Иванов, Вячеслав Иванович - известный поэт. Родился в Москве в 1866 г. Учился в Московском университете, где курса не кончил, потом в Берлинском университете, где особенно ревностно занимался классической филологией. Диссертация, которую Иванов готовил в эти годы, появилась в печати лишь в 1911 г.: ""De societatibus vrctigalium publicorum populi Romani"". Долго жил в Италии, в Афинах и Париже, совершил путешествие в Палестину. Стихи Иванова впервые появились в 1898 - 1899 гг. в ""Журнале Министерства Народного Просвещения"", в ""Cosmopolis"" и в ""Вестнике Европы"". Первый сборник стихов Иванова, ""Кормчие Звезды"", вышел в 1903 г. Поселясь в Петербурге, Иванов скоро получил большое значение в литературных кругах. Его ""среды"" одно время были средоточием всех молодых литературных течений; к Иванову, как к признанному ""учителю"", стремились попасть все молодые поэты. Под непосредственным влиянием Иванова возникло ""Общество ревнителей русского слова"", в котором он прочел замечательный курс по русской ритмике. В то же время Иванов читал лекции по истории греческой литературы на курсах Раева. Деятельно сотрудничал в ""Весах"", ""Золотом Руне"", ""Перевале"", позднее в ""Русской Мысли"", ""Трудах и Днях"" и др. журналах. Издал отдельно: сборники стихов: ""Прозрачность"" (1904), ""Эрос"" (1907), ""Cor ardens"" (2 тома, 1911 - 1912), ""Нежная тайна"" (1912), сборник статей ""По звездам"" (1909); поместил в периодических изданиях несколько замечательных произведений, в том числе трагедию ""Тантал"" (1905) и исследование ""Эллинская религия страдающего бога"" (1904 - 1905). С 1913 г. живет в Москве. Лирика Иванова принадлежит к числу замечательных явлений нашей новой литературы. Огромная эрудиция автора и глубина его постоянно развивающегося миросозерцания соединяются в ней с даром певучего стиха, с умением все изображать в ярких образах, с поразительной техникой. Однако во многих отношениях Иванов должен быть признан пока ""поэтом для немногих"". Его поэзия требует от читателя большой подготовки. Чувствуя себя свободно во всех областях истории, философии и особенно античной мифологии, Иванов для выражения своих мыслей пользуется намеками на идеи, события, предания и имена, часто известные лишь ограниченному кругу специалистов. Самый язык Иванова представляет двоякую трудность: он исполнен как ряда архаизмов, так и смелых неологизмов, и крайне сложен по своему синтаксису. Сознательно Иванов удаляет язык стиха от языка разговорного, заимствуя слова и обороты речи у старых русских поэтов и из памятников старины, усваивая русскому языку некоторые приемы языков античных, вводя новые способы выражения мысли. В то же время этот язык глубоко обдуман; все выражения, если всмотреться в них, метки и образны, из всех слов извлечена наибольшая сила изобразительности, какую они могут дать. С годами Иванов явно уклоняется в сторону большей ясности и доступности языка; некоторые из его последних стихотворений являются образцами высокой простоты речи. В миросозерцании Иванова можно указать два периода. В первом он находился всецело под влиянием откровений античного мира, с которыми стремился сблизить современность, в частности - христианство. Во втором, после глубокого духовного переворота, он вполне усвоил себе мистическую сущность христианства, но пытается удержать в гармонии с ней по-прежнему дорогую ему античность. Очень замечательны теоретические статьи Иванова об искусстве, частью собранные в книге ""По звездам"". Это - если не самое полное и верное, то самое глубокое толкование символизма, как исконного начала искусства. В своей эстетике, Иванов начало эстетического почти подчиняет началу религиозному. Для Иванова искусство, как неизбежно связанное с миром материальным, стоит ниже, нежели религиозное действо, составляющее конечную цель жизни и развивающееся в пределах абсолютно не материальных. - Некоторые стихи Иванова переведены на языки немецкий, французский, чешский, латышский и др. - См.: Н. Поярков ""Поэты наших дней"" (М.); В. Пяст ""Книга о русских поэтах"" (СПб., 1909); В. Брюсов ""Далекие и близкие"" (М., 1912). В. Брюсов.
Иванов Вячеслав Иванович
1910), В 1893 встретил Лидию Дмитриевну Зиновьеву (в литературе - Зиновьева-Аннибал), ради которой в 1895 оставил жену и дочь.
