ДЖОРДЖ НОЭЛ ГОРДОН БАЙРОН

1788—1824) Шестой барон Байрон. С 1809 года член палаты лордов. Английский поэт-романтик. Получил известность после публикации первых частей поэмы «Паломничества Чайльд Гарольда» (1812—1818). Позже написаны поэмы «Шильонский узник» (1816), «Манфред» (1817), «Мазепа» (1819), «Гяур», «Лара», «Корсар» и самая знаменитая «Дон Жуан» (1819—1824). Первый поэтический сборник «Часы досуга» (1807) вызвал острую критику. Особо велико значение лирики Байрона; его заслуга – в приближении поэзии к разговорному языку. Один из отцов романтического либерализма. Умер от лихорадки в Миссолунги. У них был общий отец – капитан Джон Байрон, которого называли «бешеным Джеком». Мать Августы умерла рано, и девочка воспитывалась у бабки, леди Холдернесс, которая не хотела, чтобы внучка общалась с новой семьей своего отца. Поэтому Августа долго не знала, что у нее есть брат – «бэби Байрон», будущий великий поэт Англии. Джон Байрон действительно был бешеным: авантюрист, картежник, гуляка, женолюб, он погряз в бесконечных долгах. Его вторая жена, мать поэта – Катарина Гордон, выходя замуж, считалась богатой невестой. Тем не менее очень скоро семья оказалась буквально на мели. Их сыну Джорджу было три года, когда отец, совершенно опустившийся, умер по Франции. Умер под вымышленным именем. Бешеному Джеку было тогда всего тридцать шесть лет – возраст фатальный для Байронов. Итак, Августа и ее родной по отцу брат Джордж долго ничего не знали друг о друге. Только после смерти леди Холдернесс брат и сестра встретились – и сразу понравились друг другу. Хотя Джордж был моложе Августы на четыре года (ей было семнадцать), он почувствовал себя ее опекуном. В первом письме к ней, написанном на Пасху в 1804 году, просил, чтобы она считала его не только братом, но и ближайшим другом: «Помни о том, дорогая сестра, что ты самый близкий мне человек… на свете, не только благодаря узам крови, но и узам чувства». Августа к тому времени уже была обручена со своим кузеном Ежи Леем, драгунским полковником, которого очень любила. А Байрон томился любовными переживаниями. Сколько женщин прошло перед ним за его короткую, но бурную жизнь? Трудно сказать. Он посвящал свои стихи Лесбии и Каролине, Элизе и Анне, Марион и Мэри, Гарриет и Джесси… В этих посвящениях поэт был неизменно страстным и печальным. Счастье казалось таким близким, но любовь была только сном. Еще юношей он влюбился в Мэри Дефф, у которой были «очи газели», черные косы, ласковая улыбка и мелодичный голос. Вскоре он увлекся кузиной Маргаритой Паркер, пленившись «черными очами, длинными ресницами, греческим профилем, томной прозрачностью красоты, словно сотканной из лучей радуги». Другую его кузину звали Мэри Хэворт, и жила она недалеко от родового имения Байронов Ньюстед. Байрон страдал не только потому, что его чувство не было взаимным. Не желая того, Мэри однажды больно ранила его самолюбие. Байрон с детства был калекой. Роковая оплошность акушера при родах привела к параличу сухожилия. Когда он подрос, врачи назначили болезненное лечение, которое не принесло никаких результатов, оставив лишь воспоминание о пытке в специальном ботинке. Поэтому Байрон не терпел танцев, но обожал верховую езду, приносившую ему обманчивое ощущение полного здоровья. И вот однажды в доме Мэри Хэворт он случайно услышал, как его любимая говорила своей воспитательнице: «Ты думаешь, мне очень нужен этот хромой мальчик?!» Байрона как громом поразило. Вскоре он написал Августе: «Любовь, по моему мнению, совершенный абсурд, это только жаргон комплиментов, сдобренных романтизмом и искусственностью… Если бы у меня было пятнадцать любовниц, я через неделю не помнил бы ни одной». Мэри вышла замуж за другого. Катастрофа, которой закончилась первая любовь, родила, как утверждает писатель Андрэ Моруа, потребность сентиментальных переживаний, ставших для Байрона необходимостью. «В покое он не мог найти вкуса жизни. Чувствовал, что готов услышать голос каждой страсти, если бы только могла