своих под рукой, и американцам, у которых отняло
бы один из поводов к сближению с Россией, а именно, удовлетворив их
желанию свободно плавать во всех морях". В заключение беседы
Бисмарк повторил английскому дипломату отзыв свой о русской
дипломатии, которую обозвал наивной (candide). "Если бы она была
смышленее, — заметил он, — то совершенно разорвала бы
парижский трактат. Тогда ей были бы благодарны за то, что она снова
признала некоторые из его условий и удовольствовалась восстановлением
своих державных прав на Черном море". На втором совещании
немецкий канцлер предложил Росселю уладить спор на конференции из
представителей великих держав, указав на Петербург, как на место
созвания конференций; когда же англичанин предъявил возражение против
такого выбора, то сам Бисмарк назвал Лондон.

Приглашение
великим державам собраться на конференцию немецкий канцлер отправил в
тот же день — 14-го ноября — по телеграфу в Петербург,
Лондон, Вену, Флоренцию и Константинополь. Все Дворы отвечали
изъявлением согласия на его предложение. Конференция уполномоченных
держав-участниц парижского договора 1856 года, открыла свои заседания
в Лондоне 5-го января 1871 года, а 20-го февраля была подписана
конвенция, вносившая в парижский трактат следующие существенные
изменения.

Отменялись
три статьи этого трактата, ограничивавшие число военных судов,
которые Россия и Турция имели право содержать в Черном море, а также
право их возводить укрепления по берегам его; подтверждался принцип
закрытия Дарданелл и Босфора, с правом для султана открыть доступ в
эти проливы военным судам дружественных и союзных держав каждый раз,
когда Порта признает это нужным для поддержания прочих постановлений
парижского трактата; Черное море объявлялось, по-прежнему, открытым
для свободного плавания торговых судов всех наций; существование
международной Дунайской комиссии продолжено на двенадцать лет с 1871
по 1883 год; предоставлено прибрежным к Дунаю державам условиться о
круге деятельности особой комиссии из их представителей, названной
прибрежной (riveraine); признано право прибрежных держав взимать
пошлину с судов, плавающих по Дунаю, для покрытия расходов по
очищению русла этой реки от порогов; подтверждены нейтральность
построек, возведенных в устьях Дуная европейской комиссией и, вообще
все статьи и постановления трактата 18-го (30-го) марта 1856 года, не
отмененные настоящей конвенцией.

Десять
дней спустя русский государственный канцлер подписал с турецким
поверенным в делах в Петербурге особую конвенцию, которой отменялась
та, что была заключена непосредственно в 1856 году, между Россией и
Турцией, по вопросу о Черном море, и служила приложением к парижскому
договору.

Высочайшая
ратификация этих двух актов последовала 18-го марта, в пятнадцатую
годовщину заключения парижского мира. Жалуя, по этому случаю, князю
Горчакову титул светлости, Император Александр писал в рескрипте к
нему: " Даруя вам сие высшее отличие, я желаю, чтобы это
доказательство моей признательности напоминало вашему потомству о том
непосредственном участии, которое с самого вашего вступления в
управление министерством иностранных дел, принимаемо было вами в
исполнении моих мыслей и предначертаний, клонящихся непрестанно к
обеспечению самостоятельности и упрочению славы России".

XV.
Соглашение трех
Императоров
(1871—1876).

В
пятилетие, истекшее с окончания франко-немецкой войны до начала смут
на европейском Востоке, приведших к войне России с Турцией за
освобождение балканских славян, внутренняя законодательная
деятельность правительства ограничивается развитием и постепенным
распространением на окраины Империи реформ, первоначально введенных
лишь в губерниях, управляемых на общем основании. Так судебные уставы
вводятся: в 1871 году — в девяти губерниях Северо-Западного и
Юго-Западного края, в 1873 — в губерниях Пермской и
Вологодской, в 1875 — в Дагестанской области и в Царстве
Польском, а Земские Учреждения — в земле Войска Донского; в
1872 году общее Городовое Положение применено в Петербурге, Москве,
Одессе и в Закавказском крае.

В
высших правительственных кругах неоднократно возникали предположения
о возбуждении и разрешении других существенных государственных
вопросов, в направлении охранительном, главными представителями
коего, в советах Императора Александра, являлись шеф жандармов, граф
Шувалов, и министр внутренних дел, Тимашев. Последний внес еще в 1870
году в Государственный Совет проект об объединении губернской
администрации, с значительным расширением предоставленной
губернаторам власти, но проект этот не встретил сочувствия в прочих
ведомствах и остался без последствий. Другой вопрос, поднятый в
следующем 1871 году, по почину бывшего наместника кавказского, князя
Барятинского, был вопрос о замене общинного крестьянского
землевладения личным. Фельдмаршал находил, что как общинное владение,
так и круговая порука, служат лишь к ободрению праздности, к
развращению крестьян и к задержке всякого экономического успеха. Он
писал Государю, что если при первоначальном введении крестьянской
реформы, благоразумие требовало придерживаться существующих фактов и
не изменять разом всего, то теперь настала пора для руки,
воздвигнувшей здание, дать и ключ к нему. "Последнее слово
реформы, — утверждал князь, — будет сказано, когда полное
освобождение русского народа дойдет до отдельной личности. Поощрите
частную собственность крестьян, и вы задушите зародыши коммунизма,
упрочите семейную нравственность и поведете страну по пути прогресса.
Нет прочнее гарантии для законного преуспеяния, как собственность и
свобода личности". На письмо фельдмаршала отвечал по Высочайшему
повелению граф П. А. Шувалов, сопровождавший Императора в путешествии
по Кавказу и писавший Барятинскому из Гуниба: "Воспользовавшись
досугом во время нашего плавания по Волге, я счастлив, что могу с
настоящей минуты предсказать серьезную будущность великой, полезной
идее, вами покровительствуемой, т.е. упразднению второго рабства,
быть может худшего, чем крепостное — общинного пользования
землей. Его Величество, сочувствуя содержанию вашего письма, повелел
мне написать министру внутренних дел, что он, во время своего
путешествия, выслушав несколько жалоб по этому поводу, желает чтобы
дело было подвергнуто обсуждению Комитета Министров, не в
председательстве Государя, но тотчас по возвращении его в Петербург.
На мой взгляд, этого совершенно достаточно, чтобы дать нам
возможность взять дело в свои руки; а чтобы не придать этому важному
вопросу характера партийной борьбы, даже в среде правительственной, я
представил Государю, как полезно было бы в настоящем случае совещание
с земскими собраниями, ввиду преимущественного экономического
значения вопроса, что и входит в круг деятельности земства. Я не
сомневаюсь, что значительное большинство собраний выскажется в смысле
ваших взглядов и тогда дело будет выиграно, вопреки всем
петербургским "красным", которые, при этом случае, не
преминут дать большое сражение, так как все их будущие надежды
погибнут с уничтожением этой социальной и социалистической язвы".

В
связи с вопросом об общине находился и вопрос об установлении, вместо
крестьянской волости, волости всесословной, разрабатывавшийся в среде
комиссии о губернских и уездных учреждениях, образованной при
министерстве внутренних дел. Но все эти и им подобные дела не
достигли законодательного разрешения и окончательно сошли с очереди
по оставлении в 1874 году графом Шуваловым поста шефа жандармов и по
назначении его послом при великобританском Дворе.

Тем
не менее, над разработкой многих частных преобразований по всем
частям управления трудились многочисленные комиссии, учрежденные при
разных ведомствах. В 1869 году по одному министерству внутренних дел,
таких комиссий действовало 18; по министерствам: государственных
имуществ — 4, путей сообщения — 6, юстиции — 1,
морскому — 3, по ведомству православного исповедания — 4,
по ?? Отделению Собственной Его Императорского Величества канцелярии
— 3, по Собственной канцелярии по делам Царства Польского —
1, а с тремя самостоятельными комиссиями, не включенными ни в одно из
ведомств, всего — 43 комиссии.

Один
из насущнейших вопросов, вызванных широким распространением среди
учащейся молодежи социально-революционных учений, был разрешен
законом 19-го мая 1871 года, о согласовании деятельности корпуса
жандармов с участием чинов судебного ведомства в расследовании
государственных преступлений. Другой немаловажной мерой было
выделение города С.-Петербурга в отдельное градоначальство, с
переименованием начальника столицы, генерал-адъютанта Трепова, из
обер-полицмейстеров в с.-петербургского градоначальника. Тогда же
обнародован акт Высочайшей милости и снисхождения к лицам,
привлеченным к ответственности за участие в государственных
преступлениях и подвергшимся наказаниям по суду или административным
распоряжениям. 13-го мая 1871 года, в день крещения Царского внука,
Великого Князя Георгия Александровича, Государь даровал большие
облегчения каторжным и ссыльнопоселенцам из государственных
преступников, и под известными условиями, разрешил возвращение в
Европейскую Россию из Сибири значительного числа
административно-ссыльных.

Летом
1871 года, Император Александр предпринял обычную поездку за границу,
для лечения водами в Эмсе, куда проследовал через Берлин и Веймар, и
где ждала его Императрица. Его Величество оставался в этом городе
четыре недели — с 30-го мая по 23-е июня. С императором
Вильгельмом Государь виделся в Берлине, а в Эмсе посетили его великие
герцоги Ольденбургский и Саксен-Веймарский с супругой. Александр
Николаевич навестил сначала в Кобленце, а потом в Баден-Бадене
императрицу германскую. Окончив курс лечения в Эмсе, он отдохнул пять
дней в замке Петерсталь, близ Дармштадта, а проездом оттуда в
Фридрихсгафен, остановился в Страсбурге, и осмотрел тамошнюю
крепость.

Государь
с Императрицей целую неделю провели у сестры, королевы
виртембергской, Ольги Николаевны, в летней резиденции ее на
Констанцком озере. Туда явилась к нему депутация из 17 делегатов от
протестантских обществ Европы и Америки с ходатайством в пользу
свободы совести, якобы нарушаемой, в русских прибалтийских областях,
по отношению к эстам и латышам. Император не принял ни депутации, ни
привезенных ею адресов, но направил ее к находившемуся в
Фридрихсгафене, канцлеру, князю Горчакову, который объявил депутатам,
что начала веротерпимости и свободы совести составляют предмет
убеждения Его Величества и что Государь останется верным примеру
своих предков, занесших эти убеждения на все страницы истории России;
что означенная история представляет в этом отношении явление,
которому подобного нет в летописях других стран; наконец, что
помянутые начала — одно из достославных отличий России, которое
она желает сохранить, но что ручательством в том должно служить
делегатам исключительно доверие, ими же самими выраженное, к
великодушию русского Императора. Князь Александр Михайлович
присовокупил, что удовлетворение выраженных делегатами просьб имело
бы последствием отмену некоторых законов Империи и что самый прием
депутации Государем представился бы вмешательством в наши внутренние
дела, "а мы, — заключил канцлер, — не можем
допустить даже и тени такого вмешательства с чьей бы то ни было
стороны".

Отвезя
Императрицу в Югенгейм, где посетил Их Величества император
германский, Государь предпринял обратный путь в Россию и через Берлин
и Александрово 14-го июля прибыл в Варшаву.

В
Царстве Польском продолжалось слияние этого края с Империей. Весной
1871 года, за окончательным введением в действие указов 19-го февраля
1864 года о поземельном устройстве крестьян и за передачей
гражданских в Царстве управлений в непосредственное заведование
министерств, упразднен, как "исполнивший свое назначение",
учредительный комитет, с состоявшей при нем юридической комиссией.
Выражая наместнику благодарность за успешную и плодотворную
деятельность этого комитета за семь лет его существования, император
писал графу Бергу: "Утверждение в Царстве Польском общих условий
государственного устройства и гражданской жизни составляет
существенную и непременную потребность общего государственного
единства. Я твердо уверен, что следуя и впредь по указанному мною
пути, с той же бдительной неуклонностью, вы будете постоянно иметь в
виду непреложность намерений моих относительно полного слияния
Царства Польского с прочими частями государства".

В
четырехдневное пребывание в Варшаве, Император Александр явил
участникам последнего польского мятежа новый знак Монаршей милости,
дозволив эмигрантам из уроженцев Царства Польского и Западного края,
самовольно удалившимся за границу, возвратиться, если пожелают, в
отечество, с тем, чтобы, подобно тому, как это было установлено после
восстания 1830 — 31 годов, дела о них разбирались в подлежащих
судебных учреждениях, решения коих, по постановлении приговора,
повергались бы, вместе с участью подсудимых, на Высочайшее
благоусмотрение.

20-го
июля Их Величества возвратились в Петергоф, а после обычного
лагерного сбора в Красном Селе в конце августа Государь совершил
путешествие на Кавказ — край, не посещенный им, если не считать
кратковременного объезда черноморской береговой полосы в 1861 году, с
самого воцарения.

Император
поехал туда в сопровождении двух старших сыновей, проведя три дня в
Москве, кружным путем, вниз по Волге, останавливаясь в Нижнем
Новгороде, Казани, Симбирске, Самаре, Саратове и Астрахани. Переезд
через Каспийское море совершил он на пароходе "Цесаревна Мария",
и 7-го сентября высадился на кавказский берег в Петровске. Его
Величество направился затем вглубь замиренного Дагестана и через
Темир-Хан-Шуру, проследовал в Гуниб. "С высоты Гуниба, —
телеграфировал Государь фельдмаршалу князю Барятинскому, —
повторяю тебе мое душевное спасибо за услуги твои, оказанные России
покорением всего Восточного Кавказа и пленением самого Шамиля.
Сожалею только, что не могу тебя здесь лично обнять, что исполняю
мысленно. Я вполне всем доволен и в восхищении от новых дорог. Погода
самая благоприятная".

По
Дагестану и Чечне Государь ехал с одним конвоем из туземной милиции.
Через укрепление Воздвиженское и Слепцовскую станицу 19-го сентября
достиг он до Владикавказа, и на другой день торжественно въехал в
Тифлис. В столице Грузии он провел пять дней, а оттуда, чрез Боржом,
Кутаис и Поти, 30-го сентября вернулся к ожидавшей его Императрице в
Ливадию.

Радужные
впечатления, вынесенные из трехнедельного объезда Кавказа и
Закавказья, Император Александр выразил в следующем рескрипте
Августейшему брату Великому Князю Михаилу Николаевичу: "Ваше
Императорское Высочество. В 1862 году я признал за благо призвать вас
к высшей государственной и военной деятельности, в званиях наместника
на Кавказе и главнокомандующего кавказской армией. С тех пор важные и
существенные изменения совершились в этом отдаленном крае, вверенном
мною вашему попечению. С именем Вашего Императорского Высочества
неразрывно будут связаны в истории Кавказа воспоминания о последних
боевых подвигах русских войск, закончивших в 1864 году покорение
западной части края. С окончанием Кавказской войны предстояло
выполнить новую задачу, не меньшей государственной важности:
окончательно умиротворить покоренные народы и утвердить над горскими
племенами нашу нравственную власть, которая составляет верный залог
спокойного обладания страной. Справедливо оценяя всю важность этой
задачи, Ваше Императорское Высочество посвятили ей особенные ваши
заботы. Целый рад мероприятий, задуманных и исполненных под
непосредственным вашим руководством, привел к водворению в горских
обществах прочного порядка и настолько подвинул гражданское их
развитие, что ныне признано возможным многие из них подчинить общим с
русским населением гражданским учреждениям. Посетив ныне Кавказский
край и осмотрев войска кавказской армии, я с удовольствием убедился,
что неутомимые труды и заботы Вашего Императорского Высочества
принесли благие плоды, вполне оправдавшие мое всегдашнее к вам
доверие. Все, что я видел на Кавказе, не оставляет ни малейшего
сомнения в том, что страна твердо поставлена на путь к дальнейшему
преуспеванию в гражданском и общественном отношении, в неразрывной
связи с прочими частями Империи. В войсках кавказской армии я нашел
все то, что можно требовать от войск в мирное время. Молодецкий вид
солдат, отличное состояние всех отраслей строевого их образования,
порядок, находчивость и ловкость, с которыми были произведены все
передвижения и действия, как малых, так и больших частей войск, всех
родов оружия, дают мне полную уверенность, что войска кавказские, под
ближайшим руководством Вашего Императорского Высочества, стремясь в
мирное время совершенствоваться в деле военного образования, готовы,
в случае нужды, показать себя на деле достойными славных преданий
боевой кавказской армий. Отъезжая ныне с Кавказа, я уношу в душе
самое отрадное воспоминание о всем, мною виденном. Мне истинно
приятно выразить Вашему Императорскому Высочеству мою душевную
признательность за ваши долголетние труды и заботы о благоустройстве
вверенного вам края и за отличное состояние вверенных вам войск.
Искренно вас любящий и благодарный брат и друг, Александр".

Приняв
в Ливадии молодого сербского князя Милана, явившегося туда в
сопровождении регента Ристича, Император Александр возвратился в
Петербург в последних числах октября. К Георгиевскому празднику
прибыла из Германии депутация новопожалованных кавалеров русского
Военного Ордена, во главе которой находились кавалеры 2-й степени,
русские фельдмаршалы, принц Фридрих-Карл и граф Мольтке. На обеде в
Зимнем дворце 26-го ноября Государь произнес следующий тост: "За
здоровье его величества императора-короля Вильгельма, старшего
кавалера ордена св. Георгия и кавалеров нашего Военного Ордена его
храброй армии, достойных представителей которой я горжусь видеть
сегодня между нами. Желаю и надеюсь, что тесная дружба, нас
связывающая, увековечится в будущих поколениях, а равно боевое
братство наших обеих армий, существующее со времени навсегда
достопамятного: в нем я вижу лучший залог для сохранения мира и
законного порядка в Европе".

Ни
политическому значению новосозданной Германской империи, ни личной
дружбе, связывавшей Императоров Александра и Вильгельма, не отвечало
более взаимное дипломатическое представительство при обоих Дворах,
вследствие чего решено было миссии в Петербурге и Берлине
преобразовать в посольства. Русский посланник при прусском Дворе,
Убри, возведен в звание посла, а послом императора германского при
русском Императоре назначен князь Рейс, 2-го декабря 1871 года
вручивший Государю свои верительные грамоты.

Ослабевавшее
здоровье Императрицы Марии Александровны вызвало ранней весной 1872
года отъезд ее с тремя младшими детьми на Южный берег Крыма. В конце
марта прибыл в Ливадию и Государь, который, проведя две недели в
кругу царственной семьи, к Пасхе возвратился в Петербург, но в начале
мая снова поехал в Ливадию и вернулся в столицу к 30-му числу этого
месяца, дню чествования двухсотлетней годовщины рождения Петра
Великого. Событие это было торжественно отпраздновано богослужением в
соборах Петропавловском и Исаакиевском. По докладу министра народного
просвещения, Император Александр учредил премии за научные труды в
память бессмертного Преобразователя России и повелел издать все акты
и бумаги, вышедшие из под его пера. В тот же день объявлено
повременным изданиям об отмене силы предостережений, коим они
подверглись не менее, как за год до памятного юбилея, т.е. ранее
30-го мая 1871 года.

В
начале июня Государь съездил на три дня в Москву, а в половине июля
отправился в Ливадию, где оставался до 10-го августа.

Внимание
его привлекали происшествия, совершавшиеся в области внешней
политики, в особенности, начавшее обнаруживаться вскоре по окончании
франко-немецкой войны, примирение и даже сближение Австро-Венгерской
монархии с Германской империей.

В
виды Бисмарка никогда не входил разлад с державой, столь долго
игравшей первенствующую роль в Германии, и ближайшей задачей
прусского министра было лишь вытеснить Австрию из состава Германского
союза, чтобы поставить Пруссию на ее место во главе его. С первых
дней вступления своего в должность первого советника короля
Вильгельма, он, в доверительных беседах с австрийским посланником в
Берлине, убеждал венский Двор добровольно уступить Пруссии главенство
в Германии и перенести центр тяжести монархии Габсбургов в Пешт,
другими словами — на Восток. С таким же предложением обратился
он к императору Францу-Иосифу тотчас после войны 1866 года, предлагая
ему поддержку и союзную помощь Германии для осуществления давних
видов Габсбургского дома на "тыльные" балканские области
(Hinterländer), сопредельные с Далмацией — Боснию и
Герцеговину. Предложения эти были отклонены, пока в Вене питали еще
надежду возвратить Австрии прежние вес и значение в Германии при
содействии Наполеона III. Но после разгрома империи Бонапартов, там
уже стали внимательнее относиться к неоднократно повторенным
Бисмарком предложениям дружбы и союза. Препятствием на этом пути
оставался еще руководивший внешней политикой императора
Франца-Иосифа, личный соперник немецкого канцлера, граф Бейст. Но в
конце 1871 года Бейст пал, и преемником ему в качестве "общего"
министра иностранных дел назначен председатель совета венгерских
министров, граф Андраши. Дипломатия князя Бисмарка издавна
поддерживала с Венгрией дружеские сношения и в 1870 году влияние
Андраши не было чуждо решению императора Франца-Иосифа не выходить из
пределов строжайшего нейтралитета. С водворением мадьярского министра
во главе венской государственной канцелярии, между Веной и Берлином
возобновились оживленные переговоры, результатом коих было принятие
австро-венгерским монархом приглашения в конце августа 1872 года
посетить императора германского в собственной его столице.

Крупную
эту политическую новость сообщил Императору Александру в
доверительном письме чтец императора Вильгельма, Шнейдер. Будучи
давним и ревностным сторонником тесного союза Пруссии с Россией, он
не ограничился сообщением важного известия, но заключил письмо свое
выражением пожелания, чтобы Император Александр сам прибыл в Берлин
ко времени, когда ожидали туда императора Франца-Иосифа. Единению
монархов России, Пруссии и Австрии, рассуждал Шнейдер, Европа, после
продолжительных и разорительных войн с французской революцией и
преемником ее Наполеоном I, обязана была пятьюдесятью годами
глубокого мира. Конечно было бы невозможно, да и бесцельно,
воскресить Священный
союз,
но съезд в
Берлине трех Императоров положил бы основание союзу полезному,
и даже весьма
полезному. В
завещании своем, король Фридрих-Вильгельм III сказал: "Пусть
прежде всего Пруссия, Россия и Австрия никогда не разъединяются, ибо
их согласие составляет краеугольный камень великого европейского
союза", и слова эти могут оправдаться снова. Пруссия вправе
гордиться тем, что осталась неизменной по отношению к России и таким
образом соблюла завет "справедливого" короля. Напротив,
Австрия, виновная в Шварценберговой неблагодарности, в Ольмюце и в
решениях франкфуртского сейма 1866 года, не может прямо смотреть в
лицо обеим прежним своим союзницам. С ее стороны свидание является
чем-то в роде обязательного завтрака (déjeuner de rigueur)
после дуэли. А каково будет спасительное впечатление, произведенное
таким съездом трех Императоров на враждебные элементы в Европе,
обнаружится скоро. Мысли, высказанные Шнейдером, давно уже не были в
ходу при берлинском Дворе и во многом находились в прямом
противоречии с политикой князя Бисмарка. Но они как нельзя более
отвечали личным взглядам и предпочтениям Императора Александра. К
тому же, с удалением Бейста, значительно улучшились отношения
венского Двора к петербургскому. Князь Горчаков приветствовал
назначение графа Андраши выражением ему полного доверия, как бы в
противоположность чувствам, которые внушал его предшественник. По
всем означенным причинам, Государь, при ближайшем свидании с
германским послом, спросил его: "Разве меня не хотят видеть в
Берлине?". Принц Рейсс поспешил донести об этом императору
Вильгельму и желаемое приглашение тотчас же было отправлено в
Петербург. Со своей стороны, император австрийский командировал в
русскую столицу дядю своего, эрцгерцога Вильгельма, чтобы условиться
о тройственном свидании.

10-го
августа, Император Александр отплыл из Ливадии в Керчь и Таганрог. В
Новочеркасске, принимая высших чинов войска донского, он открыл им
побудительную причину съезда своего с императорами германским и
австрийским: "В настоящую минуту, я никакой опасности для нас не
предвижу. Для большего еще обеспечения мира, я решился предпринять
поездку за границу и надеюсь, что она не останется без результата для
нас". Через Харьков, Чугуев, Елисаветград и Вержболово, Его
Величество 25-го августа прибыл в Берлин в сопровождении
многочисленной и блестящей свиты, в состав которой входили: Великие
Князья — Наследник Цесаревич, Владимир Александрович и Николай
Николаевич, канцлер князь Горчаков, фельдмаршал граф Берг, министр
Императорского Двора граф А. В. Адлерберг и шеф жандармов граф
Шувалов. На другой день в прусскую столицу приехал и император
Франц-Иосиф с министром иностранных дел, графом Андраши.

Начался
пышный ряд празднеств, военных и придворных: парады, спектакли,
охоты, торжественный обед в Белой зале королевского замка, за которым
император Вильгельм произнес тост за своих Августейших гостей. В
ответ на него, император австрийский поднял кубок за императора и
императрицу германских, а Император Александр — "за
здоровье храброй прусской армии". Тем временем, между тремя
первенствующими министрами, Горчаковым, Бисмарком и Андраши,
происходили ежедневные совещания, приведшие к следующему соглашению:
три Монарха считают своей общей задачей поддержание мира Европы. Но
тогда же между Германией и Австрией состоялся и другой уговор,
оставшийся тайной для русской дипломатии: первая обязалась
содействовать второй в доставлении ей вознаграждения на Балканском
полуострове за понесенные в Германии и Италии земельные утраты.

Три
Императора, проведя пять дней в дружественном общении, расстались
30-го августа, в день именин русского Государя, который из Вержболова
направился чрез Мендибож, Бендеры и Одессу, прямо в Ливадию, куда
прибыл 10-го сентября. Проведя шесть недель на Южном берегу Крыма,
Его Величество в конце октября возвратился в Царское Село, а месяц
спустя переехал на жительство в Зимний дворец.

На
Георгиевский праздник пригласил он приехать в Петербург второго брата
императора Вильгельма, принца Карла прусского, получившего незадолго
до того, по случаю исполнившегося пятидесятилетия со дня назначения
его шефом русского полка, орден св. Георгия 2-й степени. В свите
принца находился и Шнейдер. Отпуская своего чтеца, старец-император
поручил ему передать царственному племяннику, что он "крайне
несчастлив" (kreuz-unglücklich) что не может сам совершить
поездку в Россию, но что ему еще нужно беречь себя, вследствие
повреждения ноги минувшим летом в Гастейне. Когда, при представлений
Александру Николаевичу, Шнейдер исполнил поручение своего государя,
передав в точности его слова, Его Величество отвечал: "Ну, так я
вам скажу, что я "крайне счастлив", потому что дядя Карл
привез мне уверение, что я увижу здесь императора в будущем мае. Он
сообразит свою поездку с посещением венской всемирной выставки и,
конечно, будет чувствовать себя здесь как дома. Да, он дома здесь, в
этих покоях! У меня везде по близости его портреты. Посмотрите тут:
это еще принц Вильгельм, в мундире гвардейской кавалерии померанского
ландвера, там — новейший портрет шефа моего драгунского полка,
а далее, в Знаменной зале — он же, на большой картине парада в
Потсдаме".

В
Георгиев день Императоры русский и германский обменялись следующими
телеграммами: "Благоволите принять поздравление всех кавалеров
св. Георгия с орденским праздником, на котором мы были бы счастливы
видеть вас присутствующим. Присутствие Карла — большая радость
для меня. Я позволил себе назначить его, как инспектора артиллерии,
шефом нашей артиллерийской бригады гренадерского корпуса. С гордостью
ношу вот уже три года ваш голубой крест, который вручен был мне, от
вашего имени, несчастным Альбрехтом — (принц этот скончался
летом 1872 года) — в нынешний день, Александр".
На депешу
последовал ответ из Берлина: " Благодарю вас от души за вашу
дорогую телеграмму и за новую милость, которую вы соблаговолили
оказать Карлу, столь же осчастливленному ею, сколько и признательному
за нее. У меня тяжело на сердце от того, что не могу быть в
Петербурге в настоящий день. Я уже получил телеграмму от Орденского
полка, на которую отвечал тотчас же. Спасибо за воспоминание об
Альбрехте. Вильгельм".

Вильгельм
I сдержал обещание и весной 1873 года посетил царственного племянника
в Петербурге. Императору германскому был оказан столь же
торжественный, сколько и радушный прием. 14-го апреля Государь
встретил его в Гатчине, вместе с Наследником Цесаревичем и Великими
Князьями Константином и Михаилом Николаевичами. В Петербурге, на
вокзале Варшавской железной дороги ждал его, во главе войск гвардии,
Великий Князь Николай Николаевич; в Зимнем дворце — все прочие
члены Императорского дома. Императрица Мария Александровна
отсутствовала. Болезненное состояние вынудило Ее Величество еще в
начале марта отправиться с Августейшей дочерью в Сорренто.

В
Вержболове почетный караул со знаменем был от Кексгольмского
гренадерского, короля Фридриха-Вильгельма III прусского, полка; в
Гатчине — от драгунского полка Военного Ордена; на вокзале в
Петербурге — от Калужского полка. Все эти полки, коих
Августейший гость состоял шефом, были к его приезду вызваны в
Петербург и, вместе с гвардией, расположены шпалерами по пути от
вокзала до Зимнего дворца, под общим начальством Великого Князя
Николая Николаевича. Во дворце почетный караул был от 1-й роты
лейб-гвардии Преображенского полка. Несметная толпа народа наполняла
площадь перед дворцом. Она оглашала ее кликами "ура!" при
проезде Их Величеств, а также, когда оба императора появились на
дворцовом балконе.

Первый
выезд императора Вильгельма на следующий день 16-го апреля был в
Петропавловский собор, где он поклонился гробницам Николая ? и
любимой сестры своей, Императрицы Александры Феодоровны. Поутру он
принимал фельдмаршалов князя Барятинского и графа Берга, ординарцев
от шефских полков; обедал в Аничковом дворце у Наследника Цесаревича.
В этот день Государь посетил находившихся в свите императора
германского, князя Бисмарка и графа Мольтке.

17-го
апреля, в день рождения Государя, император Вильгельм, в мундире
гренадерского Кексгольмского прусского полка и с георгиевской лентой,
присутствовал при торжественном богослужении в большой церкви Зимнего
дворца. После завтрака на дворцовой площадке происходил развод с
церемонией от Прусского полка, вслед за тем император германский
принимал членов дипломатического корпуса. Обед был на половине
императора Вильгельма.

После
обеда пред дворцом собрались соединенные оркестры всех гвардейских
полков, в числе 1300 музыкантов и 480 барабанщиков. Они исполнили
несколько музыкальных пьес, причем русские военные и народные мелодии
сменялись прусскими. Пять электрических солнц освещали исполнителей
и, наводнявшую площадь, несметную толпу.

18-го
апреля, принимая адрес от депутации проживающих в Петербурге
германских подданных, император Вильгельм произнес речь, в которой,
выставил на вид великое историческое значение совершившегося
объединения Германии. В тот же день происходил смотр императорских
конюшен и обед на собственной половине Его Величества, к коему
приглашены были свита германского императора и члены немецкого
посольства. День заключился балом в Эрмитаже.

19-го
апреля император Вильгельм посетил инженерные академию и училище и
рассматривал в музее их модели наших крепостей. "Высокий гость
русского Государя, — повествует биограф графа Тотлебена, —
обратил особенное внимание на прекрасную модель Севастопольской
осады. По желанию Императора Александра, Тотлебен делал необходимые
пояснения, которые в отношении к Севастополю превратились в лекцию,
продолжавшуюся полтора часа времени. Император Вильгельм с величайшим
вниманием, стоя, выслушал импровизацию защитника Севастополя, и
расставаясь с ним, выразил Тотлебену полнейшее удовольствие,
пожаловав ему, в знак признательности, орден pour le mérite".
Оба Императора обедали у Великого Князя Михаила Николаевича, а вечер
провели на бале, данном с.-петербургским дворянством в зале своего
собрания, в честь Августейшего гостя.

20-го
апреля происходил большой парад на Царицыном лугу. После парада
Императоры и все члены царствующего дома, а из немецких гостей —
Бисмарк, Мольтке и Рейсс, завтракали у принца Петра Георгиевича
Ольденбургского. Одновременно был предложен завтрак и 500
воспитанницам женских институтов, смотревших на парад из дома Его
Высочества. Вечером в Большом театре состоялся парадный спектакль для
приглашенных.

21-го
апреля, в день посвященный воспоминанию о покойной Императрице
Александре Феодоровне, утром была панихида в Петропавловском соборе у
гробницы Государыни, а в четыре часа Их Величества, в сопровождении
избранной свиты, отбыли в Царское Село. Там император Вильгельм
посетил прежде всего покои в Александровском дворце, где провела
последние дни жизни и скончалась любимая сестра его. По осмотре затем
арсенала, обед был подан в Большом дворце. К вечеру Высочайшие гости
возвратились в столицу.

В
воскресенье 22-го апреля германский император присутствовал при
богослужении в лютеранской церкви св. Петра, затем — при
разводе от Калужского, имени своего, полка, наконец, в большом
утреннем концерте в Дворянском собрании, данном в пользу
с.-петербургского немецкого благотворительного общества. В 6 часов, в
Николаевской зале Зимнего дворца состоялся парадный обед на 636
приглашенных. За этим обедом Государь произнес следующий тост на
французском языке: "Здоровье его величества императора и короля
Вильгельма, моего лучшего друга! В дружбе, нас соединяющей, которую
мы унаследовали от наших родителей и которую, надеюсь, передадим
нашим детям, я усматриваю для Европы лучший залог мира, в коем все
нуждаются и которого все желают. Да сохранит Господь его величество
еще на многие лета и да даст ему наслаждаться в мире и спокойствии
его успехами и славой. Таковы искреннейшие желания моего сердца!"
Император Вильгельм отвечал также по-французски: "Августейшие
слова, которые Ваше Величество изволили произнести, останутся
навсегда запечатленными в моем глубоко тронутом и признательном
сердце. Эта признательность относится равномерно к дружескому приему,
сделанному мне лично вами и встреченному мной в вашем государстве.
Чувства и желания, Вашим Величеством выраженные, суть также и мои. Да
услышит их Всевышний для благоденствия наших народов и для упрочения
европейского мира!"

23-го
апреля, в день тезоименитства Великой Княгини Александры Петровны,
оба Императора завтракали у Великого Князя Николая Николаевича,
обедали в Зимнем дворце. День заключился балом у Цесаревича и
Цесаревны.

24-го
апреля Августейший гость осматривал Эрмитаж и особенное внимание
обратил на музей Керченских древностей. В два часа на Царицыном лугу
происходило в его присутствии ученье 1-го батальона л.-гв.
Семеновского полка и драгун Военного Ордена. Обедали оба Императора в
Михайловском дворце у Великой Княгини Екатерины Михайловны. В этот
день, по первоначальной программе, должен был состояться отъезд
германского императора. Но, уступая настояниям своего Державного
племянника и друга, его величество отложил его еще на два дня.

25-го
апреля Вильгельм I воспользовался свободным утром, чтобы в
сопровождении посла своего при русском Дворе, принца Рейса, совершить
прогулку по городу. Он присутствовал на смотре столичной пожарной
команды, произведенном на Дворцовой площади и на ученье сводной
пехотной бригады из полков: Прусского и Калужского на Царицыном лугу;
обедал в Мраморном дворце у Великого Князя Константина Николаевича. В
этот день был большой бал в немецком посольстве у князя Рейса,
гостями коего были оба Императора и все прочие Высочайшие особы.

26-го
апреля, после двенадцатидневного пребывания в русской столице,
император Вильгельм выехал из Петербурга. Государь и все Великие
Князья провожали его до Гатчины. Там, после обеда во дворце, в четыре
часа пополудни произошла на вокзале железной дороги трогательная
сцена расставания. Монархи несколько раз поцеловались и обнялись,
потом — как рассказывает свидетель, — император
германский, с наклоненной головой, с растроганным лицом, быстрыми
шагами направился к вагону, не оборачиваясь.

