Певец аргентинского фольклора, родившийся во Франции. Специализация его – аргентинская песня, и в этой области он является наивысшим авторитетом. Песни он исполняет под аккомпанемент гитары, на которой играет мастерски. По словам одного биографа, этот популярный и любимый музыкант в 14 лет взял взаймы у знакомых 5 песо и на них купил свою первую гитару, привлеченный ее нежным звуком.
Ардель с триумфом пронес аргентинское танго по всем городам Европы и Америки и сделал его модным в Париже. Он записал множество грампластинок: гитара слилась с его голосом. Карлос снял фильмы, которые принесли ему еще больше популярности, и, кроме того, выгоднейшие контракты, которые, в свою очередь, принесли славу и материальные блага.
Далее мы приводим статью Е. Марио Барреды в «Прелюдии»:
Певец: «Для того, чтобы стать»певцом», звезда фольклора должен был воплотиться в промежуточный тип. Например, между легендарным Сантосом Вегой и Гарделем Раздано находится пайядор из пригорода, самым живописным представителем которого, несомненно, был негр по имени Габино Эсейса, у которого наверняка в мозгу были клетки белого человека. Когда эта «хуглярия» попадает в город, он теряет свой антураж гаучо, при этом сохраняя лирическую импровизацию. И, наконец, при выступлении в роли певца теряет оба качества.
Певец – не гаучо и не импровизатор. Требования времени внесли специализацию и в эту сферу. Раньше пайядор сочинял свои стихи, подбирал к ним музыку, пел их. Он один выполнял все три функции. Сегодня – нет. Народный поэт пишет то, что более или менее точно можно назвать поэзией – поэзию с произвольным размером, адаптируемую к оборотам музыки; раньше, наоборот, музыку приспосабливали к поэтическому ритму. Популярный профессионал перекладывает стихи на музыку, а народный певец поет их под гитару или в сопровождении джаза. В последнем случае, если представления происходят в общественном месте, например на эстраде кафе, исполнение дополняется мимикой и жестикуляцией, как у актеров. Особенно, если поет женщина. И действительно, в таких выступлениях я видел только женщин.
Я видел такие выступления и жестикулирование двух женщин. Одна из них белокура, как «Гретхен», вставляла между куплетами танцевальный номер. У нее был красивый голос – легкое сопрано, и было приятно слушать ее хрустальный голос на высоких нотах. Она пела: «Прощайте, юноши, приятели моей жизни», «Любимая балюстрада» и другие песни. Я думал: «Жалко голос!» У нее танцевали ноги, руки, глаза. У нее танцевало все тело. Девушка была подвижна как ртуть. Одетая во все розовое, с обнаженными руками, подолом платья выше колена, она создавала тип «певицы». Изящная в жестах, легкая в голосе и легкая в одежде.
Таким образом, тип не только разделяется по функциям, он разделяется по полам. Женщина добавляет то, что ей не хватало: мимику».
Я не знаю, оценивал ли когда–нибудь пайядор гаучо. Он, скорее, выполняет роль протагониста, а его фигура – творение поэта. Так выглядели Мартин Фьерра и Сантос Вега. Единственный раз, когда певец мне показался настоящим, было в детстве, и то меня ожидало разочарование. Это было во Флоресе. Одежда певца была лучше некуда – пояс со шлейфом, кожаные ремешки, шпоры и мягкая шапка, украшенная лентами виуэла. Ему предложили показать свое умение и оказалось, что у него не было голоса, он не умел играть на гитаре и не умел сочинять стихи. /Скорее всего он был ряженый/.
Совсем другое был пайядор из местечка. Я никогда не верил в гаучо, хотя сейчас о них много говорят. Он всегда мне казался варваром, и поэзия его скромна, как культивируемый цветок. Я знал пайядора Пабло Васкеса и даже читал опубликованный им сборник стихов. Я слышал его импровизацию на вечере в театре Флорес четверостишиями на темы, которые ему подсказывали из публики. В нем было особенное, грубое очарование.
Итак, от этой промежуточной разновидности ведут начало наши певцы. Это признает и сам Карлитос Гардель, с которым я беседовал. Гардель объявляет себя создателем этого нового класса певцов, и никто из трех участников ансамбля, присутствовавших при этом, ему не возразил. Но он, несомненно, пользуется наибольшим авторитетом. Гардель начал свои выступления с пения в небольших залах на семейных вечеринках, в помещениях под навесом, чтобы покрасоваться перед девушками. Потом он сказал себе: «В этом что–то есть». Он услышал некоторых певцов, профессионально владеющих гитарой и проникся загадкой того, как подать себя. Отсюда он взял свою особую манеру подачи звука, не имитируя звезд, но и не будучи в состоянии совершенно избежать такого подражания. Эта манера пения дала направление целой школе. Но я, тем не менее, боюсь, что с ней случится то же, что произошло с «канте хондо», где неправильная подача голоса разрушает горло и убивает голос. Во всяком случае, когда Карлитос Гардель появился со своими «придыханиями» и протяжными жалобными фразами, уже был готов для него импресарио. Для начала ему предложили жалованье в 70 песо в день, что по тем временам было прекрасно, а в наши дни это ничего не значит.
У певца появился новый аспект: он имеет импресарио. И чтобы у меня не оставалось и тени сомнения, всегда один и тот же. Карлитос Гардель показывает мне телеграмму от своего парижского импресарио, который приглашает его дать серию концертов в зале Плейель, где недавно состоялся вечер памяти Дебюсси.
