Ганецкий Яков Станиславович

Ганецкий Я. С.

(Я. Фирстенберг, 1879—1937; автобиография). — Родился я 15 мая 1879 г. в Варшаве. Происхожу из буржуазной, довольно зажиточной семьи. Еще в юные мои годы отец мечтал о том, чтобы дать мне "хорошее" воспитание, много знания, чтобы я стал "знаменитым адвокатом", "крупным инженером" или кем-нибудь в этом роде... Однако с детских лет я как будто намечал себе другой путь. Уже тогда происходил во мне какой-то бунт. Меня раздражало положение прислуги, малое — по-моему — вознаграждение учителя и т. п. Гимназия, с ее полицейским режимом, русификаторскими тенденциями, со сквернейшими педагогическими методами — усиливала лишь во мне этот бунтарский дух... В 4-м классе у меня почти каждый день бывали скандалы с учителями или с пресловутыми "помощниками классных наставников". Редко проходил день без карцера, и если сразу собиралось несколько "проступков", то карцер откладывался на воскресные дни. Гонение против меня усилилось после одного "политического" скандала. "Республиканец" директор гимназии предложил ученикам являться в гимназию в табельные дни. Хор пел, оркестр играл "Боже, царя храни", вслед за тем ученики должны были кричать "ура". Два-три праздника прошли благополучно, а в следующий — все ученики открыли рты, — но царствовала гробовая тишина... Директор установил, что я был одним из зачинщиков. За это мне досталась тройка по поведению до конца года со внесением в кондуитный журнал: "во время хорового пения "Боже, царя храни" смеялся и уговаривал младших учеников не кричать "ура"..."

Я окончательно считал себя тогда "революционером". Я принадлежал к тайному ученическому кружку (они существовали во всех гимназиях в Польше), который, однако, все меньше меня удовлетворял, вследствие царившего там шовинизма. Летом я ездил с семьей за границу на взморье. Там поглощал революционную литературу и на обратном пути, тайком перед своими, забирал ее с собой. Я имел ее кругом тела забинтованную бинтами. Будучи в 5-м классе, в 1896 г. я решил покинуть Варшаву — и гимназия стала невмоготу, и семья стесняла. Переехал я в Петроков. Здесь занятия в гимназии отошли на задний план. Бывало, я по целым неделям "по болезни" не ходил в школу. Удалось найти еще троих таких "усердных" учеников. Днем мы в своем кружке серьезно занимались по политической экономии, читали Каутского, прошли за год дочти весь первый том "Капитала" Маркса (хотя многое осталось в нем непонятым). По вечерам читали лекции местным рабочим, среди которых мы сорганизовали несколько кружков; через них распространяли нелегальную литературу, воззвания и т. п. Намечалась также связь с рабочими в окрестности, куда мы ездили весьма конспиративно, переодеваясь в штатское платье (тогда в гимназиях была специальная форма, солдатского типа), и выступали на собраниях в 40—50 человек. В 1899 году, когда я уже был в 8-м классе, вследствие арестов некоторых товарищей в Варшаве и мне угрожал провал; жандармы заходили уже на квартиру и стали усиленно расспрашивать про мою жизнь. История эта для меня кончилась вдвойне благополучно. Жандармы успокоились. Но заволновался отец и, желая выбить из моей головы все "глупости", снабдил меня большой суммой денег и отправил на рождественские каникулы повеселиться за границу. Метод очень ловкий и почти верный. Но бедняжка был весьма огорчен, когда впоследствии узнал, что я в Берлине, Лейпциге, Париже своеобразно развеселялся, усердно посещая социалистические митинги. Одно время я был под сильным влиянием Толстого, его "Крейцеровой сонаты". Принимал деятельное участие в организации среди учеников толстовских кружков, даже удалось созвать один съезд. Но это продолжалось недолго — и чистый марксизм потянул меня целиком.

В том же году, окончив гимназию, я поступил вольноопределяющимся на военную службу в Петрокове. Здесь мне угрожало дело в военном суде за то, что выругал командира полка. Но спас врач, удостоверивший, что я был в "возбужденном состоянии", и дело кончилось недельным арестом и 2-недельным "лечением" в военном лазарете. Окончив через год военную службу, я поехал за границу, где был два семестра в Берлине и по одному в Гейдельберге и Цюрихе. Занимался естественными и общественными науками, но все более партийной работой, являясь связующим звеном между Польшей и заграницей. В начале 1902 г. я был арестован в Берлине и административно выслан из Пруссии: почта донесла полиции, что я получил транспорт социалистической литературы из Парижа (литература была переотправлена в Польшу). Пребывание в Цюрихе, слишком отдаленном от Польши, тяготило меня. Тянуло на родину для партийной работы... Летом 1902 г. бежал из ссылки Дзержинский. Мы тут же сорганизовали в Берлине партийную (польской с.-д.) конференцию, положившую окончательно твердые основы для нашей партии. После конференции я нелегально поехал в Польшу на работу. Приходилось скрываться не только перед охранкой, но и от родителей, чтобы избавить их от волнений, а себя от семейных драм... Родители были уверены, что я разъезжаю по прекрасным швейцарским озерам, откуда они систематически получали от меня письма, наперед мною написанные и оставленные товарищам для отправки.