Вл.Соловьев, с которым И. познакомился в 1896, оказал на И. огромное влияние, в частности. ему И. был обязан возвращением к церковному исповеданию христианства. Ранние журнальные публикации стихов и переводов И. прошли незамеченными. В конце 1902 появилась первая книга И. - «Кормчие звезды», после чего среди символистов за ним установилась репутация мэтра. Прожил за границей до 1905, лишь изредка и на короткое время приезжая в Россию. Подолгу жил в Германии, Италии, в Париже, в Греции, бывал в Палестине, Англии; в начале века семья И. снимала дом в Женеве, где гостили многочисленные русские друзья, в том числе московские символисты. По возвращении на родину И. и Л.ЗиновьеваАннибал обосновались в Петербурге; с осени 1905 их квартира превратилась в знаменитый литературный салон - его называли «башней», поскольку Ивановы жили в угловой квартире, одна из комнат которой располагалась в башне. Там собирался весь литературно-артистический Петербург, гости из Москвы, из русской провинции, из-за границы.
Этапными явлениями в истории русского символизма были поэтические книги И. «Прозрачность» (М., 1904); «Corardens» (М., 191112, ч. 1-2); «Нежная тайна» (СПб.. 1913), Еще важнее для истории этого движения теоретические выступления И., собранные в книге «По звездам» (СПб.
1909) и «Борозды и межи» (М., 1916). философско-религиозная и эстетическая проповедь И. оказала едва ли не решающее влияние на становление группы т.н. «младших символистов», духовное лицо которой определяли внецерковная мистика и устремленность на преодоление индивидуализма в чаемой «соборности». В пору резкой идейной полемики, в 1906-8, разделившей символистов на «мистиков»-петербуржцев и «эстетов»-москвичей, И. с Блоком стояли во главе первых, тогда как вторые сплотились вокруг «Весов», руководимых В.Брюсовым. В конце 1900-х «младшие» - прежде всего А.Белый, И. и Блок - объединились вокруг московского издательства «Мусагет». Вместе с И.Анненским и М.Кузминым И. стоял во главе журнала «Аполлон», начавшего выходить в Петербурге с осени 1909.
В 1907 от скарлатины умерла ЗиновьеваАннибал. В И. жила убежденность, что он сохраняет общение с женой не только в памяти, но и в виденьях, снах, сеансах т.н. «автоматического письма» и что именно она указала ему на свою дочь от первого брака, Веру Константиновну Шварсалон, как на ее преемницу. Брак И. с падчерицей совершился в 1910; весной 1912 они уехали за границу, откуда вернулись лишь к осени 1913. Поселились в Москве, куда в начале 1910-х переместился центр религиозно-философской активности: московское Религиозно-Философское общество в память Вл.Соловьева и издательство «Путь» собрали наиболее близких единомышленников И.; основным работодателем И. стало издательство «М. и С.Сабашниковы», для которого он переводил Алкея и Сафо (М., 1914; 2-е доп. изд. 1915), Петрарку (М., 1915), Данте, Эсхила (пер. не завершены, опубл. посмертно).
Падение царской власти представлялось И. закономерным и необходимым, ибо «ветхое самодержавие» давно превратилось в «династическую литературу». В апреле 1917 И. написал «Гимн Новой России» («Мир на земле, на святой Руси воля...»). Однако реальное развитие событий не отвечало основным положениям историософии И.: «Революция протекает внерелигиозно. Целостное самоопределение народное не может быть внерелигиозным. Итак, революция не выражает доныне целостного народного самоопределения». Впечатления первых месяцев революции продиктовали «Песни смутного времени» - цикл стихотворений, печатавшийся в журнале «Народоправство»; от отдельного его издания поэт отказался, поскольку, говорил он, «у постели больного не следует говорить о его болезни». И. не скрывал, пока это было возможно и разумно, своего неприятия большевизма, печатал антибольшевистские статьи, сатирические стихи, но после консолидации большевистского режима занял лояльную к власти позицию. В 1918-20 был одним из организаторов и руководителей театрального и литературного отделов Наркомпроса, что позволяло ему деятельно участвовать в воссоздании жизненного пространства русской культуры, отчасти нейтрализовывать диктат леворадикальных установок в искусстве и в организации культурной жизни. Читал лекции и вел занятия в Пролеткульте, в различных учебных заведениях, самодеятельных кружках и студиях, Вокруг петроградского издательства «Алконост» и его журнала «Записки мечтателей» в последний раз объединились «младшие символисты» - А.Блок, А.Белый, И., А.Ремизов. В этом издательстве вышли поэма И.
«Младенчество» (1918), трагедия «Прометей» (1919), «Переписка из двух углов» (1921, совм. с М.Гершензоном). На рубеже 1918-19 создан один из самых знаменитых циклов И. «Зимние сонеты» (впервые: «Поэзия революционной Москвы». Берлин, 1922). «Переписка из двух углов» - важнейший документ общеевропейской дискуссии 20-х о «кризисе европейской культуры», кризисе гуманизма - была переведена на основные европейские языки и породила обширную критическую и исследовательскую литературу.