она вернуть ему неуловимое чувство собственного существования». Тем более, если за такой страстью маячил страшный грех, грозящий осуждением и соблазняющий бунтом против обязательных общественных и церковных догм!» С интимной стороной жизни Байрона познакомила Мей Грей, воспитательница в семье будущего лорда. Три года молодая шотландка учила мальчика искусству любви. Джордж наблюдал также, как она занимается сексом с другими мужчинами. В семнадцать лет Байрон поступил в Кембридж. В течение трех лет он совмещал не очень напряженную учебу с бурной сексуальной жизнью в Лондоне, что едва не погубило его. Лишь постоянное употребление настойки опия поддерживало его силы. В 1809 году он отправился в двухлетнее путешествие по Европе. Байрон побывал в Греции, Албании и в странах Малой Азии. Наконец были опубликованы главы «Паломничества Чайльд Гарольда». До Августы дошли вести о брате, который, вернувшись из путешествия на Восток, однажды утром проснулся в славе. Он стал королем лондонских салонов. Еще недавно неизвестный, незамечаемый, он везде был принят, осыпан комплиментами, любим самыми красивыми женщинами. Он переступил пороги дворцов, где все знали друг друга, и в этом мире шелков, перьев и драгоценностей, элегантности и изысканных манер почувствовал себя чужим и одиноким. Говорили, что он заносчивый и гордый, холодный и замкнутый. Тем не менее его всюду приглашали: ведь он написал книгу, которая сразу захватила Лондон. Грустный скептицизм автора «Путешествия Чайльд Гарольда» нашел отклик в сердцах тех, кто был измучен долголетними войнами, кому надоели бесконечные смены правительств. Поэт показал им Европу 1812 года после надежд, разбуженных Великой Революцией, Европу, уже не верящую в звезду Наполеона. Байрон происходил из знаменитого, но разорившегося рода. Своих предков он мог найти среди командиров военных кораблей викингов времен Вильгельма Победителя в XI веке. Поэт был молод, овеян славой великого путешественника. Его серо-голубые глаза смотрели немного меланхолично из-под длинных ресниц. Кожа была прозрачно-бледной. Рот капризен, как у прекрасной женщины. Хромоты никто не замечал… Итак, Байрон стал героем дня. Молодые женщины приходили в восторг от одной только мысли, что Байрон, может быть, поведет их к столу, и не осмеливались прикоснуться ни к одному блюду, зная, что поэт не выносит жующих женщин. Они лелеяли тайную надежду, что он напишет им несколько строк в альбом. На каждую написанную им строчку смотрели, как на сокровище. Его постоянно донимали вопросами, сколько гречанок и турчанок уморил он своей любовью и скольких супругов отправил на тот свет. Туманные намеки в «Паломничестве Чайльд Гарольда» послужили поводом для слухов, будто Байрон в Ньюстеде содержит настоящий гарем, хотя этот гарем состоял лишь из одной одалиски. О его любовных приключениях рассказывали легенды. Одна дама даже заявилась к нему в одежде пажа, по-видимому, желая походить на героя из поэмы «Лара». Прочитав «Чайльд Гарольда», леди Каролина Лэм, хозяйка одного из модных салонов Лондона, заявила: «Я должна его увидеть. Умираю от любопытства». Он был ей представлен. В тот же вечер она написала в дневнике: «Это прекрасное бледное лицо – моя судьба». Однако стройная и слишком тонкая Каролина была не в его вкусе. Скорее притягательная, блестящая и интеллигентная, чем красивая, она царствовала в каждом обществе, а ее огненный темперамент бывал темой пикантных подробностей, рассказываемых шепотом. Леди Каро – так ее называли – отличалась упорством и не любила ни от чего отказываться. Она хотела знать о каждом шаге своего любовника. Стараясь угодить, организовывала для него приемы, писала письма и сама доставляла их Байрону на дом, переодетая в костюм пажа или кучера. Однажды леди Каро даже пообещала, что отдаст все свои драгоценности, если ему потребуются деньги. Случалось, она стояла под окнами дворца, где давали бал, куда ее не пригласили, и караулила Байрона, который был там. Каролина готова была на любое унижение