С того времени я становлюсь окончательно профессионалом-партийцем. Принимаю участие во всех партийных съездах польской социал-демократии, на 4-м — в 1903 г., на 5-м — в 1906 г., на 6-м — в 1908 г., и с 1903 г. состою постоянно членом главного правления партии. От польской партии участвую в 1903 г. на 2-м съезде РСДРП, где впервые познакомился с Лениным, и в 1906 г. на Стокгольмском (объединит.), где партия наша вступает в РСДРП. На Лондонском съезде в 1907 г. меня выбрали в центральный комитет РСДРП. До 1911 г. я принимал участие в заседаниях центрального комитета в России, а также в партийных конференциях. Первый раз был арестован в 1903 г., 20-го декабря. Арестован был случайно на конспиративной квартире в Варшаве с подложным паспортом на имя "Троцкого". После разных мытарств, 8-дневной голодовки, а главное — благодаря "новым веяниям" меня освободили под залог в сентябре 1904 г. Возбужденное против меня дело было однажды слушанием отложено из-за неявки других обвиняемых, а потом на основании общей амнистии совсем прекращено. Вторично был арестован в октябре 1906 г. с подложным паспортом на имя "Борель" при организации побега одному товарищу из Влоцлавской тюрьмы. Ввиду военного положения в ту же ночь был надо мною устроен полевой суд, благополучно, однако, окончившийся. Из тюрьмы в марте 1907 г. был административно выслан в Вятскую губернию, откуда в апреле бежал. По пути через Питер заезжал к Ленину в Финляндию, где, главным образом, обсуждали вопросы, связанные с предстоящим Лондонским съездом. В день приезда в Варшаву я был арестован на партийной квартире и 11 ноября, ввиду болезни, административно выслан до суда в Оренбургскую губернию, откуда вскоре бежал. После раскола в польской соц.-демокр. я состою членом краевого правления отколовшейся части партии, которая более приближалась к большевикам и была в тесном контакте с их заграничным центром во главе с Лениным. В 1912 г. участвую в международном Базельском конгрессе, а в 1914 г., накануне войны, на конференции при Междунар. Бюро (попытка Межд. Бюро объединить большевиков с меньшевиками). Война застигла меня в Кракове. В конце 1915 г. я оттуда выбрался, несколько месяцев пробыл в Швейцарии и летом 1916 г. переехал в Скандинавию. На манифесте Циммервальдской конференции имеется моя подпись, на самой конференции из-за паспортных затруднений я не присутствовал. В 1917 г., после февральской революции, при приезде Ленина в Петроград организуется в Стокгольме Заграничное бюро Центр. комитета, куда вхожу я вместе с Воровским и Радеком. После Октябрьской революции переезжаю в Россию, где все время остаюсь на советской работе. В начале работаю в Наркомфине в качестве тов. главн. комиссара Народного банка, а потом назначаюсь главн. комиссаром-управляющим банка и членом коллегии Наркомфина. В 1918 г. принимаю участие в переговорах в Берлине о дополнительном соглашении еще с кайзеровской Германией. В том же году в Берлине вместе с Воровским веду переговоры с Финляндией. В 1920 г. состою членом делегации по переговорам с Латвией, а по их окончании назначаюсь полпредом и торгпредом в Латвии. В 1921 г. участвую в делегации по мирным переговорам с Польшей и в том же году еду в качестве представителя РСФСР на Карскую конференцию (переговоры между Закавказскими республиками и Турцией). На посту представителя в Латвии остаюсь до конца 1921 г., когда переезжаю на работу в Наркоминдел в качестве члена коллегии. В 1923 г. перехожу на работу в Наркомвнешторг, где в качестве члена коллегии работаю по сей день. Сейчас состою председ. делегации по переговорам с Германией о торговом договоре (1 сентября 1925 г.).

[В 1930—32 член Президиума ВСНХ РСФСР. В 1932—35 возглавлял Государственное объединение музыки, эстрады и цирка. С 1935 директор Музея Революции СССР. Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.]

{Гранат}