Центром историографической парадигмы «Анналов», которую развивали Марк Блок, Люсьен Февр, а потом Фернан Бродель, было намерение создать глобальную историю. Выйдя далеко за пределы чисто политической истории, они привлекли внимание историков к сферам экономической активности, социальной жизни и к механизмам коллективной психологии. Синтез оставался в то время сверхзадачей для историков, которые пытались установить соотношение между частями целого, нащупать связи между экономикой, социальной сферой и культурой, чтобы воссоздать комплексное взаимодействие различных сторон одной исторической проблемы или ситуации. Другим следствием этого стремления к тотализации было желание сделать историю открытой к диалогу с другими общественными науками. Вместе с тем, как хорошо показал Франсуа Досс в книге «История в осколках» (1987), проект «Анналов» был частью «империалистической» попытки организовать общий рынок наук о человеке, объединенных вокруг истории как места их пересечения и синтеза и вокруг глобализаторских подходов, нацеленных на создание интернауки, о которой мечтал Фернан Бродель. Ряд заметных работ, появившихся в 1960-е гг., например труды Жака Ле Гоффа (Le Goff J. La Civilisation de l'Occident medieval. P., 1964; русск. иер.: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992), отвечали изначальной глобальной цели, поставленной первым поколением «Анналов ». Между тем научный и интеллектуальный пейзаж шестидесятых годов, отмеченный вторжением структурализма и вызовами со стороны лингвистики и антропологии, заставил историков пересмотреть исходные позиции, и у представителей «новой исторической науки» 1970-х гг. возник интерес к новым проблемам, новым объектам и подходам (Le GoffJ., Nora P. Faire dc l'histoire. R, 1974). Стремление к тотальной истории осталось в прошлом, и историки начали отдавать предпочтение изучению четко определенных объектов. Об этом смещении внимания и интересов свидетельствовал успех книги Эмманюэля Ле Руа Ладюри «Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)» (1975; русск. пер. - 2001). Но в то же самое время, когда историческая дисциплина завоевала успех у широкой публики, с появлением «новой исторической науки » начался период распада исторических исследований на бесчисленное множество всевозможных частных историй. Можно по этому поводу горевать или радоваться, но все вынуждены констатировать, что французская историография отказалась от господствовавшей прежде унифицирующей научной парадигмы. Однако в 1980-е гг., отмеченные одновременным возвратом субъекта и события, мы стали свидетелями появления проектов реглобализации. Подобные устремления порождались реабилитацией и обновлением прежде дискредитированной «Анналами » политической истории.
Так, по мнению Рене Ремона, политика является «центром управления глобальным обществом» и «точкой соединения разнонаправленных действий». Поэтому история, с его точки зрения, должна быть вписана «в глобальную перспективу, точкой схода которой является политика » (RemondR. Pour unehistoire politique. P., 1988). Но создать из этого новую парадигму глобальной истории не удалось, вероятно, из-за свойственного политической истории недостатка рефлексивности и слабой связи с общественными науками. Между тем современные успехи культурной истории позволяют некоторым историкам - они, правда, не составляют большинства - думать, что культура может стать тем центром, вокруг которого произойдет реглобализация истории. Предлагая антропологическое прочтение человеческих обществ, они рассматривают культуру как место, где происходит их структурирование. Дебаты по этому вопросу в настоящее время продолжаются.
• Структура