Семья И. жестоко голодала в холодной Москве, в начале революции навсегда исчез один пасынок поэта (вероятно, жертва солдатского самосуда), схвачен ЧК другой, от голода и лишений умерла ближайшая подруга Зиновьевой-Аннибал, М.Замятина, более 20 лет бывшая домоправительницей, членом семьи И., в 1920 умерла В.Шварсалон-Иванова.И. предпринимал настойчивые попытки выехать за границу, закончившиеся безрезультатно. Летом 1920 с детьми (Лидией - дочерью от Зиновьевой-Аннибал, Димитрием - сыном от Шварсалон) перебрался на Северный Кавказ, затем в Баку, куда был приглашен на кафедру классической филологии. Здесь защитил в 1921 докторскую диссертацию «Дионис и прадионисийство» (Баку, 1923), вел обширную культурно-просветительскую деятельность, написал шуточную «трагикомедию» «Любовь-Мираж» (неизд.), несколько стихотворений.
Пришел к выводу, что «идеи перестали править миром», что достойнее уединенная и провинциальная жизнь. «Муза моя, - писал он В.Меркурьевой, - стала молчальницей». Отвергал все дружеские приглашения в Москву: «От меня... ничего больше не ждите, моя песенка оказалась спетой. Я даже разрешил себе душевную лень», - писал он 14.1,1923 Г.Чулкову.
В мае 1924 Общество любителей российской словесности пригласило И. в Москву на пушкинские торжества. В столице с помощью А.Луначарского и О. Каменевой ему удалось выхлопотать командировку в Италию, он вызвал из Баку детей и 28.8.1924 уехал из Москвы. Чаще всего объяснял отъезд необходимостью дать детям образование, но суть дела была в том, что самый строй советской жизни в корне противоречил всем представлениям И. В первом стихотворении, написанном в Риме, уподобил Россию сгоревшей Трое, а беглецов из России - спутниками Энея, вынесшим из пламени отеческих богов.
Считал себя связанным с Москвой не только материальным содержанием, получаемым от советских учреждений, но и морально (имеются указания, восходящие к семье поэта, что он обещал А.Луначарскому политическую лояльность поведения за рубежом). С другой стороны, он искал духовной сосредоточенности; центральное положение в обществе, которое он занимал в 1905-17, претензии на духовное водительство стали для него неприемлемыми. М.Горький прочил И. в заведующие поэтическим отделом журнала «Беседа», задуманного в целях объединения русской интеллигенции метрополии и диаспоры: И. отдал «Беседе» свои «Римские сонеты», но журнал закрылся, не успев напечатать одно из лучших произведений И.-лирика. С периодикой антисоветской эмиграции И. не считал для себя возможным сотрудничать. Каирский университет предложил И. кафедру, но английские власти отказали в праве на нее ученому с советским паспортом. 17.3.1926 И. перешел в католицизм. С осени 1926 профессор Колледже Борромео в Павий. Работал там до 1936, когда достиг предельного по итальянским законам рабочего возраста. К концу 20-х были ликвидированы учреждения, с которыми И. поддерживал связь и от которых получал деньги (ЦКУБУ, ГАХН). В советской пенсии ему было отказано, но еще в начале 30-х он получил издательский заказ из Москвы на перевод Гете для собрания сочинений. Тяжело переживал гонения на церковь, чем объяснял свой отказ вернуться на родину. В 1936 И., до того сохранявший советское гражданство, принял итальянское подданство. Преподавал церковно-славянский язык в папских духовных школах, наблюдал за подготовкой русскоязычных переизданий Псалтири и Деяний и Посланий Св.апостолов.
С начала 30-х прекратилась и до той поры нерегулярная переписка И. с друзьями и учениками на родине, память о нем обросла легендами, созвучными образу «Вячеслава Великолепного» и закрепленными советскими справочными изданиями (будто бы он получил кардинальскую шапку, стал директором Ватиканской библиотеки, что ни в малой степени не соответствовало реалиям жизни старого нищего русского поэта в изгнании). Контакты И. даже с друзьями, единомышленниками, соратниками по литературной борьбе - не более чем разрозненные эпизоды: он обменивался случайными письмами с Э.Метнером, С.Франком (письма к нему опубл.: Мосты 1963, № 10: письма к В.Ходасевачу- НЖ, 1960, № 62), встречался сД.Мережковским и З.Гиппиус, Ф.Зелинским, когда они изредка появлялись в Риме. С 1936 стихотворения И.
