АЛЕКСАНДР КОРОТКОВ

1909–1961) 22 июня 1941 года. Ночью германские войска вторглись на территорию Советского Союза. Советское посольство в Берлине окружено плотным кольцом эсэсовцев под командой старшего лейтенанта Хайнемана. Вход и выход закрыты. Из посольства разрешается выезжать только одному его сотруднику Бережкову для связи с германским МИДом, где надо решать вопросы выезда дипломатов на родину, а пока они здесь, обеспечение посольства водой, электричеством, продуктами питания. Ведь, несмотря на войну, дипломаты и здание посольства неприкосновенны. Такое же положение и в Москве с посольством Германии. А у разведчиков совсем другие заботы. Александру Короткову, работающему «под крышей» посольства, требуется связаться со своей агентурой, остающейся в Германии: договориться с ними о способах связи, передать радиостанцию и батареи к ней, новые шифры, деньги на оперативные расходы. Но как связаться с ними? Друзья долго обсуждают этот вопрос. Потом Бережков идет к Хайнеману и говорит: — У моего друга Александра есть любимая девушка в Берлине. Он хочет проститься с ней и передать кое-какие сувениры. Нельзя ли сделать так, чтобы когда я поеду в МИД, он поехал бы с нами? Хайнеман морщится, говорит об опасности и даже невозможности этого дела. Но когда Бережков намекает на то, что в связи с предстоящим отъездом посольства у него остаются лишние деньги, которые все равно девать некуда, и он может отдать их Хайнеману, тот вздыхает и кивает головой. — Что делать? Раз человек хочет проститься с любимой девушкой, ему надо помочь. Все мы были молодыми… На следующее утро из посольства выехала машина. Бережков за рулем, рядом Хайнеман, на заднем сиденье молодой «влюбленный». Солдаты услужливо открыли ворота и отдали Хайнеману честь. На одной из оживленных улиц Коротков попросил остановиться, вышел из машины и нырнул в большое здание магазина. Дальше он шел путем, известным только ему одному. Его «девушкой» была Элизабет Шумахер, жена одного из членов советской разведывательной сети, которая впоследствии получила название «Красная капелла» или «Красный оркестр». Его придумали немецкие контрразведчики. По ночам их радиоприемники ловили летящие в эфир звуки морзянки. Радистов на разведывательном жаргоне называли «пианистами» или «музыкантами». Их, этих неизвестных советских «музыкантов», было много, из них можно было составить целый оркестр. Так появилось название «Красный оркестр», переделанное позже в «Красную капеллу». (Точнее, так была названа операция и подразделение контрразведки, которое ее проводило.) Александр Коротков родился в Москве в 1909 году, в семье банковского служащего. Отца никогда не видел — жена ушла от него еще до рождения Саши. Закончил среднюю школу-девятилетку и работал электромонтером, отдавая все свободное время теннису. В девятнадцатилетнем возрасте один из партнеров, бывший секретарь Ф. Э. Дзержинского Герсон пригласил его на работу в ОГПУ в качестве… лифтового. Красивый, высокий (рост 185 сантиметров), старательный парень был, как говорится, «замечен» и уже через год, в 1929 году, принят на службу в качестве делопроизводителя Иностранного отдела ОГПУ. Им в то время руководил Михаил Трилиссер, которого сменил Артур Артузов. По долгу службы Саша знакомился со многими секретными документами, однако еще не был аттестован в качестве хотя бы младшего оперуполномоченного. Кандидатом партии стал лишь в 1932 году (членом — семь лет спустя), тогда же — оперативным уполномоченным. От общественных нагрузок не уклонялся. Будучи пионервожатым в лагере, он познакомился с хорошенькой и умной вожатой Марусей Вилковыской, и она станет его женой. Одним из первых заданий, с которым успешно справился Александр Коротков, было выяснение сущности «Гефы» — представительства германского генерального штаба в Москве. Он установил, что если раньше, до Гитлера, оно действительно занималось вопросами сотрудничества штабов, то с 30 января 1933 года стало по-настоящему шпионской резидентурой. Его выводы, подкрепленные и другими данными, дошли до самых верхов, и «Гефа» была прикрыта. Затем Короткова стали готовить к работе за рубежом. Он изучал немецкий и французский языки, манеры, географию и экономику зарубежных стран, специальные дисциплины, в том числе и наружное наблюдение, в процессе занятий по которому за свой высокий рост получил первую оперативную кличку «Длинный». В 1933 году его направили в нелегальную резидентуру Александра Орлова («Шведа»), будущего руководителя «кембриджской пятерки», резидента в республиканской Испании, а затем беженца, не выдавшего ни одного из известных