Не
один старец-император показывал себя глубоко тронутым
торжественностью и задушевностью приема. По общему свидетельству
очевидцев, никогда князь Бисмарк не обнаруживал более чарующей
любезности, чем во дни, проведенные им в Петербурге в 1873 году.
"Насколько известно, — пишет один из биографов немецкого
канцлера, — во все время этого пребывания вовсе не было речи о
политике; даже в обращении с князем Горчаковым, князь Бисмарк являлся
более старым и близким знакомым петербургского общества, человеком,
постоянно удостоенным особой милости и благоволения Царя, чем
чужестранным министром. Благодаря памяти, приводившей всех в
изумление, бывший прусский посланник припоминал тысячу происшествий,
больших и малых, случившихся в продолжение годов, проведенных вместе;
не только чиновники посольства, но все лица, важные и неважные, с
коими он находился в сношениях в период с 1859 по 1862 год, были
узнаны им, и он приветствовал их и напоминал им о былом человеке,
который с тех пор преобразил мир".

Хотя
посещение императором Вильгельмом его дарственного друга и племянника
и носило преимущественно родственный и семейный отпечаток, но событию
этому нельзя отказать и в важном политическом значении, так как оно
знаменовало высшую степень проявления дружбы, около столетия
связывавшей Государей России и Пруссии. Такое именно значение
придавали событию в Европе. Так оценивал его и полуофициальный орган
немецкого канцлера, берлинская "Provinzial-Correspondenz":
"Общность взглядов, создавшая союз Пруссии и России в 1863 году
во время польского восстания, была исходной точкой той нынешней
политики обоих государств, которая по поводу великих событий
последних лет проявила свое могущество. Начиная от поведения России в
Шлезвиг-Голштинском вопросе и до важных доказательств сочувствия,
данных Императором Александром Германии в продолжение последней
войны, все содействовало тому, что означенный союз стал крепче
прежнего". Еще определеннее высказался в том же смысле сам князь
Бисмарк, перед отъездом из Петербурга повторивший многим из своих
русских друзей и знакомых следующие знаменательные слова: "Если
бы я мог только допустить мысль,
что стану когда-нибудь враждебно относиться к Императору и к России,
то я почел бы себя изменником (Si
j´admettais seulement la pensée d´être jamais hostile à
l´Empereur et à la Russie, je me considérerais comme un
traître).

Несколько
дней спустя, по отъезде германского императора, в Петербург прибыл
шах персидский и провел здесь пять дней. Проводив его, Император
Александр сам отправился в Вену, отвечая на приглашение императора
Франца-Иосифа посетить венскую всемирную выставку. Его Величеству
сопутствовали Цесаревич, Цесаревна и Великий Князь Владимир
Александрович, а кроме обычной свиты — канцлер князь Горчаков.
Государь оставался в австрийской столице целую неделю — с 20-го
по 27-е мая, причем в честь его, при Дворе и в венском обществе дан
был ряд блестящих празднеств. Из Вены Александр Николаевич, чрез
Штутгарт, поехал в Эмс, где съехался с возвратившейся из южной Италии
Августейшей супругой. В замке Югенгейме 29-гоиюня состоялась помолвка
Великой Княжны Марии Александровны со вторым сыном королевы
великобританской, принцем Альфредом, герцогом Эдинбургским.

На
возвратном пути в Россию, в Варшаве присоединился к царскому поезду
дядя императора Франца-Иосифа, генерал-инспектор австро-венгерской
армии, фельдмаршал эрцгерцог Альбрехт, ехавший для присутствования на
Красносельских маневрах. Государь пожаловал по этому случаю
победителю при Кустоцце орден св. Георгия 1-й степени.

Осень
Их Величества по обыкновению провели в Ливадии. По возвращении
Государя в Петербург, 24-го ноября состоялось в его присутствии
торжественное освящение памятника, воздвигнутого Императрице
Екатерине II на площади Александринского театра.

1873
год заключился знаменательным рескриптом Императора Александра
министру народного просвещения, графу Д. А. Толстому, возлагавшим на
дворянство ближайшее наблюдение за народным образованием. "В
постоянных заботах моих о благе моего народа, — писал Государь,
— я обращаю особенное мое внимание на дело народного
просвещения, видя в нем движущую силу всякого успеха и утверждение
тех нравственных основ, на которых зиждутся государства. Дабы
способствовать самостоятельному и плодотворному развитию народного
образования в России, я утвердил в 1871 и 1872 годах составленный,
согласно с такими моими видами, устав средних учебных заведений
вверенного вам ведомства, долженствующих давать вполне основательное,
общее образование юношеству, готовящемуся к занятиям высшими науками,
а не предназначающих себя к оным — приспособлять к полезной
практической деятельности. Заботясь равно о том, чтобы свет благого
просвещения распространялся во всех слоях населения, я повелел
учредить институты и семинарии для приготовлений наставников народных
училищ городских и сельских; вместе с тем, самые училища эти должны
получить указанное им правильное устройство и развитие, сообразно с
потребностями времени и замечаемым в настоящую пору повсеместно в
Империи стремлением к образованию. Я надеюсь, что ожидаемое,
вследствие сего, значительное размножение народных училищ
распространит в населении, вместе с грамотностью, ясное разумение
божественных истин учения Христова, с живым и деятельным чувством
нравственного и гражданского долга. Но достижение цели, для блага
народа столь важной, надлежит предусмотрительно обеспечить. То, что в
предначертаниях моих должно служить к истинному просвещению молодых
поколений, могло бы при недостатке попечительного наблюдения, быть
обращаемо в орудие нравственного растления народа, к чему уже
обнаружены некоторые попытки, и отклониться от тех верований, под
сенью коих в течение веков собралась, крепла и возвеличилась Россия.
Как лицо, призванное моим доверием к осуществлению моих
предначертаний по части народного просвещения, вы усугубите всегда
вас отличавшее рвение к тому, чтобы положенные в основу общественного
воспитания начала веры, нравственности, гражданского долга и
основательность учения были ограждены и обеспечены от всякого
колебания. Согласно с сим, я вменяю в непременную обязанность и всем
другим ведомствам оказывать в сем деле полное содействие. Дело
народного образования, в духе религии и нравственности, есть дело
столь великое и священнее, что поддержанию и упрочению его в сем
истинно-благом направлении должны служить не одно только духовенство,
но и все просвещеннейшие люди страны. Российскому дворянству, всегда
служившему примером доблести и преданности гражданскому долгу, по
преимуществу предлежит о сем попечение. Я призываю верное мое
дворянство стать на страже народной школы. Да поможет оно
правительству бдительным наблюдением на месте к ограждению оной от
тлетворных и пагубных влияний. Возлагая на него и в сем деле мое
доверие, я повелеваю вам, по соглашению с министром внутренних дел,
обратиться к местным предводителям дворянства, дабы они, в звании
попечителей начальных училищ в их губерниях и уездах, и на оснований
прав, которые им будут предоставлены особыми о том постановлениями,
способствовали ближайшим своим участием к обеспечению нравственного
направления этих школ, а также к их благоустройству и размножению".

Со
всех концов России дворянство, в ряде всеподданнейших адресов, с
единодушным одушевлением откликнулось на царский призыв, выражая
благодарность за оказанное ему доверие и готовность исполнить
Высочайшую волю. "История русского дворянства, — писали в
адресе своем дворяне московские, — свидетельствует, что не
вещественно выгодные сословные льготы, ныне упраздняемые великими
преобразованиями Вашего Императорского Величества, но дарованное ему
грамотой Екатерины II, значение дворянство ставит выше всего".

1-го
января 1874 года обнародован манифест о введении в России всеобщей
воинской повинности. Начинался он следующими словами: "В
постоянной заботливости о благе нашей Империи и даровании ей лучших
учреждений, мы не могли не обратить внимания на существовавший до
сего времени порядок отправления воинской повинности. По
действовавшим доныне узаконениям, повинность эта возлагалась лишь на
мещан и крестьян и значительная часть русских подданных изъята была
от обязанности, которая должна быть для всех одинаково священна.
Такой порядок, сложившийся при иных обстоятельствах, не согласуясь с
изменившимися условиями государственного быта, не удовлетворяет и
настоящим военным требованиям. Новейшие события доказали, что сила
государства не в одной численности войска, но преимущественно, в
нравственных и умственных его качествах, достигающих высшего развития
лишь тогда, когда дело защиты отечества становится общим делом
народа, когда все, без различия званий и состояний, соединяются на
это святое дело". Манифест излагал историю совершившегося
преобразования, к разработке которого приступлено в 1870 году, и
упоминал с признательностью о сочувственном отклике дворянства и
других, не подлежавших рекрутству, сословий, выразивших радостное
желание разделить с остальным народом тягости обязательной военной
службы. "Мы приняли эти заявления, — свидетельствовал
Государь, — с отрадным чувством гордости и благоговейной
признательностью к Провидению, вручившему нам скипетр над народом, в
котором любовь к Отечеству и самоотвержение составляют заветное, из
рода в род переходящее, достояние всех сословий". Перечислив
главные основания нового устава, привлекающего к участию в
отправлении воинской повинности все мужское население Империи, без
допущения денежного выкупа или замены охотниками, по жеребью
определяющему раз навсегда, кто обязан идти на действительную службу
и кто от нее свободен, — манифест заключался так: "Утвердив,
составленный согласно с сими основаниями Устав о воинской повинности
и призывая подданных наших, именем дорогой всем нам Отчизны, к
ревностному исполнению возложенных на них обязанностей, мы не имеем
намерения отступить от начал, которым неуклонно следовали во все наше
царствование. Мы не ищем, как не искали до "сих пор, блеска
военной славы и лучшим жребием, ниспосланным нам от Бога, почитаем
вести Россию к величию путем мирного преуспеяния и всестороннего
внутреннего развития. Устройство могущественной военной силы не
остановит и не замедлит этого развития; оно, напротив, обеспечит
правильный и непрерывный ход оного, ограждая безопасность государства
и предупреждая всякое посягательство на его спокойствие. Даруемые же
ныне важные преимущества молодым людям, получившим образование, да
будут новым орудием к распространению в народе вашем истинного
просвещения, в котором мы видим основание и залог его будущего
благоденствия".

Все
подготовительные меры к немедленному введению в действие нового
Устава о воинской повинности были приняты заблаговременно, и первый
призыв новобранцев, на основании этого Устава, состоялся осенью того
же 1874 года.

11-го
января совершено бракосочетание дочери Императора, Великой Княжны
Марии Александровны, с герцогом Эдинбургским, в присутствии
Августейших родителей и всех членов Царской семьи, а также прибывших
к этому дню братьев жениха, принца Валлийского и принца Артура. После
совершения обряда, Государь с новобрачными съездил в Москву, но
остался там всего лишь три дня, спеша возвратиться в Петербург, чтобы
принять императора австрийского, впервые посещавшего северную русскую
столицу.

Император
Франц-Иосиф прибыл в Петербург 1-го февраля, в сопровождении своего
министра иностранных дел, графа Андраши, и провел там одиннадцать
дней. В честь его состоялся, при Дворе и в высшем обществе, ряд
празднеств, независимо от военных торжеств. На парадном обеде в
Зимнем дворце, происходившем 3-го февраля, Государь в следующих
словах приветствовал своего Августейшего гостя: "Пью за здоровье
друга моего, императора Франца-Иосифа, которого мы радуемся видеть
посреди нас. В дружбе, связывающей нас обоих с императором
Вильгельмом и с королевой Викторией, усматриваю я самый верный залог
мира в Европе, столь всеми желаемого и для всех необходимого".
Император австрийский отвечал: "Преисполненный благодарности за
дружеский прием, здесь мною встреченный, и искренно разделяя
убеждения и чувства, только что выраженные Августейшим другом моим, я
пью за здоровье Его Величества Императора, Ее Величества Императрицы
и всего Августейшего дома. Да будет над ними благословение Божие!"

Проведя
в Петербурге день своего рождения, Император Александр 19-го апреля
выехал за границу. В Берлине, в присутствии его, состоялось обручение
второго его сына, Великого Князя Владимира Александровича, с
принцессой Марией Мекленбург-Шверинской, а в Штутгарте —
бракосочетание племянницы, Великой Княжны Веры Константиновны с
герцогом Вильгельмом Виртембергским. Посетив в Амстердаме короля
нидерландского, по случаю двадцатипятилетия со дня его свадьбы,
Государь спешил в Англию, чтобы быть свидетелем супружеского счастья
любимой дочери. Его Величество отплыл из Флиссингена 1-го мая и в тот
же день высадился на берег в Дувре, а к вечеру прибыл в Виндзорский
замок. Там и в Лондоне, в Букингемском дворце, Государь оставался
целые девять дней, чествуемый в семейном королевском кругу, при Дворе
и в обществе, как дорогой и желанный гость. При приеме
дипломатического корпуса, он выразился, что политика России
заключается в сохранении мира на материке Европы и что он надеется,
что европейские правительства соединятся между собой для этой общей
цели; а на завтраке, данном в честь его лондонским лорд-мэром в
Гильдголле, благодарил за гостеприимный, сердечный прием, оказанный в
Англии, как его Августейшей дочери, так и ему самому, и выразил
надежду, что эти заявления любви со стороны английского народа еще
теснее скрепят узы дружбы, соединяющие Россию и Великобританию, ко
взаимной пользе обоих государств.

На
возвратном пути из Англии, Император Александр навестил в Брюсселе
короля и королеву бельгийцев, и четыре недели провел в Эмсе, куда в
то же время прибыл для лечения император Вильгельм. Государь съехался
с Императрицей в Югенгейме, где собрался, по случаю прибытия
Августейшей невесты Великого Князя Владимира Александровича, семейный
круг, в котором принял участие и император германский. Оттуда Его
Величество заехал в Веймар к двоюродному брату, великому герцогу, и
через Дрезден и Варшаву, 30-го июня, возвратился в Царское Село.

В
продолжение 1874 года, состоялось несколько важных перемен в составе
высшего государственного управления. Еще в предшедшем году, по смерти
генерал-адъютанта Зеленого, преемником ему в звании министра
государственных имуществ, назначен бывший министр внутренних дел П.
А. Валуев, причем расширен круг деятельности вверенного ему
министерства включением в состав оного лесного департамента и
государственного коннозаводства. В должности председателя Комитета
Министров, умершего князя П. П. Гагарина заместил генерал-адъютант П.
Н. Игнатьев. По смерти графа Берга, упразднена должность наместника
Царства Польского и главным начальником Привислянского края определен
в звании генерал-губернатора, генерал-адъютант Коцебу. Во главе
министерства путей сообщения управление которым, по увольнении в 1871
году графа Владимира Алексеевича Бобринского, было вверено графу
Алексею Павловичу Бобринскому, последнего заменил вице-адмирал
Посьет. Наконец, отправление графа Шувалова послом в Лондон, повлекло
за собой назначение шефом жандармов генерал-адъютанта Потапова, а
генерал-губернатором Северо-Западного края — генерал-адъютанта
Альбединского. Тогда же упразднена должность новороссийского
генерал-губернатора, а два года спустя и должность
генерал-губернатора в Прибалтийском крае.

Вскоре
по совершившемся 16-го августа бракосочетании Великого Князя
Владимира Александровича с Великой Княжной Марией Павловной, Государь
и Императрица отправились в Ливадию, откуда Ее Величество,
сопровождаемая Наследником Цесаревичем, выехала в Англию, чтобы потом
всю зиму провести в Сан-Ремо, близ Ниццы. Император оставался в Крыму
до половины ноября и вернулся в столицу к Георгиевскому празднику.

Между
тем, в Брюсселе собралась, по приглашению русского Двора,
международная конференция из представителей шести великих держав, а
также Бельгии, Дании, Испании, Греции, Нидерландов, Португалии,
Швейцарии, Швеции и Турции. Предметом ее совещаний был, составленный
в русском министерстве иностранных дел, проект конвенции об
определении законов и обычаев войны, разделявшийся на четыре отдела:
о правах воюющих сторон в отношении друг друга; о правах воюющих
сторон в отношении частных лиц; о сношениях между воюющими сторонами
и о репрессалиях. По мысли нашего дипломатического ведомства,
обнимающее эти вопросы соглашение между державами, вызванное
интересами человеколюбия, должно было быть дальнейшим шагом по пути,
на который вступили они подписанием договоров: в 1864 году в Женеве о
Красном Кресте и в 1868 году в С.-Петербурге о разрывных пулях. Но
такая попытка обратить в обязательные постановления некоторые
отвлеченные начала международного права не имела успеха.
Представители европейских держав на брюссельской конференции, ввиду
обнаружившихся между ними существенных разногласий, не пришли к
соглашению и разошлись, подписав протокол, в котором выразили лишь
желание, чтобы труды их послужили основанием к окончательному
разрешению их правительствами возбужденных на конференции вопросов.
Резкий отказ Англии продолжать переговоры по существу предмета,
представлявшегося лондонскому Двору, да и многим из других
участвовавших в брюссельских совещаниях держав, стеснением законного
права обороны государства в случае неприятельского в него вторжения,
положил делу конец, а предположенная по тем же вопросам вторая
конференция в Петербурге — не состоялась.

25-го
марта совершилось в области духовной важное, издавна подготовленное
событие: воссоединение с православной церковью последней
греко-униатской епархии в России — Холмской. В день
Благовещения, депутация, состоявшая из администратора епархии,
протоиерея Поппеля, соборных протоиереев и всех благочинных
Люблинской и двух уездов Седлецкой губерний, а также из выборных от
прихожан, вручила императору в Зимнем дворце всеподданнейшее о том
прошение и соборное постановление епархиального духовенства.
"Выслушав с особенным удовольствием, — отвечал Государь, —
ваши заявления, я прежде всего благодарю Бога, которого благодать
внушила вам благую мысль возвратиться в лоно Православной Церкви. К
ней принадлежали предки ваши и она, в настоящее время, с
распростертыми объятиями, принимает вас. Благодарю вас за то
утешение, которое вы мне доставили, верю вашей искренности, и уповаю
на Бога, что Он подкрепит вас на том пути, который вы ныне
добровольно избрали".

Император
Александр готовился предпринять обычную поездку за границу для
пользования водами в Эмсе, когда на долю его выпало выступить
решающим посредником в зарождавшейся между Германией и Францией,
распре и спасти мир Европы от грозившей ему опасности.

Взаимные
отношения Германии и Франции начали обостряться очень скоро по
окончании франко-немецкой войны. Уже в 1874 году упоминание
несколькими французскими епископами, в окружных посланиях к своей
пастве, об утраченных Францией Лотарингии и Эльзасе, послужило
поводом к грозным протестам берлинского Двора. Но главной причиной
его раздражения была изумительная быстрота, с которой Франция
оправилась от своих поражений и восстановила разгромленные в 1870—71
годах, военные свои силы. Весной 1875 года в дипломатических кругах
Берлина и в официозной немецкой печати усиленные вооружения Франции
выдавались за желание ее возобновить борьбу с Германией, тогда как в
Париже подозревали самого князя Бисмарка в намерении напасть на
Францию, прежде, чем она успеет преобразовать и усилить свою армию и
укрепить границу. Понятна тревога, возбужденная во французском
правительстве этими опасениями. Герцогу Деказу, вскоре по избрании
маршала Мак-Магона президентом французской республики занявшему пост
министра иностранных дел, единственным спасением представлялось
обращение к покровительству русского Императора. В начале апреля,
возвратившийся из отпуска, французский посол в Петербурге, генерал
Лефло, обратил внимание князя Горчакова на опасность, угрожавшую
Фравции из Берлина. Канцлер отрицал предполагаемые у Бисмарка
намерения, приписывая толки о войне желанию его повлиять на депутатов
рейхстага с целью добыть их согласие на потребованные имперским
правительством новые военные кредиты, но в виде заключения преподал
такой совет: "будьте сильны, очень сильны (il faut vous rendre
forts, très forts). Тогда посол ознакомил министра с
полученными французским правительством доверительными сведениями,
сводившимися к тому, что решенное в Берлине нападение на Францию
непременно состоится не далее, как в следующем сентябре, и заключил
выражением надежды, что Император Александр и его канцлер не допустят
до такого насилия, гибельного не только для Франции, но и для всей
Европы. Князь Горчаков успокоил Лефло уверением, что Россия сделает
все, от нее зависящее, чтобы склонить берлинский Двор к умеренности и
к миру, и что сам Государь воспользуется своим предстоящим проездом
через Берлин, чтобы повлиять в этом смысле на императора Вильгельма.
Несколько дней спустя, Император Александр, приняв генерала Лефло в
частной аудиенции, выразил ему удовольствие по поводу состоявшегося
принятия французским национальным собранием конституционного закона,
как залога правительственной устойчивости и прочности. Посол
воспользовался этим, чтобы противопоставить успокоению умов во
Франции ту тревогу; что возбуждают в ней задорные выходки немецкой
дипломатии и ее руководителя. "Я понимаю эту тревогу, —
возразил Император, — и скорблю о ее причинах. Впрочем, я
убежден, что Германия далека от мысли начать войну и что все эти
достойные сожаления происки Бисмарка суть не что иное, как хитрость,
к которой он прибегает, чтобы утвердить власть за собой
распространением веры в свою необходимость, посредством возбуждения
призрачных опасностей. Я знаю достоверно, что император Вильгельм —
решительный противник всякой новой войны, а если б его не стало, то,
я думаю, наследный принц воспротивится ей не менее отца. Во всяком
случае, будьте уверены, что я, подобно вам, желаю мира и что ничем не
пренебрегу для того, чтобы помешать его нарушению". "Франция
питает эту надежду, Государь, — отвечал Лефло; — для
предотвращения опасностей, ей угрожающих, она рассчитывает на
могущественное вмешательство Вашего Величества, так как ваше слово
пользуется ныне таким весом в Европе". Посол прибавил, что
России делает честь то значение, которого она достигла среди мира, не
прибегая к пушечным выстрелам, благодаря единственно мудрости ее
правительства и личному характеру Государя, мнение которого будет,
конечно, уважено в Берлине. Император заметил, что если французы
жалуются на усиленные вооружения немцев, то и немцы имеют основание
быть недовольными такими же вооружениями французов. Выслушав
возражение посла, что сравнение это не вполне верно, по той причине,
что война только усилила военную мощь Германии, тогда как она
совершенно расстроила французскую армию, Его Величество продолжал:
"Это правда! Я ее вполне признаю и не только не порицаю вас, но
совершенно напротив. Тем не менее, повторяю вам опять: нельзя
объявить вам войны, доколе вы сами не подадите к тому серьезного
повода, а вы такого не дадите. Если же бы вышло иначе, то есть, если
бы Германия вздумала выступить в поход без причины или под вздорными
предлогами, то она поставила бы себя перед Европой в то же положение,
как Бонапарт в 1870 году, и, — заключил Император, — она
сделала бы это на свой риск и страх. А потому не тревожьтесь,
генерал, и успокойте ваше правительство. Передайте ему мою надежду,
что отношения наши останутся всегда такими же, как ныне, совершенно
искренними (cordiales). Вы знаете, как высоко мое уважение к вам. Я
питаю к вам полное доверие и верю всему, что вы мне говорите. Имейте
же такое же доверие ко мне. Интересы наших обоих государств
тождественны, и если,— чему я отказываюсь верить, —
настанет день, когда вам будет угрожать серьезная опасность, то вы
узнаете о ней очень скоро, и узнаете от меня".

Что
опасения французского правительства не были вполне лишены основания,
в Петербурге убедились, когда прибыл туда один из ближайших и
довереннейших сотрудников князя Бисмарка, советник имперского
ведомства иностранных дел, Радовиц, на которого возложено было
поручение осведомиться под рукой, какое положение займет Россия, в
случае возобновления враждебных действий между Германией и Францией?
В беседах с русскими государственными людьми немецкий дипломат
намекал довольно прозрачно, что за дружественный нейтралитет Германия
согласна отплатить России содействием всем ее видам на Востоке. Но
внушения эти остались без отголоска. Радовицу дали понять, что
русский Двор не питает никаких честолюбивых замыслов, и на Востоке,
как и на Западе, желает лишь одного: мира и соблюдения
территориального status quo, с возможным лишь облегчением бедственной
участи христианских подданных султана.

Между
тем, герцог Деказ, получив от генерала Лефло донесение об объяснениях
его с князем Горчаковым и с самим Императором, и ободренный их
успехом, поручил послу сделать еще шаг, с целью обеспечить Франции
поддержку России, в случае столкновения с Германией. Он сообщил ему,
что в Берлине заметно некоторое успокоение и результат этот
приписывал внушениям русского Двора. "От Императора Александра,
— писал он, — зависит довершить и упрочить свое дело. Я
часто говорил вам, что в моих глазах русский Император есть верховный
хранитель мира вселенной. В настоящую минуту он может утвердить его
надолго словами, которые он произнесет проездом в Берлине, и той
энергией, с которой выразит свою волю не допустить, чтобы мир этот
был нарушен... Если я не успокоен в той мере, в какой желает это и
советует князь Горчаков, то, конечно, не вследствие сомнения в
поддержке, которую окажет вам, против гибельных стремлений, его
Государь, ни в решающем значении его вмешательства, лишь бы только
оно состоялось вовремя. Но потому именно, что миролюбивая его воля
хорошо известна в Берлине, потому что там хорошо знают, что он станет
энергично протестовать против злобных намерений, — я и
опасаюсь, что они будут от него тщательно скрыты и что будет в один
прекрасный день принято решение, которое поставит его лицом к лицу с
совершившимся фактом. Я потеряю это опасение и чувство безопасности,
испытываемое мною, будет полно, если только Его Величество
соблаговолит объявить, что он почтет нечаянность (une surprise) за
оскорбление, и что он не позволит совершиться этому беззаконию. Одно
это слово утвердит мир вселенной, и слово это будет достойно
Императора Александра. Что до меня касается, то я не поколеблюсь
присовокупить к тому, что было так справедливо сказано вами в
подтверждение наших мирных решений, готовность дать Царю всякое
ручательство, какое только он признает нужным, против какого-либо
замысла о нападении, против малейшего нарушения всеобщего мира, в
твердой решимости повергнуть на Августейшее его посредничество всякий
спор, который может возникнуть, и таким образом, поставить под охрану
его мудрости то успокоение сердец и интересов, которое принято им под
свое достославное покровительство. Его Величество изволил вам
сказать, что в час опасности мы будем предупреждены, и предупреждены
им самим. Мы принимаем уверение в том с тем большим доверием, что в
этот день мы обратимся к его заботливости. Но, если Император не
будет сам предуведомлен заранее, то он соблаговолит признать, что и
он явится обманутым и застигнутым врасплох; что он, таким образом
окажется невольным сообщником западни, нам поставленной. А потому я
питаю веру, что он отомстит за оскорбление, ставшее для него личным,
и защитит своим мечом тех, которые положились на его поддержку".

Письмо
герцога Деказа, с многочисленными приложениями, было сообщено в
подлиннике генералом Лефло князю Горчакову, который тотчас же довел
его до сведения Государя. На другой день канцлер возвратил его послу
при следующей записке: "Император вручил мне сам приложенные
бумаги и поручил благодарить вас за этот знак доверия. Его Величество
присовокупил, что подтверждает все сказанное им вам на словах".

Тотчас
было послано русскому послу в Лондоне приказание условиться с
великобританским Двором об общих мерах к поддержанию мира. Встретясь
с французским послом на разводе, за два дня до своего отъезда за
границу, Император Александр повторил ему выражение благодарности за
выказанное ему доверие, похвалил умеренность и благоразумие
французской дипломатии ввиду немецких придирок, и заключил так: "Все
это, надеюсь, уладится. Во всяком случае, вы знаете, что я вам
сказал: я этого не забуду и сдержу обещание".

26-го
апреля Государь выехал из Царского Села и остановился на два дня в
Берлине. В разговорах с императором Вильгельмом и с Бисмарком он
категорически заявил, что заботы Франции о своей безопасности не
могут служить поводом к нападению на нее. Старец-император поспешил
ответить, что и не помышляет о нарушении мира, а Бисмарк свалил вину
на Мольтке и на военную партию. Как бы то ни было, князь Горчаков мог
телеграфировать из Берлина русским представителям при иностранных
Дворах: "Отныне мир обеспечен!"

Узнав
о содержании этой циркулярной телеграммы, князь Бисмарк не сдержал
перед русским канцлером выражения своей досады. Он старался уверить
его, что никогда миру и не грозила опасность со стороны Германии, что
убеждение в противном свидетельствует лишь о впечатлительности
французов и о пылком их воображении, но тут же прибавил: "Вы,
конечно, не будете иметь повода радоваться тому, что рисковали
потерять нашу дружбу ради пустого удовлетворения собственного
тщеславия. Скажу вам открыто: я добрый друг моих друзей и враг моих
врагов". За то Деказ писал к Лефло в Петербург: "В первый
раз за последние шесть лет Европа пробудилась. Послушная голосу
России, она заявила о себе в общем соглашении, и заявление это было
решающим... Успокоенные на счет настоящего, мы можем, кажется,
взирать на будущее с некоторым доверием. Император Александр заставит
уважать свое дело, и Европа приучилась уже следовать за ним".

Личная
размолвка Горчакова с Бисмарком не отразилась на взаимных отношениях
Императоров Александра и Вильгельма. Дядя навестил племянника во
время пребывания его в Эмсе, а на возвратном пути в Россию встретил
русского Государя в Эгере и проводил его до границы Саксонии —
император Франц-Иосиф. Лето Александр Николаевич провел в Петергофе и
в Красносельском лагере, осень — в Ливадии, и вместе с
Императрицей, к концу ноября, возвратился в Петербург.

XVI.
Завоевание
Средней Азии
(1864—1881).

В
тот самый год, когда громы войны умолкли на покоренном Кавказе,
началось поступательное движение России в глубь Средней Азии,
приведшее к распространению русского владычества на обширное
пространство к востоку от Каспийского моря, вплоть до вершин
Тянь-Шаня и до подножия Гималайского хребта.

В
последние годы царствования Императора Николая, с занятием
Заилийского края и с учреждением Сырдарьинской линии, укрепление
Верное, со стороны Сибири, и форт Перовский, со стороны Оренбурга,
были конечными точками русского военного господства в Средней Азии.
По вступлении Императора Александра на Престол, признано было
необходимым соединить их новой кордонной линией, которая обеспечила
бы наши пределы от вторжения диких кочевников и от нападений со
стороны среднеазиатских ханств — Хивы, Бухары и Коканда. С этой
целью в мае 1864 года два отряда выступили на соединение один с
другим, первый, в 2500 человек, под начальством полковника Черняева,
из Верного, второй — в 1500 человек, под начальством полковника
Веревкина, из форта Перовский. Черняев занял с бою кокандскую
крепость Аулие-Ата, Веревкин — город Туркестан, после чего оба
отряда поступили под начальство Черняева, который двинулся с ними к
Чемкенту и 22-го сентября взял его приступом. Первоначальная цель
экспедиции была достигнута. Учрежденная тогда же Ново-Кокандская
линия связала конечные пункты русских владений на низовьях Сыр-Дарьи
и в Заилийском крае. Произведенный в генерал-майоры, Черняев назначен
начальником ее, с подчинением генерал-губернатору Западной Сибири.

Об
этих движениях русских войск в Средней Азии вице-канцлер князь
Горчаков довел до сведения иностранных держав пространным циркуляром,
в котором объяснял, как вызвавшие их причины, так и пределы, коими
предполагалось их ограничить. "Положение России в Средней Азии,
— писал он, — одинаково с положением всех образованных
государств, которые приходят в соприкосновение с народами полудикими,
бродячими, без твердой общественной организации. В подобном случае
интересы безопасности границ и торговых сношений всегда требуют,
чтобы более образованное государство имело известную власть над
соседями, которых дикие и буйные нравы делают весьма неудобными. Оно
начинает прежде всего с обуздания набегов и грабительств. Дабы
положить им предел, оно бывает вынуждено привести соседние народцы к
более или менее близкому подчинению. По достижении этого результата,
эти последние приобретают более спокойные привычки, но, в свою
очередь, они подвергаются нападениям более отдаленных племен.
Государство обязано защищать их от этих грабительств и наказывать
тех, кто их совершает. Отсюда необходимость далеких,
продолжительнейших, периодических экспедиций против врага, которого
общественное устройство делает неуловимым. Если государство
ограничится наказанием хищников и потом удалится, то урок скоро
забудется; удаление будет приписано слабости; азиатские народы, по
преимуществу, уважают только видимую и осязательную силу;
нравственная сила ума и интересов образования еще нисколько не
действует на них. Поэтому работа должна начинаться постоянно снова.
Чтобы быстро прекратить эти постоянные беспорядки, устраивают среди
враждебного населения несколько укрепленных пунктов, над ним
проявляют власть, которая мало-помалу приводит его к более или менее
насильственному подчинению. Но за этой второй миссией, другие, еще
более отдаленные народы, скоро начинают представлять такие же
опасности и вызывать те же меры обуздания. Таким образом, государство
должно решиться на что-нибудь одно: или отказаться от этой
непрерывной работы и обречь свои границы на постоянные неурядицы,
делающие невозможным там благосостояние, безопасность и просвещение,
или же все более и более подвигаться в глубь диких стран, где
расстояния с каждым сделанным шагом увеличивают затруднения и
тягости, которым оно подвергается. Такова была участь всех
государств, поставленных в те же условия. Соединенные Штаты в
Америке, Франция в Африке, Голландия в своих колониях, Англия в
Ост-Индии, — все неизбежно увлекались на путь движения вперед,
в котором менее честолюбия, чем крайней необходимости, и где
величайшая трудность состоит в умении остановиться". Изложив эти
общие соображения, князь Горчаков заявлял, что ни то, ни другое из
приведенных решений не отвечает цели, которую предначертал себе
Император Александр, и которая состоит не в том, чтобы расширить, вне
всякой разумной меры, границы земель, подчиненных его скипетру, но
утвердить в них свою власть на прочных основаниях, обеспечить их
безопасность и развить в них общественное устройство, торговлю,
благосостояние и цивилизацию". Вследствие сего решено устройство
кордонной линии, связывающей линии Оренбургскую и Сибирскую, и при
том так, чтобы она была расположена в местности довольно плодородной,
дабы не только обеспечить ее продовольствие, но и облегчить
правильное ее заселение, и, наконец, "определить эту линию
окончательным образом, чтобы избежать опасных и почти неизбежных
увлечений, которые могли бы от возмездия к возмездию, привести к
безграничному расширению". Циркуляр заключался уверением, что
Россия не намерена переступать за Чемкент, долженствовавший служить
военным и административным центром вновь приобретенного Зачуйского
края.

Соответственно
этому решению, генералу Черняеву послано приказание прекратить
дальнейшее наступление. Между тем, занятие русскими войсками целой
области принадлежавшей Коканду, вызвало сильное волнение как в этом
ханстве, так и в сопредельной Бухаре. Ссылаясь на сосредоточение в
Ташкенте значительных кокандских сил, угрожавших нашим приобретениям,
и на необходимость предупредить их нападение, Черняев, еще осенью
1864 года пытавшийся овладеть Ташкентом, но безуспешно, весной 1865
года двинулся к этому городу, под стенами его разбил многочисленное
кокандское войско и самый Ташкент взял приступом 17-го июля. Известие
о том дошло в Петербург, когда уже было видоизменено первоначальное
устройство наших новых среднеазиатских владений. Все пространство от
Аральского моря до озера Иссык-Куля, занятое в предшедшем году,
соединено в одну область, получившую название Туркестанской,
управление которой вверено военному губернатору — звание это
получил Черняев — подчиненному, как в военном, так и
гражданском отношении, оренбургскому генерал-губернатору и
командующему войсками Оренбургского военного округа.

