9-й генерал-фельдмаршал.
Князь Василий Владимирович Долгорукий, потомок князей Черниговских и бессмертного Пожарского [Прадед князя Василия Владимировича, боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий, убитый мятежными стрельцами в 1682 году, был женат на родной внучке освободителя России, князя Дмитрия Михайловича Пожарского, княжне Авдотье Петровне. От сего брака родился князь Михаил Юрьевич, имевший одинаковую участь с отцом. Сын его, князь Владимир Михайлович, служил комнатным стольником и имел двух сыновей: князя Василия Владимировича и сенатора князя Михаила Владимировича, отца покорителя Крыма], родился в 1667 году. Сначала служил он стольником при царях Иоанне и Петре Алексеевичах; потом перешел в Преображенский полк и, будучи капитаном оного, ранен при взятии Митавского замка (1705 г.); находился при малороссийском гетмане Мазепе в 1706 году; в дивизии князя Репнина — в 1707 г.; управлял Украиною в 1708 году, получив чин майора гвардии, и усмирил (в июле) донских мятежников, предводимых Булавиным и Некрасовым, за что произведен в подполковники гвардии Семеновского полка.
В начале 1709 года князь Долгорукий находился при гетмане Скоропадском для наблюдения за его поступками; участвовал (27 июня) в славном Полтавском сражении, предводительствуя конницей, и, за оказанное мужество, награжден многими деревнями. Вслед за тем взыскал он, по приказанию Государя (в августе), двадцать тысяч ефимков с виленских евреев, которые, в противность данного обещания, не посылали от себя лазутчиков к неприятелю.
Долгорукий служил под знаменами Петра Великого и в Турецкую войну 1711 года, будучи уже генерал-поручиком, произнес, вместе с Шереметевым, у Прута, в военном совете, достопамятные слова: "Не класть оружия, но проложить штыками дорогу сквозь многочисленные ряды неприятеля", получил в том году орден Св. Апостола Андрея Первозванного; находился, в следующем, в Польше; содействовал князю Меншикову во взятии Штетина в 1713 г. и, в начале 1715 г., определен председателем Комиссии для исследования всех похищений и подлогов по провиантской части. В числе многих сановников, употребивших во зло доверенность царскую, находился Меншиков. Представляя Монарху следственное дело, Долгорукий сказал: "Теперь, Государь, все зависит от Твоего решения". Петр Великий велел ему явиться с докладом в токарню, назначив день и час. Когда председатель следственной Комиссии начал чтение, вдруг оно было прервано стуком в дверь, запертую самим Государем. Не Екатерина, как думал Петр Великий, но Меншиков предстал тогда пред царем, бросился к стопам его и, проливая слезы, просил помилования, защиты от злодеев, желающих погубить его. "Александр Данилович! — произнес Долгорукий. — Дело твое рассматривал я с членами Комиссии, а не злодеи твои. Оно само, без приговора нашего, обличает тебя в похищении казенного интереса, и по сей причине жалоба твоя крайне несправедлива". Меншиков продолжал стоять на коленях. Тронувшись слезами любимца своего, Государь сказал Долгорукому: "Отнеси дело к себе; я займусь оным в другое время". Через несколько дней князь Василий Владимирович напомнил Петру Великому о вверенной ему Комиссии; Государь выслушал доклад в доме его и, когда кончилось чтение, продолжал ходить по комнате, храня глубокое молчание. "Чем решить дело?" — вопросил Петра Долгорукий. "Не тебе, князь, — отвечал он — судить меня с Данилычем, а судить нас будет Бог". Видя происходившую борьбу в Государе между привязанностью его к любимцу и строгим соблюдением правосудия, Долгорукий предложил Петру Великому наказать вместо Меншикова, но в его присутствии, участвовавшего с ним в похищениях новгородского вице-губернатора Якова Корсакова. Это совершилось в том же 1715 году: исполнитель противозаконных приказаний Меншикова, Корсаков, был наказан кнутом при нем и потом сослан в Сибирь. В исходе того года (20 декабря) Государь, по случаю болезни своей, послал вместо себя в Польшу князя Василия Владимировича для лучшего управления дел. Ему поручено было тогда, вместе с фельдмаршалом графом Шереметевым, принудить магистрат города Гданска