ему источников и тихо скончавшегося в Америке в 1973 году. А в 1933 году «Швед» организовал в Швейцарии группу нелегалов, задачей которых стало проникновение, ни много ни мало, в генеральный штаб Франции. Коротков со своей женой Марией Вилковыской, его помощницей и «тренером» по немецкому и французскому языкам, из Швейцарии перебрался во Францию, где поступил вольнослушателем на антропологический факультет Сорбонны. В этот период у него на связи было два агента, кроме того, перед ним стояла задача найти еще кого-нибудь, через кого можно будет проникнуть в генштаб. Он и нашел одного, но… дело закончилось ничем. Его «кандидат», как сообщил информатор, работавший во французской контрразведке, оказался подставой. Ну что же, отрицательный результат — тоже результат. Пришлось срочно возвращаться на родину. Интересная деталь. В телеграмме о выезде «Длинного» и «Жанны» (псевдоним Марии) есть приписка: «Их личный багаж (чемодан с книгами) направляется с почтой». Заметьте, не с модным барахлом, не с французским коньяком, а с книгами! Дома супруги Коротковы пробыли недолго и в апреле 1936 года выехали в Германию, где Александр работал под именем Владимира Петровича Коротких в представительстве Наркомата тяжелой промышленности СССР. Во время этой командировки Коротков поддерживал связь с несколькими агентами, в том числе с Гансом Генрихом Куммеровым, талантливым ученым, доктором наук, изобретателем. Куммеров передал компоненты нового противогаза, данные об отравляющих веществах и средствах защиты от них, о радаре, акустической торпеде, специальной радиостанции для танков, о технике для производства синтетического бензина и синтетического каучука. Работала с агентурой и Мария. В конце 1937 года они получили приказ вернуться в Москву. И хотя не чувствовали за собой никакой вины, ехали с опаской. В Союзе был разгар ежовщины, хватали и расстреливали виновных и невиновных. При Ягоде, Ежове и их преемниках были репрессированы свыше двадцати тысяч чекистов. Но Коротковых эта участь миновала. Напротив, Александр получил новое важное и совершенно секретное задание. Речь шла о ликвидации за границей бывшего чекиста, изменника Агабекова, и переметнувшегося к Троцкому немецкого политэмигранта Рудольфа Клемента. Сейчас можно много спорить о правомерности и морально-этической стороне этих акций. Но ведь это же был 1938 год! А, впрочем, поговорите и сейчас с любым разведчиком, как следует поступать с предателем, по вине которого были казнены или оказались в тюрьме десятки людей, провалены операции, нанесен огромный материальный ущерб, поставлена под угрозу оборона страны… Итак, Коротков приступил к выполнению заданий, исходивших от самого Сталина. О том, как они были выполнены, рассказал бывший начальник Короткова генерал Судоплатов: «Армянин… заманил Агабекова на явочную квартиру… Там его уже ждали боевик, бывший офицер турецкой армии, и молодой нелегал Коротков… Турок убил Агабекова ножом, после чего тело его запихнули в чемодан, который выкинули в реку. Труп так никогда и не был обнаружен». Примерно так же поступили с Клементом, правда, неизвестно, присутствовал ли при его ликвидации Коротков. В декабре 1938 года, вернувшись в Москву, Александр доложил о выполнении задания. Но его ждала неприятная новость — он был уволен из органов госбезопасности. Причина: на работу в ОГПУ он был принят по рекомендации «врага народа» В. Л. Герсона, к этому времени арестованного. Коротков обжаловал свое увольнение в письме на имя самого наркома. Этот поступок был очень необычным для того времени, когда все «запятнанные» мечтали, чтобы о них скорее забыли. Письмо пролежало у Берии около года. Неожиданно для Короткова, в конце 1939 года его вызвали на работу, вручили дипломатический паспорт и на два месяца направили в командировку в Данию и Норвегию в качестве «дипкурьера» Центрального аппарата НКВД. С заданием, суть которого в архивных документах не отражена, Коротков справился успешно и по возвращении был повышен в должности: стал заместителем начальника отделения и переведен из кандидатов в члены ВКП(б). К этому времени в разведке сложилось тяжелое положение: лучшие разведчики были репрессированы, без связи осталась зарубежная агентура. Летом 1940 года было решено восстановить старую агентурную сеть в Германии и по возможности расширить ее. Так совпало, что в конце июня 1940 года оставшийся без связи агент «Брайтенбах» (см. очерк о нем) в записке, кинутой в почтовый ящик посольства, обратился с просьбой о восстановлении связи. Между прочим, какое-то время назад связь с ним через конспиративную квартиру