В
сентябре 1865 года оренбургский генерал-губернатор, генерал-адъютант
Крыжановский, сам отправился в Ташкент, жители которого просили о
принятии их в подданство русского Царя. Согласно с решением,
постановленным в Петербурге, Крыжановский объявил им, что желание это
не может быть исполнено и что город их имеет образовать отдельное
владение, под покровительством России, для чего он пригласил их самим
избрать себе хана. Но предложение генерал-губернатора осталось без
последствий. По отъезде Крыжановского из края, бухарский эмир
задержал и посадил в тюрьму посольство, отправленное к нему
Черняевым, и стал собирать войска на северной границе ханства.
Требование об освобождении русских посланцев Черняев поддержал в
январе 1866 года движением к бухарской крепости Джизаку, но зимний
поход не увенчался успехом и русский отряд вынужден был отступить за
Сыр-Дарью.

Когда
весной того же года, генерал Черняев был отозван и на место его
военным губернатором Туркестанской области назначен генерал
Романовский, нельзя было уже избежать войны с Бухарой. Эмир собрал
все свои силы вокруг Ура-Тюбе и стал лагерем посреди урочища Ирджар,
на Сыр-Дарье, выше Чиназа. Там 7-го мая Романовский, во главе
трехтысячного отряда, атаковал неприятеля, в десять раз сильнейшего
числом, и разбил его наголову. Эмир и остатки его войска искали
спасения в бегстве, в направлении к Джизаку и Самарканду. Романовский
их не преследовал, а пошел на занятую бухарцами кокандскую крепость
Ходжент и взял ее приступом. Последствием этих побед было:
поздравление, принесенное генералу Романовскому кокандским ханом
Худояром, освобождение из заключения русских посланцев в Бухаре и
отправление в Оренбург бухарского посольства с мольбой о мире.

Генерал-адъютант
Крыжановский вторично прибыл в Ташкент, во второй половине августа,
чтобы объявить о состоявшемся, между тем, Высочайшем соизволении на
принятие этого города в подданство России. Намерение
генерал-губернатора было отклонить мирные предложения Худояр-хана
коканского, который, по положению своему, — утверждал он, —
должен быть вассалом России, но неблагоприятный исход мирных
переговоров, веденных им с бухарским послом, побудил его возобновить
военные действия с эмиром, чтобы силой оружия принудить его к
заключению мира с подчинением всем предъявленным к Бухаре
требованиям. Приняв лично начальство над действующим отрядом,
Крыжановский вступил в бухарские владения и штурмом взял города
Ура-Тюбе и Джизак. В Петербурге сочли, однако, эти действия
нарушением преподанных ему наставлений и, изъяв Туркестанский край из
подчинения оренбургского генерал-губернатора, образовали из всех
земель, занятых с 1847 года в киргизских степях и в Кокандском
ханстве, туркестанское генерал-губернаторство, во главе которого
поставлен, с званием генерал-губернатора и командующего войсками
туркестанского военного округа, генерал-адъютант К. П. фон Кауфман.

26-го
марта 1866 года Император Александр принял в Зимнем дворце депутацию
от новоприсоединенного края, прибывшую в столицу для заявления Белому
Царю верноподданнических чувств. Депутат от города Туркестана, шейх
Ислам, потомок султана Азрета, гробница которого, находящаяся в этом
городе, считается мусульманской святыней, поднес Его Величеству адрес
от жителей области с выражением преданности и признательности к
Монарху, принявшему их в свое подданство. Милостиво выслушав адрес,
Государь изъявил удовольствие, что видит депутатов и что они, как
новые подданные России, довольны нынешним своим положением, причем
выразил надежду, что, со временем, положение их еще более улучшится.
В ласковой беседе с депутатами, Его Величество осведомлялся о
состоянии торговли в крае, о народном образовании, о положении
мусульманского духовенства, и собственноручно роздал пожалованные им
ордена, медали и перстни.

Между
тем, военные действия с Бухарой не прекращались. Летом 1867 года
бухарцы атаковали наш передовой отряд, выставленный у Яны-Кургана,
под начальством полковника Абрамова, который в нескольких делах нанес
им полное поражение. В начале следующего 1868 года, генерал-адъютант
фон Кауфман, прибыв во вверенный ему край, 29-го января заключил, в
силу Высочайше данных ему полномочий, мир с правителем Коканда,
признавшим за нами все наши завоевания, но не утвердил мирного
договора, подписанного в Оренбурге Крыжановским с посланцем
бухарского эмира, а предъявил последнему новые условия, которые эмир
отвергнул. Пришлось снова прибегнуть к оружию и в мае 1868 года
Кауфман вступил в долину Зеравшана, разбил и рассеял бухарские
полчища и занял священный город Самарканд славный гробницей
Тамерлана. Только после ряда проигранных сражений, завершившихся 2-го
июня решительным поражением на высотах Зирабулака, владетель Бухары
принял предписанный ему мир. Договором 18-го июня он не только
признал принадлежность России городов и земель, отвоеванных у
Коканда, но и уступил ей Ура-Тюбе, Джизак и весь Зеравшанский округ,
с городами Самаркандом и Катты-Курганом, а также выплатил
значительную денежную контрибуцию. Как Коканд, так и Бухара
предоставили, сверх того, русским подданным право свободной торговли
в своих владениях, обязавшись строго наблюдать за их безопасностью и
сохранностью, и не препятствовать сооружению торговых складов, причем
пошлина с русских товаров определена неизменно в 2½% с их
стоимости.

Таким
образом, в продолжение четырех лет, русскому владычеству в Средней
Азии положено было прочное начало. Новообразованное туркестанское
генерал-губернаторство разделялось на две области —
Сырдарьинскую и Семиреченскую, с придачей к ним Зеравшанского округа
и с военно-административным центром в Ташкенте, служившем
местопребыванием главному начальнику края. Бухара и Коканд вполне
подчинились русскому влиянию. С другой стороны, в 1870 году
кавказские войска заняли на восточном берегу Каспийского моря
полуостров Мангышлак и основали укрепление, названное Красноводском.
В 1871 году вспыхнувшее в Западном Китае восстание дунганей побудило
генерал-адъютанта фон Кауфмана ввести русский гарнизон в Кульджу. Год
спустя он вступил в сношения с правителем Кашгара, Якуб-беком, и
заключил с ним выгодный торговый договор. Из всех среднеазиатских
ханств, одна Хива оставалась в неприязненных отношениях к России, в
расчете на безнаказанность, обеспеченную ей недоступностью Хивинского
оазиса, окруженного со всех сторон песчаными и безводными пустынями.

Быстрые
успехи России в Средней Азии вызвали большую тревогу в Англии и
опасения за безопасность ее ост-индских владений. Выразителем этих
опасений явился сент-джемский кабинет, уже в 1865 году обратившийся к
русскому Двору с предложением обменяться нотами для выяснения
взаимного положения обеих держав в Средней Азии. Предложение лорда
Росселя было отклонено князем Горчаковым, но сам Государь успокоил
великобританского посла уверением, что правительство его не питает
никаких честолюбивых замыслов в этих краях и что объяснения русской
дипломатии в данном вопросе вполне свободны от оговорок и задних
мыслей. Но по мере того, как Россия подвигалась вперед, росло
возбуждение в Англии, и в 1869 году, под впечатлением записки,
составленной известным знатоком индийских дел, сэром Генри
Раулинсоном, утверждавшим, что если русские дойдут до Мерва, то в
руках у них окажется ключ от Индии, английское правительство
возобновило в Петербурге свои запросы и представления. Министр
иностранных дел, лорд Кларендон, осведомился у русского посла, нельзя
ли, для успокоения общественного мнения в Англии и для предупреждения
несогласий или усложнений, условиться о создании между обоюдными
владениями в этой части Азии нейтрального пояса, "который
предохранил бы их от всякого случайного соприкосновения",
разумея под этим Афганистан. На этот раз предложение британского
министра было принято князем Горчаковым, поручившим барону Бруннову
объявить в Лондоне, что оно, как нельзя более, отвечает видам и
намерениям Императорского кабинета. Приглашая сент-джемский Двор
отрешиться от закоренелых предубеждений против России. "Оставим,
— писал канцлер, — эти призраки прошлого, которые должны
бы были исчезнуть при свете нашего времени!.. Со своей стороны, мы не
питаем никакого страха к честолюбивым видам Англии в центре Азии и мы
вправе ожидать такого же доверия к нашему здравому смыслу. Но что
может смутить рассудок, так это взаимное недоверие!" В
заключение Бруннову поручалось повторить английскому правительству
"положительное уверение, что Его Императорское Величество
считает Афганистан совершенно вне той сферы, в которой Россия может
быть призвана оказывать свое влияние, и что никакое вмешательство,
противное независимости этого государства, не входит в его
намерения". Тогда же Император Александр изложил
великобританскому послу собственный взгляд на среднеазиатские дела.
"Я убежден, — сказал Государь сэру Андрью Буханану, —
что правительство ее британского величества верит мне, когда я
говорю, что не имею честолюбивых замыслов в Средней Азии. Оно должно
по собственному опыту знать, что положение наше в этих землях в
высшей степени затруднительно. Наши действия не столько зависят там
от наших намерений, сколько от образа действий, принятого в отношении
нас окружающими нас туземными государствами". Император
прибавил, что, если, к несчастию, в Средней Азии произойдут новые
столкновения, то не он будет их виновником.

Но
уже согласие на сделанное им же самим предложение не удовлетворяло
более лорда Кларендона, объявившего нам, что не может считать
Афганистан нейтральной территорией, ввиду того что страна эта не
удовлетворяет требуемым условиям, и предложившего признать за
разграничительную линию, между сферами влияния России и Англии, в
Средней Азии — реку Аму-Дарью в той части, что протекает к югу
от Бухары. Русский Двор не согласился на это, по той причине, что
Хива лежит по ту сторону от предложенной Англией линии, а признание
этого ханства нейтральным дозволило бы владетелю его безнаказанно
продолжать свои набеги на русские владения.

В
сентябре 1869 года князь Горчаков встретился с лордом Кларендоном в
Гейдельберге, причем оба министра обменялись мыслями по
среднеазиатскому вопросу. Кларендон настаивал на необходимости
создать между владениями двух держав в Средней Азии "нейтральную
полосу", уверяя, что собственный опыт убедил английское
правительство в том, как трудно контролировать в отдаленных краях
действия военачальников, обуреваемых безмерным честолюбием. С
рассуждением его согласился Горчаков, осуждая образ действий генерала
Черняева, но утверждая, что того же нельзя ожидать от вновь
назначенного генерал-губернатором Туркестанского края, фон Кауфмана.
Но все же он отвергал линию Аму-Дарьи, указывая на то, что владения
бухарского эмира переходят за эту реку и что Бухара должна остаться
под влиянием России. Русский канцлер находил, что всем условиям
нейтральный полосы как нельзя лучше отвечает Афганистан; но Кларендон
отрицал это, утверждая, напротив, что границы Афганистана
недостаточно определены, вследствие чего легко могут произойти
несогласия между этой страной и прочими среднеазиатскими ханствами и
повести к прискорбным последствиям, другими словами, к столкновению с
Россией.

Переговоры
между Петербургом и Лондоном продолжались в течение трех следующих
лет, касаясь преимущественно вопроса об определении границ
Афганистана. Русский Двор, на основании сведений, собранных
туркестанским генерал-губернатором, доказывал, что северной границей
афганских владений должно считать Аму-Дарью, от слияния ее с Кушкой,
до переправы Ходжа-Соля, но что к северо-востоку власть афганского
эмира не распространяется на Вахан и Бадахшан — две области,
которые английское правительство, напротив, желало включить в состав
Афганистана. В начале 1870 года князь Горчаков решился на важную
уступку и уведомил великобританское правительство, что Россия
признает принадлежность Вахана и Бадахшана эмиру афганскому, а равно
самостоятельность Афганистана во всех делах, как внутренних, так и
внешних. Уступка была вызвана желанием устранить противодействие
Англии решенному тогда же, русскому походу на Хиву.

Намерения
России по отношению к этому ханству давно возбуждали ревнивую
подозрительность сент-джемского Двора. С конца 1869 года он не
переставал обращаться в Петербург с запросами по этому предмету и
получал в ответ, что русское правительство надеется избежать войны с
хивинским ханом и воздействовать на него мирными средствами. Однако,
уже в марте 1870 года великобританский посол при русском Дворе
доносил, что Хива умышленно вызывает на ссору русское правительство.
О переговорах, веденных с ханом туркестанским генерал-губернатором,
министерство иностранных дел постоянно сообщало сэру Андрью Буханану,
и заместившему его, с 1872 года в званий посла, лорду Августу
Лофтусу. "Если мы будем вынуждены наказать хана, —
предупреждал последнего директор азиатского департамента, — то
все его государство развалится, как карточный домик. Мы сделали
возможное со своей стороны, чтобы заставить хана быть благоразумным,
но без всякого успеха".

Действительно,
постоянные разбои, подстрекательства к возмущению подвластных России
кочевников, обложение налогами киргизов, признающих русскую власть,
наконец захват русских подданных и обращение их в неволю, —
таковы были причины, побудившие русское правительство предпринять
военную экспедицию в Хиву, с целью обуздать и наказать хана и на
будущее время подчинить его русскому влиянию. В начале 1873 года
отправлен был в Лондон генерал-адъютант граф Шувалов, с поручением
объявить о том сент-джемскому кабинету, присовокупив "что
Император не только вовсе не желает завладеет Хивой, но и дал
положительное приказание дабы, предупредить возможность этого
завладения, и что Кауфману посланы инструкции, предписывающие
наложить на хана такие условия, чтобы занятие Хивы ни в каком случае
не могло быть продолжительным".

Хивинская
экспедиция предпринята была в самых широких размерах,
долженствовавших обеспечить ее успех. Под главным начальством
генерал-адъютанта фон Кауфмана двинулись на Хиву с трех сторон
отряды: Туркестанский, из Казалинска и Джизака, Оренбургский из
Эмбинского форта и два Кавказские, из Мангышлака и Красноводска,
численностью всего в 13000 людей, 4600 лошадей и 20000 верблюдов, при
56 орудиях и 20 ракетных станках. Из всех этих отрядов, только один
Красноводский не дошел до места назначения. В половине июня в
Петербурге получена была следующая телеграмма туркестанского
генерал-губернатора: "Войска Оренбургского, Кавказского и
Туркестанского отрядов, мужественно и честно одолев неимоверные
трудности, поставляемые природой на тысячеверстных пространствах,
которые каждому из них пришлось совершить, храбро и молодецки
отразили все попытки неприятеля заградить им путь к цели движения, к
городу Хиве, и, разбив на всех пунктах туркменские и хивинские
скопища, торжественно вошли и заняли 29-го сего мая павшую пред ними
столицу ханства. 30-го мая, в годовщину рождения Императора Петра
Великого, в войсках отслужено молебствие за здравие Государя
Императора и панихида за упокой Петра ? и сподвижников, убиенных в
войне с Хивой. Хан хивинский не выждал ответа от генерал-адъютанта
фон Кауфмана на сделанное ханом предложение полной покорности и сдачи
себя и ханства, и, увлеченный воинственной партией, бежал из города и
скрывается ныне среди номадов, не известно в какой именно местности.
Войска всех трех отрядов бодры, веселы и здоровы".

Жалуя
туркестанскому генерал-губернатору орден св. Георгия 2-й степени,
Император Александр воздал заслуженную хвалу храбрым войскам,
которые, под его предводительством, как сказано в Высочайшем
рескрипте, "преодолев с свойственной им твердостью все
препятствия природы, достигли блестящим образом предположенной нами
цели".

Вскоре,
бежавший к туркменам, хан хивинский сам прибыл с повинной в русский
лагерь, расположенный под его столицей, и изъявил полную готовность
исполнить все требования и принять всякие условия, какие ему будут
предъявлены командующим войсками. Возвратив ему власть,
генерал-адъютант фон Кауфман, в залог его добрых намерений,
потребовал от него прежде всего уничтожения в Хиве невольничества.
Акт этот гласил: "Я, Сеид-Мухамед-Рахман-Богадур-хан, во имя
глубокого уважения к русскому Императору, повелеваю всем моим
подданным предоставить немедленно всем рабам моего ханства полную
свободу. Отныне рабство в моем ханстве уничтожается на вечные
времена. Пусть это человеколюбивое дело послужит залогом вечной
дружбы и уважения всего славного моего народа к великому народу
русскому".

12-го
августа, в саду Гандемиана, в ставке командующего войсками, хан
подписал с генерал-адъютантом фон Кауфманом, мирный договор на
следующих главных основаниях. Хан признает себя покорным слугой
Императора всероссийского, отказывается от всяких непосредственных
дружеских сношений с соседними владетелями и ханами и от заключения с
ними каких-либо торговых и других договоров, и без ведома и
разрешения высшей русской власти в Средней Азии, не предпримет
никаких военных действий против них. Весь правый берег Аму-Дарьи и
прилегающие к нему хивинские земли уступаются России, причем хан
обязуется не противиться переуступке этих земель эмиру бухарскому,
если последует на то воля Государя Императора. Русским пароходам и
другим судам, как правительственным, так и частным, предоставляется
свободное и исключительное плавание по Аму-Дарье, а суда хивинские и
бухарские пользуются этим правом не иначе, как с разрешения русской
высшей власти в Средней Азии. Русские получают право устраивать и на
левом берегу Аму-Дарьи пристани, за безопасность и сохранность коих
отвечает ханское правительство. Там же могут устраивать они и свои
фактории для склада и хранения товаров, а ханское правительство
обязуется отводить в достаточном количестве земли, как для пристаней,
так и для магазинов, купеческих контор и хозяйственных ферм, отвечая
за сохранность их и безопасность. Все города и селения хивинского
ханства открыты для русской торговли и русские купцы и караваны могут
свободно разъезжать по всему ханству, под особенным покровительством
местных властей и под ответственностью за их безопасность ханского
правительства. Они освобождаются от платежа всяких торговых пошлин и
пользуются правом беспошлинного транзита через хивинские владения,
могут содержать в Хиве и других городах ханства своих агентов для
сношений с местными властями и для наблюдения за правильным ходом
торговых дел. Русские подданные пользуются правом владения
недвижимыми имуществами в ханстве, облагаемыми поземельной податью,
по соглашению с высшей русской властью в Средней Азии. Ханское
правительство обязуется безотлагательно расследовать и удовлетворять
претензии со стороны русских на хивинцев, а, в случае разбора
претензий русских и хивинцев, отдавать, при уплате долгов,
преимущество первым над последними. Жалобы хивинцев на русских
подданных, даже внутри пределов ханства, передаются ближайшему
русскому начальству на рассмотрение и удовлетворение. Ханское
правительство не принимает к себе разных выходцев из России,
являющихся без дозволительного вида от русской власти, к какой бы
национальности они ни принадлежали, а укрывающихся в ханстве русских
преступников задерживает и выдает русскому начальству. Все невольники
освобождаются на вечные времена. На Хиву налагается, для покрытия
расходов русской казны по ведению войны, вызванной ханом и его
подданными, пеня в размере 2200000 рублей, уплата коих рассрочена на
двадцать лет.

Одна
часть земель, уступленных Хивой на правом берегу Аму-Дарьи, отошла
непосредственно к России и на ней возведено Петро-Александровское
укрепление, занятое русским гарнизоном. Другая часть переуступлена
эмиру бухарскому, который, в благодарность за это, договором,
заключенным в Шааре 28-го сентября 1873 года, предоставил русским
подданным в Бухаре те же преимущества, что были признаны за ними
хивинским ханом. Сверх того условлено, что постоянный бухарский
уполномоченный будет иметь пребывание в Ташкенте, а дипломатический
представитель русского правительства — в Бухаре, при особе
эмира. Наконец, в неугоду Государю Императору Всероссийскому и "для
вящей славы" Его Императорского Величества, эмир Сеид-Муззафар
постановил: "Отныне в пределах бухарских прекращается на вечные
времена постыдный торг людьми, противный законам человеколюбия".

Обнародование
договоров с Хивой и Бухарой снова вызвало бурю в английских
политических кругах и в печати, для успокоения которых министр
иностранных дел, лорд Гренвиль, возобновил дипломатические
представления в Петербурге. Великобританскому послу поручалось
обратить внимание русского правительства на те опасности, которые
грозят доброму согласию России и Англии, вследствие нового положения,
созданного в Средней Азии завоеванием Хивы. Не вдаваясь в обсуждение
вопроса, насколько условия мира, предписанного хивинскому хану,
противоречат уверениям, данным в Лондоне графом Шуваловым, английский
министр указал русскому Двору на тревогу, возбужденную в Афганистане
и в Индии распространившимися там слухами о предстоящем будто бы
походе русских на Мервили на туркменов, населяющих окрестные земли.
Если, заметил он, племена эти станут искать убежища на афганской
территории, в Герате, то столкновение между эмиром афганским и
русскими войсками сделается почти неизбежным. В предупреждение этой
опасности, лорд Гренвиль выражал надежду, что русский Двор не
откажется признать, что независимость Афганистана составляет важное
условие для благосостояния и безопасности британской Индии и вообще
для спокойствия Азии.

В
ответе своем князь Горчаков повторил неоднократно уже сделанные
заявления, что Россия считает Афганистан лежащим вне сферы своего
влияния, но отказался признать за Англией право вступаться за Мерв и
за туркменов, от которых зависит жить в мире и согласии с Россией, но
наказать которых за разбои и нападения достанет у нее силы. Эмир
кабульский, присовокупил канцлер, мог бы оказать действительную
услугу этому племени, предварив его о неизбежных последствиях его
поведения относительно России.

Между
тем, в феврале 1874 года, произошла в Лондоне перемена министерства.
Тории заменили вигов у власти, лорд Дерби занял в кабинете Дизраэли
пост министра иностранных дел, а лорд Салисбюри — министра по
делам Индии. Новые министры возобновили в Петербурге настояния своих
предшественников, чем вызвали весной 1875 года меморандум, в котором
русский канцлер изложил взгляд своего Двора на взаимные отношения
России и Англии в Средней Азии. В документе этом князь Горчаков
предлагал следующие три основания соглашения: 1) соперничество обеих
держав в этих краях противоречит их обоюдным пользам и
просветительной миссии, к которой обе державы призваны, каждая в
пределах своего влияния; 2) вследствие сего, желательно сохранить
между ними промежуточный пояс, который предохранил бы их от
непосредственного взаимного соседства; 3) Афганистан мог бы
образовать такой промежуточный пояс, если бы самостоятельность его
была одинаково признана неприкосновенной, как той, так и другой
стороной. Тогда же князь Горчаков еще раз подтвердил, что русский
Император не имеет никакого намерения расширять пределы своей
Империи, ни со стороны Бухары, ни со стороны Туркменской степи.

Принимая
эти уверения к сведению, лорд Дерби отстаивал полную свободу действий
(complète liberty of action) Великобритании по отношению к
Афганистану, при всех обстоятельствах и во всех случаях, что вызвало
следующий ответ князя Горчакова, в депеше к графу Шувалову:
"Благоволите передать лорду Дерби, что, согласно повелению
Августейшего нашего Государя, мы вполне присоединяемся к заключениям,
в силу коих оба кабинета, поддерживая взаимно состоявшееся между ними
соглашение на счет границ Афганистана, остающегося вне сферы действия
России, считают поконченными переговоры о среднем поясе, признанные
мало практичными, и вполне сохраняя свободу своих действий, будут, по
обоюдному желанию, принимать в справедливое внимание их взаимные
интересы и нужды, избегая, по мере возможности, непосредственного
соседства между собой, равно как и столкновения между азиатскими
государствами, находящимися в сфере их влияния".

Случай
для России воспользоваться выговоренной ею для себя полной свободой
действий скоро представился. Летом 1875 года в Кокандском ханстве
вспыхнули серьезные беспорядки, приведшие к низложению Худояр-хана и
к провозглашению ханом старшего его сына, Наср-Эддина. Худояр искал
убежища в русских пределах. Между тем, брожение среди кокандцев
усиливалось, дуваны и дервиши возбуждали народ, проповедуя священную
войну, подстрекая к поголовному восстанию и мусульманское население
соседних русских областей. Вооруженные шайки кокандцев вторглись в
наши пределы и подступили к Ходженту с трех сторон.

По
отражении их нападения, генерал-адъютант фон-Кауфман, во главе отряда
из 16-ти рот пехоты и 9 сотен казаков, при 20-ти орудиях, сам перешел
в наступление и в сражении при Махраме наголову разбил
пятидесятитысячное скопище кокандцев, кипчаков и каракиргизов,
собранных вокруг этой крепости, под предводительством главы
восстания, Абдул-Рахмана Автобачи. ??обеда эта открыла Кауфману путь
к главному городу ханства Коканду. Новый хан Наср-Эддин выехал сам к
нему на встречу с изъявлением покорности. 29-го августа туркестанский
генерал-губернатор, сопровождаемый ханом, торжественно въехал в его
столицу, а 25-го сентября заключил с ним мирный договор, которым
Наср-Эддин уступил России все кокандские земли, лежащие на правом
берегу Сыр-Дарьи.

Но
восстание продолжалось в восточной части ханства. Разбитый под
Махрамом, Абдул-Рахман сосредоточил до 70000 человек в Андижане.
Нападение русского отряда на этот город было отражено и отряд наш
отступил к Намангану. В самом Коканде произошел новый переворот,
Наср-Эддин был свергнут и, подобно отцу, бежал из ханства в Ходжент.

Усмирение
кокандского восстания генерал-адъютант фон Кауфман поручил молодому
генералу, уже отличившемуся в хивинском походе, М. Д. Скобелеву. С
горстью людей Скобелев прошел из конца в конец все ханство, в целом
ряде сражений разбивая и рассеивая мятежные скопища, преследуя
бегущего неприятеля по пятам. Последствием была сдача главных вожаков
восстания и водворение русской власти на всем пространстве ханства
Кокандского.

5-го
февраля 1876 года состоялось Высочайшее повеление о присоединении
Коканда к России, под названием Ферганской области, первым военным
губернатором которой назначен свиты Его Величества генерал-майор
Скобелев.

Война
с Турцией 1877—1878 годов приостановила поступательное движение
России в Средней Азии. Одним из косвенных ее последствий был
английский поход в Афганистан, обративший эмира афганского в вассала
британской короны. С нашей стороны, в 1879 году решена была
экспедиция в Закаспийскую степь, для обуздания ахалтекинского
племени, не перестававшего производить разбои и набеги на соседние
наши области. Смерть, командовавшего действующим отрядом,
генерал-адъютанта Лазарева была одной из причин неудачного штурма
укрепления Геок-тепе, повлекшего за собой отступление отряда к
Каспийскому берегу.

Второй
поход в туркменскую степь предпринят был в следующем, 1880 году, и
начальство над действующими войсками, в составе 64 рот, 19 сотен, при
103 орудиях и 19 ракетных станках, всего численностью до 11000
человек и 3000 лошадей, вверено генерал-адъютанту Скобелеву. Текинцы,
сосредоточенные в Денгиль-тепе в числе 25000, решились защищаться до
крайности. Прибыв в Александровский пост 1-го мая, Скобелев в конце
этого месяца занял передовым отрядом селение Бами, при входе в
Ахалтекинский оазис, из которого образовал операционный базис для
дальнейшего наступления. В июле он произвел рекогносцировку к
Денгиль-тепе, отстоящему от Бами на 115 верст. Осень прошла в
приготовлениях к зимнему походу. Для перевозки грузов от Каспийского
моря до Бами, потребовалось около 20000 верблюдов, что замедлило
окончательное наступление на пять месяцев. В октябре назначенные в
состав экспедиции кавказские войска перевезены из Красноводска в
Чикишляр, а к концу ноября они уже прибыли в Бами, куда в начале
декабря пришел и туркестанский отряд, двинутый из
Петро-Александровска под начальством полковника Куропаткина. Во главе
этих войск, Скобелев приблизился к Денгиль-тепе на 12 верст, в
течение декабря произвел несколько рекогносцировок и в последних
числах этого месяца начал осадные работы. Напрасно осажденные целым
рядом вылазок пытались помешать их успеху. 12-го января 1881 года
Денгиль-тепе взят приступом. Преследование бежавшего неприятеля
продолжалось на пространстве пятнадцати верст.

Шесть
дней спустя, передовой отряд полковника Куропаткина занял Асхабад,
главное селение Ахалтекинского оазиса, но лишь 27-го марта явился
туда, к Скобелеву, предводитель текинской обороны Тыкма-Сардар, и
вручил ему свою саблю. Примеру его последовало вскоре все население,
просившее о принятии его в подданство русского Царя. Из земель,
занятых в туркменской степи, образована Закаспийская область,
состоящая из трех уездов: Мангышлакского, Красноводского и
Ахалтекинского.

Взятие
Денгиль-тепе озарило блеском военной славы последние дни царствования
Императора Александра II. В справедливое признание заслуг молодого,
победоносного вождя, Государь пожаловал генерал-адъютанту Скобелеву
орден св. Георгия 2-й степени.

Так,
в шестнадцать лет, совершилось покорение русской державе обширного
пространства в несколько миллионов квадратных верст, от Каспийского
моря до Восточного Китая, от южных границ Сибири до Афганистана и
Индии, некогда привлекавшего к себе царственную мысль Петра Великого.
Блестящие успехи русского оружия сопровождались целым рядом ученых
исследований неведомых до того, недоступных и диких стран,
насаждением в них просвещения и гражданственности, развитием
промышленности и торговли, словом, включением их в пределы и общение
образованного мира, с которым не замедлил соединить Среднюю Азию,
проложенный в безлюдной и безводной пустыне русской военной силой,
железный путь.

XVII.
Преобразование
армии и флота
(1855—1881).

В
царственной деятельности Императора Александра II, из всех отраслей
государственного управления, развитие и совершенствование сухопутных
и морских сил Империи занимают едва ли не первое место. Верховный
вождь относился к армии и флоту, как к любимым своим детищам; им
посвящал он значительную часть своего времени, трудов и забот.
Военные занятия и упражнения служили для него самого как бы отдыхом и
развлечением. Воскресный развод в манеже зимой, летом —
лагерный сбор в Красном Селе, постоянные объезды войск, расположенных
в разных местностях Империи, учения, смотры, парады, маневры
наполняли, так сказать, жизнь Государя. Он сам вникал в мельчайшие
подробности строевой службы и военного быта, знал в лицо всех
начальников отдельных частей, не только высших, но часто и низших, и
себе одному предоставлял распоряжение назначением на должности и
производством. Вполне усвоив взгляд Императора Николая ? на
военнослужащих, как на членов собственной семьи, Государь считал всех
их, от генерала до последнего солдата, детьми своими, а себя их
чадолюбивым и попечительным отцом. При такой любви Императора
Александра к военному делу, понятно деятельное внимание, с которым
относился он ко всем частям управления армией и флотом, к вносимым в
них улучшениям и усовершенствованиям, тем более, что, несмотря на
искреннее его миролюбие, гром брани не умолкал во все продолжение
двадцатишестилетнего царствования, которое началось в самый разгар
севастопольской борьбы и завершилось войной за освобождение славян, а
промежуток между двумя великими войнами наполнялся непрерывными
боевыми схватками, сначала на Кавказе, потом в Царстве Польском и в
Западном крае, наконец, в Средней Азии.

При
вступлении на Престол Императора Александра II должность военного
министра занимал князь В. А. Долгоруков, но тотчас по заключении мира
он сдал ее генерал-адъютанту Н. О. Сухозанету, товарищем которого, с
1858 года состоял князь Васильчиков, замещенный в этом звании в 1860
году бывшим начальником штаба князя Барятинского во время покорения
Восточного Кавказа, генерал -адъютантом Д. А. Милютиным.

За
пять лет нахождения Сухозанета во главе военного министерства приняты
три существенные меры в видах облегчения тягостей, лежавших на нижних
чинах: солдатские дети исключены из военного ведомства и из
кантонистов обращены в свободные податные сословия; упразднены
окончательно военные поселения; наконец, срок обязательной службы
солдат сокращен в сухопутных войсках до 15, а во флоте до 14 лет.
Преобразования же по военному ведомству только намечались и
обсуждались в разных комитетах, учрежденных с этой целью. Ближайшей
задачей министерства было приведение войск на мирное положение. К
1-му января 1856 года по спискам числилось в регулярных войсках 32530
офицеров и 1742342 нижних чинов; в иррегулярных 3640 офицеров и
168691 нижних чинов; в государственном ополчении 5647 офицеров и
364421 нижних чинов, всего 41817 офицеров и 2274544 нижних чинов.
Ополчение было тотчас же распущено, а регулярные войска приводились в
мирный состав постепенно, вместе с расформированием резервных и
запасных частей. Всего, в течение 1856 года, уволено нижних чинов: в
отставку 68912, в отпуска бессрочные и временные 421123, а в общей
сложности — около полумиллиона.

Уменьшение
численности армии продолжалось и в следующие годы, главным образом,
из видов экономических, и только в 1859 году вследствие политических
усложнений в Западной Европе, последовало Высочайшее повеление о
приведении на военное положение четырех армейских корпусов. Впрочем,
мера эта была вскоре отменена и к 1-му января 1862 года наличный
состав армии выражался в следующих числах: действующих войск —
28850 офицеров и 763911 нижних чинов; резервных — 3006 офицеров
и 95086 нижних чинов; итого 31856 офицеров и 858997 нижних чинов.

В
продолжение весны и лета 1861 года, Сухозанет дважды был командирован
в Варшаву для исполнения обязанностей временного наместника в Царстве
Польском, а в отсутствие его, вступал в управление военным
министерством товарищ министра, Милютин, который 9-го ноября того же
года окончательно утвержден в звании военного министра.

Генерал-адъютант
Милютин составил обширный план преобразований, обнимавших, как
строевую организацию войск, так и все многочисленные отрасли военного
управления. Основные начала задуманных преобразований изложены им во
всеподданнейшем докладе 15-го января 1862 года, повергнутом на
Высочайшее воззрение.

Целью
переустройства наших военных сил военный министр ставил согласование,
по возможности, сокращения числа наличных войск в мирное время, с
другим, не менее важным, условием — приготовлением средств к
наибольшему развитию сил в случае войны. Для достижения этой цели
предполагалось: 1) уменьшение нестроевого элемента армии сокращением
или переформированием тех частей, которые исключительно несут службу
мирного времени и не имеют никакого полезного назначения для развития
боевой силы в случае войны; 2) доведение резервных войск до полной
подвижности в прямом значении резерва боевого; 3) устройство кадров
для войск запасных, формируемых в случае войны с тем, чтобы постоянно
пополнять убыль людей в частях войск, действующих на театре войны; 4)
образование постепенно такого запаса людей, подготовленных к строю,
какой действительно мог бы пополнить разницу между штатом армии по
мирному и военному времени. В связи с этими задачами предположено
было также упразднение корпуса внутренней стражи, с возложением
отправления караульной службы в губернских городах внутри Империи на
резервные войска, а с выводом их в военное время, — на запасные
войска, для которых должны быть содержимы в мирное время небольшие
кадры; сокращение уездных инвалидных команд и причисление их к
местным кадрам запасных войск; производство обучения рекрут в военное
время с содействием запасных войск.

Коренному
преобразованию генерал-адъютант Милютин считал необходимым
подвергнуть и все центральные учреждения вверенного ему министерства,
на следующих главных основаниях: 1) сосредоточить в военном
министерстве только общее направление и главный контроль действий
всех административных органов, а фактический местный контроль над
действиями разных мест и лиц военного ведомства передать главным
начальникам округов; 2) достигнуть единства в системе управления, для
чего включить в состав военного министерства такие установления,
которые имели дотоле с ним связь только лишь в порядке высшего
управления, а именно: штабы генерал-фельдцейхмейстера и
генерал-инспектора по инженерной части главное управление
военно-учебных заведений и т.п.; 3) сократить состав военного
министерства упразднением некоторых учреждений, слитием их с другими
однородными, и уменьшением делопроизводства, вследствие сложения с
министерства надзора за действиями подведомственных ему учреждений,
который до того ограничивался большею частью лишь канцелярской
поверкой; 4) образовать, для установления единства и общей связи в
управлении некоторыми частями, как-то: госпиталями, военными тюрьмами
и т. п., а также для разработки некоторых общих вопросов, Главные
Комитеты; 5) дать начальникам главных управлений военного
министерства одинаковые права; 6) упразднить состоявшие при некоторых
из главных управлений общие присутствия.

