АВДОТЬЯ ИЛЬИНИЧНА ИСТОМИНА

1799—1848) Русская балерина. С 1816 года ведущая танцовщица петербургской балетной труппы. Первая исполнительница партий в балетах на пушкинские сюжеты. Она была спутницей юности А.С. Пушкина, той богемной подругой, талантливой, искрометной, воспоминания о которой согревают в трудные, тоскливые минуты жизненных неудач. По выходе из Лицея молодой поэт становится завсегдатаем театра и страстным поклонником хорошеньких «актерок». Это было для него беззаботное, веселое время необязывающих влюбленностей и кутежа, время дружеских пирушек и застолий. И посреди их сумасшедшего мужского круга царила она — Дуня Истомина с огненными черными глазами, похожая на черкешенку, гибкая, как тростинка, непосредственная, с ярким, буйным темпераментом. В среде блестящей молодежи XIX века считалось непременным условием воздыхать по балерине, актрисе, певице, дарить цветы, волочиться и попадать в скандальные истории, но по Истоминой страдали многие, ох как многие молодые повесы. Дуня умела привлечь к себе внимание. Легкая в общении, обаятельная, что называется, «без комплексов», она запросто сходилась с мужчинами, но главным в ней было все же то обаяние, талант, которыми безродная Дуня была щедро одарена от матушки-природы. В театральное училище ее, шестилетнюю девочку, привел какой-то флейтист. Кем он приходился Дуне, отчего решился определить ее в «артистки» — неизвестно, но то, что с таинственным музыкантом сама судьба постучалась в двери Истоминой, совершенно ясно. Девочка попала в класс крупнейшего педагога, постановщика, новатора балета Шарля Дидло. С ним русский балет вышел на путь новаций, получил европейское признание. Дидло одним из первых освоил романтические темы и образы в постановке танцев, создал новую балетную технику, привнес новые сценические приемы. Он ближе всех из современных ему балетмейстеров подошел к пальцевой технике танца. Конечно, для осуществления своих творческих замыслов Дидло необходима была балерина, непохожая на прежних танцовщиц. Такой «музой», способной вырваться из канонов, довериться неизведанному, способной претворить на сцене самые дерзкие для того времени новации, и стала Истомина. Дебют Авдотьи Ильиничны состоялся 30 августа 1816 года в балете «Ацис и Галатея». Семнадцать лет — возраст торжествующей юности, необыкновенная легкость, прекрасное лицо — такою предстала перед зрителями Галатея в исполнении Истоминой и надолго осталась властительницей дум «золотой» молодежи того времени. Двенадцать лет эта роль актрисы пользовалась неизменным успехом. С нею в русский театр, в общественную жизнь России врывался свежий ветер перемен. Истомина, не помышляя о том, невольно становилась провозвестницей новой жизни. Уже в этом первом балете в маленькой нимфе жила прекрасная человеческая душа, доброе, готовое к самопожертвованию сердце, презрение к опасности. Пожалуй, здесь и намечалась основная тема, которая столь волновала русское общество и которую до последнего дня своей сценической жизни пронесла великая танцовщица — высокая человечность и героизм. Это было время, когда еще не существовало «Лебединого озера», не было «Жизели» и всех тех дежурных партий с их отработанными техническими приемами, по которым отмечается мастерство танцовщицы. Это было время, когда балет еще «путался» с пантомимой и когда авторы стремились прежде всего любыми путями рассказать историю. Это было время, когда от балерины обязательно требовался драматический талант, который невозможно было восполнить чисто танцевальными приемами. Истомина идеально совмещала в себе редкую грациозность и мастерство комедийной и драматической актрисы. Авдотья Ильинична уже в первые годы своей карьеры поражала современников способностью создавать живые и совершенно разные образы богатством мимики, точностью жеста, глубиной проникновения в характер. Виртуозность ее танца — лишь одна из сторон большого, многогранного таланта. Превосходная комедийная актриса, она, по свидетельствам современного ей театрального критика, не только «танцует с величайшей живостью и проворством, она отличная балетная актриса для ролей резвых и хитрых девиц». Нередкими в те времена бывали случаи, когда танцовщицы назначались на роли в драматических