ради поэта. Любовник же ее оставался надменным, холодным, суровым. Можно было подумать, что он ничего не замечает. Бедная леди Каро не подозревала, как он посмеялся над ней, прислав волосы лакея на ее просьбу подарить свой локон. Байрон быстро насытился этой шальной любовью. К тому же у него завязывался новый роман. Каролина потеряла самообладание и на балу у леди Хитеркот учинила скандал: разбитым стеклом (по другой версии – ножницами) порезала себе руки, заявив присутствующим, что ее покалечил Байрон. Наутро о происшествии говорил весь Лондон. Это, однако, не помешало ей через некоторое время отправиться к нему в дом. Не застав поэта, она оставила ему записку. Байрон же не вернулся к леди Каро, а написал эпиграмму на ее записку. Чтобы отомстить ему, она написала роман «Гленарвон», в котором выставила Байрона поэтом, наделенным всеми пороками его героев. Под давлением родителей леди Каро выехала в Ирландию. Им суждено было встретиться еще раз спустя годы. Это случилось после ее тяжелой нервной болезни. Когда она стала приходить в себя, муж предложил ей прогуляться. Она ехала в повозке полулежа. Впереди верхом ехал ее муж Вильям Лэм. По дороге им встретилась траурная процессия. На вопрос сэра Вильяма: «Чьи это похороны?» – люди ответили: «Лорда Байрона». Леди Каро не расслышала этих слов, а муж не рискнул их повторить. По другому свидетельству, узнав, что хоронят Байрона, она потеряла сознание и упала с лошади. Новой любовницей Байрона после расставания с Каролиной стала леди Оксфорд. Но и ею он скоро пренебрег. В последнюю минуту отказался от совместного путешествия на Сицилию, потому что получил письмо Августы, в котором та извещала о своем приезде. Они давно не виделись. Байрон знал о ее неудачном замужестве из писем – хаотичных и длинных. Ей было двадцать семь лет. Она остро ощущала одиночество. Опеку и помощь предлагал ей только младший брат, все более занимавший ее мысли. Августа приехала в Лондон, и Байрон почувствовал, что она с первого взгляда пленила его, – это было словно какое-то колдовство. Прежде никто из женщин не нравился ему так, как Августа, хотя она вовсе не была красавицей. Только внимательно разглядывая, можно было оценить совершенные черты ее лица. Брату же нравился в ней байроновский профиль и байроновская манера слегка картавить. В Августе поэт увидел не сестру, а женщину, которой было присуще подлинно байроновское очарование. Он, самолюбивый, самовлюбленный, рассмотрел в прекрасной даме свой собственный портрет. Но особенно тянуло их друг к другу духовное родство. Внешне замкнутые, оставаясь вдвоем, они отбрасывали всякую скованность – говорили обо всем и над всем смеялись. Августа с большим чувством юмора умела подражать другим, и вместе они с удовольствием играли «в кого-нибудь». Она не слишком разбиралась в поэзии, не была интеллектуалкой, говорила так, как писала – нескладно и туманно, часто отходя от темы. Байрон, однако, любил ее болтовню, нежно называл своей «гусыней» и великолепно развлекался в ее обществе. Кто-то из его биографов заметил, что и в любви искал он радостной дружбы, выхода своей умственной энергии и почти родственных чувств. Он скоро заметил, что именно это возможно с Августой. Стоя перед страшным соблазном, поэт знал, что поддается ему. Моруа утверждал, что Байрону всегда достаточно было только подумать об опасной страсти, чтобы она начала его преследовать. Так случилось и на этот раз. Было лето. Лондон потихоньку разъезжался на каникулы. Августа, имеющая титул дамы двора королевы, жила во дворце Сент-Джеймс, что, кажется, льстило ее брату. Вместе они бывали на балах и приемах, вместе ходили в театры, теснее сближаясь и сильнее очаровываясь друг другом. Никого не было в доме Байрона на Беннет-стрит, кроме старой хозяйки. Байрон мог в любой момент принимать Августу. Трудно придумать более подходящие условия для романа. Августа простилась с ним в начале сентября. Она возвращалась домой беременная. Молодая женщина, имевшая троих детей и, несмотря