В
связи с таким переустройством центральных учреждений военного
министерства находилось преобразование и местных органов военного
управления по выработанной генерал-адъютантом Милютиным, окружной
системе,
преимущества
которой он развивал в нижеследующих доводах: "Прежнее устройство
отличалось крайней централизацией, которая уничтожала всякую
инициативу административных органов, стесняла их мелочной опекой
высших властей и лишала эти последние возможности неупустительного
надзора и фактического контроля за действиями подчиненных лиц и
установлений. Такая же централизация, со всеми вредными ее
последствиями, была развита и в строевом управлении войск, где
недостаток инициативы в частных военных начальниках, в особенности в
военное время, проявлялся уже не раз и приводил к самым печальным
результатам. Войска и в мирное время оставались соединенными в
дивизии, корпуса и армии, и таким образом, содержались все штабы, от
дивизионного, до главного штаба армии, включительно. Хотя такой
системе и приписывалась та выгода, что, в случае приведения на
военное положение, армия имела уже готовые штабы, и войска выступали
в поход под начальством знающих их и знакомых им начальников,
командующих ими постоянно и в мирное время, однако же эти выгоды не
вполне осуществлялись. На практике весьма редко случалось, чтобы не
только армии, но даже и корпуса действовали на театре войны
совокупно, в нормальном своем составе мирного времени. Гораздо чаще,
по разным стратегическим соображениям, на самом театре войны
формировались отряды из войск разных корпусов, для которых
учреждались отрядные штабы. Так, в войну 1853—1856 годов, ни
один корпус действительно не остался в полном своем составе. Вообще
же опыт нескольких последних войн указал, что наши корпуса
представляли слишком крупные тактические единицы для постоянного
употребления на театре войны, в целом их составе".

Исходя
из этих соображений, военный министр находил, что средства, которые
тратились в мирное время на содержание корпусных штабов, не приносили
существенной пользы в военное время, а потому упразднение их было бы
выгодно в экономическом отношении и не заключало бы в себе никаких
неудобств в отношении военном. Принимая во внимание выраженную
Государем волю, чтобы в новое военное управление внесено было начало
децентрализации, Милютин полагал, что вернейшим к тому средством
будет переход к окружной системе, так как в лице начальника округа
могут быть слиты обязанности и значение корпусного командира,
генерал-губернатора (по военной части) и окружного начальника
внутренней стражи. С учреждением округов, обязанности военного
министерства облегчатся посредством более обширного распределения
власти и обязанностей между военно-окружными начальниками,
хозяйственное управление примет более правильную организацию, а
непосредственным последствием предположенной меры будет усиление
ближайшего фактического наблюдения за действиями разных местных
установлений.

В
заключение доклада, военный министр предлагал, упразднив корпуса,
оставить высшей тактической единицей дивизию, что представило бы
следующие выгоды: вместе с мобилизацией, войска могли бы быть
соединены в корпуса и отряды такой силы и такого состава, какие
признаны будут необходимыми; для начальствования могут быть избираемы
наиболее способные генералы, при назначении коих высшее правительство
не будет стеснено положением, которое они занимали в мирное время;
штабы армии, корпусов и отрядов формировались бы выбором способнейших
офицеров из всей армии; наконец, все войска, учреждения и районы,
остающиеся в тылу театра войны, поступив в заведование
военно-окружных начальников, находили бы в них прочно
организованную
местную администрацию, а штабы облегчили бы трудную задачу военного
министерства по устройству операционного базиса и снабжения
действующей на театре войны армии всеми необходимыми запасами.

Все
предположения генерал-адъютанта Милютина были одобрены Государем и
тотчас приступлено к приведению их в исполнение. Проекты новых
положений разрабатывались в нескольких комиссиях, под
непосредственным руководством военного министра, затем рассылались
главным военным начальникам, как строевым, так и штабным, а по
получении от них отзывов, вносились в Военный Совет, по рассмотрении
которым подносились уже на Высочайшее утверждение.

Таким
образом, военному министерству предстояло: 1) преобразовать состав
центрального управления; 2) вновь устроить военно-окружные
управления; 3) преобразовать строевые управления, согласив их круг
деятельности с военно-окружным управлением; 4) устроить на новых
началах местные управления; 5) издать положения для управления
армиями, корпусами и отрядами, которые предполагалось формировать
лишь в военное время.

Работы
по организации войск на новых началах были прерваны на первых же
порах чрезвычайными мерами, которые пришлось принять ввиду польского
мятежа и вмешательства в пользу его трех западных держав, грозивших
нам разрывом. Несколько дивизий было приведено в военный состав,
сформированы крепостные полки, а из резервных полков образовано 16
новых пехотных дивизий. Соответственно усилена кавалерия и
артиллерия, сформированием пятых и шестых эскадронов в драгунских
полках, а также четвертых резервных батарей. Но когда опасность
внешних усложнений миновала, то снова приступлено к сокращению
численного состава армии и к продолжению ее переустройства.

Организация,
данная ей, на основании новоизданных штатов для войск всех родов
оружия, была следующая. Все расположенные в Европейской России войска
были разделены на полевые или действующие, и местные. В первых
уничтожено деление на армии и корпуса и высшей тактической единицей
приняты: в пехоте и кавалерии — дивизия, в артиллерии и
инженерных войсках — бригада. В состав местных войск отнесены:
боевые, по устройству своему неподвижные, как крепостные войска, а
также линейные батальоны; войска резервные, предназначенные для
обучения рекрут в мирное время; войска для внутренней службы, взамен
упраздненного корпуса внутренней стражи, состоящие из местных
батальонов в губерниях и команд в уездах; наконец, части и команды
вспомогательного назначения: госпитальные, жандармские,
артиллерийские, инженерные, военно-исправительные, рабочие,
военно-железнодорожные, телеграфные и учебные, а равно и
фельдъегерский корпус. Армия комплектовалась рекрутскими наборами. В
начале 1871 года новая организация ее была завершена. К 1-му января
этого года она состояла из следующих частей: а) Полевые войска: 1)
пехота: 47 пехотных дивизий; 8 стрелковых бригад и 48 линейных
батальонов; 2) кавалерия: 10 кавалерийских дивизий; 3) артиллерия: 47
пеших артиллерийских бригад, каждая в 4 батареи и 4 отдельные
бригады, в округах Сибирском и Туркестанском; 8 конно-артиллерийских
бригад; 8 парковых бригад и шесть с половиной отдельных парков; 4)
инженерные войска: 10 саперных батальонов; 6 понтонных полубатальонов
и парков; 6 военно-походных телеграфных и 2 полевых инженерных
парков, соединенных в пять саперных бригад и одну отдельную роту, б)
Местные войска: 1) крепостные: 25 батальонов и две команды пехоты и
57 рот артиллерии; 2) резервные войска: 8 батальонов пехоты, 56
эскадронов кавалерии, 4 пеших и 2 конных артиллерийских бригад, 4
инженерных батальона; 3) войска для внутренней службы: 70 губернских
батальонов, 1 горнозаводский батальон, 510 уездных и местных команд,
70 этапных, 18 конвойных и 5 полковых; 4) вспомогательные части и
команды и военные заведения: жандармские — гвардейский
полуэскадрон, три дивизиона, 1 пешая и 15 конных команд;
артиллерийские части: 26 крепостных управлений, 8 отделений осадной
артиллерии, 24 местных команды, 3 арсенала, 3 оружейных завода, 3
пороховых завода, 2 капсюльных заведения, 1 ракетное заведение, 10
окружных арсеналов, 140 местных парков, 8 лабораторий, 8 учебных
полигонов, 29 складов артиллерии, ручного оружия, ракет и
огнестрельных припасов; инженерные части: 11 крепостных управлений;
36 инженерных дистанций, 7 мастеровых команд, 6 военно-рабочих рот, 2
осадных инженерных парка и инженерный арсенал; учебные войска:
пехотный батальон и рота, эскадрон, пешая и конная батарея и
техническое гальваническое заведение; две рабочие бригады.

Во
всех регулярных войсках, полевых и местных, числилось, таким образом:
853½ батальона, 287½ эскадрона, 234 батареи, более 700
отдельных рот и команд, — всего по спискам 733761 нижний чин.

По
сравнению с устройством и составом войск в 1862 году, новая
организация регулярной армии представляла следующие преимущества:
число собственно боевых частей, могущих в короткий срок приготовиться
к походу, увеличилось в пехоте и в артиллерии; новых формирований
производить не предполагалось; переход с мирного в военный состав для
полевых войск был вполне обеспечен запасом людей, уже прошедших через
ряды армии; число частей для внутренней службы и вообще,
вспомогательного назначения, уменьшилось.

Одновременно
со введением в строевые части новой организации, преобразовывались
постепенно и центральные учреждения военного министерства к концу
1869 года состоявшего из следующих составных частей : Императорская
главная квартира и военно-походная Его Императорского Величества
Канцелярия; Военный Совет с состоящими при нем пятью главными
комитетами: военно-кодификационным, по устройству и образованию
войск, военно-учебным, военно-госпитальным и военно-тюремным; главный
военный суд; канцелярия военного министерства; главный штаб с
военно-топографическим отделом, Николаевской академией генерального
штаба, военно-ученым комитетом, комитетом по передвижению войск
железными дорогами и водой, и корпусами: офицеров генерального штаба,
военных топографов и фельдъегерским; главные управления и при них
комитеты: интендантское, артиллерийское с Михайловской артиллерийской
академией, инженерное с Николаевской инженерной академией,
военно-медицинское с военно-медицинской академией и
военно-медицинским ученым комитетом, военно-учебных заведений с
педагогическим комитетом, иррегулярных войск с комитетом того же
наименования, военно-судное с военно-юридической академией;
управления: генерал-инспектора кавалерий и инспектора стрелковых
батальонов. К министерству причислен и комитет о раненых.

Образование
военных округов совершалось также постепенно, начиная с 1862 года,
округами — варшавским, виленским и киевским. Управление каждого
округа составлено из следующих частей и отделов: военно-окружного
совета и окружных управлений — интендантского, артиллерийского,
инженерного и военно-медицинского, а также окружного инспектора
госпиталей. Во главе округа поставлен командующий войсками, которому
подчинены все находящиеся в пределах округа войска и военные
учреждения. По отношению к личному составу ему присвоена власть
командира отдельного корпуса в мирное время; по части же
хозяйственной он действует лишь как председатель военно-окружного
совета.

Положения:
о военно-окружных управлениях с их штатами, об управлении пехотной и
кавалерийской дивизиями и об управлении местными войсками в округах,
Высочайше утверждены 6-го августа 1864 года. К началу 1871 года
Россия, Европейская и Азиатская, разделялась на 14 военных округов:
петербургский, финляндский, виленский, варшавский, киевский,
одесский, харьковский, московский, казанский, кавказский,
оренбургский, два сибирских и туркестанский.

Введение
военно-окружной системы и преобразование центральных учреждений
военного министерства повлекло за собой пересмотр устава 1846 года об
управлении войсками во время войны, который явилась необходимость
согласовать с новым управлением. По обсуждении в Военном Совете,
положение о полевом управлении войск в военное время удостоилось
Высочайшего утверждения 17-го апреля 1868 года.

Преобразовательная
деятельность Д. А. Милютина, хотя и вносившая существенные улучшения
во многие части военного управления, подверглась, однако, упреку со
стороны некоторых военных авторитетов за ее слишком бюрократический
характер. Как на главный ее недостаток, указывали на проведенные во
всех положениях и уставах преобладание штабного элемента над
строевым, подчинение строевых начальников влиянию и контролю штабов и
управлений. Решительным противником этих нововведений выступил
фельдмаршал князь Барятинский. Основываясь на том, что положение о
полевом управлении войск в военное время, хотя и посланное на его
рассмотрение в проекте, не дошло до него в этом виде, он испросил у
Государя дозволение представить на него свои замечания, невзирая на
то что оно уже было Высочайше утверждено и обнародовано. Во
всеподданнейшей записке князь Александр Иванович перешел далеко за
пределы вопроса, послужившего к ней поводом. Сущность возражений
фельдмаршала и страстных обвинений его по адресу военного министра
сводится к следующему. Зачем, спрашивает князь, учреждения военного
времени истекают у нас из учреждений мирных? Так как армия существует
для войны, то и вывод должен бы быть обратный. Между тем, новое
военное положение вышло из нынешнего мирного, послужившего ему
основной рамой. На военный устав 1846 года никто не жаловался,
напротив, военными людьми всего света он признан за совершенство. Но
его подвергли изменениям, потому что он не согласовался с окружной
системой.

Фельдмаршал
находил в новом положении "унижение военного начала перед
административным, основанным у нас теперь на двойственной
полуподчиненности и на оскорбительном чувстве взаимного недоверия,
несвойственного военному духу"... "Боевой дух армии, —
рассуждал он, — необходимо исчезает, если административное
начало, только содействующее, начинает преобладать над началом,
составляющим честь и славу военной службы. Во избежание сего, в
некоторых первоклассных державах, где армии проникнуты превосходным
боевым духом, военный министр избирается из гражданских чинов, чтобы
не допустить его до возможности играть роль в командировании. От
военного министра не требуется боевых качеств; он должен быть хороший
администратор. Оттого у нас он чаще назначается из людей, неизвестных
армии, в военном деле мало или вовсе опыта не имеющих, а иногда не
только в военное, но и в мирное время, совсем солдатами не
командовавших. Впрочем, неудобства от этого быть не может, если
военный министр строго ограничен установленным для него кругом
действий. Вождь армии избирается по другому началу. Он должен быть
известен войску и Отечеству своими доблестями и опытом, чтобы в
военное время достойно и надежно исполнить должность начальника
главного штаба при своем Государе или, в данном случае, заменить
Высочайшее присутствие". Очертив таким образом характер
деятельности как военного министра, так и главнокомандующего армией в
военное время, фельдмаршал доказывал, что новым положением умалена
власть и должность главнокомандующего, поставленного им в полную
зависимость от центрального военного управления, которое, являясь
руководителем войны, получает значение гоф-кригсрата, давно
осужденного историей. Мало того, в положении 1868 года все управление
армией понижено в значении, переменой названий чинов штаба,
переименованного из главного в полевой. Начальник этого штаба
поставлен относительно военного министерства в зависимость вредную и
небывалую. "Армия на войне, — рассуждал князь Барятинский,
— подобна кораблю на океане, снаряженному сообразно указанной
ему цели; он заключает в самом себе все средства существования и
успеха. Как корабль, армия составляет независимое целое, доверенное
главнокомандующему на тех же основаниях самостоятельной отдельности,
как корабль отдается капитану, посылаемому вокруг света. В этом
уподоблении заключается та непогрешимая и священная истина, которая
до сих пор служила основой нашего устройства на войне. При
составлении нового положения, военному министру следовало, прежде
всего, оградить эту основу от всякого посягательства. Вместо того, в
задачу составителями положения поставлено было: сохранить прежде
всего неприкосновенность отношений, установленных для мирного времени
между министерством и армией. Значит с самого же начала нарушено было
должное отношение между главными сторонами дела. Нельзя применять во
что бы то ни стало незыблемое к условному". Наконец, — и
это был не меньший из упреков фельдмаршала новому положению, —
"ниспровергающему, — как он выражался, — заветные
основания нашего военного быта... "в первый раз с 1716 года, в
русском военном уставе о Государе не упоминается. Нет даже и
представителя Монарха на войне, вследствие чего единство
командирования неизбежно сосредоточилось в министерстве".

Записку
Барятинского, с собственноручными против некоторых пунктов
замечаниями, Государь передал Милютину, представившему, в свою
очередь, пространное и обстоятельное возражение на нее, в котором
напоминалось, между прочим, "что Государь Император продолжает
по-прежнему руководить ежедневно деятельностью всех военных
управлений и что все коренные преобразования последних лет совершены
по непосредственной инициативе и по указаниям Его Императорского
Величества". Первоначально выраженное Императором намерение
подвергнуть пересмотру полевой устав 1868 года, осталось без
последствий.

Существенному
преобразованию подверглись и все отдельные части военного управления.

Бывший
департамент генерального штаба слит с инспекторским департаментом в
одно общее учреждение: главный штаб; в расположении и размещении
войск произведены изменения, вызванные польским мятежом и
образованием новых войсковых частей; выработан проект нормальной
дислокации, утвержденный Государем в окончательном виде 25-го марта
1875 года; приступлено к постройке казарм на всем пространстве
Империи с целью разместить в них со временем все войска, в
особенности, местные, заменив квартирную повинность денежной;
передвижение войск сообразовано с развитием железнодорожных и водяных
путей и определено особыми положениями; нижние чины командированы на
станции железных дорог и телеграфные для изучения железнодорожного и
телеграфного дела, с тем, чтобы образовать впоследствии особые
команды, подготовленные к этому роду службы; приняты меры к
уменьшению караульного наряда; установлены правила сборов войск для
летних занятий; войска употреблялись для государственных работ в
крепостях, при постройке некоторых железных путей, в особенности же,
на Кавказе и в Туркестане, где они пролагали дороги, устраивали
помещения для войск, возводили укрепления; собирались статистические
сведения о России и иностранных государствах, преимущественно
военные; исполнялись геодезические работы по измерению, вследствие
международного соглашения, дуги параллели 52° северной широты,
тригонометрические измерения разных местностей, а также
топографические съемки; гвардейский генеральный штаб упразднен и все
офицеры генерального штаба, где бы они ни служили, соединены в один
нераздельный корпус, с одинаковыми правами, преимуществами и
мундиром.

Составленное
из бывших департаментов провиантского и комиссариатского, главное
интендантское управление вполне преобразовало находившуюся в крайнем
расстройстве, хозяйственную часть в войсках. В основание
преобразования положено начало децентрализации. Видоизменена
организация интендантских складов и провиантских магазинов, при
которых учреждены особые приемные комиссии; основана в Москве
обмундировальная мастерская для резервных и запасных войск; изменен
размер провиантского и фуражного довольствия и определены способы их
заготовления; заведены хозяйственные запасы для обеспечения
продовольствия войск; введено новое, упрощенное обмундирование;
заготовлены запасы вещевого довольствия; установлены новые правила
приема и отпуска вещей; войска снабжены обозом нового образца;
улучшено ремонтирование лошадьми; преобразовано хозяйство в полках и
отдельных батальонах, на комитетском начале, с установлением строгой
отчетности.

На
долю преобразованного артиллерийского ведомства выпала сложная и
трудная задача перевооружения пехоты и артиллерии, сообразно успехам
техники и современным требованиям военного дела.

В
начале царствования Императора Александра II, большая часть
европейских армий была вооружена нарезным ружьем, заряжающимся с
дула. К перевооружению такими ружьями и карабинами нашей пехоты и
кавалерии приступлено тотчас по окончании Крымской войны. Но уже в
1864 и в 1866 годах, обнаружились преимущества ружей, заряжающихся с
казенной части и введенных в прусской армии, что вызвало
предположение о введении у нас таких же ружей с бумажным патроном.
Между тем, выяснилась большая пригодность ружей меньшего калибра с
металлическим патроном и решено ввести в русской армии ручное
огнестрельное оружие, приспособленное к последнему. Таким образом,
едва успевали ввести одно ружье, как приходилось вводить другое,
более совершенное, вследствие чего, к началу 1877 года, т.е. к
открытию военных действий с Турцией, русская пехота имела ружья трех
различных систем: малокалиберные винтовки Бердана (с откидным
затвором) — 270962; винтовки Крынка (с металлическим патроном)
— 572700, и винтовки Карля (с бумажным патроном) —
150868. Драгуны были снабжены винтовками Крынка, вся прочая кавалерия
— малокалиберными карабинами. Пистолеты в войсках всюду
заменены револьверами образца Смита-Вессона.

Важные
открытия в области пиротехники обусловили и перевооружение артиллерии
как полевой, так и осадной, и крепостной, новыми усовершенствованными
орудиями. В полевой артиллерии в 1865 году приняты орудия,
заряжающиеся с казенной части и железные лафеты; в 1866 году
окончательно установлены как образцы орудий, стальные пушки 9-х и
4-фунтовые, а в 1870 году введены орудия скорострельные. Но опыт
франко-немецкой войны 1870—1871 годов указал на необходимость
усиления артиллерии вообще, а потому решено для каждой пешей
артиллерийской бригады сформировать по две батареи, т.е. усилить
пешую артиллерию в полтора раза. Ко времени объявления второй
Восточной войны все 47 артиллерийских бригад были уже приведены в
шестибатарейный состав.

В
осадной артиллерии гладкостенные орудия также заменены нарезными, а
медные — стальными, причем приняты два образца пушек: 24-х и
9-фунтовые и два образца мортир: 8-ми и 6-дюймовые. Положено иметь в
Европейской России два осадные парка, на Кавказе — полупарк,
содержа в каждом парке по 400 орудий. Усилен калибр и увеличено число
усовершенствованных по новым системам и образцам орудий крепостной и
береговой артиллерии.

Улучшения
по инженерной части замедлялись, главным образом, по недостатку
денежных средств. Так, введение нарезной артиллерии вызывало
соответственные изменения в сооружении наших крепостей. К сожалению,
выработанный генерал-адъютантом Тотлебеном план перестройки их, хотя
и был утвержден Государем, но так как он требовал затраты в 48
миллионов рублей, то и не мог быть осуществлен в полном объеме, а
пришлось удовольствоваться некоторыми частными, наиболее
настоятельными улучшениями и, не предпринимая новых работ,
ограничиться приведением в исправность и поддержанием существующих
укреплений. Таким образом, вся наша оборонительная система осталась
недовершенной, сухопутные крепости — недостроенными, с
каменными постройками, не прикрытыми с поля от разрушительного
действия новых артиллерийских орудий. Совершенно открытой осталась
вся западная граница Империи, за неокончанием Киевской крепости и за
неимением средств для возведения предположенных новых укреплений на
Волыни и по Днестру. О сооружении же таковых вдоль прусской границы
не возбуждалось и вопроса.

Заведование
медицинской частью в сухопутных войсках сосредоточено в
переименованном из бывшего военно-медицинского департамента, главном
военно-медицинском управлении, которому подчинена военно-медицинская
академия. С учреждением военных округов, управление госпиталями
изъято из интендантского ведомства и передано во вновь образованные
окружные военно-медицинские управления. Преобразованы
военно-фельдшерские школы, издан новый госпитальный устав и
установлена организация госпитальной части в военное время.
Усовершенствован санитарный обоз. Врачебный персонал значительно
усилен в своем составе, а равно и санитарная прислуга.

Коренные
преобразования произведены по военно-судной части. Они не
ограничились пересмотром существующих узаконений, а внесли в военное
судоустройство и судопроизводство общие начала судебной реформы. Выше
уже упомянуто об ограничении в армии телесных наказаний в 1863 году.
Тогда же издано положение об охранении военной дисциплины и о
дисциплинарных взысканиях. Два года спустя Высочайше утверждены
главные основания устава о военном судоустройстве и судопроизводстве.
Затем аудиториатский департамент преобразован в главное военно-судное
управление, обнародованы военно-судный устав, воинский устав о
наказаниях; основана военно-юридическая академия; открыт главный
военный суд и новый устав постепенно введен во всех военных округах;
установлены точные правила суда общества офицеров.

Не
менее существенные изменения внесены в устройство военно-учебных
заведений.

По
смерти генерал-адъютанта Ростовцева, главным начальником
военно-учебных заведений назначен Великий Князь Михаил Николаевич, а
в 1863 году, все это, бывшее до того самостоятельным, ведомство
включено в состав военного министерства, причем прежний штаб
военно-учебных заведений и управление училищ военного ведомства
соединены в одно главное управление. Тогда же образован, под
председательством Великого Князя Михаила Николаевича, Комитет для
коренного преобразования рассадников военного воспитания, который,
признав их не удовлетворяющими своему назначению, пришел к заключению
о необходимости следующих мер: 1) сохранить за военно-учебными
заведениями прежнее их назначение: доставлять не только специальным
оружиям, но и армейским войскам офицеров, получивших достаточное
общее и основательное военное образование, для замещения впоследствии
старших воинских должностей; 2) штатное число воспитанников
определить на таком основании, чтобы заведения ежегодно могли
выпускать от 400 до 800 офицеров; 3) отделить специальные классы от
общих и образовать из первых особые специальные заведения; 4)
заведения со специальными классами, названные военными училищами,
устроить таким образом, чтобы молодые люди, приготовляющиеся в них к
военному поприщу были как можно ближе поставлены в условия военного
воспитания и могли быть вполне подготовлены ко всем требованиям
военной службы; 5) изменить устройство заведений с общими классами
сообразно современным требованиям педагогии, прекратив в них
фронтовые занятия, как не соответствующие возрасту воспитанников, и
обратив их в военные гимназии; 6) уменьшить число военно-учебных
заведений, согласно с уменьшением цифры ежегодного выпуска из них
офицеров с тем, чтобы могущие получиться при сем сбережения обратить
на учреждение юнкерских училищ, а часть их отделить министерству
народного просвещения для увеличения общеобразовательных реальных
заведений. По утверждении Государем этих предположений приступлено к
постепенному приведению их в исполнение.

Специальные
классы кадетских корпусов соединены в три военные училища: Павловское
и Константиновское в С.-Петербурге и Александровское в Москве; самые
же кадетские корпуса большей частью преобразованы в военные гимназии,
некоторые упразднены, Николаевское училище гвардейских юнкеров
переименовано в кавалерийское училище, соответствующее училищам
артиллерийскому и инженерному. Учреждены юнкерские училища для
образования пехотных и кавалерийских офицеров. Преобразованы корпуса
пажеский и финляндский кадетский, с установлением в них специальных
классов. Военные начальные школы, возникшие из прежних батальонов
кантонистов, преобразованы в военные прогимназии. Существенные
изменения внесены в устройство пяти специальных академий:
генерального штаба, инженерной, артиллерийской, военно-медицинской и
военно-юридической, подчиненных, каждая подлежащему главному
управлению военного министерства, равно как и существующие при двух
из них училища: артиллерийское и инженерное. Для приготовления
преподавателей учреждены особые педагогические курсы и учительская
семинария.

Всего
в 1880 году существовало военно-учебных заведений, не считая пяти
академий: военных училищ, включая специальные училища и классы при
корпусах пажеском и финляндском — 9; военных гимназий с
приравненными к ним подготовительными классами корпусов пажеского и
финляндского и приготовительным пансионом Николаевского
кавалерийского училища — 23; юнкерских училищ — 16 и
военных прогимназий — 8.

Преобразовательная
деятельность военного ведомства распространилась и на иррегулярные
войска. Новые положения для них вырабатывались, во вновь образованном
в составе военного министерства, главном управлении иррегулярных
войск, особым комитетом с приглашением в него и депутатов от казачьих
войск. При представлении последних Государю 5-го ноября 1866 года,
Его Величество в следующих словах выразил взгляд свой на предстоявшую
им деятельность: "Вы собраны сюда для того, чтобы с вашей
помощью разъяснить истинные ваши нужды и пользы. Нынешние положения о
казачьих войсках устарели и во многом требуют пересмотра. Я желаю,
чтобы казачьи войска, оказавшие столько незабвенных услуг Отечеству,
сохранили и на будущее время свое воинское назначение. Твердо
надеюсь, что казаки и впредь, когда понадобится, выкажут себя такими
же молодцами, какими были всегда. Но я вместе с тем желаю, чтобы в
устройстве казачьих войск военное их значение было, сколько возможно,
согласовано с выгодами гражданского быта и хозяйственного
благосостояния. Казачье население, отбывая по-прежнему военную свою
обязанность, может и должно, в то же время, пользоваться общими для
всех частей Империи благами гражданского благоустройства. К этой
главной цели должны клониться ваши труды, и мне приятно будет видеть,
если вы достигнете ее".

Во
исполнение Высочайшей воли, в первое десятилетие управления военным
министерством генерал-адъютанта Милютина с 1861 по 1871 год
преобразования касались преимущественно гражданской части в казачьих
войсках, которые перестали быть замкнутым учреждением. Открыт выход
из войскового сословия; лица других сословий приобрели право селиться
и приобретать собственность в землях казачьих войск; в
административном, судебном и полицейском отношениях, лица казачьего
сословия подчинены учреждениям, или общим с остальными сословиями,
или же устроенным весьма сходно с действующими в прочих частях
Империи. Во второе десятилетие, с 1871 по 1881 год, приступлено было
к переустройству военной части в казачьих войсках, причем имелось в
виду поставить казаков в военном отношении в уровень с регулярными
войсками. С этой целью изданы новые положения о воинской повинности и
военной службе казаков; казаки снабжены новым оружием, а казачьи
части, находящиеся на действительной службе, поставлены в одинаковые
условия и большей частью соединены с регулярными войсками; приняты
меры для обеспечения скорейшей мобилизации вновь вызываемых на службу
казачьих частей, исправного их снаряжения и вооружения. На основании
вновь введенных положений, к концу царствования, число частей,
которые должны были выставить в военное время шесть казачьих войск:
Донское, Уральское, Оренбургское, Семиреченское, Забайкальское и
Амурское, было: 568 эскадронов и сотен, 36 пеших сотен и 206 орудий.
Новый устав о воинской повинности не был еще введен лишь в четырех
казачьих войсках: Кубанском, Терском, Астраханском и Сибирском.

Преобразование
армии и всех частей военного управления по программе 1862 года было
вполне осуществлено в продолжение десяти лет. Но в начале семидесятых
годов опыт войн австро-прусской и франко-германской, а также развитие
вооруженных сил государств Западной Европы, привели к сознанию
необходимости и для России образовать новые части в подкрепление
действующих войск. Предположения военного министра об умножении
военных сил Империи удостоились Высочайшего одобрения, и в 1870 году,
под главным руководством генерал-адъютанта Милютина учреждены две
комиссии, одна — из представителей разных ведомств для
разработки положения о личной воинской повинности, другая —
исключительно из военных, для составления нового устава о запасных,
местных и резервных войсках. Независимо от этих комиссий, вопрос о
стратегическом положении России и об организации армии рассмотрен в
особом совещании, под председательством самого Государя, которое
пришло к следующим заключениям: 1) усилить полевые войска через
увеличение боевых единиц; 2) формировать в военное время резервные
войска и преобразовывать существовавшие крепостные части, возложив на
те и другие пополнение всех вспомогательных действий в тылу полевых
армий; 3) для непрерывного пополнения убыли полевых и резервных войск
в продолжение военных действий, формировать, вместе с их
мобилизацией, запасные части; 4) резервные пехотные батальоны
упразднить, а местные войска переформировать таким образом, чтобы они
служили для усиления и прочного устройства в военное время кадров
резервных и запасных войск. В полевых войсках предположено ввести
следующие изменения: а) привести все пехотные полки в
четырехбатальонный состав; б) сформировать пехотную дивизию и два
уланские полка на Кавказе; в) ввести в состав кавалерийских дивизий
казачьи полки; г) увеличить число полевых пеших батарей, прибавив к
каждой бригаде по две батареи, а также преобразовать конную
артиллерию; д) увеличить состав инженерных войск. Таким образом
решено усилить пехоту, артиллерию и инженерные войска, состав же
кавалерии оставить почти без изменения. Вместе с тем, предположено: в
пехоте и кавалерии восстановить бригадное управление; часть полевых
войск соединить в корпуса и усилить местные управления, с тем, чтобы
они имели все средства для исполнения обязанностей по комплектованию
армии, по учету и призыву чинов запаса и по первоначальному
формированию резервных и запасных частей.

Плодом
всех этих работ был, обнародованный 1-го января 1874 года, устав о
всесословной воинской повинности и вызванные им положения о новой
организации всех частей армии.

Проверкой
их пригодности послужила мобилизация 1876—1878 годов. До
наибольшего развития вооруженные силы Империи достигли в июле 1878
года. К тому времени, в рядах регулярных войск считалось 39268
генералов и офицеров; 13771 классный чиновник; 1626165 нижних чинов и
244641 лошадь.

После
подписания берлинского трактата началось приведение войск на мирное
положение. К началу 1880 года, на службе состояли следующие
регулярные части:

1)
Действующие войска: пехота — 48 дивизий и в них 192 полка, 32
стрелковых и 36 линейных батальонов, а всего 836 батальонов;
кавалерия — 56 полков и в них 224 действующих эскадронов;
артиллерия — 292 пеших, 26 конных и 9 горных батарей;
инженерные войска — 15½ саперных, 8½ понтонных и
4 железнодорожных батальонов.

2)
Резервные войска: 97 батальонов; 36 пеших батарей.

3)
Крепостные войска: 1 батальон пехоты; 41 батальон и 10 рот
артиллерии.

4)
Войска для внутренней службы: 19 батальонов и 660 команд.

5)
Войска запасные: 56 эскадронов и 2 конные батареи.

6)
Войска учебные: 1½ батальона, 1 эскадрон и 2 батареи; наконец
—

7)
49 различных частей вспомогательного назначения.

Всего
в 1880 году числилось в регулярных войсках: 982½ батальона,
288 эскадронов, 367 батарей, 41 батальон крепостной артиллерии и
более 700 отдельных рот и команд. В них значилось по спискам: 32019
генералов и офицеров и 894094 нижних чинов. Полевые войска составляли
70% общего списочного состава регулярных войск.

Главным
начальником флота и морского ведомства, с первых же дней по воцарении
и до самой кончины Императора Александра II, оставался
генерал-адмирал Великий Князь Константин Николаевич.

Живой
и деятельный, получивший прекрасное общее и специально-морское
образование, второй брат Императора с жаром принялся за порученное
ему дело, но на первых же порах встретился с неодолимым затруднением
— недостатком денежных средств, обусловленным печальным
состоянием финансов Империи. Возвратясь летом 1857 года из
заграничной поездки, имевшей целью ознакомление с морскими силами
Англии и Франции, Великий Князь писал в Тифлис князю Барятинскому:
"Ты, любезный князь, управляешь, как наместник Государя, целым
царством. Мне предоставлено доверием Государя создать России флот,
ибо нет у нас флота. Соображая важность той и другой исторической
роли, мне кажется, что первая обязанность наша должна состоять в том,
чтобы отбросить всякое личное славолюбие и сказать, что наша жизнь
должна пройти в скромном, не блестящем труде, не в подвигах, которые
могли бы в настоящем возвысить наше имя, но в работе для будущего,
чтобы дети наши получили плоды с той земли, которую мы, при
благословении Божием, можем вспахать, удобрить и засеять".
Задачу свою Великий Князь полагал "не в помыслах о морских
победах, не в создании вдруг большого числа судов при больших
пожертвованиях, а в том, чтобы беспрерывным плаванием небольшого
числа хороших судов приготовить целое поколение будущих опытных и
страстных моряков". "Я теперь ничто иное, — с грустью
заканчивал он письмо свое к Наместнику Кавказскому, — как
генерал-адмиpал без флота и который только что видел своими глазами
гигантские флоты и морские способы вчерашних врагов наших".

Вынужденный
ограничить крайним пределом бережливости смету расходов морского
ведомства, Великий Князь Константин Николаевич, с Высочайшего
одобрения, положил в основу преобразования флота три следующие
начала: 1) возможно большее плавание военных судов в дальних морях и
океанах, необходимое как для создания истинных моряков, так и для
поддержания международного значения России; 2) независимость от
иностранных верфей и заводов в деле сооружения военных судов; 3)
сокращение и упрощение береговой администрации до крайней
возможности, при сознании, что не флот существует для администрации,
а администрация для флота. Соответственно этой программе, в
продолжение четверти столетия, существенные преобразования
произведены, как в личном, так и в судовом составе флота, а равно и в
управлении морским ведомством.