прервать переписку и торговлю со шведами; согласиться на принятие российского агента, на вооружение четырех каперов; вытребовать от него для наших войск два или три транспортных корабля до Копенгагена. В такой силе Долгорукий постановил с магистратом декларацию 9-го мая 1716 года. Из Гданска князь Василий Владимирович отправился к Петру Великому в Голландию, а в следующем 1717 году сопутствовал ему во Францию. Между тем магистрат гданский медлил исполнением обещанного, и Долгорукий снова поехал в этот город, 8 июня, с большими против прежнего требованиями. Заключенная им 19 сентября конвенция в XI статьях с депутатами Шмидтом и Шуманом была следующего содержания: "Дозволено городу Гданску производить переписку и торговлю с шведами до окончания войны; российскому агенту иметь в оном пребывание; город обязан вооружить, на своем иждивении, три фрегата против шведов, под флагом польским; обязан выдать в российскую казну сто тысяч ефимков; предоставить российским морским судам иметь вольное убежище в гавани Гданской; российские войска должны быть выведены из земель вышеупомянутого города; Россия отказывается от требований своих на владение Гданском и дозволяет жителям оного торговать в ее пределах; обязывается защищать вольности и привилегии их. [Конвенция эта была с обеих сторон ратификована, во время пребывания Государя в Гданске, сентября 20 1717 года.] Но старания Долгорукого, чтобы выдан был Петру Великому находившийся в кирке гданской Св. Марии образ Страшного суда Христова, не были увенчаны желаемым успехом: жители отозвались, что они дорожат этим изображением, которое более трехсот лет хранится в той церкви.
Доселе князь Василий Владимирович, пользуясь неограниченной доверенностью Обладателя России, оправдывал оную; но в 1718 году имел он несчастие навлечь на себя подозрение Петра Великого по делу царевича Алексея Петровича; последний, в отобранных от него ответах, показал, будто бы Долгорукий советовал ему давать на бумаге хотя тысячу отрицаний от наследства, утверждая, что акты эти ничтожные, не запись с неустойкою; что он отзывался о Государе: "Отец твой умен, только умных людей не знает; а ты умнее его и умных людей знать будешь лучше", что он хулил и нрав жестокий Петра словами: "Если б не царица, нам бы и жить нельзя; я бы в Штетине первый изменил". Так говорил царевич перед строгими следователями, которые видели в нем преступного сына и, вместе, наследника престола; страшились для себя последствий и, успокаивая встревоженного самодержца, увеличивали число жертв справедливой его недоверчивости. Если прибавить к этому, что главным действующим лицом был Меншиков, которого участь, за три года перед тем, находилась в руках Долгорукого, который не мог простить ему казни, постигшей Корсакова, — то нельзя удивляться, что оправдания обвиненного, ходатайство за него бессмертного Долгорукого [Князя Якова Федоровича] оставлены без уважения. Тщетно последний умолял грозного царя помиловать сродников его [По делу царевича был замешан и родной брат князя Василия Владимировича, князь Михаил Владимирович. Последний — по словам дюка де Лирия — был чрезвычайно горд, скуп, лукав; никого не любил; оказывал ко всему пренебрежение и, вместе, поклонами достигал желаемого]; ссылался на страдальческую кончину, за верность к престолу, дяди своего и брата [Князя Юрия Алексеевича и князя Михаила Юрьевича Долгоруких. См. о них выше]; на свои собственные заслуги [Князь Яков Федорович служил тогда сенатором, а прежде был послом во Франции и Испании (1687 г.); судьей московского Судного Приказа; одержал разные победы над турками и татарами (1696 г.); разбил под Очаковом турецкого Сераскира (1698 г.); награжден за свои ратные подвиги достоинством боярина; пожалован генерал-кригскомиссаром и тайным советником (1700 г.); был взят в плен под Нарвою; около десяти лет содержался в Стокгольме под крепким караулом; потом перемещен в Якобштадт; отправлен морем в Умсо (1711 г.). С ним было сорок четыре россиянина, также военнопленных. Он согласил их напасть, в условленную минуту, на шведов и овладеть шкуном. Исполнив отважное