регулярно печатались в «Современных записках». В 1939 в Париже издана мелопея И. «Человек». И. не стал при безграничных языковых возможностях человека, блистательно говорившего и писавшего на немецком, итальянском, французском, английском языках, представителем какой-либо инонациональной или космополитической культуры. С вниманием и пониманием к нему отнеслась европейская католическая (и не только католическая) элита у него были встречи с Ж.Маритеном, Г.Марселем, Ш. Дю Босом, Дж.Папини, З.Р.Курциусом, М.Бубером, он печатался в утонченных журналах «Corona» (Мюнхен, Цюрих) и «Vigile» (Париж). Но связи, органически подразумевающей совместное действие с этими лицами и группами, у И. не возникло. Многие стихотворения этого периода - «Римские сонеты» (1924-25: СЗ, 1936, № 62). «Римский дневник» (194344) - вершины русской лирики XX в.; необычайно интересна в художественном отношении и неоконченная прозаическая «Повесть о Светомире-царевиче», над которой И. работал с конца 20-х до самой смерти.
После 1917 И. в определенном смысле слова переродился как человек общественный; новый духовный и поведенческий облик И. обрел именно в Италии. Определяющую роль в этом облике играли углубленная церковность, бытовая, душевная и интеллектуальная, связанная с нею строгая переоценка собственной личности и жизненного пути, смиренный отказ от притязаний (в литературном плане выражающийся в значительном опрощении стиля). Дж.Папини в очерке, опубликованном незадолго до кончины И., назвал его одним из «семи стариков» (наряду с Б.Шоу, К.Гамсуном, М.Метерлинком, П.Клоделем, Ганди и А.Жидом), в лице которых минувший век жил еще в культурной реальности послевоенного мира, семи великих из плеяды поэтов и мифотворцев, на ком лежала, хотя бы частично, ответственность за катастрофу XX в.
Источник: Энциклопедия Русской эмиграции
— поэт (род. в 1866 г.), сын чиновника. Учился на филологическом факультете Московского университета, потом в Берлинском университете. Надолго поселившись в Риме, написал диссертацию "De societatibus vectigalium publicorum populi Romani"; она не была напечатана, но выводы ее, важные для характеристики римских откупных акционерных обществ, вошли в науку (ср. книги профес. Гревса и Ростовцева). На литературное поприще И. выступил в 1898 г., стихами, напеч. в "Вестн. Евр.". В "Журн. Мин. Нар. Просв." 1899 г. поместил переводы из Пиндара, вышедшие и отд. брошюрой. В 1901 г. предпринял поездку в Грецию и на Восток, в целях изучения вопроса о существе и происхождении религии Диониса. В 1903 г. напечатал сборник стихов "Кормчие звезды. Книга лирики" (СПб.) и прочел в Русской высшей школе в Париже ряд лекций о религии Диониса, часть которых появилась в "Новом Пути" 1904 года (№№ 1, 2, 3, 5, 8, 9). В этой работе, озаглавленной "Эллинская религия страдающего Бога", автор "обосновывает свой взгляд на сущность и корни дионисической мистики и экстаза (их колыбелью, по мнению И., были первобытные тризны), а затем пытается осветить живое значение дионисовского круга верований и переживаний, своеобразно окрасившего и христианство, для духовной жизни нового человечества". Ряд стихотворений И. напеч. в московских альманахах "Север. Цветы" и "Скорпион" и в "Новом Пути". В 1904 г. книгоиздательство "Скорпион" выпустило второй сборник стихотворений И.: "Прозрачность", с приложением перевода, размером подлинника, бакхилидова дифирамба "Тезей" и его оценки. В журнале "Весы" И. поместил ряд статей ("Ницше и Дионис", "Поэт и чернь", "Поскольку мы идеалисты", "Дионисово действо" и др.), стремящихся "установить идеал подготовляемого символическим и келейным искусством искусства всенародного, которое должно найти свое полное выражение в хоровом действе трагедии — мистерии, она же — литургическое служение у алтаря страдающего Бога". В "Северных Цветах" 1905 г. вместе с циклом новых стихотворений напечатана трагедия И. "Тантал" (с античными хорами). Для соч. Байрона под редакцией Венгерова И. перевел поэму "Остров" и ряд стихотворений. Отмеченное печатью выдающейся и тонкой вдумчивости, творчество И. представляет собой крайний предел того отчуждения от жизни, крторым характеризуется русский символизм. Оно озадачивает даже читателя, знакомого с причудами Бальмонта, Брюсова и др. Не говоря уже о том, что значительная часть того, что пишет И., построена по образцу греческих дифирамбов и других форм античной поэзии, в творчестве его все непосредственное тщательно изгнано, вся задача поэзии сведена к схоластически-отвлеченной символизации явлений жизни и природы. Даже вполне определенного содержания сюжеты исторические и мифологические обработаны с точки зрения совсем особого рода "мифотворчества", т. е. вкладывания в простые верования первобытного человека наиглубочайшего, или, вернее, наивыспреннейшего, символического смысла. И наконец, предметы, казалось бы, уже безусловно-конкретные (напр. минералы) фигурируют