ни на что, любившая мужа, хорошо понимала двусмысленность своего положения. Теперь, размышляя о случившемся, она сознавала, что никогда не сумела бы отказать ни одной просьбе «бэби Байрона», ни одному его капризу. Байрон же утверждал, что она отдалась ему скорее из сочувствия, чем из-за страсти. После ее отъезда ему стало очень одиноко, хотя скоро должен был наступить «дружеский сезон». Ничто не тянуло его на балы, встречи или театральные премьеры. Он охотно воспользовался приглашением своего знакомого из Кембриджа, Джеймса Виддебурна Вебстера, и поехал в его имение Астон-Холл. И там в течение четырех ночей написал поэму «Невеста из Абидоса» о любви сестры и брата. Могло показаться, что он не собирался хранить роман с Августой в тайне, в кругу приятелей делал весьма прозрачные намеки… Однако видимая беззаботность очень быстро уступила место раздирающему самоанализу, мучительным попыткам объяснить себе, что случилось. То обвиняя себя, то оправдывая, поэт чувствовал, что никогда не перестанет думать об этом. В Астон-Холле он познакомился с женой Вебстера, леди Фрэнсис, хрупкой, похожей на цветок женщиной с мягкой красотой. Леди Фрэнсис влюбилась в него, но дальше пожатия руки, тайных записок и украденных поцелуев дело не пошло. Вернувшись в Лондон, Байрон отправил Августе свой портрет. Она же прислала ему прядь волос и написанную по-французски карточку. Первые недели 1814 года они провели вместе в Ньюстеде. «Мы никогда не ссоримся, – писал Байрон, – смеемся больше, чем подобает в такой уважаемой резиденции, а наша фамильная несмелость способствует тому, что мы чувствуем себя друг с другом лучше, чем кто-либо мог чувствовать в нашем обществе». Они были очень счастливы. Это первое длительное пребывание под общей крышей позволило Августе разглядеть своего брата внимательнее. Она поняла, что его необузданный темперамент – наследство их общего отца – может сделать совместную жизнь с ним очень трудной. И все же усиленно склоняла его к супружеству. Он отвечал ей: «Если найдется такая, которая будет достаточно богатой, чтобы мне соответствовать, и достаточно шальной, чтобы меня взять, – я покажу ей способ сделать меня таким несчастным, каким она сможет. Магнит, который меня притягивает, – это деньги, а что касается женщин, то одна стоит другой, чем они старше, тем лучше, ибо… скорее окажутся в раю…» Дни пребывания в Ньюстеде приближались к концу. Августа решила вернуться к себе. Тем временем по Лондону ходили сплетни. Байрон, как бы подтверждал их, часто в салонах заводил речь о кровосмесительной любви, сочиняя своеобразные теории. Впрочем, и на политические темы он, принадлежавший к крайне левому крылу вигов, тоже высказывал весьма непопулярные мнения. Тем не менее тридцать тысяч экземпляров «Корсара» были распроданы за один день. Несмотря на обвинения, бросаемые автору, все хотели его читать. Магия «Чайльд Гарольда» все еще действовала. В середине апреля 1814 года Августа родила дочь. Ее назвали Медора. Байрон, по-настоящему взволнованный, отказался от поездки в Париж, где хотел присутствовать при триумфальном вступлении легионеров, и остался с Августой и Медорой. Вместе они провели летние месяцы на море в Гастингсе. Их отношения перестали быть тайной. Байрон никогда не хотел и не умел скрывать свои дела, считая справедливым их судьей только себя. Атмосфера вокруг поэта сгущалась, и он наконец понял, что стоит перед выбором – либо уехать из страны, либо жениться и коренным образом изменить жизнь. Женитьба была бы похожа на сумасшествие, но именно поэтому подходила Байрону… Его избранницей стала Анабелла Мильбанк, дочь богатого барона, пуританка, увлекающаяся математикой и метафизикой. Впервые он увидел ее в салоне леди Каро, тогда же объяснился ей в любви, но получил отказ. Теперь он решил снова броситься в атаку и просить ее руки. Байрон вовсе не был в нее влюблен и после предложения, которое было принято, продолжал встречаться с Августой. Анабелле было двадцать два года. Джорджу, самому известному