намерение, семидесятилетний герой заставил шкипера направить путь к Кронштадту. Петр Великий находился тогда за Днепром и только в сентябре месяце узнал — как объяснил в письме своем к Меншикову — о чудесном освобождении Долгорукого, которого наградил деревнями и почетным званием сенатора. "Любить царя, — повторял беспрестанно князь Яков Федорович, — любить Отечество; царю правда лучший слуга; служить, так не картавить; картавить, так не служить"]. "Ино есть дело злое, — писал он к Государю, — ино есть слово с умыслом, а ино есть слово дерзновенное без умыслу. Порок одного злодея винного привязывается и к невинным сродникам: помилуй, премилосердный Государь! Да не снидем в старости нашей во гроб преждевременно, лишась доброго имени". 20 февраля (1718 года) князь Василий Владимирович был арестован и вслед за тем лишен чинов, знаков отличий [Иностранные ордена, бывшие у князя В. В. Долгорукого: датский Слона и польский Белого Орла, тогда же отправлены к королям], деревень [Деревни, состоявшие из четырехсот дворов крестьянских, пожалованы в то время Государем Ивану Ивановичу Бутурлину], осужден в ссылку в Казань. Перед отправлением из Петербурга получил он позволение проститься с Государыней: представил ей в сильнейших выражениях свою невинность, жаловался на бедность, объяснив, что, кроме платья, ничего у себя не имеет. Екатерина приняла его весьма милостиво и пожаловала ему двести червонных.
Около семи лет князь Василий Владимирович влачил дни свои в нищете, вдали от родины: в исходе 1724 г. Петр Великий возвратил ему свободу и шпагу, дозволив вступить в службу с чином бригадира. [Вебер, ч. 2, стр. 167.] Не известно, кто исходатайствовал Долгорукому прощение: Екатерина или родственник его, князь Василий Лукич, которого Государь отличал от прочих министров, который и для Меншикова умел сделаться необходимым. [Князь Василий Лукич Долгорукий, родной племянник князя Якова Федоровича, с отличными способностями в делах дипломатических соединял приятную наружность, ум образованный, ловкость, хитрость опытного министра, говорил искусно на многих иностранных языках; но — по словам дюка де Лирия — жертвовал всем для удовлетворения своей корысти. Он был послом в Польше (1706, 1707 и в 1724); в Дании (с 1707 по 1720 г.); во Франции (с 1721 по 1723 г.); в Швеции (в 1727 г.); получил датский орден Слона (1713 г.); чин тайного советника (1715 г.); действительного тайного советника (1725 г.); пожалован в члены Верховного Тайного Совета (1728 г.). О дальнейших событиях его жизни упомянуто в этой биографии.] Славного Долгорукого, вещавшего истину Петру, не было уже на свете". [Князь Яков Федорович скончался 24 июня 1720 г., на 81-м году от рождения.] Должно полагать, что князь Василий Владимирович отправился тогда в Персию и служил под начальством генерал-лейтенанта Матюшкина; ибо он, более года по кончине Петра Великого, оставался забытым: только 13 февраля 1726 г. Императрица Екатерина I-я возвратила Долгорукому ордена и пожаловала его генерал-аншефом. В то время князь Василий Лукич старался в Митаве об избрании Меншикова в герцоги Курляндские: он, без всякого сомнения, ходатайствовал в пользу опального. Но умный и хитрый князь Ижорский, удовлетворив просьбу своего любимца, поставя Долгорукого на прежнюю степень значения и внутренне не терпя его, доставил ему звание главнокомандующего над российскими войсками в Персии, удалил от Двора. В апреле месяце князь Долгорукий поехал в вверенную ему армию, с поручением склонить шаха Тахмасиба к принятию и подтверждению постановленного в 1724 году между Россией и Портой Оттоманскою трактата [Трактат этот имел главным основанием присоединение к России завоеванных персидских городов: Дербента, Баки и проч.]; военные действия были тогда прекращены. Между тем как Долгорукий производил переговоры с испаганским двором и последний медлил исполнением требований Императрицы, Екатерина I сошла во гроб (1727 г.); Меншиков еще более возвысился при Петре II-м, но вскоре испытал сам превратность счастия: лишился достоинств, имения, жены, любимой дочери, умер в изгнании и в бедности.