в поэзии И. лишь в качестве символов свойств, уразуметь которые не очень-то легко. Алмаз есть "всепроницаемая святыня, луча божественного Да"; рубин, "рдея рудой любовью", представляет собой "прозрачности живую кровь", он "красной волей ярко-властен"; изумруд — "змий, царь зачатий Красоты", "обет чудес в дали безбрежной", "земли божественная злачность, ее рождающее Да" и т. д. Ввиду такого нагромождения символов и несомненной их надуманности даже поклонники своеобразной поэзии Вячеслава И. не могут отрицать "трудности" понимания ее и того, что она "плод труда не менее, чем вдохновения". Но эта "трудность" понимания обусловлена не недостатком таланта, как думают многие критики, в общем очень сурово относящиеся к И. и усматривающие в нем тип "гелертера", которого обширное образование, замечательная литературная начитанность и особенно желание полностью воскресить античные литературный формы лишило простоты непосредственно-художественного восприятия. В действительности, как "трудность", так и своеобразная внешняя форма поэзии И. — только результаты определенной теории; в тех немногих случаях, когда он о ней забывает, он пишет и просто, и талантливо, и поэтично. И. смотрит на поэзию, как на нечто безусловно жреческое, как на нечто такое, что не может и не должно быть доступно толпе. "Отъединенность" поэта от "черни" — гордость И. Символ непременно должен быть "темен в последней глубине", потому что в нем должны воплотиться смутные, как сквозь сон, воспоминания об отдаленном прошлом народных верований. Эта намеренная темнота поэзии и мистики И. еще увеличивается тем, что у него перемешана символика христианская с символикой языческой, античной, и в ней поэтому нет определенного стиля. Наиболее бросающимся в глаза свойством поэзии И. является та необыкновенно-тяжеловесная форма, в которую он облекает свою жреческую, или, по его терминологии, "гиератическую", символику. По своему миросозерцанию примыкая то к греческому пантеизму, то к средневековой мистике и витая всегда вдали от земли вообще и от России в частности, И., однако, усвоил себе крайне неуклюжий, архаически-"русский" слог и целыми десятками создает неологизмы в славяно-росском стиле, вроде "среброзарность", "снеговерхий", "светорунный", "светозрачный", и т. д. Рядом с этим, он воскрешает десятки давно забытых старых слов и славянизмов вроде: "облак", "ветр", "дхнуть", "упряг", "сулица", "лет", "рык", "стремь", "кипь", "сткло", "ветвие", "пря", "вони древес", "осияваться", "вздыбиться", "скиты скитальных скимнов" и т. д. Славяно-росские архаизмы вызывают глумление критики, и редкая рецензия об И. обходится без жестких сопоставлений с Тредьяковским. На самом деле, однако, тяжеловесность формы И. — исключительно результат все того же "гиератического" взгляда на поэзию. По его мнению, "магическая и теургическая энергия размерной речи возрастают с гиератичностью выражения" и потому поэтическая речь должна непременно отдаляться по возможности дальше от "общепринятой речи нашего образованного общества".
С
. Венгеров.{Брокгауз}
Иванов, Вячеслав Иванович
[1866—] — поэт и теоретик символизма. Род. в Москве, в семье землемера. Пройдя два курса ист.-фил. факультета Моск. университета, И. с 1886 продолжал образование в Берлине, где занимался историей под руководством Моммзена, филологией, философией. С 1891 в течение ряда лет И. объехал многие страны Европы, был в Палестине, Александрии, наезжал в Россию, но жил преимущественно в Италии. Основным предметом научных занятий И. была проблема религии Диониса и происхождения трагедии. В 1904 в "Новом пути" печаталось его исследование "Эллинская религия страдающего бога", в 1905 в "Вопросах жизни" — "Религия Диониса". Эти исследования нашли свое завершение в диссертации "Дионис и прадионисийство" (Баку, 1923), защищенной на степень доктора классической филологии в 1921 при Бакинском университете. Важнейшими факторами в формировании мировоззрения И. явились учения Ницше, с одной стороны, и славянофилов и Вл. Соловьева — с другой. Как поэт И. выступил в печати лишь в 1903. В 1905 И. поселяется в Петербурге и быстро становится одним из вождей символизма. "Ивановские среды" [1905—1907] — кружок, собиравшийся у И. в "Башне", где бывали тяготевшие к символизму поэты, художники, философы, ученые, — становятся одним из центров движения, лабораторией поэтики и мировоззрения "второго поколения" символистов. И. принимал близкое участие в Петербургском религиозно-философском о-ве, в издательстве "Оры", в журн. "Золотое руно", "Труды и дни", печатался также в альманахе "Северные цветы", журналах "Весы", "Аполлон", "Новый путь" и др.; преподавал на Высших женских курсах. После Октября И. работал в области культурного строительства в Москве, с 1921 — в Баку, где был профессором, некоторое время ректором университета и замнаркомпроса Азербайджанской ССР. С 1924 живет в Италии.