С нашим певцом триумфально шагает танго. Сладострастное танго, которое никто раньше не рискнул бы упомянуть, а не то что сыграть перед собранием культурных людей. В наши дни танго заполнило все, потеснило шимми, фокстрот. И уже не только во Франции. В Германии! Мой собеседник так говорит мне об этом: «Они не понимают слов, но все равно танго их очаровывает. Танго! Танго! Они не имеют обыкновения просить чего–то другого. Это настоящий феномен! Лет десять назад выступал юноша–певец, который быстро спился. Популярность ему принесли всего несколько строф, из которых сохранилось только первая фраза: «Бедная моя любимая мать!» И действительно, это единственное, что у них есть. Но это крик всех сбившихся с пути сыновей, сыновей, которые своими слабостями вызывают у матерей слепую любовь и приносят им много страданий. Печальный Бетинотти был очень посредственным версификатором. Но ему принадлежит заслуга продолжения традиции и воплотить ее в новый тип: пайядор итальянского происхождения».
«Несомненно, итальянское, или скорее, неаполитанское влияние на некоторые аспекты народной музы. В ней чувствуется привкус «неаполитанской манеры», который ни с чем нельзя спутать. Жалоба более протяжная и поется в нос. Мелодия более «сиропная». Креольский чувственный и непристойный оборот иногда заканчивается патетически. Естественное соединение этих двух направлений легко объясняется из–за сходства породивших их источников. Вопрос уже не в том, чтобы установить, что тарантеллы, сегидилья и гато из одной и той же семьи. Это народная, искренняя деревенская песня, выражающая душевное состояние в страсти, радости, опьянении. Танго, о котором мы говорим, совсем другое. Это, если вы мне позволите такое сравнение, то, что цыганский язык по отношению к испанскому языку. Танго – это музыка, где на народной основе вплетаются нити самых сладострастных намеков. Преступление незаконной любви оплакивает здесь свой горький аромат сладострастия и крови. Грех, чтобы не использовать здесь грубое слово, открывает здесь свое больное одурманенное цветение. Когда через 50 лет будут изучать музыку и слова некоторых написанных в наши дни танго, если кто–то возьмется за труд собрать их, о нас составится страшное мнение. Если мир станет лучше. Если нет, то об этой эпохе будут говорить с той же улыбкой, с какой мы изучаем эру кринолина и ригодона... Для того, чтобы получилась эта музыка, соединились расовые предпосылки, отклонившиеся на тропинки порока и преступления. Только одни названия вызывают дрожь. Будущие Рамосы Мехия не будут знать, с чего начать изучение таких документов. Но я, тем не менее, не настолько пессимист. В этом есть что–то от позы, от хвастовства. А в глубине, возможно, наивности. Я признаю, что эта наивность с грязным лицом. Наивность, которая, вместо аплодисментов, просит мыла и хороших манер».
«В наши дни радио донесло голос певца до всего мира. Перед микрофоном с гитарой он сто раз умножается по направлениям всей «розы ветров». Приправляет ваш вермут, ваш стол и ваш вечерю. Выстреливает на вас из магазинов, из граммофонной трубы – повсюду преследует вас. В городской суматохе, в грохочущей суете уличного движения до нас долетают его жалобы, его душераздирающие рыдания... «Ты меня обманула». Вы входите в бар, ничего не подозревая. И вам сразу предлагают бурные перспективы: «Сегодня ночью я напился!». Вы самый спокойный и вежливый из смертных, вы идете по тротуару и слушаете, как вас оскорбляют с балкона, со двора или с крыши: «Папаша из записной книжки!» Наконец, вы хотите отдохнуть душой в женском обществе, и, когда вы расплатились, к вам по воздуху долетает сигнал тревоги: «...она меня обманывала с моим верным другом». Вы начинаете сомневаться в любви и дружбе.
Если радио это распространяет, то грампластинка фиксирует. Грампластинка станет в будущем музейным экспонатом, когда научная мысль создаст новые формы воздействия /я чуть было не сказал – мучения/. Уже само радио стремится загнать своего предшественника. Потому что радио можно назвать живым языком, а грампластинку законсервированным.
Певец одевается элегантно. У него нет специальной одежды, так как времени демократии не нравятся такие различия. В другие времена у него была особенная одежда. Более того, он надевает смокинг. Но певица, благодаря тому, что она женщина, может делать то, что ей нравится. Юбки и короткие рукава, декольте и длинные чулки. Если она не принимает, как сеньора де Кабрера, одежду инков для представления фольклорных песен. Простейшей группой певцов был ансамбль Часаретти. Белая юбка, небесно–голубая блузка и розовый платок. /Цвета можно по вкусу чередовать/. Так танцевали и пели /не спеша/ эти высокие, худые, серьезные женщины, длина платьев которых была до каблуков. Мужчины, с видом пеонов–подростков, мельтешили, запутываясь в сапогах. Песня была свежая и пикантная, как гроздь винограда. Я действительно развлекался.
Есть также певец кино. Это голос, звучащий в полутьме. И певец на подмостках, превращающий бар в зрительный зал. Особенно если на эстраде находится красивая и раскованная девушка. Публика предпочитает те места, где поют, хотя делают вид, что не обращают внимание на пение. Женщин–певиц сегодня так же много, как и мужчин. Из темной и анонимной массы защебетало так много щеглов и горных жаворонков. Это душа города, который просыпается и чистит перышки. Душа города, которая, как мы считаем, состоит из позитивизма, и которая вдруг начинает петь. Давайте отпразднуем это чудо, несмотря на его недостатки. Отпразднуем эту волю к выразительности, которая иногда воплощается в благородные слова и мелодичную музыку».
Эрнесто Мария Барреда. /Автор/.