На протяжении двух веков район Галерной Гавани считался далекой окраиной столицы и поражал своим провинциальным духом. Любопытные заметки о жизни Галерной Гавани были опубликованы полтора века назад в журнале «Библиотека для чтения», который выходил под редакцией А.Ф. Писемского. Проживали здесь «все градации военных и гражданских чинов», во всем царил дух патриархальности. «Здесь нет никаких магазинов, даже магазинов чаю, сахару или кофе, никаких кафе‑ресторанов или кондитерских, никаких трактиров, никаких фруктовых лавок, нет портных и сапожников, здесь нет зубных врачей, аптек и гробовщиков».
Зато в мелочной лавке были мука, кружева, квашеная капуста и фарфоровые чайники. Не было в Гавани бань и прачечных, все стирали и мылись дома, отчего жилища отсыревали и промокали. В изобилии водились тараканы и клопы – про них даже рассказывали местные легенды. Проезды были неблагоустроены, и только одна единственная улица, Офицерская, а ныне Гаванская, могла похвастаться деревянными тротуарами.
Как отмечал бытописатель Петербурга журналист Анатолий Александрович Бахтиаров в своем очерке «На столичных окраинах», опубликованном в конце XIX в., квартиры в Гавани в три раза дешевле, чем в центре города. Поэтому и жители здесь подбираются соответствующие. Каждое время года Гавань имела свою собственную «физиономию». Весной рабочие ломали барки, лежавшие на берегу, и тут же пилили дрова. На взморье с утлых лодок ловили «дары Невы» – дрова, бревна, доски. Кое‑где над водой возвышались небольшие шалаши, сделанные из ели: из них гаванские охотники стреляли дичь.
Еще больше оживлялась жизнь в Гавани летом. «Близость моря придает Гавани необыкновенную прелесть, – отмечал Анатолий Бахтиаров. – Лихорадочная деятельность на тонях; беспрестанная езда по Неве и по взморью прибывших из‑за границы пароходов и, наконец, бойкое шмыгание яликов и лодок, на коих любители спорта отправляются покататься на взморье, – все это очень оживляет эту приморскую окраину столицы».
Однако та же близость моря имеет и роковое значение для Гавани. «Осень – самое тяжкое время для гаванских обывателей, потому что Гавань при своем низменном местоположении и вследствии близости моря затопляется водою при наводнениях, – указывал далее Анатолий Бахтиаров. – По вечерам, в те дни, когда с моря дует западный ветер, ни один гаванский обыватель не ложится спать спокойно: он не может ручаться, что на завтрашнее утро вода с моря не зальет, например, нижние этажи. Кто бывал в Галерной гавани, тот видал, что деревянные мостки на некоторых улицах возвышаются над уровнем мостовой на 1 аршин: эти панели приспособлены на случай наводнения».
Галерная Гавань на карте Петрограда, 1916 г.
Наконец, зимой Галерная гавань представляет собой рыбачье царство. Начиная от Галерной гавани и вплоть до Кронштадта на взморье пробивали проруби для спуска рыболовных снастей. «С прекращением навигации в Гавани царит страшная скука, – замечал Анатолий Бахтиаров. – Замолкают свистки от пароходов, не слыхать шума и говора рыбаков на тонях, и в Гавани наступает тишина – вплоть до весны»…
Даже в начале ХХ в. район Галерной Гавани напоминал глухую провинцию. Большая часть ее населения промышляла самым разнообразным трудом – тут были и слесари, и маляры, и столяры, и кровельщики. Все они работали в одиночку, по заказам, редко открывая мастерские.
Матросы квартировавших в Гавани флотских экипажей занимались вне службы в основном починкой и плетением венской мебели. По свидетельствам современников, работа их отличалась прочностью, изяществом, а главное дешевизной. Достаточно сказать, что за сиденье венского стула они брали по 90 копеек, причем в точности повторяли первоначальный рисунок. Магазины же за такую работу взимали не меньше двух рублей, хотя пользовались трудом тех же матросов. Весной в Гавани появлялся еще один промысел – ловля птиц для продажи и на «благовещенский выпуск». Занимались птицеловным промыслом в основном дети и подростки.
Летом заречная часть Галерной Гавани, т. е. та ее часть, что находилась за Шкиперским протоком, превращалась в очень дешевый дачный уголок. Близость и удобство сообщения с центром города, почти морское купание, избыток зелени и патриархальная тишина привлекали сюда «среднего интеллигента с содержанием не свыше тысячи рублей».
«Единственное неудобство – это бесчисленное количество босяков горько‑максимистского типа, то есть людей, не признающих ни труда, ни порядочности, – замечал обозреватель „Петербургского листка“ в 1903 г. – Среди этих босяков попадаются такие, например, субъекты, как сельские учителя, чиновники старого покроя, офицеры, вышедшие в запас, и даже один статский советник. Спят они по канавке у южного забора Смоленского кладбища, питаются отчасти подаянием, а отчасти мелкими услугами. То они песку нанесут, то огород вскопают, то помогут перебраться на другую квартиру и т.д. Случаев воровства, в добрый час сказать, никогда не бывало, что, конечно, находится в зависимости от добросовестного надзора чинов нашей полиции».
