[1888—] — современный литературовед. Род. в семье одесского врача. По образованию юрист. Преподавал в ВЛХИ, состоял ученым секретарем литературной секции ГАХН. В настоящее время работает в литературно-художественном отделе Госиздата.
Методологические воззрения Г. близки к формализму. "Углубленное исследование языка, композиции, поэтической техники, особенностей художественной манеры данного автора понемногу ликвидирует все господствовавшие недавно историко-литературные приемы, от социологии и культурной истории до биографии и психологии" (ст. "Метод и стиль", 1922). Однако Г. остаются чуждыми и технологический практицизм формалистов, и их небрежение вопросами тематики. Констатируя исконный разрыв между "формой" и "содержанием", Г. предлагает заменить эти метафизические термины старинным понятием "стиля" — самого видного наружного выражения самой внутренней сокровенной жизни духа" (Леонтьев). "Вместо истории идей, игнорирующей один из важнейших признаков литературного произведения — его форму, вместо исключительного формального анализа, изучающего автора как неодушевленный предмет, исследование стиля способно охватить облик поэта во всей его цельности и полноте..." Представление о литературоведении как о "новой углубленной эстетике, построенной на созданиях художественного слова", сближает Г. с такими представителями эстетического интуитивизма в русской историографии, как Евлахов, а его импрессионизм — с Айхенвальдом.
Работы Г. многочисленны. Они посвящены самым различным вопросам: исследованию поэтической техники ("Онегинская строфа"), прототипологии ("Бакунин в "Бесах"), анализу критических систем ("Аполлон Григорьев"), установлению литературных воздействий ("Композиция романов Достоевского"), эволюции поэтических жанров ("Поэтика сонета", "Мадригалы Пушкина") и пр. "В план литературного исследования необходимо включать все, что служит выразительности и своеобразию данного творческого облика. В этом смысле вкусы поэта, его умственные наклонности, его увлечение теми или иными философскими системами часто совершенно равноправны с вопросами строения и выбора его художественных форм" ("Метод и стиль").
В каком же взаимном отношении находятся эти компоненты стиля, какова их функциональная роль в создании поэтического целого, чем обусловлен наконец самый стиль, какие социальные причины вызвали его к жизни? От решения этих капитальных проблем Г. или уклоняется, или решает их неправильно. Его понимание стиля всецело импрессионистично. "Синтетический облик Брюсова являет нам черты бесстрашного укротителя слов, поэта-комбатанта, уверенного мастера и отважного конквистадора в безбрежных далях российской поэзии". Как воспитался этот "синтетический облик", волю каких групп выполнял в литературе Брюсов, рупором чьего сознания он являлся — Г. нам не сообщает. Детерминированность творчества им просто-напросто отрицается. Автор "Записок охотника" рисовал образы дворовых, разрабатывал крестьянские мотивы. И то и другое очевидно обусловлено было социальным генезисом тургеневского стиля, вызывалось к жизни тягой "охотника" к "простой жизни", его мечтательностью, мягкосердечностью и т. п. По мнению же Г., здесь имел место "умный технический ход и совершенно правильный художественный прием": "Темы любви оказались недостаточными для придания очеркам нужной динамичности. И как новый действенный фермент драматизма Тургенев принимает для своих охотничьих рассказов явление крепостничества". Автор поступил не так, как требовала от него социальная природа его образов, а так, как ему самому казалось удобнее!
Аналогичным образом разрешаются проблемы литературной динамики. Исследуя историю русского мадригала, Г. обходит совершенным молчанием причины его упадка в 40-х годах, хотя связь этого жанра с аристократической культурой очевидна. "Эволюция поэтического рода являет нередко картину органического развития живого существа с тем же процессом накопления жизненных сил, их концентрации и затем их медленной утраты и даже подчас полного исчезновения" ("Мадригалы Пушкина"). На самом, деле деградация жанров обусловлена деградацией культивировавших их классовых групп.
Изложение Г. увлекательно, его "эссэ" и "портреты" всегда построены по тщательно обдуманному плану, композиция их отчетлива, язык образен. Однако изложение его часто грешит излишней манерностью. Г. питает пристрастив к эффектам. Самые обыкновенные факты быта превращаются им в "примечательные", "обостренные" и "фатальные" происшествия. "Не фатально ли совпадение столетнего юбилея Лермонтова с разгаром кровопролитнейшей войны?" "Пути Брюсова снова так фатально и знаменательно скрестились с путями молодого Артюра Рембо..." "Действие последнего романа Тургенева происходит в 1870. События "Нови" разворачиваются в момент прелюдии к катаклизму 1914. Но даже пушки, штурмующие Страсбург, бессильны заглушить для Тургенева переливчатый звон старинного клавесина" ("Портрет Манон Леско"). Как ни соблазнительно это "фатальное предзнаменование", в нем нет ни грана истины: события "Нови" датированы 1868 годом!
Библиография
: I. Собр. сочин. С. выпущено в 5 тт. издательством "Современные проблемы", М., 1928.II. Биографию Г. см. в сб. "Писатели современной эпохи", т. I, М., 1928 (здесь и библиография); Благой Д. Д., Новая книга по истории литературы, "Печать и революция", 1926, II (о книге Б. "От Пушкина до Блока", М., 1926); Полонский Вяч., Три статьи в сб. "Спор о Бакунине и Достоевском", Л., 1926 (совместно с Р.); Боровой А. А. и Отверженный Н,, Миф о Бакунине, М., 1926; Цейтлин А. Р., "Преступление и наказание" и "Les Misérables", "Литература и марксизм", 1928, кн. V; Неверовская О., Леонид Гроссман во весь рост, "На литературном посту", 1929, VI.
Л. Э.
{Лит. энц.}
Гроссман,
Леонид ПетровичРод. 1888, ум. 1965. Литературовед, писатель. Специалист по русской и западноевропейской литературе XIX в., автор книг "Записки Д´Аршиака" (1930), "Рулетенбург" (1932), "Бархатный диктатор" (1933). Книги: "От Пушкина до Блока" (1925), "Пушкин в театральных креслах" (1926), "Преступление Сухово-Кобылина" (1928), "Жизнь и труды Ф. М. Достоевского" (1935), "Н. С. Лесков" (1945) и др.