Как теоретик и поэт И. выражает тенденции "младших символистов", резко противопоставляя их декадентству, импрессионизму и парнассизму, весьма сильно представленным в "старшем поколении". Различая в ходе истории эпохи органических и критических культур, И. видит в декадентстве крайнее выражение критической культуры (буржуазной), которой на смену должна придти культура органическая. Прообраз ее И. усматривает в средневековье, в Египте, провозвестником ее является подлинный символизм. По И., последний стремится к созданию народного искусства большого стиля взамен интимного, уединенного искусства для избранных, к созданию синтетического искусства взамен дифференцированного. Индивидуализм должен быть преодолен в органическом слиянии личности с коллективом, в соборности. Искусство должно стать ознаменованием объективных реальностей, а не субъективной иллюзией. Идеалистическому символизму, декадентскому импрессионизму И. противопоставляет реалистический (в смысле "объективного" идеализма) символизм, парнасскому принципу искусства для искусства — принцип искусства религиозного, теургического. Средоточием этого будущего искусства, а также фокусом религиозно-общественной жизни, должно явиться синтетическое искусство театра как мистерии, как всенародного "действа", где нет пассивных зрителей и все являются участниками. Поэт — не уединенный мечтатель, а учитель, голос народа. Искусство должно стать мифотворческим. Соответственно складывается путь поэта-символиста от основного приема словотворчества — метафоры — к символу, образующему в своем движении миф, который знаменует некоторую объективную, высшую реальность (realiora) — космическую или реальность жизни человеческого духа. Но подлинно-мифотворческое искусство, как древнегреческое, может быть только всенародным. В настоящее время оно лишь зарождается, предчувствуется, и потому подготовляющий его символизм есть искусство хотя и не интимное, но келейное, где немногие художники предвосхищают будущие формы.
Этот круг идей И. тесно связан с учением Вл. Соловьева, при помощи которого И. преодолевает индивидуализм Ницше, с эсхатологическими чаяниями, верой в особый путь России, минующей капитализм и объединяющей вокруг себя все славянские народы, со славянофильским мессианизмом, словом, с той идеологией, к-рая развивалась в конце XIX и начале XX вв. интеллигенцией среднего и мелкого дворянства как ее идеологическое оружие в борьбе с растущим и торжествующим промышленным капитализмом.
Прообраз искусства органической эпохи, искусства религиозного, И. ищет в средневековье, но не в западном, к которому обращались многие романтики и некоторые символисты, а в византийстве, более близком славянству и связующем последнее с эллинством. Искание основ для возрождения дворянской органической культуры в византизме характерно не только для И., но и для ряда его современников (Рерих, Врубель и др.).
Эта идеология служит источником тематики поэзии И., ей соответствует и поэтический стиль И. Если основными для декадентской фазы символизма были темы смерти, гибели, отчаяния, тоски бытия и т. п., то основные темы, "миф", И. — смерть и последующее воскресение, гибель и возрождение. С этим мифом тесно связаны темы преображения, эсхатологических чаяний, а также тема жертвы, прославление жертвенного страдания. Другой тематический центр поэзии И. — тема утверждения мира, "всерадостного", "слепительного" Да, в котором оптимизм И. противостоит декадентскому пессимизму. К основным принадлежат также темы "благого нисхождения", преодоления индивидуального, торжества соборности, тема мистической любви, побеждающей смерть, темы богоискания, богоявления и др.; в качестве побочных, преодолеваемых, выступают декадентские темы одиночества, отчаяния, богоборческого самоутверждения. Этот тематический комплекс возникает на почве психоидеологии класса, когда-то могущественного, теперь утратившего свою мощь, упадочного, но еще сохранившего достаточно энергии, чтобы в лице своих идеологов стремиться к своего рода возрождению на некоторой новой основе, реагировать на всеобщее
предреволюционное оживление политической и идеологической борьбы. С революцией, принимающей вид апокалиптического события, связываются по существу реакционные надежды феодальной романтики, мистического неонародничества дворянской интеллигенции.