Заключение
парижского мира, а также необходимость денежных сбережений, побудили
приступить немедленно к сокращению численного состава офицеров и
матросов. В 1855 году первых значилось по спискам 3912, вторых
125169, что представляло значительный избыток против действительной
потребности. Для уменьшения этого избытка, несколько офицеров уволено
на выгодных условиях в коммерческий флот, ограничен прием в морские
учебные заведения, наконец, немалое число адмиралов и офицеров
уволено в резерв. К концу царствования, наличность офицеров в морском
ведомстве была в 3209 человек, т.е. на 703 человека менее, чем в
первый год. Еще большее сокращение произведено в числе матросов,
которое в 1880 году не превышало 26683 человек. Результат этот
достигнут, главным образом, уменьшением береговых команд, состоявших
в 1855 году из 63163 человек нижних чинов, а в 1880 году всего из
822.

С
целью практического образования команд предприняты дальние плавания.
Уже в 1856 году снаряжена в Средиземное море эскадра из пяти судов, в
том числе трех паровых. В следующем году две винтовые эскадры
отправлены из Кронштадта в Черное море и одна к устьям Амура. В 1858
году снаряжена в кругосветное плавание эскадра из трех корветов и
трех клиперов. Главной и лучшей школой для русских моряков
признавался Тихий океан, и за исключением трех лет, с 1867 по 1869
год, когда, вследствие финансовых затруднений, приостановлены были
океанские плавания, — число военных судов в Тихом океане
никогда не было ниже 10, а в иные годы доходило и до 24. Волнения в
Сирии в 1860 году и критское восстание 1866—1868 годов вызвали
усиление числа русских военных судов в Средиземном море, а в 1863
году эскадра вице-адмирала Лесовского посетила главнейшие порты
Северной Америки. Ежегодно же производились практические плавания
винтовых судов Балтийского флота во внутренних водах, в виде особой,
организованной для этой цели эскадры. С 1864 года стали входить в
состав ее и броненосные суда. В 1867 году установлено во внутренних
водах очередное плавание всех судов флота и во главе практической
броненосной эскадры, сборным пунктом которой сделался Транзундский
рейд, поставлен вице-адмирал Бутаков 1-й, сохранивший начальство над
ней в продолжение целых десяти лет. Под его руководством, команды
знакомились с особенностями плавания на броненосцах и управления ими,
упражняясь и в артиллерийской стрельбе. Император Александр, ежегодно
производивший смотр балтийскому флоту в Кронштадте, дважды посетил
Транзундский рейд: в 1869 и в 1873 годах, для личного ознакомления с
результатами хода морского образования в этой практической школе. В
первое посещение, продолжавшееся два дня, Его Величество
присутствовал при ряде учений и опытов, относясь с живым интересом ко
всему виденному. По окончании смотра Государь вызвал к себе на фрегат
"Петропавловск" всех флагманов и командиров судов и
обратился к ним со следующими знаменательными словами: "Я вас
позвал, господа, сюда для того, чтобы еще раз вас видеть и искренно
благодарить за то удовольствие, которое вы мне доставили во время
моего кратковременного пребывания с вами. Сожалею очень, что не могу
пробыть между вами более. Благодарю вас за те успехи, которые вы
сделали до сих пор. Я хочу сказать вам, чтобы вы не думали, что вы
уже достигли совершенства, но я надеюсь, что вы постараетесь
достигнуть совершенства, по всем частям вашей многотрудной и
разнообразной службы, и в случае надобности, поддержите честь
русского флага, как это уже случалось несколько раз. Еще раз
благодарю вас, господа. Передайте мое спасибо офицерам и команде".
Четыре года спустя, при вторичном посещении броненосной эскадры на
Транзундском рейде, Государь выразил удовольствие свое в следующем
тосте: "Пью за процветание и благоденствие нашего флота и
благодарю за службу и труды, успех которых я видел с таким
удовольствием сегодня в Транзунде. За здоровье здесь собранных
представителей этого флота. Ура!"

Император
Александр всегда лично производил смотр судам, возвращавшимся из
заграничного плавания, и неоднократно посещал адмиралтейства и заводы
морского ведомства. Заботливая попечительность его распространялась
на морских офицеров не менее, чем на чинов сухопутных войск. В его
царствование денежное довольствие их увеличено более, чем в полтора
раза; эмеритальная касса, основанная на остаточную сумму от морского
бюджета, почти утроила размер пенсии лиц, служащих во флоте и вообще
в морском ведомстве. Особое внимание обращено на распространение
среди моряков общеобразовательных и специальных знаний, предпринято
издание сочинений и материалов по истории флота, а равно журнала
"Морской Сборник", в котором гласно и свободно обсуждались
все насущные, касающиеся флота, вопросы. Преобразованы все морские
учебные заведения. Морской корпус переименован в морское училище, а
училища штурманское, инженерное и артиллерийское слиты в одно,
названное техническим. Постановлено воспитанников морских учебных
заведений выпускать не прямо в офицеры, а в гардемарины и кондукторы,
с назначением на суда для действительной службы и с правом
производства в первый офицерский чин лишь по окончании двух кампаний.
Улучшено и положение матросов, срок службы коих сокращен с 25 до 10
лет, но из них только 7, 6, 5 и даже 3 года на действительной службе.
Упрощены одежда матросов, а также и офицерское обмундирование,
улучшена пища и казарменные помещения, введено обучение нижних чинов
грамоте; уничтожена должность денщиков; облегчено фронтовое ученье,
упрощен устав. Меры эти имели последствием значительное улучшение в
санитарном состоянии флота и уменьшение смертности. В 1856 году на
одну тысячу приходилось умерших 49 человек, в 1878 — только 11.
Наконец, во флоте, как и в армии, сначала значительно смягчены, а в
1863 году и вовсе отменены телесные наказания.

В
царствование Императора Александра II военное судостроение в России,
как и всюду, находилось в прямой зависимости от открытий и
усовершенствований в этой области, следовавших одно за другим, с
необычайной быстротой и в конце концов, совершенно видоизменивших
боевой состав и значение флота.

Когда
кончилась Крымская война, морские силы России находились в самом
плачевном состоянии. Черноморского флота не существовало, и мы даже
были лишены права восстановить его. Балтийский флот состоял, правда,
из двухсот с небольшим судов всех рангов, с 3373 пушками, но все суда
были парусные, за исключением лишь девяти пароходофрегатов. Флотилии
в морях Охотском, Белом и Каспийском насчитывали небольшое число
судов, лишенных всякого боевого значения.

Приступая
к постройке новых судов, морское ведомство решило сооружать их в
России, из русских материалов, при участии русских техников и
мастеров; заказы же за границей делать лишь в виде исключения,
единственно для того, чтобы суда, построенные на иностранных верфях,
могли служить образцами для русского судостроения. В первые семь лет,
следовавших за заключением парижского мира, сооружено для балтийского
флота 26 винтовых судов, из них только пять за границей. То были: 3
трехдечных корабля, 7 фрегатов, 6 корветов, 7 клиперов и 3 морские
канонерские лодки. Но в этот период времени дни деревянного флота уже
были сочтены. Первоклассные морские державы — Англия, Франция,
Северо-Американские Штаты — строили уже суда, покрытые железной
броней. Необходимость броненосного судостроения сознана у вас еще в
1858 году, но вследствие недостаточности средств, находившихся в
распоряжении морского ведомства, только три года спустя оказалось
возможным заказать в Англии первое русское броненосное судно, батарею
"Первенец". Вследствие возникших в 1863 году политических
несогласий с Великобританией по польскому вопросу и ожидаемого
разрыва с этой державой, названное судно было приведено в Кронштадт
недостроенным и окончено в России.

Опасность
разрыва с морскими державами вызвала ряд чрезвычайных мер для
приведения в оборонительное состояние Кронштадта и самого Петербурга.
Одни береговые укрепления признаны для того недостаточными, и
Высочайше повелено морскому ведомству употребить всю свою
деятельность на создание броненосного флота, имеющего специальным
назначением охрану доступов к Кронштадту и к самой столице. В течение
одного года построено на казенных и частных верфях 10 мониторов и
одна однобашенная лодка, снабженные вполне обученными командами,
обучение коих новым приемам обращения с броненосными судами
произведено даже ранее спуска последних на воду. Тогда же сооружены
еще две броненосные батареи и превращены в броненосцы два
недостроенные деревянные фрегата. Эти 16 судов и послужили началом
для русского броненосного флота в Балтийском море.

Переворот
в судостроении вызвал необходимость перестройки всех наших
адмиралтейств: в Кронштадте, в Петербурге и в Ижоре. Возведены новые
эллинги, склады, механические мастерские, выписаны из-за границы и
установлены многочисленные сложные механизмы с машинами; приняты меры
к приобретению русскими техниками новых для них сведений и опытности,
к обеспечению наших верфей и заводов запасами металлов; наконец,
вызвана к жизни частная деятельность и при поддержке морского
министерства, создались новые железоделательные, металлические и
судостроительные заводы. Перечисленные выше суда балтийского флота, а
также сооруженные с 1864 по 1867 год, две двухбашенные лодки
"Чародейка" и "Русалка", два двухбашенных фрегата
"Адмирал Спиридов" и "Адмирал Чичагов" и два
трехбашенных фрегата "Адмирал Грейг" и "Адмирал
Лазарев", а также первый наш мореходный броненосный железный
фрегат "Князь Пожарский", построены все на русских верфях,
из русского материала, русскими мастерами. Заказы за границей
прекращены совершенно, и распоряжения в этом смысле морского
министерства, имевшие последствием прекращение зависимости нашего
судостроения от иностранцев и доставление отечественной
промышленности нового обширного поля деятельности, не только были
вполне одобрены Государем, но и поставлены в пример прочим
ведомствам. 6-го октября 1866 года Высочайше повелено: "Прекратить
на будущее время правительственные заказы за границей, подобно тому,
как это уже приведено в исполнение по морскому ведомству, и затем все
заказы как военного министерства, так и министерства путей сообщения
и других ведомств, исполнять внутри государства, несмотря ни на какие
затруднения и неудобства, которые это могло бы представить на первых
порах".

К
концу 1869 года Россия имела уже в Балтийском море 23 броненосные
судна, с 61390 тонн водоизмещения, 7110 номинальных сил машин, 162
орудиями большого калибра. Но все эти суда, за исключением фрегата "
Князь Пожарский", предназначались лишь для охранения доступов к
Кронштадту и Петербургу, а потому имели малое углубление для плавания
по мелководьям. Особая комиссия, Высочайше образованная в 1870 году,
под председательством генерал-адъютанта Тотлебена, для выработки
подробного плана обороны Кронштадта при совокупном действии нашего
броненосного флота и неподвижных фортов и батарей, признала, что
имеющиеся броненосцы достаточны для этой цели и указала лишь на
необходимость сооружения, для пополнения обороны в самых мелководных
местах, некоторого числа мелкосидящих канонерских лодок, носящих по
одному нарезному орудию большого калибра. Таких лодок, в 30
номинальных сил, с одним 11-дюймовым нарезным орудием, построено к
концу царствования, пять.

Между
тем, на Западе, сооружались броненосцы уже не только для береговой
обороны, но и для дальнего плавания, и притом громадных, небывалых
дотоле размеров. Первым судном этого типа был у нас броненосный
корабль "Петр Великий", построенный в Петербурге и
спущенный на воду в 1876 году. Хотя это судно и имело специальным
назначением служить мореходным броненосцем, но, по неимению рангоута,
оно не могло удовлетворять условиям океанской крейсерской службы.
Таких крейсеров, покрытых броней, с 1870 по 1880 год построено три —
"Генерал-Адмирал", "Герцог Эдинбургский" и
"Минин", — а винтовых, неброненосных клиперов —
восемь. К ним присоединены в последние три года царствования еще
четыре клипера, купленные в Америке во время последней Восточной
войны. Тогда же построено по особому типу 100 миноносок. В заключение
следует упомянуть о двух крупных броненосных судах, названных по
имени изобретателя их, генерал-адъютанта Попова, "поповками"
и построенных в Николаеве для береговой обороны Черного моря, но
оказавшихся не удовлетворяющими своему назначению.

В
тесной связи с успехами судостроения находилось и снабжение
броненосных и винтовых судов новыми усовершенствованными орудиями,
калибр и вес которых постоянно увеличивались, по мере утолщения брони
на судах. К началу шестидесятых годов, большая часть старых орудий
заменена в русском флоте пушками 36- и 60-фунтового калибра. Но со
времени введения броненосных судов, в морской артиллерии совершился
обусловленный ими, коренной переворот. Калибр орудий и вес снарядов
росли с каждым новым усовершенствованием, и орудия, доходившие до
калибра в 16 дюймов и до 5000 пудов веса, стали приготовляться для
наших судов на основанном в 1864 году в Петербурге, под
покровительством и контролем морского ведомства, Обуховском
сталелитейном заводе. Для поддержания этого завода казна принесла
большие жертвы, ссудив ему, независимо от авансов на заказы, до 4½
миллионов рублей. Зато Обуховский завод, не только поставил все
орудия, необходимые для перевооружения флота, но с 1871 года сделался
постоянным поставщиком стальных орудий и военно-сухопутному
ведомству. Им же производились снаряды, пушечные станки, стволы для
винтовок, воздушные резервуары для мин, а также железнодорожные
принадлежности и коммерческая сталь. Последняя была употреблена на
котлы и корпуса строившихся в России судов. К концу царствования, все
боевые суда флота были снабжены нарезными стальными пушками, а в
портах начали образовываться запасы орудий. Общее число орудий во
флоте в 1880 году было в калибре от 4 до 12 дюймов: обуховских 498,
заказанных на заводе Круппа в Эссене 188, итого 686.

Широкое
развитие получило у нас минное дело. Уже в 1868 году отправляемый в
Тихий океан клипер "Гайдамак" был снабжен с боевой целью
минами на откидных шестах. В начале 1874 года заведование минной
частью выделено в самостоятельное управление, вверенное
контр-адмиралу Пилкину. Предполагалось образовать минный состав как
офицеров, так и нижних чинов, специально приготовленных к
сознательному действию минами и составить запас наиболее
усовершенствованных мин. В 1880 году числилось уже 70 минных офицеров
и 266 минеров, и сверх того обучалось в офицерских классах 30
офицеров и в школе 90 нижних чинов.

Коренному
преобразованию подверглось в двадцатипятилетие с 1855 по 1880 год и
самое морское министерство на следующих началах: рассредоточие
управления; самостоятельность местных властей, с расширением прав их
и усилением ответственности; наконец уменьшение числа служащих и
обеспечение их быта. Утверждая проект нового положения об управлении
морским ведомством, Император Александр поставил эти начала —
как сказано в собственноручной резолюции Его Величества — "в
пример всем г.г. министрам и главноуправляющим, надеясь и возлагая на
них попечение достигнуть того же и по вверенным им управлениям".
За упразднением в 1867 году двух департаментов, кораблестроительного
и комиссариатского, и за передачей дел их в порты, сокращение числа
служащих в морском ведомстве выразилось в следующих цифрах: в 1853
году числилось чиновников — в министерстве 391 и в портовых
управлениях 743, всего 1134; а в 1880 году — в министерстве
107, в портовых управлениях 428, всего 535, т. е. менее чем
наполовину.

Сверх
того, совершенно преобразована, на новых рациональных началах,
система смет, счетоводства и отчетности; введен строгий контроль в
портовых магазинах, адмиралтействах и заводах; пересмотрен морской
устав; изданы положения по части госпитальной, судебной, тюремной,
денежного и материального довольствия команд; наконец, в морском
ведомстве введено судоустройство и судопроизводство на началах
судебных уставов 1864 года.

Всеподданнейший
отчет по морскому ведомству, представленный Государю Императору в
двадцатипятилетнюю годовщину его царствования и обнимающий период
времени с 1855 по 1880 год, Великий Князь Константин Николаевич
заключил следующими словами: "В прошедшее двадцатипятилетие наш
военный флаг развевался в океанах и морях всех частей света и
появлялся повсюду, где только требовала наша политика; при натянутых
наших отношениях с западными державами в 1863 году, и с Англией в
1878 году, он не укрывался за крепостными твердынями, но выходил в
океан для крейсерства, хотя наше географическое положение, ставящее
этот выходь под контроль враждебных нам держав, и не позволяло дать
этому крейсерству всего возможного развития. Но естественный ход по
пути, которому мы следуем, ведет нас к тому, что теперь можно уже
предвидеть время, когда не порты замерзающего Финского залива, но
порты беспредельного Восточного океана будут служить опорным пунктом
для нашего флота: так окрепла связь с ними при помощи кругосветных
плаваний наших военных судов. Все судостроительные работы и
сооружения всех самых сложных механизмов исполняются у нас в России,
на наших заводах, и в этом отношении мы находимся совершенно в
независимости от чужеземных держав. Теперь уже невозможно повторение
того безысходного положения, в которое нас поставило в начале 1850-х
годов введение винтового двигателя, и никакое новое изобретение не
может нас застать врасплох. По морскому и техническому образованию
наш личный состав флота не уступает могущественнейшим флотам. Нет
таких неожиданных открытий и усовершенствований в других флотах,
которые не могли бы сделаться и не делались бы достоянием наших
верфей и адмиралтейств и не получили у нас осуществления. В нашем
флоте имеются суда, построенные у нас, которые могут состязаться с
сильнейшими судами соответствующих типов в заграничных флотах. Мы
имеем средства выполнить всякие новые требования морской науки и
практики, не так легко и быстро, как стоящие впереди нас в деле
заводской промышленности, Англия и Франция, но не менее того, мы не
будем вынуждены искать выхода из затруднения у иностранцев.
Доказательством тому служит последняя Восточная война. Мы имели для
нее в избытке всякого рода специалистов для морского дела, и как
скоро ход войны показал громадное значение, которое может иметь в ней
новое орудие разрушения — мины, и нам даны средства к
сооружению многочисленной флотилии миноносок, мы не затруднились
соорудить такую флотилию у себя дома в несколько месяцев. Наш
торговый паровой флот, благодаря правительственной поддержке, также
сделал шаги вперед. Наконец, что касается администрации в обширном
смысле этого слова, то морское министерство шло впереди других
ведомств в многочисленных и столь благодетельных реформах, которые
были совершены по этой части в первое двадцатипятилетие царствования
Вашего Императорского Величества. Все это дает мне смелость думать,
что флот 1880 года имеет более правильные основы, чем имел флот 1855
года, и что он представляет из себя живую силу, заключающую в себе
все данные для дальнейшего развития, хотя и требуется еще много
затрат, чтобы довести его до того положения, которое соответствует
достоинству России".

XVIII.
Финансы и
народное хозяйство
(1855—1881).

Преобразовательное
движение, обнимавшее, по воле императора Александра II, все стороны
государственной и общественной жизни России, нигде не проявилось
столь решительно и наглядно, как в переустройстве финансового
управления и в находящейся в прямой зависимости от него, области
народного хозяйства. Разумеется, и здесь не обошлось без неизбежных
во всяком новом деле увлечений, колебаний, не всегда удачных опытов
и, вообще, промахов, ошибок и недочетов. Но несмотря на это, во все
продолжение царствования, государство быстро и неуклонно шло вперед
по пути экономического развития. Коренные преобразования,
видоизменившие его внутренний строй, пробудили русское общество,
вызвали в нем самодеятельность и, при сильной правительственной
поддержке, промышленность и торговля страны в короткое время сделали
замечательные успехи. Покрытая густой сетью железных дорог, Россия
1881 года в экономическом отношении, явилась по сравнению с тем, чем
она была в 1855 году, совершенно неузнаваемой.

Между
тем, на первых порах в деле приведения в порядок государственных
финансов, Императору Александру пришлось бороться с трудностями,
долго казавшимися неодолимыми. Продолжавшаяся без малого три года
война с четырьмя европейскими державами, к тому же война неудачная,
опустошила казну, истощила все производительные силы России. Финансы
Империи находились в состоянии полного расстройства. Чрезвычайные
военные расходы, выразившиеся в громадной цифре дефицита за 1853,
1854, 1855 и 1856 годы, простиравшегося в общей сложности до
800000000 рублей, за отсутствием кредита на иностранных рынках,
пришлось покрывать исключительно из внутренних источников, каковыми
служили заимствования из вкладов государственных кредитных
установлений и усиленный выпуск кредитных билетов, которых выпущено с
1854 по 1857 год на сумму 560000000, и к 1-му января 1857 года
находилось в обращении 689279000 рублей. Фонды колебались; падал
вексельный курс. Но с заключением мира не прекратились издержки,
вызванные войной. Безвыходное положение государственной казны обличал
бюджет на 1857 год. Доходы были исчислены в нем в 258 миллионов
рублей, из которых, за вычетом 100 миллионов на уплату процентов по
займам, военное и морское ведомства требовали 117 миллионов, так что
на покрытие потребностей государства по всем прочим ведомствам
оставалось всего 41 миллион. Дефицит по смете исчислен был в 30
миллионов; на деле он оказался гораздо значительнее, и вследствие
недобора в доходах и сверхсметных расходов, достиг 74 миллионов.

Такое
плачевное состояние казны естественно озабочивало Государя.
Ознакомясь с росписью 1857 года, представленной министром финансов
Броком, он повелел членам, заседавшего под председательством Великого
Князя Константина Николаевича, высшего финансового Комитета изложить
мнение свое о том, "какие меры могли бы поставить
государственные доходы и расходы в надлежащую соразмерность и вообще
вывести Россию из нынешнего затруднительного финансового положения?"
Ответ Комитета был, что устранение дефицита составляет
неотлагательный, жизненный вопрос для государства, но что оно
невозможно без значительного уменьшения издержек, а потому,
довольствуясь распоряжением генерал-адмирала о сокращении сметы
морского ведомства на 5 миллионов рублей, Комитет полагал поручить
особой комиссии рассмотреть, совокупно с военным министром, смету
военного ведомства с тем, чтобы определить положительно, в какой мере
и какими способами можно ввести расходы оного в норму 1847 года.

Такая
комиссия из трех членов — генерал-адъютантов князя Меншикова,
князя Горчакова и государственного контролера Анненкова — была
Высочайше учреждена 9-го апреля 1857 года. Ей не удалось убедить
военного министра сократить расходы своего ведомства до суммы,
определенной сметой 1847 года, и пришлось удовольствоваться
предложенными им сокращениями, не превышавшими 10 миллионов, но в
действительности оказавшимися призрачными. За то для других ведомств
она предложила определить, как высший предел расходов, нормальные
сметы, на основании десятилетней сложности или последней сметы, но с
убавлением от 2 до 3%. Такая нормальная ведомость для всех
министерств и управлений была составлена и поднесена на Высочайшее
утверждение 31-го мая. Прочие предложения комиссии Государь также
одобрил и указом от 1-го июня вменил в обязанность всем министрам и
главноуправляющим отдельными частями: "не вводить в свои сметы
никаких издержек, не указываемых совершенной необходимостью, и вообще
ограничиваться расходами, лишь неизбежными и неотложными, решительно
не допускать расходов сверхсметных и превышения против Высочайше
утвержденных смет, под каким бы предлогом ни было; решительно
отменить разрешение расходов отдельно от смет, займами из кредитных
установлений, и затем все вообще расходы каждого ведомства вносить на
будущее время в сметы по принадлежности". Указ ставил сверх того
на вид министрам и главноуправляющим, что сокращения расходов должно
стараться достигнуть и посредством отмены многих форм, а в
особенности упрощением порядка действий разных управлений, что дало
бы возможность уменьшить их штаты.

Комитет
финансов занялся также изысканием способов к уменьшению расходов
самого финансового ведомства и в этих видах предложил министру
финансов понизить проценты по долгам казначейства банковым
установлениям. Мера эта была приведена в исполнение. Означенные займы
переложены на 56 лет с понижением платежа процентов до 4% и погашения
до 1/2%. Такой же размер процентов и погашения определен и для
будущих заимствований. Но одновременно понижены были с 4 на 3
проценты, платимые кредитными установлениями по частным вкладам, коих
к 1-му июля 1857 года состояло в них на 140 миллионов рублей; на
вклады же казенных учреждений проценты понижены даже на половину
частных вкладов, а именно с 4 на 1½%. Последствием этого
распоряжения было быстрое уменьшение частных вкладов. Уже к 1-му
января 1858 года наличность их в сохранных казнах и банках
уменьшилась до 95 миллионов. В течение же следующих месяцев, обратное
востребование вкладов приняло такие размеры, что грозило
государственному кредиту серьезной опасностью. Для предупреждения ее,
выпущены были 4%-ные непрерывно-доходные билеты, в которые
обязательно переведены сословные и общественные вклады, и 5%-ные
банковые билеты для обмена на них билетов вкладных. Тогда же
приостановлена выдача ссуд из заемного банка, сохранных казен и
приказов общественного призрения под залог и перезалог недвижимостей,
но понижение процентов по оставшимся частным вкладам до востребования
продолжалось. Они понижены с 3% на 2½% в год и объявлено, что
с 1860 года платеж будет производиться только в размере 2% и то без
начисления сложных процентов, а в 1860 году вовсе прекращен прием
вкладов во всех государственных кредитных установлениях.

Все
эти распоряжения не только не поправили наших финансов, но еще
ухудшили их положение, вызвав усиленный отлив звонкой монеты за
границу. Роспись 1858 года заключилась дефицитом в 14 миллионов.
Сокращения смет по разным ведомствам оказались самыми
незначительными. За сбережение ресурсов министр финансов, в отчетах
своих, выдавал расходы, оставшиеся неисполненными. 23-го апреля 1858
года, Государь принял отставку Брока и министром финансов назначил А.
М. Княжевича. Ясно было, что корень зла заключается в несовершенстве
нашей финансовой системы, а исправление ее возможно лишь под условием
органических изменений, как в управлении финансами, так и в
отчетности их и контроле.

Сознавая
эту истину, государственный контролер еще в 1856 году командировал за
границу трудолюбивого и даровитого чиновника своего ведомства В. А.
Татаринова, поручив ему изучить положение финансовой и отчетной части
в главнейших государствах западной Европы. По возвращении в Россию,
Татаринов представил обширный доклад, в котором, обозрев действующие
в иностранных государствах постановления, изложил и соображения свои
о применении в России основных начал, на которых покоится в них
государственная отчетность. Начала эти были следующие: 1) для всех
управлений, однообразное и рациональное составление, исполнение и
заключение смет; 2) единство кассы; 3) контроль предварительный; 4)
ревизия государственных оборотов в учреждении независимом, по
подлинным документам, и соединение в этом учреждении поверки
исполнителей и распорядителей.

Ознакомясь
с запиской Татаринова, представленной Его Величеству при докладе
государственного контролера, Государь надписал на ней: "По
важности сего дела желаю, чтобы оно было прочитано в Совете
министров. Я, со своей стороны, совершенно разделяю ваши взгляды и
желал бы, чтоб и прочие министры убедились в необходимости приступить
к радикальному улучшению как нашего счетоводства, так и вообще
финансовой системы нашей". Совет министров собрался под личным
председательством Императора 5-го ноября 1858 года, и результатом
этого совещания было Высочайшее повеление об образовании, "для
рассмотрения и обсуждения пользы и необходимости принятия коренных
начал, кои должны служить основанием для установления правильного
движения капиталов в рациональной отчетности и ревизии", особой
высшей комиссии, из председателей департаментов экономии и законов
Государственного Совета, члена Государственного Совета князя
Гагарина, государственного контролера и министра финансов, под
председательством первого из них, графа Гурьева, и с назначением
производителем дел комиссии Татаринова. По обсуждении коренных начал
и соображении их с отзывами и мнениями министров, а также с
определением порядка разработки их в имеющей учредиться комиссии для
применения их к делу, высшая комиссия должна была представить
окончательное свое заключение на Высочайшее утверждение.

В
заключительном своем докладе от 13-го февраля 1859 года,
председательствуемая графом Гурьевым комиссия выработанные
Татариновым коренные начала преобразования государственной отчетности
единогласно признала не только полезными, но и необходимыми, и
формулировала их в следующих одиннадцати пунктах: 1) составление смет
по системе, однообразной для всех управлений; 2) тщательное отделение
в смете расходов по взиманию доходов от общих расходов государства;
3) классификация расходов временных; 4) единовременность рассмотрения
и утверждения смет, с рассмотрением последнего отчета по государству;
5) обращение сметных сбережений на недостатки по одним лишь
второстепенным подразделениям смет, с сохранением неизменяемой нормы
всех главных подразделений; 6) заключение смет в определенный срок,
после которого все кредиты должны быть уничтожены; 7) установление
единства кассы, т.е. сосредоточение всех денежных средств государства
в руках одного лишь министра финансов; 8) установление для
производства ревизии одной ревизионной инстанции —
государственного контроля, который бы поверял, по подлинным актам и
документам, как действия исполнителей, так и действия распорядителей;
9) введение в ревизию государственного контроля потребностей
государственных и частью установление ревизии предварительной; 10) по
ревизии последующей, установление периодической присылки
государственному контролю документов и счетов с предоставлением ему
права производства местной ревизии, и 11) составление общего, по
государственным оборотам, отчета самим государственным контролем, с
установлением движения счетов и ревизии таким образом, чтобы отчет
сей был представлен на Высочайшее усмотрение не позже конца года,
следующего за отчетным, и таким образом, мог быть принимаем в
соображение при рассмотрении смет на следующий год. Комиссия
обсуждала также вопрос об изъятии из ревизии государственного
контроля некоторых статей, а именно: сметы министерства
Императорского Двора, сумм, назначаемых по другим ведомствам на
известное Его Императорскому Величеству употребление капиталов,
принадлежащих дворянским, городским и мирским обществам, а также
благотворительным учреждениям. Она установила, наконец, программу
занятий специальной комиссии, долженствовавшей развить и выработать
окончательно приложение к делу и порядок введения коренных начал в
подробностях.

По
утверждении Государем заключений высшей комиссии, учреждена была при
государственном контроле специальная комиссия из представителей
разных ведомств, под председательством возведенного в звание
статс-секретаря Татаринова. Первым трудом ее были: правила о
составлении, утверждении и исполнении государственной росписи и
финансовых смет министерств и главных управлений. Главная цель
преобразования — ограничить произвол отдельных управлений и
ведомств, подчинить хозяйственные их расчеты общим финансовым
соображениям государства и последние сосредоточить в руках министра
финансов. Новые правила установляли: сумма, ассигнуемая на известный
предмет, не может быть переносима на другие предметы, хотя бы в ней и
оказался остаток; замена недостатков сбережениями допускается только
по второстепенным подразделениям смет, а главные статьи, в течение
всего сметного периода, остаются неизменяемыми нормами
государственного кредита для каждого ведомства; кредит уничтожается
немедленно по окончании сметного срока и требует ежегодного
возобновления; министерства и главные управления лишены
неограниченного права на испрошение у Верховной власти сумм помимо
министерства финансов и ограничены в своих расходах определенным раз
в год кредитом; дополнительные кредиты разрешаются только в
экстренных случаях, но испрашиваются тем же порядком, как и
назначения сметные, то есть не иначе как по предварительном сношении
с министром финансов, который, проверив приведенные в подкрепление
требований законоположения и данные, уведомляет подлежащего министра
или главноуправляющего, может ли государственное казначейство принять
на себя вновь испрашиваемый расход и из каких именно сумм его
предполагается покрыть; частные сметы министерств и главных
управлений стекаются сперва к министру финансов, который поверяет их,
составляет из них общую государственную роспись, и представляет ее в
Государственный Совет со своими замечаниями и заключениями;
одновременно с ним и государственный контролер тоже рассматривает все
сметы, тоже поверяет их против существующих законоположений и тоже
представляете в Государственный Совет со своими замечаниями и
заключениями. Но прежде рассмотрения всех этих замечаний и самых смет
в общем собрании Государственного Совета, они поступают
предварительно в департамент государственной экономии, который
рассматривает их при содействии тех министров, по сметам коих
последовали замечания, или при содействии комитета финансов, если
возникнут вопросы, до государственного кредита относящиеся, и притом
рассматривается роспись в общих видах государственного хозяйства,
обсуждается степень пользы и своевременности государственных
расходов, в связи с имеющимися для их удовлетворения средствами.
Только по исполнении всех этих формальностей государственная роспись
поступает в общее собрание Государственного Совета и затем
представляется на Высочайшее утверждение.

Правила
эти, по рассмотрении в Государственном Совете, утверждены Государем
22-го мая 1862 года.

Год
спустя та же комиссия составила в главных чертах правила о порядке
поступления государственных доходов и производства государственных
расходов, вводившие так называемое единство кассы. В силу этого
узаконения, кассы министерства финансов, т.е. казначейства главное,
губернские и уездные, стали общими приходо-расходчиками всех казенных
управлений данной местности и удовлетворяли все потребности разных
ведомств по их требованиям из кредитов, предварительно открытых на
эти кассы.

Кассовые
правила и правила счетоводства для распорядительных управлений,
Высочайше утверждены в июне 1863 года и введены в действие
повсеместно с 1-го января 1866 года. Наконец комиссией при
государственном контроле преобразовано и самое это учреждение на
следующих основаниях. Отчетность всех касс вместе с ассигновками
распорядителей и оправдывающими их документами поступает ежемесячно
на ревизию в учреждения государственного контроля, образованные
временно по указу 21-го декабря 1864 года, и открытые с 1865 года в
12-ти губерниях, а с 1866 года и во всей Империи. Учреждения эти,
названные контрольными палатами, по составу своему, не причислены к
общим губернским учреждениям и состоят в исключительном ведении
государственного контролера. Они производят самостоятельную ревизию
местных по губернии оборотов капиталов и обязаны наблюдать за
правильностью движения и сохранностью денежных и материальных
капиталов и составлять особые соображения о выгодности хозяйственных
операций, независимо от законности их производства. Кроме того,
контрольные палаты обязаны производить внезапные освидетельствования
местных касс при депутате от подлежащего ведомства. Все учреждения
государственного контроля по делам ревизии имеют характер
коллегиальный.

Вскоре,
во главе преобразованного контрольного ведомства, был поставлен
статс-секретарь Татаринов, сохранивший звание государственного
контролера до самой смерти, последовавшей в 1871 году. Преемниками
его в этой должности были последовательно до конца царствования, А.
А. Абаза, С. А. Грейг и Д. М. Сольский.

Три
с половиной года, проведенные A. M. Княжевичем во главе министерства
финансов, с апреля 1858 по декабрь 1861 года, были переходным
временем от старых порядков к новым. Первой заботой нового министра
было, сколько возможно, уравновесить доходы государства с расходами,
и роспись 1859 года заключена с дефицитом только в пять миллионов
рублей. Но в следующем году дефицит снова возрос до 24 миллионов. В
виду этого, комитет финансов счел своей "священной обязанностью"
повергнуть на Высочайшее благоусмотрение и подкрепить своим
верноподданническим ходатайством представление министра финансов "об
ограничении расходов 1860 года суммой исчисленных на этот год доходов
и о принятии тех мер сокращения расходов, которые окажутся
необходимыми для введения цифры расходов в пределы доходов".
Комитет имел при этом в виду преимущественно военное министерство, не
только не сократившее своих расходов, но потребовавшее прибавку в 16
миллионов рублей. Государь на докладе комитета положил такую
резолюцию: "На счет сокращения сметы военного министерства будет
сделано все, что возможно без совершенного расстройства всего нашего
военного устройства". Но возможным оказалось весьма немногое.
Военный министр согласился на уменьшение своей сметы лишь в размере
1879000 рублей.