после Гете поэту Европы, – двадцать семь. Можно было сразу предсказать, что это супружество завершится катастрофой – ни с какой точки зрения молодые не подходили друг другу. И брак почти с первого дня действительно стал кошмаром. Продолжался он год и закончился расставанием и разделом имущества. Через несколько дней после рождения дочери Августы, Ады, леди Байрон по решительному требования своего мужа оставила их общий дом, чтобы никогда уже туда не вернуться. Разрыв стал сенсацией. Запахло скандалом. Августа объясняла супружеский кризис душевной болезнью своего брата, о чем, впрочем, заявляла и Анабелла. Врачи же дали заключение, подтверждающее полное психическое здоровье Байрона. Леди Байрон не знала об отношениях, соединяющих брата и сестру. Только во время пребывания в Сикс-Майл-Боттоме у нее зародились недобрые подозрения. Позднее она призналась, что эта мысль сводила ее с ума. Брат и сестра разговаривали друг с другом так, как будто находились наедине. Медору Байрон открыто называл своей дочерью. Правда, это можно было еще как-то объяснить: «Медора была его крестницей. Вечерами Байрон отправлял Анабеллу спать, а сам оставался с сестрой. Однажды они вместе перечитывали его письма, где он распространялся о своем абсолютном безразличии к Анабелле. "Я была близка к сумасшествию, – признавалась Анабелла, – но, чтобы не допустить чувства мести, высекала из себя другое чувство – романтического прощения"». Вернувшись в Лондон, Байрон обзавелся экипажами, прислугой, принимал многочисленных гостей. Приданое жены в десять тысяч франков быстро улетучилось, вскоре та же участь постигла и восемь тысяч его наследства. Ему даже пришлось продать свои книги. Восемь раз описывали его имущество, причем даже кровать молодоженов. Все это не могло понравиться Анабелле, привыкшей с детства жить в комфорте. Начались ссоры, выводившие вспыльчивого Байрона из себя. Однажды он бросил в камин часы, а затем разбил их щипцами. К тому же молодую жену выводила из себя неверность Байрона. Его выбрали в дирекционный комитет одного театра, и его постоянные интрижки с актрисами, певичками и танцовщицами стали новым источником семейных раздоров. У Августы было две дочери от Байрона, Медора и Ада. Его положение становилось все труднее. В палате лордов его старательно избегали, на улице оскорбляли. Байрон понял, что для него в этой стране нет места. И стал готовиться к отъезду. Прежде всего надо было урегулировать формальности, связанные с супружеством, на чем очень настаивал отец Анабеллы. Затем его ждало прощание с Августой. Они встретились в последний раз ровно год спустя после рождения Медоры: в середине апреля 1816 года, в пасхальное воскресенье. Уж не было тех веселых, беззаботных дней, когда они столько смеялись и никогда друг другу не перечили. Над ними тяготела печаль расставания, неясное предчувствие, что разлука эта – навсегда. Провели грустный вечер, и Августа впервые плакала, говоря, что ее мучают угрызения совести. После ее ухода Байрон засел за письма. Писал Анабелле: «Я уезжаю, уезжаю далеко, и мы с тобой уже не встретимся ни на этом, ни на том свете… Если со мной что-то случится, будь добра к Августе, а если и она к тому времени станет прахом, то к ее детям». Он написал письмо своему юридическому советнику Джону Хансону, просил, чтобы тот время от времени пересылал ему сведения о дочери Августы Аде. Писал и Августе. Он часто писал ей во время своего путешествия по Швейцарии. В Италии переписка прервалась, но потом возобновилась, когда Байрон написал ей: «Дорогая моя… Говорят, расставание убивает слабые чувства и укрепляет сильные. К сожалению! Мои чувства к тебе – это соединение всех чувств и всех страстей». В Венеции Байрон поселился около площади Св. Марка. Его очередной любовницей стала Марианна Сегати, жена владельца дома. Почти одновременно он завел еще одну любовницу – Маргариту Кони, жену булочника. В 1818 году поэт переехал во дворец Палаццо Мосениго, чья хозяйка стала любовницей поэта. Но Маргарита