спектаклях. Так, крупнейший театральный автор той эпохи — Шаховской — написал специально для Истоминой образы героинь в двух водевилях. Зная блистательные способности Авдотьи Ильиничны в танце, естественно предположить, что автор решил использовать их в своей пьесе. Не тут-то было! Мало того, что персонажи Истоминой наделены многоречивым текстом, они еще и довольно сложны по характерам, попадают в самые разнообразные житейские ситуации. Обе Зефиреты из водевилей Шаховского почти не уходят со сцены, а Зарницкая — путешествующая танцовщица — роль не просто «ведущая» по нынешней терминологии, а заглавная. Хоть Шаховской и создавал Зефирету для Истоминой, где-то в глубине его души таилась неуверенность — будет ли она так же прекрасна в водевиле, как и в балете. Умело и предусмотрительно он предназначал ей осторожную, извинительную фразу: «Ах, я привыкла изъясняться пантомимикой и чувствую, что мой язык не так меня слушается, как мои ноги». Предосторожность оказалась излишней. «Роль танцовщицы Зефиреты в комедии-водевиле кн. Шаховского „Феникс, или Утро журналиста“ Истомина играла прелестно, как умная и опытная актриса», — восторгается современник. Балет «Кавказский пленник, или Тень невесты» навеки соединил имена Пушкина, Истоминой и Дидло. Постановки Дидло всегда были крупными событиями в петербургской жизни. Но этот новый балет приняли особенно горячо и восторженно — для общества он был тесно связан с именем опального Пушкина. А Истомина, казалось, была создана для образа Черкешенки. Легендарной славой овеяна эта роль в творчестве балерины. В «Кавказском пленнике» она была настолько «восточной», так был созвучен национальному колориту ее внешний облик, что долгое время ходили слухи, будто она — черкешенка по происхождению: «Может быть, также, образ петербургской актрисы Истоминой, родом черкешенки, за которой Пушкин ухаживал и которую потом так блистательно вывел в „Онегине“, носился в его воображении, когда он писал „Кавказского пленника“». Собственно, поэт и был «виновником» легенды о восточной национальности танцовщицы, именуя ее в письмах Черкешенкой. По-видимому, отношения Истоминой и Пушкина в свое время были весьма фривольными, но легкими и ни к чему не обязывающими. Имя Дуни впервые встречается в озорных стихах, которые поэт писал тотчас по выходе из Лицея. По тону, нецензурности отдельных выражений можно заключить, что Истомина не являлась образцом нравственности. Однако весьма раскованную в поведении, практически неграмотную Авдотью Ильиничну с распростертыми объятиями принимали в самых рафинированных салонах Петербурга. Особенно охотно Истомина посещала квартиру Шаховского. Александр Александрович в ту пору был одним из самых противоречивых людей театрального мира. Драматург, режиссер, начальник репертуарной части петербургских императорских театров, он был влиятельным человеком, а обширные познания в области сценического искусства, умение вести оживленную беседу привлекали к нему множество людей. Жил князь недалеко от театра, квартира его находилась на самом верхнем этаже дома и именовалась «чердаком» Шаховского. После спектакля именно сюда спешили те, кто не хотел расходиться по домам и кружиться в вальсах на великосветских балах. Атмосфера в доме Шаховского была весьма демократичной. Здесь никто никого не встречал, не провожал и специально не потчевал. Посетители разбивались на отдельные группы, театральным спорам и беседам иногда предшествовал бильярд, по-домашнему уютное чаепитие, искусно сервированное гражданской женой князя, актрисой Ежовой. Ни в одном из салонов Петербурга не собиралось такое интеллектуальное общество, каким мог похвастаться «чердак» Шаховского. Здесь обсуждались последние спектакли, дебюты актеров, приемы сценической педагогики, зарождались планы новых постановок. Однако возвышенные беседы не мешали великосветским волокитам заводить любовные интрижки, нескромно поглядывать (и не только поглядывать) на молодых актрис и воспитанниц Театральной школы, которых нередко приглашал Шаховской. Еще более вольная обстановка складывалась в доме Никиты Всеволожского, под его знаменитой «зеленой лампой». По субботам, когда в театрах не давали представлений, в квартире Всеволожского бывало особенно