Тогда
комитет финансов повергнул на Высочайшее воззрение следующие меры: 1)
разрешить, не стесняясь действующими положениями, представить
неотлагательно Государю Императору соображения относительно коренных
изменений, могущих привести расход военного министерства в меру,
соответствующую текущим финансовым силам государственного
казначейства; 2) предоставить министру финансов войти в сношение с
военным и морским министерствами об определительном назначении на
будущее время суммы авансов и срока для отпуска таковых; 3) вменить в
обязанность министрам и главноуправляющим отдельными частями: а)
соображения их о назначении новой для каждого ведомства, нормальной
цифры, со всевозможным уменьшением таковой, сообщить министерству
финансов к 1-му июля 1860 года для представлений о том, с его
заключением, комитету финансов; б) могущие быть по министерствам и
отдельным управлениям остатки от сумм, назначенных по сметам,
представлять обратно в государственное казначейство; в) заказы и
покупки за границей машин, пароходов и проч., для уменьшения
усилившихся отпусков из Империи звонкой монеты, прекратить,
ограничиваясь преимущественно теми лишь предметами, которых без того
нельзя получить у нас в требуемом количестве, не увлекаясь одной
только дешевизной приобретения против цен, существующих в России; г)
решительно не допускать сверхсметных расходов; в случае же крайней и
безотложной надобности в каких-либо новых расходах, на отпуск их
испрашивать Высочайшее разрешение, по предварительном сношении и
соглашении с министром финансов, и д) на меры, влекущие за собой
увеличение расходов, испрашивать также Высочайшее разрешение не
иначе, как по предварительном сношении с министром финансов. Государь
согласился с предположениями комитета и в этом смысле составлен
Высочайший указ, объявленный всем министрам и главноуправляющим
отдельными частями.

Независимо
от сего, по Высочайшему повелению, в 1860 году из разных ведомств
передано в безусловное распоряжение государственного казначейства, на
погашение внутренних наших займов, принадлежавших этим ведомствам,
различных капиталов на сумму 29642000 рублей. Но и этих средств не
хватило на покрытие текущих расходов. Пришлось снова прибегнуть к
выпуску кредитных билетов, прекращенному Высочайшим повелением,
состоявшимся в 1856 году. К 1-му января 1859 года их находилось в
обращении на 644600000 рублей; с этого дня и по 1-е января 1862 года
количество их возросло снова до 713½ миллиона.

Посреди
всех этих затруднений, министерство финансов приступило к
органическим преобразованиям отдельных отраслей финансового
управления. Предположен был пересмотр всей существовавшей системы
податей и налогов, и с этой целью 10-го июля 1859 года образована
особая комиссия со следующей широкой программой: 1) облегчить
податные сословия посредством более правильного распределения налогов
и устранить все стеснения, коими по необходимости сопровождалось
взимание окладов при подушной системе; 2) устранить представляемые
подушной системой препятствия к преобразованиям, согласно видам
правительства, народных переписей и паспортной системы; 3) положить
твердое начало к переходу, от кругового ручательства за исправное
поступление налогов, к личной ответственности; 4) предупредить
уменьшение в государственных доходах от перехода
крестьян-собственников в сословия, не платящие податей, и 5)
противодействовать, без всяких стеснительных мер, излишнему дроблению
крестьянских дворов.

Общая
комиссия по пересмотру системы податей и налогов хотя и существовала
до конца царствования, но не разрешила, во всей совокупности,
возложенной на нее задачи. Плодом ее занятий было в 1863 году
положение о замене подушной подати с мещан налогом на ее движимые в
городах имущества и новый устав о пошлинах за право торговли и
промыслов; в 1868 году — устав о гербовом сборе, а в 1870 году
— проект закона о переложении подушной подати на дворы и землю,
находящуюся во владении податных сословий. Как этот проект, так и
многие другие предположения комиссии, наполняющие сорок объемистых
томов трудов ее, остались без осуществления.

Плодотворнее
были занятия частных комиссий по преобразованию двух отраслей
финансового управления первостепенной государственной важности.
Первая работала над переустройством системы государственных кредитных
установлений, вторая — над заменой акцизом питейного откупа.

Указом
31-го мая 1860 года учрежден Государственный Банк, в состав которого
включена и экспедиция заготовления государственных бумаг. Назначение
его — оживление торговых оборотов и упрочение денежной
кредитной системы. Основной капитал был определен в 15 миллионов
рублей, а резервный — в 1 миллион. В Государственный Банк
переданы все вклады из упраздненных прежних кредитных установлений,
как-то: банков заемного и коммерческого, сохранных казен и приказов
общественного призрения. Вклады, вверяемые Государственному Банку, не
подлежали ни описи, ни отчуждению, по каким бы то ни было взысканиям.
Государственное казначейство обеспечивало банку всеми средствами, в
распоряжении правительства находящимися, выполнение платежей по
билетам на вклады, внесенные в бывшие кредитные установления, по
государственным 5% банковым билетам, так, чтобы платежи эти ни в
каком случае не обращались ни на капиталы, доверенные банку частными
лицами, ни на собственные его капиталы. Крайний срок выдаваемых
банком коммерческих ссуд ограничен девятью месяцами.

26-го
октября 1860 года Высочайше утверждено мнение Государственного
Совета, о прекращении отдачи на откуп питейного сбора и об объявлении
оптовой и раздробительной продажи вина — вольным промыслом. Со
спирта, вина и других крепких напитков установлялся акциз, для сбора
которого учреждалось особое акцизное управление, независимо от
казенных палат, обязанных только контролировать его денежную
отчетность. Положения о питейном сборе и о новом акцизном управлении
изданы в следующем 1861 году, а введены в действие во всей Империи с
1-го января 1863 года. Акцизный сбор, давно уже производившийся с
сахара, распространен на соль, после состоявшейся в 1863 году отмены
казенной соляной монополии, а также на табачное производство.

В
самом начале 1862 года министром финансов назначен статс-секретарь М.
X. Рейтерн, занимавший эту должность целые пятнадцать лет.

Положение
нового министра было нелегкое. Состояние финансов все еще
представлялось крайне печальным. Старые учреждения были упразднены,
новые не вошли еще в жизнь и не могли дать ожидаемых результатов.
Внутренние производительные силы государства, истощенные войной, не
успели оправиться, окрепнуть, когда наступил кризис, вызванный
изменением земельных отношений освобожденных от крепостной
зависимости крестьян к землевладельцам. Внешний кредит был
поколеблен. Роспись 1862 года заключалась дефицитом почти в 10
миллионов, но в близком будущем нельзя было не предвидеть неизбежного
усиления расходов. Потребности государства продолжали расти. Каждая
из новых реформ сопряжена была с значительными затратами.
Нарождавшийся польский мятеж и внешние политические усложнения
вызывали сверх того усиленные вооружения, также требовавшие больших
издержек.

Рейтерн
начал с меры, произведшей крутой переворот в наших финансах. Он
сорвал с них покров тайны, прикрывавший их испокон века от глаз
непосвященных, и по его представлению, состоялось Высочайшее
повеление об обнародовании во всеобщее сведение государственной
росписи доходов и расходов на 1862 год. С тех пор наш бюджет
обнародуется ежегодно, а с 1866 года появляются в печати и отчеты
государственного контролера об исполнении росписи.

Другая
мера, принятая вскоре по вступлении Рейтерна в управление финансовым
ведомством, оказалась менее целесообразной. То была предпринятая 1-го
мая 1862 года, с целью восстановления ценности кредитного рубля,
операция размена кредитных билетов на золотую монету Государственным
Банком, по заранее определенным ценам. Она завершилась полной
неудачей и должна была быть прекращена в августе 1863 года,
вследствие усиленного отлива золота, поглотив значительную часть
внешнего металлического займа в 15 миллионов фунтов стерлингов,
заключенного в 1862 году в Лондоне, остатки коего пошли на покрытие
вооружений.

Печальный
исход разменной операции и усиление расходов по военно-сухопутному и
морскому ведомствам ухудшили положение государственного казначейства.
Несмотря на введение новых налогов, на увеличение гербового сбора и
поземельной подати, несмотря на ряд займов, заключенных внутри и вне
России, на самых тяжких условиях, — в особенности два
лотерейные займа 1864 и 1866 годов, в 100 миллионов рублей кредитных
каждый — крупный дефицит стал постоянным явлением,
повторявшимся из года в год. Он составлял 15700000 рублей в 1863
году, 47605000 — в 1864, 22398000 — в 1865 и 21500000 —
в 1866. Но цифры эти были только номинальными, в действительности они
были гораздо выше. Так, например, в 1866 году расход превышал доход
на целые 60 миллионов.

Наступивший
осенью этого года финансовый кризис, выразившийся в общем упадке
фондов и падении стоимости кредитного рубля до 68 металлических
копеек, требовал принятия спешных и энергичных, чрезвычайных мер.

В
доверительном докладе, министр финансов откровенно изложил Государю
печальное состояние финансов Империи и те бедственные последствия, к
которым оно неизбежно приведет, если зло не будет излечено в самом
корне. 6-го октября 1866 года состоялось, под председательством
самого Императора, заседание Совета министров, которые все были
приглашены во что бы ни стало, сократить, елико возможно, расходы по
своим ведомствам. В заседании этом выработаны были и главнейшие
основания финансовой политики последующих лет, а именно решено:
приостановить дальнейшие расходы на вооружение и вообще
непроизводительные издержки, сократить до последней возможности
сверхсметные ассигнования и принять решительные меры к увеличению
сети железных дорог.

Последнее
решение знаменовало намерение правительства искать средств для
улучшения финансового положения в развитии производительных сил
страны. Результаты его оказались самими благотворными.

Для
удовлетворения текущих потребностей Государственного Банка ему снова
разрешен выпуск кредитных билетов, но, вместе с тем, предоставлено и
право покупать золото по вольной цене, что вскоре привело к
увеличению разменного металлического фонда до 231 миллиона рублей.
Умножено число отделений и контор Государственного Банка в провинции,
и на основании положений, изданных в 1862 году, разрешено учреждение
многочисленных городских и общественных, а также и частных
коммерческих и земельных банков. Меры эти повели к оживлению
торговли, но главной причиной поворота к лучшему было деятельное
содействие правительства постройке многочисленных линий железных
дорог частными обществами, при поддержке министерства финансов,
независимо от правительственной гарантии, взявшего на себя
посредничество между этими обществами и капиталистами на иностранных
рынках. Дороги строились на облигационный капитал, доставляемый
особым железнодорожным фондом и покрываемый специальными
железнодорожными займами, производимыми за границей за счет
министерства финансов. Займы эти снова подняли наш государственный
кредит, ибо заключались на весьма выгодных условиях и постоянно
пользовались выгодным курсом на европейских биржах. В период времени
с 1866 по 1876 год на постройку железных дорог затрачено полтора
миллиарда рублей. Конечно, выбор намеченных линий представлялся в
известной степени спорным, конечно, часть постройки обошлась дорого,
но в конце концов, положено начало обширной железной сети и Черное
море и Волга связаны стальными путями с Балтийским морем. Не будучи
сторонником казенного хозяйства, М. X. Рейтерн не только поощрял
постройку железных дорог частными обществами, но передал им на более
или менее выгодных условиях и главные линии казенных дорог, в том
числе Одесскую, Киево-Брестскую, Московско-Курскую и даже
Николаевскую дорогу.

В
упомянутое десятилетие министр финансов уже не прибегал к займам для
покрытия дефицита, который, постепенно уменьшаясь, совершенно исчез
из бюджета в 1871 году, когда исполнение государственной росписи
впервые, с начала царствования, представило избыток доходов над
расходами в 8½ млн. рублей. В последующие два года, вследствие
неурожая и усиленных военных расходов, вызванных снаряжением
экспедиции в Хиву и введением всесословной воинской повинности,
дефицит хотя снова и возвращается, но уже выражается незначительными
цифрами: в 1872 году — 200000 рублей, в 1873-м — 1198000
рублей. За то в 1874 году избыток доходов над расходами достиг
14416000 рублей, а в 1875-м — 33271631 рублей. К 1-му января
1876 года государственное казначейство имело, по словам отчета
контроля, совершенно свободных остатков, образовавшихся от избытка
доходов, с лишком 40 миллионов рублей.

Уже
экономический кризис, проявившийся по всей Европе в течение 1876 года
и не замедливший отразиться на России, поколебал равновесие, с таким
трудом восстановленное в нашем бюджете. Окончательный удар нанесли
ему вооружения, вызванные решимостью русского правительства вести
войну с Турцией. Роспись 1876 года была еще исчислена с излишком
доходов над расходами в 86000 рублей. Исполнение ее заключилось
огромным дефицитом в 86 миллионов.

Вопрос
о том, быть миру или войне, решался в Ливадии, где осенью 1876 года
имел пребывание император Александр, вызвавший туда на совещание, в
числе прочих министров, и министра финансов. Статс-секретарь Рейтерн
без обиняков объявил Государю, что для ведения войны Россия не имеет
средств. Он отрицал возможность заключения внешнего займа, ввиду
опасливого настроения европейских денежных рынков, испуганных нашими
вооружениями, присовокупив, что одни слухи о войне причинили уже
русской казне значительные потери, вследствие падения фондов и
понижения вексельного курса, с трудом поддерживаемого министерством
финансов, ценой больших жертв. В записке, представленной Государю,
министр с благородной откровенностью изложил взгляд свой на
экономическое состояние Империи. Благодаря новым кредитным
установлениям — рассуждал он — и общедоступности кредита,
вся поземельная собственность в России преобразовалась в подвижные
ценности, не успевшие еще приобрести той упругости и обеспеченности,
которой подобные бумаги пользуются в Западной Европе. Каков бы ни был
исход войны, она несомненно понизит их стоимость и разорит не только
их владельцев, но и банки, и таким образом, подточит в корне
источники, необходимые для оживления сельского хозяйства, торговли и
промышленности. Громадные капиталы, занятые Россией за границей в
металлической валюте, употреблены для постройки обширной сети
железных дорог, и возмещение занятых капиталов, а также исправная
уплата по ним процентов, могут производиться лишь под условием
продолжительного мира. Объявляя же войну, Россия тем самым поставит
себя в необходимость заключать внешние займы на условиях крайне
тяжелых, не только для покрытия военных расходов, но и для уплаты
процентов и погашения по своим долгам, то есть на долгие годы удручит
свои финансы тяжким и совершенно непроизводительным бременем.
Вследствие войны, Россия сразу потеряет все результаты, достигнутые
ею, благодаря благодетельным реформам, введенным в последние 20 лет,
и ей потребуется еще 20 лет, чтобы вернуться только к экономическому
положению 1876 года, тем более, что успешное окончание войны с
Турцией еще не обеспечит заключения мира и может вызвать новую,
общеевропейскую войну. Министр финансов заключил свой доклад
выражением убеждения, что обычные последствия войны — всеобщее
обеднение, застой в промышленности и в торговле, послужат лишь
удобной почвой для социально-революционной пропаганды, и без того
получившей у нас широкое развитие, и набросят мрачную тень на конец
столь блестяще начатого царствования.

Но
война была решена. Государь не принял отставки Рейтерна и убедил его
остаться на своем трудном посту, по крайней мере, до ее окончания.
Тогда министр финансов усердно занялся приисканием средств для
покрытия вызванных войной громадных чрезвычайных расходов. Имея в
виду затруднительность внешних займов, а также, что всякие новые
налоги могут дать увеличение доходов лишь в более или менее
отдаленном будущем, статс-секретарь Рейтерн заявил комитету финансов,
что полагает возможным вести войну не иначе, как посредством
массового выпуска кредитных билетов. Соглашаясь с мнением его,
комитет единогласно выразил убеждение, что от новых выпусков
кредитных билетов должно ожидать последствий еще более тяжких, чем от
чрезмерного их умножения во время крымской войны, как потому, что в
1853 году наше денежное обращение не было поколеблено, как в 1877
году, так и вследствие того, что платежи кредитными билетами
производились тогда преимущественно внутри государства.

В
1877 году выпущено кредитных билетов до 300 миллионов рублей; в 1878
году количество их возросло еще на 200 миллионов. Но сумм этих не
могло хватить на покрытие, как военных издержек, так и дефицита, по
обыкновенному бюджету 1878 года, исчисленному в 36213000 рублей.
Пришлось прибегнуть и к другим источникам для пополнения
государственной казны. Выпущено на 100 миллионов рублей банковых
билетов; заключен внешний заем на сумму 307500000 германских марок;
краткосрочных обязательств государственного казначейства выпущено на
236 миллионов рублей; наконец, заключено три внутренних займа,
названных восточными: первый на 200 миллионов, второй на 300
миллионов и третий также на 300 миллионов рублей кредитных. Как ни
велики были доставленные этими операциями средства, они не
удовлетворили потребностей государственного казначейства в звонкой
монете, а потому Высочайше повелено с 1-го января 1877 года все
таможенные пошлины взимать в золотой валюте. Мера эта была
предположена еще в конце шестидесятых годов, по обсуждении в
юридическом и экономическом отношениях податной комиссией, ею не
одобрена и оставлена без последствий. Применение ее при самом начале
Восточной войны равнялось возвышению нашего таможенного тарифа на
33%.

При
помощи всех этих чрезвычайных ресурсов покрыты расходы по ведению
войны, не вошедшие в бюджет и простиравшиеся: в 1876 году — до
51 миллиона, в 1877 — до 429 миллионов, в 1878 — до 408
миллионов, в 1879 — до 132 миллионов, а в 1880 году до 55
миллионов, всего же свыше одного миллиарда рублей, и даже
государственная роспись на 1878 год заключилась остатком в 25
миллионов рублей.

Ликвидация
этих счетов выпала на долю С. A. Грейга, заменившего М. Х. Рейтерна в
должности министра финансов 7-го июля 1878 года. Задача тяжелая, если
принять во внимание, что одни только уплата процентов и погашение по
займам, заключенным для покрытия военных издержек, увеличивали
ежегодные расходы на сумму до 42 миллионов рублей. Сверх того,
предстояли немалые затраты по реорганизации армии и пополнению
запасов, да и нужно было озаботиться изъятием из обращения хотя части
кредитных билетов, выпущенных во время войны, и которых к концу 1878
года находилось в обращении более, чем на миллиард. Наконец, железные
дороги требовали значительных сумм для приплаты по гарантиям и для
приведения в порядок подвижного состава, расстроенного движением
войск и военных грузов. Нелегко было при всеобщем истощении
установить новые налоги для покрытия всех этих потребностей, и потому
министр финансов решился энергически настаивать на необходимости
добыть нужные средства путем сокращения издержек. "Уменьшение
расходов, — писал Грейг в доверительном докладе Государю, —
по силе вещей, ускользает из рук министра финансов. В отношении новых
расходов министр финансов имеет еще голос; согласие его испрашивается
по вновь возникающим предположениям и против таких, которые не
выдвигаются настоятельной потребностью, он имеет возможность
бороться, — не всегда, впрочем, успешно. В отношении же
расходов существующих, составляющих столь значительную долю сметных
исчислений, министр финансов совершенно бессилен. Министерство,
правда, рассматривает сметы отдельных управлений и представляет по
ним свои заключения Государственному Совету, но замечания эти
касаются преимущественно небольших сравнительно сумм и исчислений,
так как большинство расходов основано на штатах и постановлениях, до
которых министерство не может касаться. В таком же положении к сметам
поставлен и государственный контроль. Даже департамент
государственной экономии, на рассмотрение которого поступают все
сметы министерств и главных управлений и который подвергает их
подробному обсуждению, в связи с замечаниями министерства финансов и
государственного контроля, находится, в этом отношении, в положении
не более выгодном. Останавливаясь перед штатными и другими им
подобными постоянными расходами, департамент может производить
сокращения, или поверкой исчислений на расходы хозяйственные, или же
уменьшением расходов временных и единовременных, штатами и
постановлениями не определенных. Но в числе этих последних,
обнимающих, впрочем, по сумме незначительную, говоря сравнительно,
долю государственного бюджета, заключаются расходы на различные
улучшения и усовершенствования, так что департамент, для достижения
равновесия в росписи, вынужден обращать внимание свое на сокращение
расходов полезных и оставлять в росписи расходы, польза которых для
него сомнительна. С течением времени возникают новые потребности,
удовлетворение которых требует новых расходов и расходы эти
ассигнуются из года в год, увеличивая расходный итог государственной
росписи. Рядом с сим, многие из потребностей прежнего времени теряют
значение при постоянном течении государственной и народной жизни; они
остаются однако же по прежнему бременем казны, или потому, что с
удержанием их в сметах связаны личные интересы, или потому, что
принятие инициативы в подобного рода сокращениях не представляет
отдельным начальникам, занятым текущими делами и улучшениями во
вверенных им частях, особенно заманчивых побуждений. Таким образом,
предметы этих расходов продолжают существовать среди новых учреждений
обветшалыми памятниками прежних порядков, или не вполне удавшихся, но
ценных, нововведений. Вообще, нельзя не сознаться, что наше
государственное управление и наше государственное хозяйство
оказываются одними из самых дорогих в свете. Между тем уравновешение
росписи посредством лишь увеличения доходов, представляет большие
неудобства, в особенности, со стороны нравственной и политической.
Бремя новых налогов ложится на народ и на общество русское, которые,
ввиду очевидной необходимости, готовы без особого ропота нести это
бремя; но при этом они естественно ожидают, что рядом с усилиями для
увеличения доходов, правительство сделает усилия и для сокращения
расходов. Предлагая обложить народ, министр финансов не исполнил бы
своего долга, если бы он в то же время не поверг своих соображений
для достижения сокращений в государственных расходах".

Соглашаясь
с доводами Грейга, Император Александр, указом от 1-го января 1879
года, повелел: с целью приискания средств к сокращению
государственных расходов, учредить особую высшую комиссию под
председательством председателя департамента экономии Абазы, из
министра финансов, государственного контролера и членов
Государственного Совета — графа Баранова, барона Николаи,
Заблоцкого-Десятовского, Грота и Островского. Комиссии этой разрешено
приглашать в свои заседания министров, главноуправляющих, членов
Государственного Совета, и вообще всех лиц, от коих она может ожидать
сообщения полезных, по роду ее занятий, сведений, а также
предоставлено право подвергать пересмотру сметы министерств и
отдельных управлений, не стесняясь существующими штатами,
постановлениями и порядками. Соображения свои комиссия должна была
представлять Государю по каждому роду или предмету расходов отдельно,
и испрашивать Высочайших указаний дальнейшем направлении ее
предположений.

К
сожалению, деятельность высшей комиссии оказалась совершенно
бесплодной. Сокращений расходной сметы не последовало ни по одному
ведомству, потребности которых, напротив, росли с каждым днем. Для
восстановления равновесия, пришлось возвысить некоторые из
существующих налогов и ввести новые. Возвышены пошлины на ввозный
чугун и другие металлы, дополнительным акцизом обложены спиртные
напитки и табак, увеличены гербовый сбор и пошлины на страхование.
Затем введены налоги на пассажирские билеты и перевозки большой
скорости по железным дорогам. При помощи этих мер, государственная
роспись на 1879 год заключена с остатком в 20 миллионов, но при
исполнении дала дефицит в 138 миллионов, который в 1880 году возрос
до 140 миллионов.

В
ноябре 1880 года Грейг был уволен и министром финансов назначен А. А.
Абаза. Несколько дней по вступлении его в должность, обнародован
указ, отменявший один из самых тягостных для населения налогов —
налог на соль. Происшедшая от того убыль в доходах возмещена
прибавкой на гильдейские повинности и повышением на 10% таможенного
тарифа. Изменена система взимания акциза с сахара и установлена
пошлина на ввозную джуту. При всем том, смета на 1881 год не могла
быть заключена без дефицита, исчисленного в 50 миллионов. Такой
результат сам министр финансов во всеподданнейшем докладе,
сопровождавшем роспись, признал неблагоприятным, выразив лишь
надежду, что он, не составляя хронического явления, может быть
устранен с прекращением неблагоприятных экономических условий,
вызванных неурожаем 1880 года и по мере ослабления последствий
минувшей войны.

Для
ускорения такого поворота к лучшему, 1-го января 1881 года принята
решительная мера, с целью упрочить денежную единицу без стеснения
денежного рынка, Высочайше повелено: 1) уплатить из средств
государственного казначейства Государственному Банку сумму, потребную
для уменьшения до 400 миллионов рублей долга банку по произведенным
им за счет казны расходам; 2) погашать остальную сумму долга в 400
миллионов рублей ежегодными, начиная с 1881 года, уплатами из казны
банку, в размере 50 миллионов в год; 3) уничтожать кредитные билеты
по мере накопления их в кассах банка, по соображению с потребностью
денежного обращения.

Мера
эта, вызванная падением ценности кредитного рубля и равносильная
самоограничению права выпуска кредитных билетов, была последней
финансовой мерой в царствование Императора Александра II.

Подводя
финансовый итог этого царствования, должно отметить быстрое
возрастание государственных доходов, которых по росписи 1855 года
значилось всего 206800000, и которые в 1880 году достигли до
650000000 рублей, т.е. более чем утроились. Но и расходы государства
росли с не меньшей быстротой, и не только поглощали все доходы, но
требовали ежегодно значительных приплат. Так в период времени с 1855
по 1880 год только пять лет представляют избыток доходов над
расходами, да и то только большей частью на бумаге. Все прочие годы
заключаются дефицитом, предельными цифрами коего были: 200000 в 1872
году и 265777000— в 1856 году. Обстоятельство это объясняет
громадный рост государственного долга, который в начале царствования,
а именно в 1857 году простирался всего до 1544 миллионов рублей, в
том числе 612½ миллиона кредитных билетов, а к 1-му января
1880 года достиг следующих размеров: 84½ миллиона голландских
гульденов, 113½ миллиона фунтов стерлингов, 120½
миллионов рублей металлических и 2809 миллионов рублей кредитных, из
коих кредитных билетов на сумму 1162½ миллиона рублей.
Поучительно, что чрезвычайные расходы, вызванные двумя восточными
войнами и составляющие за войну 1853—1856 годов —796770000
рублей, а за войну 1877— 1878 годов —1020578000 рублей,
всего без малого два миллиарда, равняются почти двум третям
совокупности нашего государственного долга.

В
финансовом очерке царствования Императора Александра II нельзя не
упомянуть об обширной операции, не стоившей казне, в сущности,
никаких жертв, а между тем совершенно видоизменившей характер
русского землевладения: то был произведенный, при содействии
правительства, выкуп крестьянских наделов в Империи и в Царстве
Польском.

На
основании Положений 19-го февраля 1861 года, содействие правительства
к выкупу крестьянских земель заключалось в выдаче землевладельцам
выкупных ссуд в размере 4/5 оценки земель, выведенной по 6%
капитализации назначенного с крестьян в пользу помещика оброка.
Крестьяне, став, по совершении выкупа, собственниками своих наделов,
обязаны были уплатить свой долг казне по выкупной ссуде в течение 49
лет платежами в размере 6% с ссуды, из коих 5% причиталось в уплату
роста, ½% погашения и ½% на составление запасного
капитала, из которого покрывались издержки по выкупным учреждениям и
случайные расходы или потери. Ссуды, общая сумма которых превышала
миллиард рублей, выдавались землевладельцам частью особыми бумагами,
названными выкупными свидетельствами, частью 5% банковыми билетами.
Уплату процентов и погашение, как тех, так и других, правительство
взяло на себя, само покрываясь взносимыми крестьянами выкупными
платежами.

Первоначально
выкуп предполагался только по добровольному соглашению помещиков с
крестьянами, но в 1863 году признано было необходимым прекратить в
западных губерниях Империи обязательные отношения последних к первым
и приступить к обязательному выкупу. Такой же обязательный выкуп
крестьянских наделов решено произвести в 1864 году и в Царстве
Польском.

К
1-му января 1881 года крестьян-собственников из бывших крепостных, в
37 внутренних губерниях, состояло 5867000 душ, а в 9 западных —
2716000 душ, всего 8½ миллиона, т. е. 84% бывшего крепостного
населения 46 губерний. К тому же времени разрешено выкупных ссуд: во
внутренних губерниях около 574 миллионов рублей, а в Западном крае —
около 160 миллионов, итого свыше 734 миллионов рублей, на каковую
сумму выкуплено около 28 миллионов десятин удобной земли. В среднем
выводе, на каждого крестьянина-собственника выкупленной земли
приходится несколько более 3½ десятины, причем десятина
обошлась ему в 26 рублей 20 копеек. Из перечисленных ссуд удержано
долгов с помещиков кредитным установлением около 300 миллионов рублей
и на 434 миллиона выпущено процентных бумаг. Этим объясняется, что,
невзирая на значительные недоимки, выкупных платежей всегда хватало
на уплату процентов и погашения по означенным бумагам.
Несоразмерность оклада платежей по выкупу с достоинством надела
признана "очевидной" Высочайше утвержденным журналом
Главного Комитета по устройству сельского состояния 1-го февраля 1877
года, но соответственное понижение выкупных платежей произведено лишь
в царствование Императора Александра III. Выкупная операция в Царстве
Польском совершена не менее успешно. По июль 1879 года в
вознаграждение землевладельцам выдано ликвидационных листов на
63869000 рублей и из них в 27 тиражей погашено 13½ миллиона.

Коренное
изменение условий производительного труда, как результат всех
преобразований царствования, конечно, всего более содействовало
успехам промышленности, на которую благотворно повлияло, между
прочим, и широкое развитие кредита, казенного и частного.

Основной
капитал Государственного Банка доведен до 25 миллионов, а резервный
до 3-х. Операции этого учреждения, по сравнению с бывшим коммерческим
банком, который оно заменило, представляют следующие результаты: в
1859 году ежегодный оборот коммерческого банка достигал лишь 535
миллионов рублей, а в 1878 году одни соответственные операции
Государственного Банка превысили 29327 миллионов, другими словами:
годовой оборот
первого оказался менее еженедельного
оборота
последнего. За первые 18 лет своего существования Государственный
Банк, с его отделениями и конторами, получил по коммерческим
операциям чистой прибыли 72 миллиона рублей.

Из
прочих государственных кредитных установлений следует упомянуть о
преобразованных положением 1862 года сберегательных кассах, платящих
вкладчикам по 3%. К концу царствования, их насчитывалось 126, и сумма
сбережений, в них хранившихся, превышала 7 миллионов рублей.

Рядом
с кредитом казенным развился и частный кредит. В 1862 году издано
положение о городских общественных банках, которые образовались почти
во всех губернских городах и в большей части значительных городов
уездных. В 1879 году их было во всей Империи 278, а сумма вкладов в
них простиралась до 188½ миллиона рублей.

В
большом числе возникли и частные, акционерные коммерческие банки в
Петербурге, Москве и больших промышленных и торговых центрах. Первым
таким учреждением был открытый в 1864 году С.-Петербургский частный
коммерческий банк. В 1880 году действовало в России 33 акционерных
коммерческих банка, основные и запасные капиталы коих составляли
более 93-х миллионов рублей.

В
какой степени общественные и частные банки содействовали развитию
торговых оборотов, можно заключить из того, что к 1855 году бывший
коммерческий банк с его конторами имел в затрате на учет векселей и
краткосрочные ссуды лишь 16½ миллиона рублей, тогда как сумма
векселей, учтенных общественными и частными банками и выданных ими
ссуд составляла в 1879 году около 389 миллионов, независимо от затрат
Государственного Банка на те же операции в 175 миллионов рублей.

Министерством
финансов разрешено и образование обществ взаимного кредита, сначала в
Петербурге, потом и в других городах. В 1879 году таких обществ
существовало 92, обороты коих по учетной и ссудной операциям
простирались в этом году до 114 миллионов рублей.

С
целью доставления сельским хозяевам дешевого мелкого кредита
учреждены были ссудосберегательные товарищества, коих в 1878 году
насчитывалось 691, с 149883 членами. Сумма паевых взносов равнялась в
них в течение этого года 3740000 рублей; запасные капиталы —
2790000 рублей; вклады —1818000 рублей; займы — 3112000
рублей, ссуды — 8250000 рублей и прибыль — 636000 рублей.
В 1880 году число ссудосберегательных товариществ возросло до 862.

Меньшее
сравнительно развитие получил кредит под движимые имущества. Ссудные
казны, состоявшие при С.-Петербургской и Московской сохранных казнах,
ограничивались выдачей ссуд под залоги серебра, золота и драгоценных
камней. Всякое другое движимое имущество принималось в залог лишь в
пяти частных городских ломбардах, с капиталом свыше 4 миллионов
рублей.

По
прекращении в 1859 году залога недвижимых имуществ в государственных
кредитных установлениях, учреждено с этой целью 9 частных кредитных
обществ в больших городах для городских имуществ и один земский банк
в Херсоне, а для прочей поземельной собственности — общества
взаимного поземельного кредита, все за круговой ответственностью
заемщиков. Для выдачи же долгосрочных ссуд под земельные участки вне
городов разрешено открытие с 1871 по 1873 год 11-ти акционерных
земельных банков, а для покупки выпущенных ими закладных листов
учрежден в 1873 году Центральный банк русского поземельного кредита,
который, однако, несмотря на сильную поддержку, оказанную ему казной,
вел дела свои неуспешно. Сверх того, в Закавказском крае основаны два
поземельные банка и продолжена привилегия, учрежденному в 1825 году
земскому кредитному обществу в Царстве Польском. В 1855 году
государственные кредитные установления имели в долгу, по долгосрочным
ссудам под залог зданий населенных и ненаселенных земель, около 650
миллионов рублей; в 1880 году частные банки долгосрочного кредита и
городские общественные банки имели в долгу на заемщиках свыше 853
миллионов, а если к этой сумме прибавить остаток неуплаченного долга
прежним казенным учреждениям в 60 миллионов и 734 миллиона выкупной
ссуды за крестьянские наделы, то окажется, что долгосрочный кредит,
под залог недвижимых имений в 1880 году выражался в цифре 1647
миллионов рублей, превосходя на 997 миллионов сумму, розданную в
долгосрочные ссуды в 1855 году.

О
развитии кредита вообще, как долгосрочного, так и краткосрочного за
четверть столетия, истекшую со дня вступления на Престол Императора
Александра II, можно судить по следующим сравнительным цифрам 1855 и
1879 годов: учет векселей — 93340000 против 417149000 рублей;
краткосрочные ссуды под движимые залоги — 9726000 против
271213000 рублей; долгосрочные ссуды под залоги зданий и земель —
649993000 против 1647569000 рублей.

С
наибольшими трудностями приходилось бороться, в особенности в первые
годы царствования, сельскому хозяйству, выбитому освобождением
крестьян и его последствиями из вековой, торной колеи и пережившему
довольно продолжительный кризис в переходное время от упразднения
крепостного права, до окончательного прекращения по выкупе
крестьянских наделов, обязательных отношений крестьян к помещикам. Но
мало-помалу и здесь свободный труд не замедлил проявить свою
живительную силу, и если за отсутствием достоверных статистических
данных, нельзя с точностью определить успехи русского земледелия, в
отношении производства и потребления, то на прогрессивное развитие
его указывают цифры вывоза хлеба за границу, возраставшие с каждым
годом, невзирая на частые неурожаи. Так в 1856 году зернового хлеба
вывезено из России 7356000 четвертей; через десять лет экспорт,
постепенно возвышаясь, дошел до 10 миллионов, а с начала семидесятых
годов — и до 20 миллионов четвертей. В три года,
предшествовавшие второй Восточной войне, вывезено зерна: в 1874 году
— 26 миллионов, в 1875 году 22½ миллиона, а в 1876 —
25 миллионов четвертей.

Еще
заметнее быстрый рост заводской и мануфактурной промышленности, в
особенности после того, как по пересмотре таможенного тарифа в 1868
году, усилена покровительственная пошлина, а в 1876 году все
таможенные пошлины стали взимать в золотой монете, что было
равносильно увеличению их в полтора раза. Множество фабрик и заводов
по всем родам промышленности возникло на частные и акционерные
капиталы, а прежние расширили и усовершенствовали свое производство.
Всероссийские промышленные выставки, устроенные в Петербурге в 1870
году, и в Москве в 1882 году, при щедрой правительственной поддержке,
действительно послужили наглядным выражением успехов отечественного
производства за 26 лет царствования Императора Александра II.