быстро надоела Байрону, и он попросил ее вернуться к супругу. В ответ же получил удар ножом, к счастью, итальянка только легко ранила его в руку. Почти половина заработанных им денег уходила на случайных женщин, счет которым он давно потерял. Летом 1819 года в Венеции он познакомился с графиней Терезой Гвиччиоли, молоденькой «тициановской блондинкой с прекрасными зубами, густыми локонами и чудесной фигурой», чем-то напоминавшей ему сестру. Ослепительная красавица, с длинными золотистыми волосами, ниспадавшими пенным водопадом на плечи, – весь ее облик был словно окутан романтической тайной. «Его удивительные и благородные черты, звуки его голоса и неописуемое очарование, исходившее от него, – писала в своих воспоминаниях графиня Гвиччиоли, – делали его созданием, оставлявшим в тени всех людей, которых я встречала до сих пор». «Ее разговор, – замечал Байрон в одном из писем, – остроумен, не будучи легкомысленным. Не претендуя на ученость, она прочитала лучших писателей Италии. Она часто скрывает то, что знает, из страха, как бы не подумали, что она хочет похвастаться образованностью. Ей, наверное, известно, что я не выношу ученых женщин. Если у нее синие чулки, то она заботится все-таки о том, чтобы их закрывало платье». Замужество графини не стало препятствием для любовных свиданий, поскольку 60-летний муж красавицы предоставил ей полную свободу. Гвиччиоли поселилась на вилле своего возлюбленного, безнадежно скомпрометировав себя в глазах света и в особенности земляков. Мораль итальянцев допускала тогда присутствие «друга», более того, именно он считался настоящим супругом, правда, при соблюдении всех условностей. Она окружила свои отношения с поэтом романтическим ореолом и решила возродить в Байроне веру в истинную любовь. Байрон небрежно отзывался о женщинах: «Дайте женщине зеркало и сладости, и она довольна. Я страдал от второй половины человеческого рода, сколько помню себя. Самые мудрые не вступают с ними ни в какие отношения. Рыцарское служение женщине, может быть, такое же жалкое рабство или даже еще более жалкое, чем всякое другое». Однако к графине Гвиччиоли он питал нежную страсть и относился к ней с большим уважением. Некоторые из созданных им прекрасных женских образов (например, Ада из «Каина» или Мира из «Сарданапале») навеяны очаровательной графиней. Ради Байрона Тереза развелась с мужем, который имел на совести два убийства, зато был фантастически богат. Байрон считал графиню последней своей любовью, серьезно думал о женитьбе на ней. Теперь Байрон, опасаясь мести графа Гвиччиоли, всегда имел при себе пистолет. Неизвестно, чем бы завершилась эта любовная история, но вскоре после этого графиня была выслана из Италии за принадлежность к карбонариям и вынуждена была удалиться в монастырь. В 1823 году Байрон отправился в Грецию, где шла борьба за свободу, мечтая о поступке, который оставил бы какой-то след (он не считал свои поэмы чем-то значительным). Там он и умер от лихорадки и жара. Когда провели вскрытие и исследовали мозг, врачи заявили, что это мозг 80-летнего старца. Он все равно не смог бы прожить долго. В доме поэта в Миссолунги на его бюро нашли незаконченное письмо к Августе, начинавшееся, как всегда, словами «Моя самая дорогая Августа». В завещании Байрон оставил ей все свое состояние – сто тысяч фунтов стерлингов, сумму по тем временам колоссальную. Через два года у Августы уже не осталось ни гроша. Выплатила кредиторам, раздала карточные долги мужа и сыновей, заплатила «отступные» шантажистам, грозившим опубликовать дневник леди Каро, якобы содержавший признание Байрона в кровосмесительной связи. Анабелла, послушная просьбе Байрона, пыталась помогать Августе, но в конце концов потеряла терпение. Дошло до острого обмена мнениями, и дамы перестали видеться. Через какое-то время до Анабеллы дошли вести о смертельной болезни 67-летней Августы. Та просила кого-нибудь посидеть рядом, почитать письма любимого брата, которых оставалось совсем мало. Письма Байрона она продавала…