многолюдно: молодые офицеры, начинающие литераторы, записные театралы и молодые актрисы. Веселый говор, звонкий смех, вино рекой, вольные шутки, замысловатые шарады с участием «сильфид» и, наконец, пир в зале, освещенном зеленой лампой. Истоминой нравились эти шумные, далеко за полночь заканчивавшиеся вечера. Она была «богемной» девушкой и не спешила в свою одинокую квартирку. Но как знать, может быть, больше, чем комплименты, преклонение, влюбленность, увлекали ее рассуждения Пушкина о театре, меткие и колкие замечания Баркока о спектаклях и актерах, отрывистые фразы умного и угрюмого Улыбышева, автора трудов о Моцарте и Бетховене. Эти беседы заменяли ей книги, к которым она так и не приохотилась, давали пищу ее неразвитому, но пытливому уму. Ни одна из актрис пушкинской поры чаще Истоминой не бывала в кругу поэтов, ни одна не слыла столь страстной любительницей вечеринок. Порывистая, увлекающаяся и неотразимо увлекательная, она напропалую кокетничала со всеми, она умудрилась вскружить голову многим, и ей нравилось повелевать роем своих многочисленных поклонников, снисходительно взирать на ссоры, возникающие из-за одной ее ласковой улыбки. Однако легкомыслие кокетливой балерины не осталось безнаказанным, и вскоре Истомина «вляпалась» в некрасивую историю с полицейскими расследованиями и протоколами. В Авдотью Ильиничну имел несчастье влюбиться штаб-ротмистр Шереметьев, человек истеричный, жестокий. Своими сценами он измучил не привыкшую к запретам Истомину, и между влюбленными произошел разрыв. И тут граф Завадовский, которому наша героиня нравилась, умолил своего близкого друга Грибоедова, жившего с ним в одной квартире, привезти после спектакля на часок очаровательную Авдотью Ильиничну. Надо сказать, что Истомину и Грибоедова связывали долгие, теплые отношения, по-видимому, весьма двусмысленные. Не раз они пивали чай вместе… почему бы не посидеть втроем, мило поболтать и полюбоваться прелестными черными глазами танцовщицы. Интрижка закончилась трагически. Ревнивец, доведенный до безумия и следивший за каждым шагом своей пассии, увидев Истомину в санях с мужчиной, бросился к Якубовичу — приятелю, известному своим бретерством и любовью к дуэлям. На Волковом поле 12 ноября 1817 года состоялась знаменитая «дуэль четверых» — Шереметьев, Якубович и Грибоедов, Завадовский. Шереметьев был смертельно ранен. Графу Завадовскому пришлось покинуть Россию, да и в судьбе Грибоедова дуэль эта сыграла роковую роль: в известной мере она определила его жизненный путь и надломила душу. Долго Грибоедова преследовал образ умирающего Шереметьева, угрызения совести часто не давали покоя. Истомина оказалась, что называется, «роковой» женщиной, но в своих романах она никогда не преследовала корыстных целей, никогда не была содержанкой. Невозможно взять в толк, почему сегодняшнее время называют стремительным. Современный человек лишь к сорока годам с трудом достигает общественного успеха, а представительницы слабого пола лишь к «полтиннику» познают истинную радость любви. Сегодняшняя культура ориентирована на зрелость и долгожительство — будто у человека впереди еще бессчетное количество лет и он не торопится реализоваться — актрисы в семьдесят играют Джульетт, богатые мужчины к шестидесяти заводят детей, а балерины ставят рекорды долголетия на подмостках. Истомина сошла со сцены вместе со сменой эпох. Пушкинский период закончился и вместе с ним закончилась слава нашей героини. Она больше не получала ролей, романтические балеты забылись и даже любимые нежные бело-голубые тона сценических костюмов сменились тяжелыми малиновыми и синими цветами. А ведь Истоминой было всего лишь тридцать семь, когда состоялось ее последнее представление… Она доживала свой век тихо и неприметно, вдали от шумного света, со скромным мужем — безвестным драматическим актером Павлом Экуниным, а умерла от холеры. «Литературная газета» с грустью известила о кончине «некогда знаменитой танцовщицы» маленькой статейкой, стыдливо притаившейся в неприметном разделе. Современникам казалось, что Истомина осталась в прошлом, но они не знали, что сквозь эпохи прорвутся к потомкам слова: Блистательна, полувоздушна, Смычку волшебному послушна, Толпою нимф окружена, Стоит Истомина.