Развитие
торговли как внутренней, так и внешней было предметом особой
заботливости правительства. Торговый устав 1863 года разделил купцов
на два разряда, не по величине объявленного капитала, как то было
прежде, а по роду торговли. К первому разряду отнесены купцы,
занимающиеся оптовой торговлей, ко второй — розничною. Кроме
этих двух родов торговли установлен третий вид ее — торговля
мелочная, для лиц не принадлежащих к купеческому сословию,
ограниченная предметами ежедневной потребности. Независимо от
патентов по трем разрядам, установлен сбор за торгово-промышленные
заведения, к которым причислены купеческие, банкирские,
комиссионерские и некоторые другие конторы, магазины, лавки, будки,
амбары, складочные магазины, кладовые, плитные и дровяные дворы,
трактиры, фабрично-заводские и ремесленные заведения, и т. п., а
также типографии, литографии, фотографии и аптеки. Впрочем,
содержатели типографий, литографий и аптек освобождены от обязанности
брать торговые свидетельства. Иностранцы в правах и обязанностях
совершенно сравнены с русскими подданными, как по владению недвижимым
имуществом, так и во всех отношениях, промышленных и торговых.

Оживлению
внешней торговли несомненно способствовал свободный доступ за
границу, открытый русским подданным, с значительным понижением налога
на заграничные паспорта, а также заключение целого ряда договоров о
торговле и мореплавании с главнейшими государствами в Европе и вне
ее. Наконец, отменены вовсе таможенные пошлины, за некоторыми
незначительными исключениями, со всех товаров, вывозимых за границу
из Империи и Царства Польского по европейской торговле.

Тариф
на ввозные товары пересмотрен дважды: в 1857 году, в смысле учения о
свободе торговли, что вызвало в нем понижение многих пошлин,
охранявших отечественную промышленность; и в 1868 году, когда, под
влиянием опыта, интересы последней снова приняты во внимание и
ограждены даже в большей степени, чем прежде. Столь же благотворно
отразилось на промышленности и взимание таможенных пошлин золотом,
введенное в 1876 году, а также, последовавшее в 1880 году, общее
повышение ввозного тарифа на 10%.

Развитие
внешней торговли России в царствование Императора Александра II
наглядно выражается в сопоставлении цифр вывоза и привоза в первый и
в последний его годы: в 1855 году вывезено товаров из России на сумму
39517000 рублей, а привезено на сумму 72699000 рублей; в 1880 году
вывоз был на 498672000 рублей, а ввоз на 622811000 рублей.

Могучим
средством к оживлению трудовой производительности и внутренней, и
внешней торговли, послужили железные дороги. При воцарении Императора
Александра II в Империи существовало только две линии: Царскосельская
и С.-Петербурго-Московская, да в Царстве Польском — от Варшавы
к австрийской границе, с общим протяжением в 937 верст. Тотчас по
заключении парижского мира, у нас стали изыскивать способы к
сооружению железных путей в разных направлениях.

В
августе 1856 года разрешена барону Штиглицу постройка железной дороги
из Петербурга в Петергоф, а 26-го января 1857 года последовал
Высочайший указ Правительствующему Сенату такого содержания: "В
неослабном попечении о благе столь близкого сердцу нашему отечества,
мы давно сознали, что обильное дарами природы, но разделенное
огромным пространством, оно нуждается особенно в удобных сообщениях.
Сознание это вяще утвердилось среди личных занятий, возложенных на
нас еще с 1842 года, блаженные памяти Родителем нашим по

председательству
комитета железных дорог, в коем обсуждено сооружение
С.-Петербурго-Московской железной дороги и разные предположения по
другим путям сего рода. Самое сооружение этой дороги, столь
справедливо названной Николаевской, выразило еще осязательнее всю
пользу для нашей родины сего нового способа сообщений, всю
необходимость его, как для мирного, так и для военного времени; и
железные дороги, в надобности коих были у многих сомнения еще за
десять лет, признаны ныне всеми сословиями необходимостью для Империи
и сделались потребностью народной, желанием общим, настоятельным. В
сем глубоком убеждении, мы, вслед за первым прекращением военных
действий, повелели озаботиться о средствах к лучшему удовлетворению
этой неотложной потребности. Внимательное обсуждение указало, что для
удобства и скорости лучше обратиться, по примеру всех других стран,
предпочтительно к промышленности частной, как отечественной, так и
иностранной; к последней и в том внимании, чтобы воспользоваться
значительной опытностью, приобретенной при постройке многих тысяч
верст железных дорог на западе Европы. На сих началах вызваны,
сделаны, соображены разные предложения и, по надлежащем рассмотрении
дела в Комитете Министров и обсуждении им оного в личном присутствии
нашем, признаны единогласно лучшими и нами утверждены условия,
предложенные обществом капиталистов русских и иностранных, во главе
коих наш банкир, барон Штиглиц. Условиями сими общество это
обязуется: на свой счет и страх устроить в течение десяти лет и потом
содержать в течение 85 лет указанную сеть, около 4000 верст железных
дорог, с одним лишь ручательством правительства за выручение 5% с
определенных на сооружение сумм, и с тем, что по миновании означенных
сроков, вся сеть обращается бесплатно в принадлежность казны. На этих
основаниях правительство, избегая необходимости пожертвований
значительных и неотложных, возможет, силой одного лишь доверия к
строгой точности, с коей постоянно, даже среди тяжких годин
отечественных войн, оно выполняло свои долговые обязанности,
достигнуть сооружения первой сети железных дорог русских. Сеть эта
будет простираться: от С.-Петербурга до Варшавы и прусской границы,
от Москвы до Нижнего Новгорода, от Москвы через Курск и низовье
Днепра до Феодосии, и от Курска или Орла, через Динабург до Либавы.
Таким образом, непрерывным, через 26 губерний, железным путем
соединятся взаимно: три столицы, главные судоходные реки наши,
средоточие наших избытков, и два порта на Черном и Балтийском морях,
почти весь год доступные. Приступая, с твердым упованием на благодать
Всевышнего к столь обширному и благотворному предприятию народному,
мы призываем всех верноподданных наших к усердному и добросовестному
содействию к выполнению оного". Указ заключался повелением
Сенату принести в исполнение: Положение об основных началах для
сооружения первой сети железных дорог в России и Устав
образовавшегося для этого сооружения, Главного Общества Российских
железных дорог.

Названное
общество не вполне оправдало возложенные на него надежды: из
предоставленных ему четырех линий, оно выстроило только две —
С.-Петербурго-Варшавскую с ветвью к прусской границе и
Московско-Нижегородскую. Верста первой линии обошлась в 104 тысячи
рублей, вместо предполагавшихся в концессии 62500, а второй — в
88 тысяч рублей. Вследствие того, а также несогласий, последовавших
между ведомством путей сообщения и компанией, постройка прочих линий
исключена в 1861 году из обязательств Главного Общества. Вместе с
тем, по соглашению с учредителями, управление делами общества
перенесено из Парижа в Петербург.

В
1858 году для обсуждения предварительных мероположений по частным
железным дорогам учрежден особый комитет из высших государственных
сановников под председательством государственного канцлера графа
Нессельроде.

Дальнейшее
сооружение железных дорог не прерывалось до самого конца
царствования. В 1858 году рижскому биржевому комитету выдана
концессия на сооружение линий Риго-Динабургской и
Динабурго-Витебской, первой с правительственной гарантией в 4½%,
а второй — в 5%. Обе эти линии выстроены подрядчиками
англичанами, под руководством английских инженеров, и обошлись уже
гораздо дешевле линий Главного Общества, а именно: первая в 53500
рублей, а вторая в 66800 рублей с версты. В том же 1858 году
разрешена постройка дороги Волго-Донской, а в 1859 —
Московско-Ярославской и Риго-Митавской. Но за невозможностью собрать
акционерный капитал, линии эти сооружены лишь несколько лет спустя.
Обществу, которому была выдана концессия на проведение железного пути
от Москвы до Саратова, по той же причине, разрешено ограничиться
постройкой его до Рязани.

В
период времени с 1857 по 1863 год выдано несколько концессий разным
обществам на линии: Одесско-Либавско-Курскую, Одесско-Киевскую,
Московско-Севастопольскую, Орловско-Витебскую, но, несмотря на
правительственную 5%-ную гарантию, вследствие переполнения денежного
рынка другими бумагами, концессионеры не могли выполнить своих
обязательств и предположенные акционерные общества не составились. В
виду этих неудач, сознавая неотложную потребность соединения Москвы с
Черным морем рельсовым путем, правительство начало строить на
собственные средства линию эту частями, от Одессы до Балты, от Москвы
до Орла, а затем от Орла до Курска.

Скоро,
однако, с развитием железнодорожной промышленности, явилась
возможность обратиться для сооружения к отечественным, а не
иностранным предпринимателям. Первая такого рода концессия была
выдана в 1865 году фон Дервизу на сооружение линии от Рязани до
Козлова, с правительственной гарантией 5% чистого дохода. В 1866 году
выдана концессия частному обществу на постройку Ряжско-Моршанской
дороги, а воронежскому земству — дороги Козлово-Воронежской,
наконец, частному обществу — дороги Курско-Киевской. В 1867
году приступлено к постройке линий Орловско-Грязской и
Шуйско-Ивановской.

Большая
часть облигаций всех этих дорог помещались в Пруссии и они скоро
переполнили немецкий рынок. Орловское земство, которому в 1867 году
выдана была концессия на сооружение линии от Орла до Витебска,
впервые стало помещать облигации в Англии. В том же 1867 году выданы
концессии на дороги Риго-Митавскую и Поти-Тифлисскую, а в 1868 году
на линию от Курска до Харькова, как части Курско-Харьково-Азовской
дороги.

Разрешенная
в 1868 и 1869 годах, дорога от станции Грязи до Царицына, обошлась
уже без правительственной гарантии, которую заменила гарантия
тамбовского земства, а содействие правительства выразилось в
приобретении облигаций дороги. Успех этой комбинации вызвал
Высочайшее повеление о приостановке выдачи концессий с
правительственной гарантией. На таком условии разрешена постройка
дорог: Козловско-Тамбовской, Рыбинско-Бологовской, Балтийской, от
Петербурга до Балтийского Порта, и Харьково-Кременчугской. На
одинаковых основаниях с Грязе-Царицынской дорогой, выдана
саратовскому земству и обществу г. Саратова — концессия на
линию от Саратова до Тамбова.

Соревнование
земств с частными предпринимателями, побудило правительство осенью
1868 года издать следующие правила о порядке выдачи концессий: 1)
концессии предварительно рассматриваются в Комитете Министров,
который, при поднесении оных на Высочайшее воззрение, постановляет:
следует ли в данном случае вызвать соискателей на конкуренцию между
собой; 2) затем министр финансов испрашивает всеподданнейшим докладом
соизволение на приглашение к конкуренции лиц, которых он признает для
дела полезными; 3) предложения присылаются к министру финансов в
запечатанных конвертах и открываются в совете министра финансов, в
заседание коего приглашаются соискатели; 4) соискателям объясняется,
что Комитет Министров рассмотрит представленные предложения и
поднесет на Высочайшее благоусмотрение свое заключение о принятии
одного из предложений, или об отклонении всех. Начало состязания
впервые применено при выдаче в декабре 1868 года концессии на
Московско-Смоленскую железную дорогу. Тогда же разрешена постройка
дорог Новоторжской и Константиновской.

В
1869 году из 12 групп соискателей концессия на постройку Либавской
железной дороги выдана синдикату, предложившему наименьшую цену 43500
рублей с версты. Линия эта впоследствии слита с Либаво-Роменской. На
тех же основаниях разрешена постройка линий: Воронежско-Ростовской,
соединенной вскоре с Козлово-Воронежской, Скопинской и
Иваново-Кинешемской. Вследствие ходатайства прусского правительства,
концессия на сооружение Бресто-Граевской линии утверждена за
южно-прусской железной дорогой.

В
1870 году разрешена постройка дорог Смоленско-Брестской, сооружение
которой предоставлено обществу Московско-Смоленской дороги и
Путиловской, построенной на средства товарищества Путиловского
завода. В том же году произведен первый опыт постройки узкоколейных
железных дорог, постройкой на счет казны линии от гор. Ливны до
Орловско-Грязской дороги. Концессии на узкоколейные линии выданы на
дорогу от Новгорода к Чудовской станции австрийскому синдикату, а на
дорогу от Ярославля до Вологды — обществу Московско-Ярославской
железной дороги.

Далее,
в 1870 году разрешено, вследствие состязания между девятью
конкурентами, сооружение линии от Киева до Бреста, причем общество,
которому выдана концессия, вследствие заявленной им низшей цены по
44550 металлических рублей с версты, обязывалось приобрести, уже
построенный на средства казны, участок от Киева до Жмеринки и
Бердичева, и выстроить остальной участок, от Бердичева до Бреста и
Радзивилова. Под именем Одесской дороги выдана концессия Русскому
Обществу пароходства и торговли на приобретение построенных казной
участков от Одессы до Балты, от Балты до Кременчуга, от Кременчуга до
Елизаветграда, и на постройку линии от Кишинева до румынской границы.
Разрешена постройка линии от Риги до Больдераа, на устье Западной
Двины.

Между
тем, состязательный порядок, введенный при выдаче концессий, скоро
обнаружил важные неудобства и вызвал в конце 1870 года издание новых,
Высочайше утвержденных, правил по этому предмету: 1) составляется
проект нормальной концессии, который, через Комитет Министров,
подносится на Высочайшее утверждение; 2) после утверждения нормальной
концессии, министр путей сообщения ведет переговоры о постройке
проектированной дороги или с одним, или с несколькими надежными
строителями по его выбору и условливается с одним из этих лиц
относительно поверстной стоимости постройки; 3) время выдачи
концессии назначается Высочайшей властью, по всеподданнейшему докладу
министров финансов и путей сообщения, причем определение условий,
формы и времени выпуска бумаг, лежит на обязанности министра
финансов; 4) министр путей сообщения, по окончательном соглашении с
министром финансов, вносит предположение об окончательной выдаче
концессии, через Комитет Министров, на Высочайшее благоусмотрение.

На
основании правил 1870 года выданы концессии на Лозово-Севастопольскую
дорогу, Ландварово-Роменскую и Митавскую и передана частному обществу
выстроенная на казенный счет Московско-Курская дорога.

С
течением времени, помещение негарантированных правительством акций
становилось все более и более затруднительным, вследствие
малодоходности вновь открываемых дорог. Признавая дарование полной
гарантии новообразуемым обществам обременительным для казны, министр
финансов и комитет железных дорог решили заменить ее временной
гарантией на 15 лет. На этом условии выданы концессии на сооружение
линий Ряжско-Вяземской, Моршанско-Сызранской и
Ростово-Владикавказской.

Скоро
и правила 1870 года о порядке выдачи концессии оказались столь же
мало применимы, как и правила 1868 года, вследствие чего в 1873 году
выработаны опять новые правила для разрешения построек железных
дорог, коими на министерство путей сообщения возлагалась обязанность
производить предварительные изыскания и составлять расценочные и
технические ведомости работ, поставок и расходов по устройству
признанных нужными железных путей. По рассмотрении этих условий в
Комитете министров им разрешается вопрос, каким способом должны
строиться дороги, непосредственно от правительства или частной
компанией, и в последнем случае таковые образуются следующим
порядком: а) министр путей сообщения публикует Высочайше утвержденные
для дороги устав акционерного общества, технические условия и
расценочную техническую ведомость; затем министр путей сообщения, по
соглашению с министром финансов и государственным контролером,
образует правительственную учредительную комиссию; б) комиссия, с
утверждения министра путей сообщения, публикует от имени министерства
приглашение к публичной подписке на акции учреждаемого общества; в)
по закрытии подписки, комиссия производит разверстку; г) разверстка
акций производится соразмерно количеству акций, подписанных каждым, с
определенным при объявлении подписки правом на преимущество для
подписавшихся на меньшее количество.

Правила
1873 года имели очевидной целью устранение злоупотреблений, при
которых учредители железнодорожных обществ являлись их безотчетными и
безответственными распорядителями, в ущерб интересов акционеров,
лишенных всякого над ними фактического контроля. Применены были эти
правила к образованным в следующие годы по подписке, четырем
акционерным обществам для сооружения Оренбургской, Фастовской,
Привислянской и Уральской железных дорог, которым дарована была
полная правительственная гарантия в 5% и облигации которых
правительство оставило за собой. При этом, цель, которую преследовали
новые правила, достигнута не была. Все четыре дороги остались в
действительности в руках тех же строителей, подписавшихся на
большинство акций.

Обстоятельство
это побудило правительство снова возвратиться к прежнему порядку, и в
1875 году издать в этом смысле новые правила, предоставлявшие
министру путей сообщения, по соглашению с министром финансов, входить
в Комитет Министров с отдельными представлениями: а) о сооружении
таких ветвей или продолжений дороги, которые могут быть, без
отягощения казны увеличением приплаты по гарантии, соединены с
существующими уже дорогами и построенными на облигационный капитал,
если признано будет, что эти ветви послужат к улучшению положения
существующих дорог, и б) о сооружении таких дорог, которые могут быть
осуществлены без всякого со стороны казны пособия или гарантий
основного их капитала.

Развитие
сети русских железных дорог в царствование Императора Александра II
выражается следующими красноречивыми цифрами: к 1-му января 1857 года
находилось открытых для движения дорог в Империи 671 верста, а в
Царстве Польском 308 верст, всего 979 верст. К 1-му января 1863 года
открытых дорог было уже 3071 верста; кроме того, в постройке
находилось 287 верст. К 1-му января 1867 года: открытых 4242 версты;
в постройке 1694 версты и разрешенных к постройке 940 верст. К 1-му
января 1870 года: открытых 7654 версты, в постройке 5030 верст, и
разрешенных к постройке 1618 верст. К 1-му октября 1876 года:
открытых 17658 верст, не считая 595 верст финляндских дорог; в
постройке 2075 верст и разрешенных к постройке 285 верст. В
девятилетний период с 1866 по 1875 год, включительно, основной
капитал открытых дорог увеличился на сумму 971½ миллиона
рублей кредитных; стоимость же построенных дорог — на 789
миллионов рублей.

Распространению
на всю Россию железных путей соответствовало развитие пароходства.
Еще ранее приступления к постройке железнодорожной сети 3-го августа
1856 года Высочайше учреждено, под непосредственным покровительством
Его Императорского Величества, русское общество пароходства и
торговли с целью возобновления, между портами Черного и Азовского
морей, пароходных сообщений, производившихся на счет правительства до
Крымской войны, а также в видах развития внешней торговли южного края
России. В короткое время общество это, при постоянной
правительственной поддержке, выразившейся между прочим в щедрой
помильной плате, расширило круг своей деятельности и суда его связали
русские черноморские порты с важнейшими портами Европейской и
Азиатской Турции и Египта. Мало-помалу пароходные общества учредились
во всех наших внутренних морях и по течению судоходных рек: Волги,
Дона, Днепра, Буга, Днестра, Вислы, Немана, Западной Двины, Невы,
Северной Двины и их притоков, распространяясь и по ту сторону Урала
на все главные реки Средней Азии и Сибири, до Амура и Уссури
включительно.

Быстрое
развитие паровых сообщений не препятствовало, а скорее побуждало к
расширению и усовершенствованию естественных водяных путей,
углублению и расчистке русл рек, поддержанию старых и сооружению
новых каналов. Значительные работы произведены для улучшения портов
на Балтийском, Черном и Азовском морях. Шоссейные дороги также не
оставлены в пренебрежении. В начале семидесятых годов казенные шоссе
Московской и Тульской губерний, в виде опыта, переданы в заведование
местных земств на десять лет, и тот же опыт произведен в 1877 году с
шоссейными путями Калужской и Ярославской губерний.

Соответственно
общему хозяйственному развитию страны, развивались почтовые и
телеграфные сообщения, что вызвало расширение круга деятельности почт
и телеграфов и коренное их преобразование.

В
начале царствования, почтовой частью в Империи ведал отдельный
почтовый департамент, во главе которого стоял главноначальствующий, а
телеграфная часть была подчинена главному управлению путями
сообщений. В 1864 году почта и телеграф слиты в одно общее
управление, которое, в 1866 году наименовано министерством почт и
телеграфов. Министром назначен И. М. Толстой, а по смерти его,
генерал-адъютант Тимашев, по назначении которого, в 1868 году
министром внутренних дел, почтовое и телеграфное ведомство включено в
состав этого министерства. В последний год царствования оно снова
образовало отдельное министерство, во главе которого поставлен бывший
министр внутренних дел Л. С. Маков.

По
мере того, как Россия покрывалась сетью железных дорог, сокращалась
перевозка писем и посылок на почтовых лошадях и один за другим
закрывались главные почтовые тракты или передавались в заведование
земств. Поверстная прогонная плата понижена и уничтожены подорожные.
Зато, вне железнодорожного района, открывались новые почтовые тракты
и станции, так что в 1878 году уже все населенные места Империи
пользовались услугами почты, не исключая и отдаленных краев:
Туркестана и Амурской области. Уже в 1857 году введены впервые
почтовые марки для оплаты внутренних простых писем, в 1864 году
разрешено оплачивать ими и иностранную корреспонденцию, а в 1866 году
— отправления под бандеролью. В 1871 году изданы временные
постановления по почтовой части, вводившие следующие меры: 1)
допущена пересылка не вполне оплаченных писем; 2) введен новый род
корреспонденции — открытые письма; 3) установлена
застрахованная пересылка государственных и других процентных бумаг;
4) понижена, почти до половины, страховая такса за денежные и другие
ценные отправления; 5) вместо прежних страховых писем введены два
рода корреспонденции — ценные пакеты и заказные письма; б)
установлена однообразная такса для посылок, уменьшенная, впрочем, для
книг; 7) допущена пересылка под бандеролью по уменьшенной таксе
образчиков товаров и печатных произведений; 8) введена
пропорциональная процентная такса для пересылки повременных изданий,
сообразно с ценой их и сроком выхода, и 9) установлен определенный, 2
и 3-копеечный сбор за доставку и выдачу корреспонденции, который,
однако, как предназначенный на увеличение содержания почтальонов, был
отменен в 1874 году, после того, как на этот предмет Высочайше
ассигнован дополнительный кредит из государственного казначейства.

В
первые годы царствования заключены почтовые конвенции с пограничными
государствами: Пруссией, Австрией и Швецией, а почтовые сношения с
прочими государствами производились через посредство прусского
почтового управления, которое установляло все правила, определявшие
эти сношения, назначало таксы, вело расчеты и разбирало жалобы.
Порядок этот был признан неудобным и в 1872 году заключены почтовые
конвенции непосредственно с Данией, Нидерландами, Бельгией, Францией,
Швейцарией и Италией, а также дополнительные к прежним конвенции с
соседними Германией и Австро-Венгрией, наконец — с Румынией.

В
1874 году делегат русского правительства участвовал в международном
конгрессе в Берне, на котором 22 государства северного полушария,
составляющие сплошную группу в 37 миллионов квадратных верст, с более
чем 350-ю миллионным населением, образовали Всемирный почтовый союз,
в состав которого вошла и Россия, вследствие чего, с 1875 года
установлена в России однообразная такса за письменную
корреспонденцию, как международную — в пределах союза, так и
всю, без исключения, внутреннюю. В последующие годы в России
вводились все постановленные периодическими съездами представителей
Всемирного почтового союза улучшения по почтовой части, как-то:
однообразная такса для писем и бандерольных отправлений, право
страховать денежную корреспонденцию до места ее назначения и т. п.

Результаты
всех этих преобразований по почтовой части выражаются в следующих
сравнительных цифрах 1854 и 878 годов: Почтовый доход 5686000 и
13394000 рублей; почтовый расход 8743000 и 14217000 рублей; общее
число корреспонденции 33864000 и 198775000. Переслано ценностей на
548495000 и 2561455000 рублей; число почтовых учреждений было 2437 в
1878 году, против 1645 в 1854 году.

Не
меньшее развитие получили за тот же период времени и телеграфные
сношения.

При
воцарении Императора Александра II в России существовало всего три
линии электрического телеграфа, исключительно для казенных
потребностей, на протяжении около 2000 верст, а именно: из Петербурга
в Кронштадт, через Москву в Киев и через Варшаву к австрийской
границе, с ветвью от Мариамполя к прусскому пограничному местечку
Эйдкунен. В двадцать пять лет — с 1855 по 1880 год —
государственный телеграф, развиваясь постепенно, и преимущественно в
Европейской России, образовал телеграфную сеть в 74863 версты линий,
142584 версты проводов с 1046 станциями. В 1880 году русская сеть по
протяжению занимала уже первое место среди телеграфов прочих
государств.

Только
первые линии строились иностранными контрагентами и необходимые к ним
принадлежности выписывались из-за границы. По мере подготовления
русских техников, работы перешли в их руки, а с 1866 года, вследствие
Высочайшего повеления о прекращении правительственных заказов за
границей, все телеграфные принадлежности стали производиться в
России, за исключением кабелей, выделка коих у нас не производится.
Так, русское производство поставило для наших телеграфов, не считая
главного строительного материала, леса, для столбов до 800000 пудов
проволоки, более 3 миллионов изоляторов, более 2 миллионов крюков, до
2000 аппаратов Морзе и более 180 аппаратов Юза. Расход на
распространение государственной сети за 25-летний период составляет
до 14 миллионов рублей. Частное содействие ее сооружению определяется
в размере до полумиллиона рублей.

В
Восточную войну 1877—1878 годов, сделаны распоряжения для
применения телеграфа к военным надобностям. Внутри Империи открыто
несколько станций по случаю мобилизации войск, пополнены новыми
линиями и проводами южная часть и кавказский район нашей сети, а по
Черноморскому и Балтийскому прибрежьям, устроены телеграфы для
способствования обороне. Для устройства телеграфов и заведования как
ими, так и почтовыми сообщениями на европейском театре войны,
учрежден, при Дунайской армии, отдел почт и телеграфов. Всего в
последнюю войну устроено: на Балканском полуострове — линий
2148 верст с 3933 верстами проводов и с 61 станцией; на Кавказе и в
Малой Азии — линий 1436, проводов 1860 верст и 60 станций.

Сосредоточивая
в своих руках устройство русской телеграфной сети, правительство
выдавало концессии иностранным предпринимателям для осуществления
предприятий международных. По концессиям, данным датскому обществу
Great Northern Telegraph C°, открыты подводные пути в 1868 году
от Либавы, через остров Борнгольм, до датского острова Мена, а в 1869
году от Ништадта до шведского берега у Грислегамна. Оба каната
соединены с кабелями, уложенными от датского и шведского берегов, к
берегам Великобритания, образовав прямые, независимые от
континентальных телеграфов, пути для сношений России со
скандинавскими государствами и с Англией. Франко-немецкая война и
обнаружившиеся во время ее затруднения в обмене корреспонденции с
Францией по телеграфам материка, вызвали проложение тем же датским
обществом в 1873 году кабеля от датского острова Фано прямо в Кале. В
1876 году то же общество, погрузив для правительственной эксплуатации
канат от Ништадта к острову Аланду, продолжило его до шведского
берега. В Черном море уложен в 1874 году обществом Black Sea
Telegraph C° кабель между Одессой и Константинополем.

Вместе
с учреждением независимых от материка подводных путей для сношений
России с отдаленными иностранными государствами, были приняты меры к
привлечению всемирного транзита на нашу сеть. С этой целью, по
концессии, выданной известным телеграфным строителям Сименсу и
Гальске, устроена в 1870 году для передачи корреспонденции Европы с
Индией, прямая линия от Торна чрез Варшаву, Одессу и Кавказ до
Джульфы, продолженная, в одну сторону, через Пруссию и Северное море,
до Лондона, а в другую, через Персию, до устроенных англичанами
воздушных и подводных линий в Индии. Для обмена, через Россию,
сношений Европы и Америки с Китаем и Японией, Датское Северное
Общество с 1870 по 1872 год проложило кабель от оконечной станций
Сибирской линии во Владивосток до Нагасаки, Шанхая и Гонг-Конга.

Последний
морской кабель через Каспийское море проложен в 1879 году, между Баку
и Красноводском, по требованию кавказского начальства, на средства
правительственные и под наблюдением правительственных техников.

Существенным
пособником государственной сети в передаче общей корреспонденции
служат железнодорожные телеграфы, проведенные вдоль всех линий
железных дорог и имевшие в 1880 году 1472 станции. Сверх того,
протяжение частных телеграфных линий в том же году составляло 481
версту, с проводами в 610 верст и с 61 станцией.

Телеграфный
обмен с иностранными государствами определяется международными
договорами. Сначала были заключены конвенции с сопредельными
державами: Пруссией, Австрией, Швецией, Румынией и Турцией, но в 1865
году Россия приняла участие в общеевропейском телеграфном съезде в
Париже и приступила там к конвенции, заключенной между всеми
государствами, представленными на съезде. После пересмотров на
очередных конференциях в Вене, в 1868 году, и в Риме, в 1871 году,
парижской конвенции телеграфный союз, расширившийся из пределов
Европы в другие части света, скрепился заключенной в 1875 году на
общем съезде в Петербурге новой, заменившей парижский договор,
конвенцией. Собранная в 1879 году в Лондоне пятая телеграфная
конференция ввела коренное изменение в международном тарифе,
установив в европейских сношениях, взамен двадцатисловной тарифной
системы, плату пословную. Это повело к понижению нашего внутреннего
тарифа, в который введена также плата пословная, низший размер
которой определен в 10 слов. Все эти меры имели последствием
значительное увеличение телеграфной корреспонденции. В 1878 году
принято внутренних телеграмм 4404000; телеграмм международных
передано за границу, принято оттуда и прошло транзитом —
1051000; депешный сбор в 1878 году достиг 6921000 рублей. Личный
состав телеграфного ведомства в 1880 году состоял из 9495 служащих,
из них 702 женщины, которых разрешено назначать телеграфистками
Высочайшим повелением 26-го февраля 1865 года.

В
течение двадцатипятилетия, с 1855 по 1880 год, доходу по
государственному телеграфу поступило до 75 миллионов рублей; на
содержание телеграфной части израсходовано до 58 миллионов; чистой
прибыли телеграф принес до 17 миллионов рублей.

XIX.
Церковь,
просвещение,
благотворительность
(1855—1881).

Развитие
просвещения в русском народе и утверждение его в вере и благочестии
составляли предмет постоянных забот Императора Александра II,
признававшего в том для России, как сам он выразился в достопамятном
манифесте 19-го марта 1856 года, "вернейший залог порядка и
счастья".

Во
все продолжение двадцатишестилетнего царствования, соблюдая заветы
державных предков, Государь явил себя верным и преданным сыном
православной церкви, ревнителем и защитником православия. Деятельными
сотрудниками его в этом деле были отечественные иерархи и во главе их
маститый первосвятитель московский, Филарет, а по смерти его,
митрополит с.-петербургский Исидор, занимавший с 1859 года и до
самого конца царствования место первенствующего члена Св. Синода. При
вступлении Императора Александра II на Престол, временно исправлял
обязанности синодального обер-прокурора тайный советник Карасевский;
с 1856 по 1862 год должность эту занимал граф А. П. Толстой; с 1862
по 1865 — свиты Е.И. В. генерал-майор Ахматов; с 1865 по 1880
г. — граф Д. А. Толстой; наконец, в последний год царствования,
обер-прокурором Св. Синода назначен К. П. Победоносцев.

В
самый день священного коронования, 26-го августа 1856 года, в Москве,
Св. Синод, в полном собрании своих членов, постановил увековечить это
событие приступлением к переводу всех книг священного писания на
русский язык, не для употребления церковно-служебного, для которого
славянский текст этих книг должен был остаться неприкосновенным, а
для пособия к лучшему уразумению слова Божия чадами русской церкви.
Громадный труд, над которым члены Синода работали в продолжение двух
десятилетий, приведен к окончанию в 1876 году, когда впервые издана
на русском языке вся Библия, в полном ее объеме. Первое издание в
24000 экземпляров быстро разошлось в один год и в 1877 году
предпринято второе издание, в том же размере. Государь в особом
рескрипте выразил искреннюю признательность Синоду за совершение
великого дела. "Молю Бога, — писал он, — да явит Он
спасительную силу своего слова к преуспеянию православного русского
народа в вере и благочестии, на коих зиждется истинное благо царств и
народов".

В
царствование Александра II проповедь слова Божия язычникам,
населяющим некоторые из отдаленнейших окраин, получила широкое
развитие. Подготовленные в специальных миссионерских отделениях при
духовных академиях и главнейших семинариях, основательно изучив
инородческие языки и наречия, православные миссионеры действовали с
успехом в самых разнообразных направлениях, просвещая светом
евангельской истины не только идолопоклонников, но и мусульман.
Миссионерские станы, учрежденные по всему Поволжью, трудились над
обращением черемисов, чувашей, вотяков, мордвы, а также татар,
калмыков и киргизов; в Сибири, в Тобольской губернии, действовали в
северных ее пределах миссии Кондийская и Обдорская, в Томской
губернии — Алтайская и Туруханская, в Иркутской губернии —
Иркутская и Забайкальская; далее, к востоку, священники с походными
церквами объезжали Якутскую область, проникая до самой Камчатки.
Многолетней апостольской деятельностью в этих отдаленных краях
прославился преосвященный Иннокентий, архиепископ камчатский и
алеутский, распространивший проповедь Евангелия и на дикарей,
поселенных по Амуру, на Курильских островах и в бывших русских
владениях в Северной Америке. В то же время православные миссионеры
действовали на Кавказе и в Закавказском крае, трудясь над
восстановлением христианства в этих, некогда христианских, областях.
Миссионерская деятельность распространялась и за пределы Империи.
Духовная миссия в Пекине утверждала в вере отцов православных
китайцев, потомков русских выходцев, когда-то переселенных из
Албазина в столицу Небесной империи. Вновь учрежденная духовная
миссия в Японии положила прочное начало обращению в православие
японцев, и к концу царствования число обращенных в этой стране
превышало уже 4000 человек. Наконец, православная архиерейская
кафедра основана в Северной Америке с местопребыванием епископа в
Сан-Франциско.

Обращение
в православие из других христианских исповеданий,
римско-католического и протестантского, до известной степени
находилось в зависимости от хода политических событий в Царстве
Польском и в Западном и Прибалтийском краях. Значительное число эстов
и латышей приняли православную веру в начале шестидесятых годов, и
после небольшого перерыва, движение это продолжалось до последних лет
царствования. Наибольшее число белорусов-католиков возвратилось в
лоно православной церкви в Северо-западном крае вскоре по усмирении в
нем мятежа, преимущественно в 1866 году, когда в литовской епархии
обратилось 25 тысяч, а в минской 20 тысяч душ. Девять лет спустя, а
именно в 1875 году, более 250 тысяч униатов в губерниях Седлецкой,
Люблинской и Сувалкской воссоединились с православной церковью.

Не
насилуя совести, правительство Императора Александра вмешательство
свое в дело утверждения православия на окраинах Империи ограничило
рядом мер, направленных к возвышению значения православного
духовенства, к поднятию уровня его нравственного развития и
материального благосостояния. С этой целью как в Западном, так и в
Прибалтийском крае, увеличены оклады содержания духовных лиц, причтам
православных церквей дарованы земельные наделы из казенных земель,
которые, например, в рижской епархии произведены в размере от 100 до
150 десятин на каждый приход. На министерство внутренних дел
возложена забота о постройке православных церквей в Привислянском,
Западном и Прибалтийском краях. Таковых построено, возобновлено или
переделано: в Царстве Польском —250, в девяти западных
губерниях —1337 и в трех прибалтийских —55.

Православное
духовенство вело также непрерывную и оживленную борьбу с расколом.
Усилиями его сектанты присоединились к господствующей церкви, частью
безусловно, частью на началах единоверия. В 1869 году в единоверие
обратилось несколько видных представителей так называемой австрийской
иерархии, для которых тогда же основан в Москве первый единоверческий
монастырь.

Общее
число обращенных в православие за все царствование было
приблизительно следующее: из римско-католиков до 100 тысяч, из
греко-униатов до 250 тысяч, из армян до 2 тысяч, из протестантов до
15 тысяч, из раскольников до 100 тысяч, из евреев до 15 тысяч, из
магометан до 100 тысяч, из язычников до 80 тысяч, всего свыше 600
тысяч душ.