поддерживала жена Короткова. Но ни она, ни сам Коротков лично «Брайтенбаха» не знали, как не знали ни его псевдонима, ни подлинного имени. В июле 1940 года Коротков (под псевдонимом «Степанов») получил задание выехать в Берлин всего на один месяц и восстановить связь примерно с десятью законсервированными агентами. Задание, учитывая такой короткий срок и напряженную обстановку в Германии, было нелегким. Коротков без особых осложнений встретился с «Брайтенбахом» (сотрудником гестапо Леманом). Они сразу достигли взаимопонимания и провели четыре встречи. На второй «Брайтенбах» передал копию доклада Гейдриха руководству рейха «О советской подрывной деятельности против Германии» и подробно описал реорганизацию немецких спецслужб, что позволило нашей разведке скорректировать свои действия. Но дальнейшая работа Короткова с ним не планировалась, и он вывел его на связь с молодым сотрудником резидентуры Журавлевым. После этого Коротков (носивший для немцев имя Александр Эрдберг) приступил к восстановлению других связей. Среди них были вошедшие в историю участники берлинской «Красной капеллы» Арвид Харнак («Балтиец», он же «Корсиканец»), Харро Шульце-Бойзен («Старшина», о нем см. очерк), Адам Кукхов («Старик») и другие. Арвид Харнак, экономист, ответственный сотрудник министерства экономики, сначала не поверил Короткову. Тот, в нарушение принятых в разведке правил, вынужден был, положив его на дно своей машины, привезти в посольство, и только там, в непрослушиваемой комнате, они наши общий язык. «Корсиканец» доложил, что у него есть шестнадцать информаторов, людей разного общественного положения, профессий и даже политических взглядов, объединяемых ненавистью в фашизму. Среди них философ и драматург Адам Кукхов, скульптор Курт Шумахер, служащий министерства авиации, старший лейтенант Харро Шульце-Бойзен, друг и единомышленник Харнака, также имеющий ряд информаторов, и другие. Но с ними Коротков установил связь позже, пока же она поддерживалась через «Корсиканца». Затем Коротков восстановил связь с Гансом Генрихом Куммеровым («Фильтр») и Эрхардом Томфором. После этого для доклада начальству о проделанной работе он был вызван в Москву, где он провел два месяца. А потом его направили в Берлин уже в длительную командировку, которая, однако, продлилась всего полгода. Основной задачей, которую устно поставили перед Коротковым руководители разведки, было выявление планов гитлеровского руководства о сроке нападения на СССР. В письменном задании этого пункта не было — ведь Сталин был убежден, что Гитлер нападать в ближайшие два-три года не собирается. 18 апреля 1941 года во все европейские резидентуры поступила директива активизировать работу с агентами на случай возможной войны. Однако и она была подписана не наркомом Меркуловым, а лишь заместителем начальника разведки Судоплатовым. А тем временем от «Старшины», «Корсиканца» и других источников поступила информация о подготовке и даже сроках немецкого наступления. Однако судя по реакции Москвы, в Центре недостаточно объективно оценили опасность складывавшейся ситуации. Официальным резидентом внешней разведки был Амаяк Кобулов, приближенный Берии. Но фактически все «нервные узлы» находились в руках Короткова. К нему поступала вся информация, получаемая другими разведчиками, и он готовил письма и шифровки в Москву. Но оттуда не было никакой адекватной реакции! В такой ситуации Коротков решился на беспрецедентный шаг. 20 марта 1941 года он лично написал письмо Берии. Оно хранится в личном деле Короткова. Видимо, от волнения он перепутал дату, поскольку письмо датировано 20 марта 1940 года. В нем Коротков четко излагает сообщения агентуры, главным образом, «Корсиканца», «Старшины», «Брайтенбаха», и поступившие из других источников, об угрозе немецкого нападения в мае 1941 года. Ответа не последовало, письмо было подшито к делу. Единственная реакция — «добро» на запрашиваемый Коротковым для «Корсиканца» продуктовый подарок. Короткову приходилось поддерживать регулярную связь с тремя основными агентами — «Корсиканцем», «Старшиной» и «Стариком». Это было очень опасно для всех них. Но выхода не было: он являлся самым опытным и квалифицированным сотрудником резидентуры. Только в апреле Центр забил тревогу по поводу создания надежной связи с агентурой в военное время, независимых радиоточек, подбора радистов и т. д. Времени оставалось в обрез. Были высланы деньги и рации с радиусом действия до Бреста — Белостока (а этот район будет захвачен немцами в первые же дни войны). Между тем не все, даже в разведке, верили, что скоро начнется война. Об этом