Виновники падения Меншикова, Долгорукие, завладевшие всеми сокровищами князя Ижорского, сделались первыми вельможами в России. Из них хитрее прочих был князь Василий Лукич, который руководил своего племянника, князя Ивана Алексеевича, управлял и отцом его. Князь Иван, необразованный, чрезвычайно надменный, пользовался неограниченной любовию Императора, безотлучно находился при Нем; даже спал в одной комнате; получил, на шестнадцатом году от рождения (1728 г.), достоинство обер-камергера, чин действительного генерала, звание майора лейб-гвардии Преображенского полка, ордена: Св. Апостола Андрея Первозванного, Св. Александра Невского и польский Белого Орла. Он, в то время, внушал Императору совсем иные мысли: прежде, когда Меншиков управлял империей, юный царедворец описывал Петру II-му, сколь гибельна для государства чрезмерная власть подданных, обыкновенно употребляющих во зло доверенность царскую. Не стало князя Ижорского — и тот же Долгорукий, не полагавший границ своему честолюбию и могуществу, каждый день выдумывал для Государя новые удовольствия; старался, среди беззаботной, рассеянной жизни, вливать в непорочное сердце яд любви; воспламенял пылкое, огненное воображение описанием красоты сестры своей, княжны Екатерины, наконец, представил ее Императору в отцовской подмосковной. Петр увидел и полюбил Долгорукую. Она имела пригожее лицо, множество блеска, приятностей в чертах; нечто обворожительное в томных больших глазах своих небесного цвета, была высокого роста, стройна собою и с прелестями красоты и молодости соединяла ум образованный, кротость, ласковое обращение, но любила другого [Капитана гвардии, князя Юрия Юрьевича Долгорукого, красивого собою, как утверждает современник, Миллер. Он был сослан в Сибирь в 1731 году и потом, получив свободу, женился на родной сестре княжны Екатерины], умела скрывать тайну сердца. Отец княжны Екатерины и князя Ивана, князь Алексей Григорьевич Долгорукий, родной племянник славного сенатора, получил, в чине действительного статского советника, Андреевский орден (1727 г.) и вслед за тем пожалован действительным тайным советником, членом Верховного Совета. С нравом лукавым, гордым, умом весьма посредственным, князь Алексей простирал честолюбие свое до такой степени, что даже завидовал — по словам дюка де Лирия — могуществу своего сына. Князь Сергей Дмитриевич Голицын, племянник фельдмаршала, образованный, приятной наружности, ловкий, служивший при Петре Великом советником посольства в Испании (1723—1726 гг.), имел счастие обратить на себя внимание Петра II-го, пожалован кавалером ордена Св. Александра Невского (1727 г.), тайным советником (1728 г.): Долгорукие удалили его в Берлин в звании полномочного министра. [Князь Сергей Михайлович Голицын находился в Берлине по 1731 год, потом был послом в Персии, губернатором в Казани, где убит громовым ударом 1-го июля 1738 года, на 43-м году от рождения.] Но, умаляя силу Голицыных, любимцы Императора не забывали своих кровных: князь Василий Владимирович в день коронования Петра II-го (25 февраля 1728 года) возведен в достоинство генерал-фельдмаршала и подполковника лейб-гвардии Преображенского полка, отозван к Высочайшему Двору, назначен, по приезде в Петербург (в июне), членом Верховного Тайного Совета. Он находился потом в Москве при обручении Императора (30 ноября 1729 г.) с княжною Екатериной Алексеевной, приветствовал ее вместе с другими и произнес при этом случае следующие примечательные слова: "Вчера еще Вы были моей племянницей; сегодня стали уже моей Всемилостивейшей Государыней; но да не ослепит Вас блеск нового величия и да сохраните Вы прежнюю кротость и смирение. Дом наш наделен всеми благами мира; не забывая, что Вы из него происходите, помните, однако ж, более всего то, что власть Высочайшая, даруемая Вам Провидением, должна осчастливить добрых и отличать достойных отличия и наград, не разбирая ни имени, ни рода". [См. Царствование Петра II, соч. К. И. Арсеньева, стр. 129.]