В
заботливости своей о священно- и церковнослужителях отечественной
церкви, Император Александр особое внимание обратил на крайнюю
недостаточность их средств, едва обеспечивавших их существование.
Вопрос этот был подвергнут подробному обсуждению в Совете Министров,
после чего летом 1862 года состоялось Высочайшее повеление об
образовании, из духовных и светских лиц, особого присутствия для
изыскания способов к улучшению быта православного духовенства, а
именно: 1) к расширению средств материального обеспечения приходского
духовенства; 2) к увеличению личных его гражданских прав и
преимуществ; 3) к открытию детям священно- и церковнослужителей путей
для обеспечения своего существования на всех поприщах гражданской
деятельности; 4) к открытию духовенству способов ближайшего участия в
приходских и сельских училищах. В состав присутствия назначены, под
председательством митрополита с.-петербургского, все наличные члены
Св. Синода, а из светских лиц: министры внутренних дел и
государственных имуществ, шеф жандармов, синодальный обер-прокурор и
директор духовно-учебного управления при Св. Синоде, статс-секретарь
князь Урусов. Принимая живое участие в трудах особого присутствия,
Государь приказал все его постановления представлять на
благоусмотрение Его Величества и при этом отозвался, что хотя
предметы, порученные обсуждению присутствия, относятся исключительно
к увеличению материальных средств духовенства и к расширению его прав
и преимуществ в среде гражданского общества, а потому нисколько не
касаются внутреннего устройства самой церкви, а тем менее ее святого
учения, всегда неприкосновенного, но все же следует при развитии
вышеуказанных оснований, строго и неуклонно держаться постановлений
святой церкви, деяний вселенских и поместных соборов и правил св.
отец. Сверх того, Император выразил желание, чтобы могущие быть
предоставленными православному духовенству новые права и преимущества
ни в чем не стесняли тех, которые присвоены духовенству других
исповеданий в Империи, сохраняющих независимость, законом для них
обеспеченную. Особое присутствие, приступив к своим занятиям в начале
1863 г., постановило затребовать из епархий сведения о
настоятельнейших улучшениях по местным условиям и по программе,
составленной присутствием. Для начертания этой программы Государь
назначил двухнедельный срок и затребованные сведения приказал
доставить не позже 1-го июня 1863 г., а для изложения присутствием
сущности подлежавших его обсуждению вопросов определил срок
двухмесячный. "Я везде назначил сроки, — собственноручно
надписал он на постановлении присутствия, — дабы дело
подвигалось действительно, а не протягивалось, как оно у нас часто
бывает, одним отписыванием".

Первыми
плодами трудов особого присутствия были Высочайше утвержденные и
обнародованные в 1864 году, положения о приходских попечительствах и
о церковно-приходских школах. Первое из этих узаконений призывало
прихожан к участию в заведовании церковными делами прихода и к
содействию в улучшении положения приходского духовенства; второе
возлагало на сельское духовенство обучение крестьянских детей
грамоте. Государь с любовью следил за развитием школ этого рода,
приказав подавать себе ведомости о их состоянии, сначала за каждый
месяц, а впоследствии дважды в год. Впрочем, за вторую половину
царствования, после издания в 1864 году положения о народных училищах
министерства народного просвещения, число церковно-приходских школ
начало сокращаться. В 1878 году их насчитывалось в Империи 5974, с
172 тысячами учащихся.

Возложенную
на него задачу по улучшению быта православного духовенства особое
присутствие при Св. Синоде разрешило во всей совокупности лишь в 1869
году, когда удостоился Высочайшего утверждения ряд выработанных им
законоположений: 1) о пересмотре состава приходов и церковных
причтов; 2) об условиях определения на священно- и
церковно-служительские места; 3) о перемещении и увольнении
священнослужителей и 4) о правах духовенства по службе. Они были
дополнены Высочайшим повелением об освобождении лиц духовного звания
от прежних сословных стеснений и о предоставлении им права перехода в
иные сословия.

Другое
больное место ведомства православного исповедания было
неудовлетворительное состояние духовно-учебных заведений. В 1860 году
учрежден при Св. Синоде комитет для обсуждения мер к их
преобразованию, но приступить к таковому оказалось возможным лишь
после того, как по докладу синодального обер-прокурора, Государь
повелел отпускать на улучшение духовно-учебных заведений из
государственного казначейства 1500000 рублей, постепенно, начиная с
1867 года. "С благоговейной признательностью, — писал граф
Д. А. Толстой во всеподданнейшем своем отчете, — и с пламенной
молитвой к Богу о благоденствии и спасении Вашего Величества, принял
Св. Синод и за ним все русское православное духовенство Высочайшую
милость". Открытый весной 1866 года новый комитет из четырех
духовных и четырех светских лиц, под председательством митрополита
киевского Арсения, быстро совершил возложенное на него дело
преобразования духовно-учебных заведений. В 1867 году Высочайше
утверждены уставы и штаты православных семинарий и духовных училищ, а
два года спустя — и устав духовных академий. Тогда же при Св.
Синоде учрежден постоянный духовно-учебный комитет для высшего
руководства делом воспитания и образования православного духовенства.
Ежегодный расход на содержание учебных заведений духовного ведомства
возрос с 2-х миллионов в 1855 году, до 5 миллионов рублей в 1880
году. Сверх того, заведения эти уже не предназначались исключительно
для молодых людей духовного звания, и свободный доступ в них открыт
для лиц всех прочих сословий.

В
управлении русской церковью существенных изменений не последовало, но
открыто шесть новых епархий, из коих одна, алеутская и аляскинская,
вне пределов Империи, и значительно умножено число викариатств. Во
внешних сношениях своих Св. Синод поддерживал духовное общение с
православными восточными патриархами по важнейшим вопросам,
касающихся всей церкви Христовой, как, например, по вопросу об
уклонении православных иерархов от участия в соборе, созванном в Риме
папой Илией IX в 1869 году. С теми же патриархами вступил Св. Синод в
переписку для установления правил, на которых могло бы состояться
принятие в лоно православной церкви некоторых протестантских церквей,
искавших сближения с ней, как, например, церковь епископальная в
Великобритании и в Америке. Внимательно следили русские иерархи и за
старокатолическим движением, проявившимся в Германии и вообще в
Западной Европе вскоре по провозглашении Ватиканским собором догмата
о непогрешимости римского первосвященника. В православных русских
заграничных церквах на Западе разрешено совершать богослужение на
иностранных языках. Но особое попечение имела русская церковь о
поддержании духовной связи с единоверцами нашими на Востоке. С этой
целью, тотчас по заключении парижского мира, учреждена русская
духовная миссия в Иерусалиме, во главе которой поставлен епископ.
Вокруг нее создалось во св. граде обширное русское подворье,
приютившее многочисленных стекающихся туда русских паломников. Щедрые
милостынные дачи производились разным восточным монастырям,
представители которых допускались в Россию для сбора подаяний;
обители и церкви наделялись церковной утварью, облачениями,
богослужебными книгами; молодые единоверцы, предназначавшие себя к
пастырской деятельности, в значительном числе принимались в русские
духовно-учебные заведения и воспитывались в них на казенный счет. Св.
Синод разрешал сбор во всех церквах Империи на самые разнообразные
нужды восточных христиан. Такие сборы производились: в 1860 году в
пользу христиан Сирии, пострадавших от мусульманских насилий, в 1868
году — в пользу восставших критян, в 1875 — босняков и
герцеговинцев, в 1876 — черногорцев и сербов.

Война
1877—78 годов, предпринятая с целью освобождения из под
мусульманского ига единоверных и единокровных нам народов Балканского
полуострова, вызвала в русском православном духовенстве пламенное
сочувствие. Призывая свою паству к посильным пожертвованиям на
великое и святое дело, пастыри сами подавали ей в том пример. Еще до
объявления войны, Св. Синод установил особый сбор в пользу общества
попечения о раненых и больных воинах и пригласил женские обители и
общины приискать и подготовить, из среды подвизающихся в них, сестер
милосердия для отправки в военные лазареты. Когда же война была
объявлена, Синод пожертвовал в распоряжение Красного Креста 100000
рублей, а члены Синода в отдельности отказались в его пользу от
получаемого ими по сему званию жалованья. Обильные приношения стали
поступать из всех епархий, от духовенства высшего и низшего.
Монастыри устраивали госпитали для раненых и приюты для
выздоравливающих, церковно-приходские попечительства оказывали
денежные пособия семьям убитых или нуждающихся воинов.

Все
эти заслуги пастырей русской церкви перечислены в Высочайшей грамоте
на имя Св. Синода, коей Император Александр выразил свою
признательность, как Синоду, так и архиереям, главным священникам,
настоятелям и настоятельницам монастырей и всему православному
русскому духовенству. Не за одни материальные жертвы благодарил их
Государь. "Повсюду, на обширном пространстве Империи, —
свидетельствовал он, — приходские священники в храмах и вне
оных, с неутомимой ревностью трудились на пользу великого дела,
разъясняя пасомым значение священной брани, подъятой нами во имя
любви и правды, ободряя и укрепляя народный дух при неизбежных
тяготах военного времени, призывая и собственным примером располагая
прихожан к посильным приношениям. И православный русский народ,
искони приобыкший внимать живому слову и благому примеру пастырей
церкви и унаследовавший доблести, воодушевившись одним святым
чувством всецелой готовности на всякие жертвы за Веру, Престол и
Отечество, выразил оную в многочисленных и разнообразных
пожертвованиях на военные потребности и нужды армии и в изумивших мир
подвигах мужества и терпения тех сынов своих, которым выпал священный
жребий стать в ряды борцов за Веру и за спасение наших присных по
ней. На полях брани духовенство явилось участником славных деяний
победоносного нашего воинства; священнослужителя военного ведомства,
наряду со своей духовной паствой, совершали редкие подвиги
неустрашимости и самоотвержения, среди опасностей ревностно исполняли
свои пастырские обязанности, преподавали утешение веры пострадавшим
за Веру и Отечество, словом и примером ободряли и воодушевляли
воинов".

"Бог
мира, — так заключалась Высочайшая грамота, — даровавший
нам силу и крепость благоуспешно совершить подвиг брани, да ниспошлет
дорогому нашему отечеству мирное развитие и преуспеяние, в духе веры
и благочестия, искони возвещаемых и утверждаемых святой православной
церковью".

Год
спустя, в день исполнившегося двадцатипятилетия царствования
Императора Александра II, Св. Синод, именем отечественной церкви, в
свою очередь, принес к подножию Престола выражение ее благоговейной
признательности Монарху. В синодальном приветствии перечислены все
деяния Государя ко благу и славе св. церкви, свидетельствующие о его
попечительности о ней. Помянуты: переложение книг священного писания
на русский язык; открытие новых епархий и викариатств; многочисленные
присоединения от римско-католичества к православию в Литве и
Белоруссии; восстановление и сооружение вновь значительного числа св.
храмов в Западном крае; возникновение и развитие многоразличных
церковных учреждений, православных братств, церковно-приходских
попечительств и т. п.; усиление миссионерских действий среди
инородцев-нехристиан; учреждение православного миссионерского
общества; насаждение православного христианства в Японии, уже
представляющей юную ветвь церкви русской; основание православной
церкви в Северной Америке; сооружение православных русских храмов в
Париже, Женеве, Эмсе, Ницце и других местах за границей; наконец, все
правительственные меры, направленные к улучшению быта православного
духовенства и развитию духовного просвещения. "Посему, —
заявлял Св. Синод, — отечественная церковь чтит и будет чтить в
Вашем Императорском Величестве Царя, ее возвеличившего и служителям
ее благодеявшего".

Нижеследующие
цифры, относящиеся к 1855 и к 1880 годам, указывают на сравнительное
положение русской церкви при воцарении Императора Александра II и в
последний год его царствования.

Число
епархий: 55 и 59; личный состав духовенства: архиереев 69 и 90;
монашествующих: мужеского пола — 5174 и 6688, женского пола —
2508 и 4381; послушников — 5274 и 3490, послушниц — 6606
и 12496; белого духовенства: протоиереев —1518 и 1599;
священников — 40049 и 38162; диаконов — 15216 и 9424;
причетников — 71716 и 41195; число монастырей: мужских —
464 и 390; женских — 129 и 170; число храмов: соборов —
574 и 656; церквей — 36059 и 40819; часовен и молитвенных домов
— 11685 и 13264; духовно-учебных заведений и в них учащих и
учащихся: академий — 4—66—340 и 4—134—803;
семинарий — 47—674—13835 и 53—980—14003;
духовных училищ: 201—1102—37180 и 185—1117—29322.

По
метрическим книгам число исповедующих православную веру в России
простиралось в 1855 году до 49079810 душ, а в 1880 году до 61796092.

Ревнуя
о благе господствующей церкви, Император Александр не оставался
равнодушным к духовным нуждам и иноверных своих подданных, в
отношении коих руководящим его началом являлась безусловная
веротерпимость.

Одним
из первых дел царствования было восстановление конкордата,
заключенного с римскою курией еще в 1847 году, но при Николае ? не
приводившегося в исполнение. На основании этого договора для
католиков Поволжья и Южного края образована новая римско-католическая
епархия, названная тираспольской, с местопребыванием епископа в г.
Саратове. Лишь когда с 1861 по 1864 год латинское духовенство приняло
явное и страстное участие в смутах и мятеже в Царстве Польском и в
Западном крае, правительство вынуждено было принять меры к его
обузданию. Сокращению монастырей в Царстве предшествовало закрытие
значительного числа таковых в северо-западных и юго-западных
губерниях, где в 1868 году установлены особые правила для наблюдения
за проповедями ксендзов. За всем тем, в этих местностях осталось 19
римско-католических обителей, мужских и женских. Конкордат с Римом
расторгнут в 1866 году и вскоре после того упразднены католические
епархии каменецкая и минская, а в 1868 году переведена в С.-Петербург
кафедра могилевского архиепископа, митрополита всех
римско-католических церквей в Империи. Но, вместе с тем, большая
часть ксендзов, высланных за политическую неблагонадежность из
Западного края, в начале семидесятых годов возвращены на родину, а
некоторые из них вновь определены к духовным должностям. Русский язык
постепенно вводился в дополнительное богослужение, не только
католиков, но и протестантов, и в 1869 году последовало Высочайшее
повеление, чтобы иноверцы, которые родным языком своим считают язык
русский, в том или другом его наречии, не были лишены права
пользоваться им в делах своей религии.

В
Прибалтийском крае строгие меры были приняты лишь против небольшого
числа протестантских пасторов, произносивших проповеди чисто
политического свойства; но самое управление лютеранской церковью в
Империи всегда пользовалось правительственным покровительством и в
пределах губерний Эстляндской, Лифляндской и Курляндской отменен даже
закон об обязательном крещении в православную веру детей от смешанных
браков иноверцев с православными.

Так
же точно выселение крымских татар и кавказских горцев в Турцию
вызвано было чисто политическими соображениями, и мусульманское
духовенство не было стесняемо в свободном отправлении обрядов своей
веры. Значительные облегчения дарованы евреям. Из 150 законодательных
актов царствования, касающихся их, до 70 разрешают им льготы и
прекращают существовавшие до того стеснения по следующим
разнообразным предметам: 1) местожительства с припиской; 2) владения
недвижимым имуществом; 3) торговли и промышленности; 4) занятия
земледелием; 5) отбывания рекрутской повинности; 6) образования; 7)
прав по службе.

Наконец,
царское милосердие распространилось и на отщепенцев православия,
русских раскольников, которым дарованы немалые льготы и преимущества.
18-го октября 1858 года последовало Высочайшее повеление о применении
к раскольникам мер терпимости и снисходительности, а также о
допущении их к участию в общих правах и льготах, как в религиозном,
так и в гражданском отношениях. В силу этого закона, детям их
дозволено обучаться в общих школах без обязательного присутствия на
уроках Закона Божия; основанным раскольниками богадельням дарованы
новые уставы и тем обеспечено их законное существование; беглые
раскольничьи попы освобождены от преследования и розысков; разрешено
исправление их молитвенных зданий и совершение в них богослужений по
их обряду; заграничным раскольникам, за исключением сект, признанных
безусловно вредными, дозволен въезд в Империю, а русским раскольникам
— выезд за границу. Сверх того, смягчены меры, стеснявшие
торговую и общественную деятельность раскольников, которым разрешено:
записываться в гильдии на общем основании; вступать на общественную
службу и занимать должности по выборам; получать почетные награды и
знаки отличия. Наконец, для ограждения раскольников в пользовании
имущественными правами по наследству и всеми видами льгот по
семейному положению, введена метрическая запись раскольников
гражданскими властями.

Распространение
образования в России было предметом непрерывных забот и попечений
Императора Александра II.

Гром
брани не умолк еще в Крыму и за Кавказом когда Государь, по
представлению министра народного просвещения, A.C. Норова, отменил
меру, принятую в 1849 году, под впечатлением революционных событий в
Западной Европе, и ограничившую тремястами число студентов в каждом
университете. Во внимание к общему стремлению русского юношества к
высшему образованию, которое, как сказано в докладе министра,
доставит ему возможность быть полезными верноподданными Государю и
слугами отечеству, и к той степени доверия, которое заслужили
университеты, а также настоятельной надобности большого
распространения высшего образования, Всемилостивейше дозволено
принимать во все университеты студентов в неограниченном числе. Год
спустя, отменена другая стеснительная мера: Высочайше разрешено
освободить молодых людей, окончивших курс в высших учебных
заведениях, от обязанности начинать государственную службу в
губернских установлениях и повелено принимать их на службу в
министерства и главные управления, не требуя, чтобы они
предварительно отслужили три года в провинции.

Незадолго
до заключения парижского мира, Император Александр потребовал от
министра народного просвещения подробного изложения его мыслей
относительно положения учебного дела в России и мер, предположенных к
его улучшению. Во всеподданнейшем своем докладе А. С. Норов коренным
основанием всего воспитания и образования отечественного признавал —
святые истины православной веры. Он указывал на неудовлетворительное
состояние преподавания Закона Божия в учебных заведениях и настаивал
на необходимости назначить в них законоучителей, которые, не
ограничиваясь формальной стороной дела, умели бы, по достопамятному
выражению Императора Николая, собственным примером и способом
изложения "разогревать сердца юношей". Относительно порядка
преподавания в гимназиях министр находил, что его нужно привести в
соответствие с высшими нравственными потребностями общества, а также
и с вещественными пользами его, при неуклонном соблюдении священных
оснований веры и народности, а потому, не отвергая важного значения
реальных наук, он считал усиленный перевес их в воспитании вредной
крайностью и полагал, в видах умственного развития и
нравственно-эстетических требований, возвратить преподаванию
классических языков в гимназиях значительную часть его прежней силы.
С этой целью, министр предлагал в гимназиях согласовать требования
строгого классического образования с доставлением юношеству и
необходимых сведений в науках реальных, но лишь поскольку они нужны в
жизни; для реального же образования учредить особые специальные
училища. Норов обращал внимание Государя на то обстоятельство, что
принятая в России система народного образования имела доселе в виду
лишь одну половину населения — мужской пол, и что существующие
женские учебные заведения, подчиненные особому ведомству,
предназначены для одного лишь сословия — дочерей дворян и
чиновников. Между тем, лица среднего сословия в губернских и уездных
городах лишены средств дать дочерям своим необходимое образование,
соответственно скромному их быту. "От этого, — рассуждал
министр, — без сомнения, зависит как развитие в массах народных
истинных понятий об обязанностях каждого, так и всевозможные
улучшения семейных нравов и вообще всей гражданственности, на которые
женщина имеет столь могущественное влияние. Поэтому учреждение
открытых школ для девиц в губернских и уездных городах и даже в
больших селениях было бы величайшим благодеянием для отечества и, так
сказать, довершило бы великую и стройную систему народного
образования, обнимая собой всеобщие и специальные нужды всех
состояний и обоих полов". Далее министр просил о дозволении
командировать за границу молодых ученых для усовершенствования их в
избранном предмете и основательного подготовления к профессорскому
званию; напоминал Императору, что сам он признал полезным основание в
Сибири университета, приспособленного к потребностям страны; наконец,
настаивал на необходимости сосредоточить в министерстве народного
просвещения руководство всеми воспитательными и образовательными
учреждениями в Империи. "Движимое высшими государственными
соображениями, — писал он по этому поводу, —
правительство наше всегда заботилось о сосредоточении разнородных
стихий и частей государства в один плотный крепкий состав, в котором
должны слиться многие резкие, оттягивающие разности нравственных и
общественных убеждений и интересов, все местные и провинциальные
патриотизмы и влечения. Этой великой цели невозможно достигнуть
иначе, как постепенно, и притом мерами не административными, а
нравственными, сближая умы, племена и сословия единством внутренних
начал, которые зависят от одного общего плана воспитания и от одной
системы управления в сфере народного образования. К сожалению, должно
сказать, что этому великому, всеобъемлющему и необходимому единству
препятствуют многоразличные раздробления и отчуждения друг от друга
наших воспитательных учреждений, подчинение их разным ведомствам, по
особенным административным своим назначениям, лишенным даже
возможности полагать первоначальные основания тесному сочетанию и
обобщению нравственных и умственных начал в государстве. Почти каждое
из министерств имеет в кругу своем учебные заведения на особых
основаниях, руководствующиеся правилами, не сообразованными с духом и
постановлениями общего воспитания и образования в Империи, коего
органом предназначено быть министерству народного просвещения.
Поводом к этому разъединению духовных сил народа в важнейшем деле,
какое только может занимать правительство — в воспитании,
полагается обыкновенно потребность каждого из упомянутых ведомств в
специальных деятелях. Убежденный в глубине души моей сознанием
необходимости общего плана воспитания для государства, опираясь на
очевидные свидетельства опыта, подтверждающие эту вековую истину всех
образованных стран в мире, осмеливаюсь сказать, что достижение
специализма путем разъединения воспитательных учреждений есть мера,
несогласная с истинными началами государственной пользы, и даже
несоответствующая видам и цели, для которой предпринимается". В
заключение министр предлагал во внимание к тому, что наблюдение за
специальным обучением может быть вполне удовлетворительным только в
той правительственной сфере, где каждая наука имеет своих
представителей, беспрерывно следящих за ее успехами, где
сосредоточены все учебные, нравственные и педагогические средства
воспитания, — передать учебные заведения всех ведомств, за
исключением одних военно-учебных заведений, в заведование
министерства народного просвещения, как той "нравственной силы,
которая, по своему назначению, обязана пещись более всего о гармонии
и единстве начал в высоком деле общего всенародного воспитания и
образования".

Только
с этой заключительной частью доклада Норова не вполне согласился
Государь, приказав представить о том дополнительные соображения; все
же прочие предположения министра он одобрил и предоставил ему
немедленно же приступить к их осуществлению.

Первой
законодательной мерою, поднесенной Норовым к Высочайшему утверждению,
был проект преобразования главного правления училищ. "Согласен в
главных основаниях, — надписал на нем Государь, — но
желаю, чтобы главное правление училищ было, сколь возможно,
согласовано с учреждением совета о военно-учебных заведениях, и
потому начальнику главного моего штаба по сим заведениям, быть членом
сего управления, так точно, как министр народного просвещения есть
член совета о военно-учебных заведениях. Равно желаю, чтобы ученый
комитет был также образован, применяясь к таковому же, существующему
по военно-учебным заведениям. По соглашении с генерал-адъютантом
Ростовцевым, буду ожидать окончательное ваше представление по сим
предметам".

Во
исполнение Высочайшей воли, Норов имел с Ростовцевым несколько
совещаний, результатом коих был поднесенный ими сообща к подписанию
Императора следующий указ Правительствующему Сенату от 5-го мая 1856
года: " Признавая одной из самых важных государственных наших
забот образование народное, как залог будущего благоденствия нашей
возлюбленной России, мы желаем, чтобы учебные заведения ведомства
министерства народного просвещения находились под ближайшим нашим
наблюдением и попечением. В этих видах, оставляя управление
министерства народного просвещения и подведомственные ему учреждения
в настоящем устройстве, мы признаем нужным о всех важнейших
распоряжениях иметь постоянные сведения и для того повелеваем: 1)
Журналы главного
правления училищ, по всем делам, относящимся до изменения внутреннего
устройства учебных заведений и внутреннего их управления, равно как и
до изменений по части учебной и воспитательной вообще, представлять
непосредственно на наше воззрение, в подлиннике. 2) В тех случаях,
когда по мнениям главного правления училищ и министра народного
просвещения возникнет разногласие, министру всеподданнейше повергать
на наше решение особым докладом и мнение свое, и мнение главного
правления училищ". Указ заключался определением отношений
главного правления училищ к высшим государственным установлениям,
порядка делопроизводства в нем и восстановления при нем ученого
комитета.

На
учебное ведомство не замедлило распространиться преобразовательное
движение, охватившее с первых дней царствования Александра II, все
правительственные сферы. По самому существу своему, вопрос о народном
образовании выдвинулся на первый план. Во всех отраслях
воспитательного и образовательного дела выяснилась потребность не
частных улучшений, а общего обновления. Редакционные комиссии,
трудившиеся над составлением положений об устройстве быта крестьян,
выходящих из крепостной зависимости, возбудили вопрос о начальных
народных училищах; ученый комитет при министерстве народного
просвещения приступил к составлению плана общеобразовательных учебных
заведений; советы университетов принялись, по приглашению
министерства, за пересмотр университетского устава. Такому же
пересмотру подвергся в особом комитете и цензурный устав. Руководство
всей этой сложной и кипучей деятельностью скоро оказалось не по силам
маститого ветерана 1812 года, А. С. Норова. Ценя и уважая его, как
человека благороднейшего образа мыслей, Государь не считал возможным
оставить его долее на занимаемом ответственном посту, и в Пасху 1858
года назначил министром народного просвещения попечителя московского
учебного округа, Е. П. Ковалевского.

На
долю нового министра выпала нелегкая задача защищать дело просвещения
против предубеждений и нападок некоторых из нерасположенных к нему
деятелей прошлого царствования, все еще влиятельных в высших
государственных установлениях, и вообще несочувственно относившихся к
предпринятым преобразованиям. Задача эта усложнялась брожением в
значительной части русского общества задорным и враждебным
направлением литературы, волнениями в среде учащейся молодежи.
Наконец, немаловажное затруднение представляло и оскудение казны,
недостаток денежных средств для задуманных улучшений.

Еще
в 1856 году отклонено было ходатайство министра народного просвещения
об усилении сметы его министерства кредитом в 300000 рублей на самые
неотложные надобности. На докладе о том Норова Государь надписал: "На
счет отпуска 300000 руб. сер., не отвергая пользы сего пособия,
нахожу, однако, в теперешнее время невозможным; иметь это в виду,
когда финансовые наши обстоятельства, с Божьей помощью, придут в
лучшее состояние". В августе 1858 года Ковалевский, изложив во
всеподданнейшем докладе бедственное положение учебных заведений его
ведомства, напомнил Императору о его резолюции и просил, по случаю
предстоявшего умножения государственных доходов от увеличения
откупных сборов, уделить хотя некоторую сумму на улучшение положения
низших и средних училищ. По соглашению с министром финансов, сумма
эта определена в 720000 рублей ежегодно, из которых 312½
тысячи предполагалось на усиление штатов 76-ти гимназий, а 330½
тысячи — 385 уездных и дворянских училищ, 17 тысяч на учебные
заведения Дерптского округа, 30 тысяч на пособия приходским училищам
и 30 тысяч на строительные надобности. Утверждая эти предположения в
день своего рождения, 17-го апреля 1859 года, Государь сделал на
записке министра народного просвещения следующую надпись: "Весьма
рад, что благое это дело можно наконец привести в исполнение".

Из
органических реформ за время управления Е. П. Ковалевского
министерством народного просвещения, совершены две: упразднен главный
педагогический институт и взамен его учреждены педагогические курсы
при университетах для подготовки преподавателей средних и низших
учебных заведений; а также издано, в виде опыта на три года,
положение о женских училищах министерства народного просвещения.
Последние решено учреждать в столицах, губернских и уездных городах
для девиц всех сословий, по мере возможности, преимущественно на
средства, жертвуемые дворянскими собраниями, городскими обществами и
частными благотворителями. Училища эти разделялись на два разряда:
первого — с шестилетним курсом, и второго — с трехлетним,
и были приняты под покровительство Императрицы Марии Александровны.
Женским училищам первого разряда присвоено наименование Мариинских.

В
1860 году совершенно новый тип школ возник по общественному почину.
То были воскресные школы, в которых лица всех сословий обучали
грамоте по воскресеньям и праздникам простолюдинов, преимущественно
ремесленников и мастеровых. Первые такие школы были открыты при шести
домах петербургских уездных училищ. Они быстро размножились по всему
пространству Империи, где их устраивали при учебных заведениях,
низших и средних. Признавая благодетельное влияние этих школ на
нравственное улучшение ремесленного сословия и считая их существенно
полезными для образования рабочего населения, министр народного
просвещения испросил Высочайшее соизволение на помещение воскресных
школ в зданиях военного ведомства, и с этого дня их стали устраивать
при казармах полков, расположенных в Петербурге, в Москве и в
провинциальных городах, причем офицеры в большом числе являлись в них
преподавателями, вместе со студентами, гимназистами, литераторами,
лицами всех званий и состояний, обоего пола.

Между
тем, стало выясняться, что в воскресных школах, под предлогом
грамотности, проповедуются народу разрушительные учения, неверие и
материализм в области духовной, крайний социализм в области
государственной. Об этом шеф жандармов, князь Долгоруков, представил
Государю записку, в которой настаивал на необходимости закрыть
воскресные школы. Защитником их выступил Ковалевский. Император
Александр приказал обсудить этот вопрос в Совете министров, который
решил, не прибегая к крайней мере закрытия школ, учредить за ними
бдительный надзор и не допускать уклонения их от прямого назначения.
Согласно этому решению, состоялось в начале 1861 года объявленное
министром народного просвещения Высочайшее повеление, в котором
изъяснено, что Его Величество, обратив внимание на быстрое
распространение воскресных школ и считая весьма важным дело народного
образования в оных, одобрил циркулярное предложение министра
попечителями округов о надзоре за воскресными школами и повелел:
копию с этого циркуляра препроводить к министру внутренних дел для
предложения начальникам губерний о содействии с их стороны учебному
ведомству в наблюдении за воскресными школами; от имени Его
Величества подтвердить попечителям о неослабном наблюдении за
воскресными школами, согласно сделанным министром народного
просвещения указаниям, и сообщить митрополитам в обеих столицах и
обер-прокурору Св. Синода для распоряжения по прочим губерниям, о
назначении епархиальным начальством в каждую школу священника,
который, сверх обязанности преподавания Закона Божия, наблюдал бы
вместе с училищным начальством и при его содействии, чтобы в школе не
допускалось ничего противного правилам православной веры и началам
нравственности.

К
сожалению, не в одних воскресных школах сказывалось крайнее
противорелигиозное и противогосударственное направление. Проявилось
оно и в большей части произведений современной литературы, в статьях
газет и журналов, с начала царствования высвободившихся из под
строгой опеки цензуры и мало-помалу начавших подвергать обсуждению и
критике не только насущные государственные и общественные вопросы, но
и действия и распоряжения правительства. Постепенно направление это,
из обличительного, переходило в отрицательное, посягавшее на самые
основы государства и общества: веру, семью, собственность, порядок.
Крайности эти печалили и озабочивали Государя. Он признавал пользу
гласности, содействие ее к разоблачению злоупотреблений должностных
лиц, но, внимательно следя за статьями, появлявшимися в повременных
изданиях, из которых представлялись ему ежемесячные извлечения, он
возмущался и скорбел, когда газеты и журналы переступали за пределы
всякой пристойности. Сдержать и обуздать эти излишества он считал
обязанностью государственной власти и в этом смысле приказал
приступить к пересмотру цензурного устава. Но дело затягивалось, и
возмутительные выходки органов печати умножались с каждым днем.
Впредь до преобразования главного управления цензуры, по совету
министра иностранных дел, князя Горчакова, в конце 1858 года
образован был негласный комитет, нечто вроде французского "bureau
de presse", на который возложено было вступать в личные сношения
с писателями и мерами вразумления и убеждения наставлять их на путь
истинный. Членами этого комитета Император Александр назначил:
ближайшее к себе лицо, личного своего друга, генерал-адъютанта графа
А. В. Адлерберга, товарища министра народного просвещения H. A.
Муханова и начальника штаба корпуса жандармов А. Е. Тимашева. К ним
придан, в качестве члена, заведующего перепиской и делопроизводством
комитета, бывший цензор, профессор С.-Петербургского университета и
академик Никитенко, принимая которого, Государь так изложил ему свой
взгляд на задачу комитета: "Желательно, чтобы вы действовали
влиянием вашим на литературу таким образом, чтобы она, согласно с
правительством, действовала для блага общего, а не в противном
смысле... Есть стремления, которые несогласны с видами правительства.
Надо их останавливать. Но я не хочу никаких стеснительных мер. Очень
желал бы, чтобы важные вопросы рассматривались и обсуживались научным
образом. Наука у нас еще слаба. Но легкие статьи должны быть
умеренны, особенно касающиеся политики... Не надо думать, что дело
ваше легко. Я знаю, что комитет не пользуется расположением и
доверием публики. Опять повторяю, что мое желание не употреблять
никаких стеснительных мер, и если комитет понимает меня — при
этих словах Император выразительно взглянул на стоявшего вблизи графа
А. В. Адлерберга — то, несмотря на трудность, может все-таки
что-нибудь сделать".

Негласный
комитет просуществовал, однако, не более года. Сами члены его,
признавая усилия свои бесполезными, ходатайствовали о слиянии его с
главным управлением цензуры, которое в 1859 году выделено в отдельное
ведомство под главным начальством статс-секретаря барона Корфа, а в
начале 1862 года включено в состав министерства внутренних дел.

Между
тем, отрицательное направление литературы, как нельзя более вредно
отражалось на незрелых умах учащейся молодежи, воспитанников средних
и высших учебных заведений. Последствием был целый ряд беспорядков,
произведенных студентами университетов в столицах и других
университетских городах. Студенты обнаруживали дух своеволия и
непокорства, явного неуважения к правительству и неповиновения
властям. Происходили постоянные стычки их в стенах университета с
академическим начальством, вне их — с полицией. Буйство
студентов и вызывающий образ действий увеличивались с каждым днем.
Все меры, принимаемые для водворения порядка в университетах,
оказывались бессильными. Студентам строго было воспрещено изъявлять
на лекциях профессорам одобрение или неодобрение: оглушительными
рукоплесканиями встречали они популярных наставников передового
направления, шиканьем и свистом — профессоров, слывших
отсталыми. Также точно запрещены были всякие сборища и сходки:
таковые собирались в университетах и вне его едва ли не каждый день,
несмотря на нередкие исключения главных зачинщиков из университетов и
высылку их в отдаленные местности под надзор полиции. В
правительственных советах неоднократно обсуждался вопрос о средствах
к прекращению всех этих беспорядков. Высказывались различные мнения.
Одни — граф С. Г. Строганов — предлагали открыть доступ к
высшему образованию одному только дворянству и имущим классам; другие
— барон M. A. Корф — выражали мнение, что следует
объявить преподавание в университете совершенно свободным, отменив
так называемые учебные классы, приемные и переходные экзамены
студентов, допуская на лекции всех желающих их слушать и к испытаниям
на ученые степени — молодых людей, независимо от числа лет,
проведенных в университете. Одновременно Корф советовал уничтожить
студенческую корпорацию, подчинив студентов установленным правилам
лишь когда они находятся в здании университета, а вне его, чтобы
каждый разбирался и судился единственно по гражданскому своему
званию, без всякого участия в том университета. Министр Ковалевский и
большинство членов главного правления училищ не соглашались с этими
взглядами и полагали ограничиться установлением особых строгих
экзаменов для приема в университет всех желающих поступить в оный, не
исключая и молодых людей, окончивших курс в гимназиях, для которых,
впрочем, вместо полного, вводилось сокращенное испытание. Последнее
мнение было поднесено на воззрение Императора и Высочайше утверждено.