свидетельствует, например, такой факт: в деле «Переписка с берлинской резидентурой», хранящемся в архиве СВР, последний подшитый документ гласит: «Разрешаем сотруднику резидентуры т. такому-то нанять няню для ребенка из местных жителей с такой-то оплатой». После начала войны и описанных выше событий вместе с другими сотрудниками посольства Коротков вернулся в Москву. Она встретила его плохим известием: связь с группой Шульце-Бойзена прервалась, так как немцы заняли все города, где были принимающие радиостанции. Надо было восстанавливать связь, а также готовить новых агентов для засылки в Германию. Попытки переправить связных в Берлин по тем или иным причинам закончились безрезультатно. Пришлось обратиться за помощью к военным. Нелегал ГРУ Гуревич («Кент») сумел из Бельгии добраться до Берлина и восстановить связь. Но произошла трагедия: шифровка, в которой для Гуревича сообщались адреса, фамилии наших агентов и пароли, была перехвачена немцами и расшифрована. Так начался крах берлинской «Красной капеллы». Шульце-Бойзен, Харнак, Шумахер и другие ее участники — несколько десятков мужчин и женщин, были схвачены гестапо и повешены или гильотинированы. До своей гибели они все же успели передать через «Кента» ценную информацию о планах немцев под Москвой осенью 1941 года и наступательных планах лета 1942 года. Короткову и его людям удалось подготовить и заслать в немецкий тыл несколько разведывательно-диверсионных групп, состоявших из пленных и перебежчиков. Одна из них под руководством унтер-офицера Хайнца Мюллера провела в Берлине несколько дерзких операций и 25 апреля 1945 года встретилась с советскими войсками. До конца войны Коротков вылетал в Афганистан, Югославию, Румынию для проведения разведывательных операций. В самом конце войны Короткову было поручено сопровождать и обеспечивать безопасность германской делегации, прибывшей 8 мая 1945 года в Берлин для подписания акта о безоговорочной капитуляции. Его можно увидеть на фотографиях, запечатлевших это событие: стоящий за спиной Кейтеля, склонившегося над актом, моложавый, стройный советский офицер — Александр Коротков, покинувший Берлин в июне 1941 года и с триумфом вернувшийся в мае 1945-го. Начались послевоенные будни. Коротков налаживал разведывательную работу в Германии, создавал заново агентурную сеть, устанавливал связи с союзниками. Он провел много операций, в частности, по обмену пленного германского адмирала Редера на власовских генералов Малышкина и Жиленкова, которых позже судили вместе с Власовым, а затем повесили; по обнаружению и вывозу в СССР предприятий и специалистов ракетостроения; по выявлению скрывавшихся нацистских преступников… В 1946 году Коротков вернулся в Москву, он был назначен заместителем начальника внешней разведки и одновременно руководителем нелегальной разведки, и оставался на этом посту до 1957 года. За это время Коротков подготовил десятки разведчиков-нелегалов. Он был «крестным» супругов Михаила и Галины Федоровых, Де лас Эрас Африка (см. очерк о ней), Михаила и Анны Филоненко, Конона Молодого, Мориса и Леонтины Коэн (см. очерк), Вилли Фишера — Рудольфа Абеля (см. очерк) и многих других. В марте 1957 года Александра Короткова назначили представителем КГБ СССР при МГБ ГДР. Это не было понижением — противостояние ФРГ и ГДР стало в это время одним из основных факторов «холодной войны». В обязанности Короткова входила не только организация агентурной сети на территории ФРГ (главными объектами были ведомство генерального канцлера, МИД, министерство обороны, спецслужбы, политические партии), но и налаживание взаимодействия со спецслужбами ГДР — тактичное и деликатное дело, где нужно было проявить себя настоящим дипломатом. К чести Короткова надо сказать, что он стал не только сотоварищем руководителей ГДРовских спецслужб, но и другом. Он умел найти подход и к министру Мильке, и к руководителю разведки Вольфу, неприязненно относившимся друг к другу. Коротков лично работал с советским разведчиком Хайнцем Фельфе (см. очерк о нем) и другими, выполнявшими задания на территории ФРГ. В последние годы работы у Короткова сложились очень напряженные отношения с председателем КГБ Александром Шелепиным. Постоянные придирки, нагоняи, вызовы «на ковер» довели Короткова до стресса… 27 июня 1961 года во время очередного вызова в Москву Коротков после доклада руководству отправился на стадион «Динамо» — договорился с начальником ГРУ, старым другом Иваном Серовым сыграть партию в теннис. Во время игры он умер. На его похороны в полном составе прибыло руководство МВД ГДР. Шелепин на похороны не приехал.