Вскоре государь опасно занемог оспою. Князь Василий Владимирович находился тогда в подмосковной деревне; к нему отправили нарочного гонца с печальной вестью. Он поспешил в столицу, прибыл в Головинский дворец, где родственники его освещали о провозглашении, в случае кончины Императора, наследницей Высочайших прав и Самодержавной Государыней обрученную его невесту. "Неслыханное дело вы затеваете, — произнес прямодушный старец, — чтоб обрученной невесте быть Российского Престола наследницею! Кто захочет ей подданным быть? Не только посторонние, но и я, и прочие нашей фамилии на то не согласятся. Княжна Катерина с Государем не венчалась". "Хоть не венчалась, — возразил отец ее, князь Алексей, — но обручалась". "Венчание иное, а обручение иное, — отвечал князь Василий Владимирович, — да ежели б она была и в супружестве с Его Величеством, то сомнительно, чтоб тогда даже признали ее наследницею. Если Императрица Екатерина Алексеевна царствовала, то потому только, что Государь Император при жизни Своей Ее короновал". Долгорукие ссылались на содействие графа Головкина и князя Дмитрия Михайловича Голицына; говорили, что гвардия в их руках; что он сам подполковник Преображенского полка, а князь Иван майор. Князь Василий Владимирович заклинал их отстать от дерзновенного предприятия, предвещал им неизбежную гибель всему их роду [Там же, стр. 132]. 19-го января, во втором часу утра, скончался Император Петр II-й, на 15-ом году от рождения. Долгорукие принуждены были покориться обстоятельствам; никто не поддержал князя Ивана, дерзнувшего провозгласить Императрицей свою сестру. Князь Василий Владимирович продолжал действовать осторожно, восставал против ограничения самодержавной власти и по этой причине, когда вступила на престол Императрица Анна Иоанновна, не был замешан в семейственном несчастии (1730 г.), сохранил звание фельдмаршала. Между тем родственники его сосланы прежде в деревни, потом в Сибирь и, после продолжительного изгнания, некоторые из них, в том числе князь Алексей, кончили жизнь в отдаленном Березове; другие имели плачевный конец под Новгородом (1739 г.); князь Иван, после ужасной пытки, колесован! У князя Василия Лукича, князей Сергея и Якова Григорьевичей Долгоруких отсечены головы! Бывшая невеста Императора, княжна Екатерина, сосланная сначала в Березов, заключена в монастырь. [Императрица Елисавета Петровна возвратила свободу княжне Екатерине Алексеевне Долгорукой и выдала ее в 1745 году за генерал-майора графа Брюса. Год кончины ее неизвестен; но предание гласит, что она, находясь на смертном одре, велела сжечь в той комнате все свои платья, чтобы после никто не мог носить такой богатой одежды. В бытность Долгорукой в Сибири она просила Императрицу Анну Иоанновну: дозволить ей выйти замуж хоть за солдата.]
Не долго князь Василий Владимирович оставался вне опалы: супруга его осмелилась отзываться насчет Императрицы в неприличных выражениях, и 23 декабря 1731 года, по доносу Гессен-Гомбургского принца Людовика [См. его биографию], Долгорукий арестован, лишен чинов, знаков отличий, сослан в крепость Иван-город, близ Нарвы, где содержался под строгим караулом восемь лет. В 1739 году несчастный узник переведен в вечное заточение в Соловецкий монастырь, находящийся в Архангельской губернии, на Белом море, признан виновным в том, что, ведая коварные намерения своих родственников, не донес Государыне. Тогда единственным утешением его было ходить в церковь и воссылать теплые мольбы Всевышнему. Они были услышаны: Императрица Елисавета Петровна, по вступлении своем на престол (1741 г.), возвратила Долгорукому княжеское достоинство, чин фельдмаршала, ордена и пожаловала его президентом Военной коллегии. Он скончался в этом почетном звании 11 февраля 1746 года, на 79-м году от рождения.
Князь Василий Владимирович Долгорукий, как описывает его современник, дюк де Лирия, был храбр, отважен, честен, сведущ в военном ремесле; не умел лукавить и слишком далеко простирал откровенность свою; друг верный, враг непримиримый; жил пышно; не восставал против иностранцев, хотя не любил их; делал честь своей родине, но, к сожалению, со всеми достоинствами, предавался постыдной гордости.
{Бантыш-Каменский}