Патриархальный облик улиц в Га лерной Гавани. Открытка начала ХХ в.
Что же касается местных развлечений, то в Гавани существовало много портерных с правом распивочной торговли. Жены рабочих не раз возбуждали ходатайства об их закрытии, так как «отцы и взрослые дети» прокучивали здесь все свои скудные заработки. Однако ходатайства эти не были уважены, а число портерных и трактиров в Гавани росло. «Судьба, в лице городского управления, в достаточной мере халатно и несправедливо относится к Гавани», – писала одна из газет.
«Много лет местные заводчики и фабриканты пытались устроить в здешних местах что‑нибудь для развлечения рабочих, но каждый раз дело сводилось к частной антрепризе, а благое начинание обращалось в обыкновенную аферу», – отмечалось в сентябре 1903 г. в „Петербургском листке“. Поэтому немалых трудов стоило устройство Василеостровского сада и театра для рабочих. А на участке земли, принадлежащем церкви во имя Милующей Божьей Матери, в том же 1903 г. разбили сквер с площадкой для детских игр, снабженной гимнастическими приспособлениями. В ту же осень среди местных обывателей распространилась новость, что старые керосиновые фонари на улицах Галерной Гавани заменят на керосино‑калильные. Осталось‑де всего последнее слово со стороны управы, и тогда Гавань поспорит с самим Невским проспектом. Впрочем, наступили темные ноябрьские вечера, и оказалось, что новость была не более чем слухом.
«Освещение гаванских улиц – из рук вон плохо, – возмущался современник. – Мало‑мальски сносно освещена только одна улица во всем районе – Гаванская, являющаяся чем‑то вроде местного Невского. Все остальные улице просто потонули во мраке!»…
Дом трудолюбия для детей‑подростков в Галерной Гавани. Фото начала ХХ в.
Однако прошло всего несколько лет, и от былой патриархальности Галерной Гавани стали оставаться одни только воспоминания. «Еще недавно Гавань состояла из деревянных домиков, – замечал любитель петербургской старины историк В. Курбатов. – Теперь местность поднята, речка, там протекавшая, засыпана, и быстро вырастают каменные громады».
В начале ХХ в. Галерная Гавань стала ареной жилищного эксперимента: здесь в 1904 – 1906 гг., на углу Гаванской улицы и Малого проспекта, был выстроен «Гаванский рабочий городок» – один из первых в Петербурге жилых комплексов. Он был создан по инициативе «Товарищества борьбы с жилищной нуждой», образованного в апреле 1903 г. Его основателем стал общественный деятель, ученый‑юрист Дмитрий Аркадьевич Дриль. Жившие в домах товарищества Дриля имели «гигиеничную дешевую квартиру» и могли пользоваться различными удобствами – детским садом, школой, библиотекой и т. д.
После смерти Дриля 1 ноября 1910 г., желая увековечить его память, товарищество решило присвоить «Гаванскому рабочему городку» имя Дриля, а на стенах зданий сделать мраморные доски с надписями «Гаванский рабочий городок им. Д.А. Дриля». В актовом зале товарищества установили бронзовый бюст Дриля.
В 1907 г. в Галерной Гавани произошло одно из самых дерзких и наглых политических преступлений времен первой русской революции. Жертвами его стали люди, к самодержавию имевшие весьма отдаленное отношение. Убитыми оказались два инженера путей сообщения – Вячеслав Андреевич Берс и Дмитрий Власович Нюберг, заведывавшие городскими общественными работами.
Только спустя полгода удалось поставить точку в деле об убийстве инженеров. Оно слушалось 22 декабря в петербургском военно‑окружном суде за закрытыми дверями. Перед судом предстали трое: зубовский мещанин Иван Перевалов, крестьяне Ян Пальм и Василий Сычев. Следствие утверждало, что доказало участие всей троицы в боевой дружине партии социалистов‑революционеров, по приговору которой и были убиты инженеры.
Перевалова и Пальма обвиняли в непосредственном совершении у бийства, а Сычева – в «недонесении». Будто бы он знал о готовившемся преступлении, знал его участников, точное время и место, но не предупредил ни полицию, ни будущих жертв. По приговору суда Пальма и Перевалова приговорили к смертной казни через повешение, замененной по ходатайству суда на каторжные работы: Перевалову – бессрочно, Пальму – на двадцать лет…
В советское время район Галерной Гавани еще долго хранил свой патриархальный облик. «Гавань – совсем особая часть города, – говорилось в июне 1926 г. в „Ленинградской правде“, в связи с выступлением руководителя города С.М. Кирова перед рабочими в Василеостровском театре. – Кирпичные трубы уперлись в самое небо, а домики – маленькие, покосившиеся, как видавшие виды матросская бескозырка, лихо сдвинутая набекрень. Василеостровский театр, что почти в самой Гавани, – тоже особой ухватки, окраинный театр с деревянными ложами‑коробочками и многочисленными цветными заплатками афиш».