В форме и содержании поэзии И. начала гармонии, строя, лада, единства, целостности торжествуют над началами множественности, разрозненности, смутных настроений, лирического хаоса. Стиль поэзии И. так же противостоит импрессионизму, как ее тематика и теория поэзии И. — декадентству, и стремится сформировать систему собственно-символистических средств выражения. От субъективного и индивидуального поэзия И. тяготеет к объективному и сверхиндивидуальному, от чистого лиризма — к эпизированной и драматизированной лирике. Весьма значительную роль играет в ней фабульный, повествовательный элемент; иногда стихотворение превращается в драматическую сцену с несколькими лицами или в монолог какого-нибудь персонажа. Сама форма изложения от имени некоего "я", знаменующая субъективную, индивидуальную точку зрения, представлена у И. минимально, зато большое место занимает повествование в третьем лице и изложение от первого лица множественного числа, лица некоторого коллектива — "мы". Большую роль у Иванова играет изложение, обращенное от одного коллектива к другому ("вы" — чаще всего группа людей: поэты, пророки, человечество, верующие и т. д.). Стихи И. приближаются к одам, гимнам, дифирамбам; они как бы предназначены для хорического произнесения, ритуальных действ, торжественной декламации, молитв, священнодействий и празднеств. Вместо импрессионистической фиксации случайного, мгновенного настроения у И. — широкая философская и религиозная концепция. В поэзии И. — недвижно застывшие ряды форм, предметность, непронизанная движением; ей чужд динамизм буржуазного мироощущения; в ней царят статика, застылость "таинственно-богослужебного" феодального искусства. Глагольность поэзии И. минимальна; даже сказуемые в очень большой мере образуются не глаголами, а существительными, прилагательными и др.; среди глагольных слов большое место занимают слова, означающие состояние и претерпеваемое действие. Фразы И., изобилующие необычайными инрерсиями, развиваются медленно, развертываясь в периоды со сложным соподчинением частей. Течение стиха также величаво, оно замедляется обилием чистых метрических стоп и ипостас спондеем ("Где я?.. Вкруг туч пожар — мрак бездн и крыльев снег", "О рок жреца! победа! слава! Луч алый! пышность багреца"). При всем богатстве инструментовки стих И. противополагается импрессионистически музыкальной стихии, он совершенно не напевен, обилен крутыми enjambements; ямб, хорей вытесняют немногочисленные трехсложные стопы. Соответственно этому и в пейзаже у И. — тяжкогранная застывшая природа, как в византийской мозаике; всюду груды камней, упоры глыб, столпы, грани, кристаллы, расплавы металлов (вершина горы — грань алмаза; "гранями сафира огранена земля"; хрустальные своды неба; "блестящих отсветов недвижные столпы"; медная грудь моря; ртуть озер; перлы туч; лучи солнца — расплавленное злато; малахитные мхи; смарагдная тишина; алмазный дождь; жемчужный час; яхонт волн и т. д.). Направленность к созданию религиозного, богослужебного искусства находит отражение у Иванова в церковной, ритуальной лексике (дикирий, купель, крест, святилище, знаменья, иерархии, аналой, ладан, хоругви, иконостас, нимб, колокола и т. д.); религиозно-церковные realia постоянно вторгаются у И. в план сравнений, метафор (литургия нив; лунная риза; звездный омофор; долина-храм; потир небес; скала, как тиара; луг, что ладан, и т. д.). Устремление к монументальному, величественному, народному, древнему приводит И. к исключительно интенсивному пользованию архаизмами (славянизмами), неологизмами, образованными в архаистическом духе. Его лексикон полон словами и формами, вроде: пря, ложесна, мрежи, кошница, перси, зык, отверстый, долу, зрак, дщерь, воспомни, млеко, праг, древлий, премены, охладный, девий и т. д.
Диалектика творчества И. приводила к тому, что он, пытаясь творить искусство полножизненное, созвучное современности и предвосхищающее будущее, направленное на реальность, всенародное, на самом деле создавал искусство, хотя и монументальное, но мертвенное, ушедшее в прошлое, чуждое современности, действительности, келейное, непонятное не только народу, но и сколько-нибудь широкому кругу читателей. Все движение "младших символистов", их стремление к ренессансу дворянской культуры на некоторых обновленных основах, к созданию всенародного искусства большого стиля не имело реальной почвы в исторической ситуации соответствующего класса. Это движение не могло выйти за пределы социально-психологической реакции некоторой части дворянской интеллигенции на гибель дворянской культуры под ударами торжествующего буржуазного капитализма.
Библиография
: I. Художественные произведения: Кормчие звезды, СПб., 1903; Прозрачность, М., 1904; Cor ardens, тт. I — II, М., 1911; Нежная тайна, СПб., 1912; Младенчество, Поэма, П., 1918; Прометей, Трагедия, П., 1919, и др. Критич. ст.: По звездам, СПб., 1909; Борозды и межи, М., 1916; Родное и вселенское, М., 1917, и др. Переводы: I пифийская ода Пиндара, "ЖМНП", 1899; Алкей и Сафо, М., 1914, и др.II. Об Иванове см.: Русская литература XX в., под ред. Венгерова (автобиография, ст. А. Белого, Зелинского, Бердяева); Блок А., Творчество Иванова, "Вопросы жизни", 1905, № 5; Поярков, Поэты наших дней, 1907; Морозов М., Пред лицом смерти, "Литературный распад", 1908; Гофман М., Книга о русских поэтах последнего десятилетия, 1909; Брюсов В., Далекие и близкие, 1912; Закpжевский, Религия, 1913; Измайлов А., Пестрые знамена, 1913; Чулков Г., Наши спутники, 1922; Коган П., Мечтатели, "Печать и революция", 1922, II; Гумилев, Письма о русской поэзии, 1923; Коган П., Очерки по истории нов. русской литературы, т. III, вып. III; Белый А., Сирин ученого варварства, изд. "Скифы", Берлин, 1922; Львов-Рогачевский В., Нов. русская литература (неск. изд.).
III. Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гйз, Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия, т. I, Гиз, M., 192S; Писатели современной эпохи, т. I, ред. Б. П. Козьмина, изд. ГАХН, М., 1928; Мандельштам Р. С., Художественная литература в оценке русской марксистской критики, изд. 4-е, Гиз, М., 1928.
Б. Михайловский.
{Лит. энц.}
Иванов, Вячеслав Иванович
[16(28)02.1866—16.06.1949] — поэт-символист, мыслитель, культуролог. Род. в Москве в семье землемера. Решающую роль в воспитании И. сыграла мать, от к-рой он перенял глубокую и живую веру в Бога. Окончив гимназию с золотой медалью, поступил на ист.-филол. ф-т Моск. ун-та (1884—1886); по окончании 2-го курса учился в Берлине у историка античности Моммзена (1886—1891). Окончил ун-т в 1891. С 1899 — д-р истории; читал лекции в Парижской высшей школе обществ. наук. Жил в Риме, в Афинах, в Париже, бывал в Палестине. С конца 1904 — в Петербурге, где с 1910 по 1912 преподавал историю греч. литературы на Раевских женских курсах. С осени 1905 квартира И. ("башня" Вячеслава Иванова) становится самым ярким русским лит. салоном, где собиралась петерб. интеллигенция — литераторы, артисты, философы, ученые. На рубеже 1910-х гг. И. играет одну из гл. ролей в Петерб. Религ.-филос. об-ве, руководит его Христ. секцией. "Единственная борьба, в которой я намереваюсь участвовать,— есть борьба за утвердившиеся в моем духе ценности религиозного сознания" — так формулирует он свою принципиальную установку ("Русские писатели". 1800—1917. М., 1992. С.374). После годового путешествия во Францию и Рим жил до 1917 в Москве. Ближайшей средой для И. здесь становится круг мыслителей, объединившихся вокруг издательства "Путь",— С.Н.Булгаков, П.А.Флоренский, Н.А.Бердяев и др. Особняком стоит его тесная дружба с А.Н.Скрябиным. После Октябрьской революции читал в разных учреждениях лекции по истории литературы, театра и по поэтике. В 1918—20 был одним из организаторов и руководителей театрального и лит. отделов Наркомпроса. В 1920 переезжает в Баку, где получает звание д-ра классич. филол. за дисс. "Дионис и пради-онисийство". Проф., а затем ректор Бакинского ун-та; одно время был зам. наркома просвещения Азербайджана. В 1924 по линии Наркомпроса командирован за границу и поселяется с семьей в Риме. Принял католичество (1926) и получил место проф. новых языков и литератур в ун-те г. Павия. Как отмечает Н.Котрелев (один из его биографов), И. в начале 30-х гг. тяжело переживал гонения на церковь на своей родине; этим он объяснял свой отказ вернуться в СССР. В 1936 И., до того сохранявший советское гражданство, принял итал. подданство. Преподавал церковно-славянский язык в папских дух. школах. Переписка с друзьями почти прекратилась. Скончался в Риме. На мировоззрение И. наибольшее влияние оказали Ницше и Вл.С.Соловьев. Истинное бытие, по И.,— обл. абсолютного и непреходящего, а мир видимый, феноменальный лишь символизирует существование этого абсолютного бытия. Истинной формой познания И. считал мистическую интуицию, к-рая позволяет схватывать целое, вечное и абсолютное. Сверхчувственное и рациональное знание трансформируется в символ, к-рый для др. сознания "всегда темен в последней глубине". Лучше, понятнее и сильнее др. облекают свои откровения в символы художники и поэты. И. развил также оригинальный вариант культурологии. Всякая культура в своем развитии проходит эпоху "критическую" и эпоху "органическую". Первая характеризуется обособлением и индивидуализмом; вторая, напротив,— синтетической целостностью миросозерцания. Перед совр. художником, считает И., стоит задача принять участие в реинтеграции культуры на основании мистически понимаемого дух. коллективизма, что приведет к новой органической эпохе, когда индивидуальность раскроется в терминах соборности. Центр. место в "органической" культуре занимает театр мистерий, к-рый полностью соответствует принципам "вселенской соборности". Путь к этому искусству и культуре прокладывает символизм. Всенар. же искусство возможно, по мнению И., только как мифотворчество. Прообразом такого искусства И. считал искусство Древнего Египта, средневековое религ. искусство. Символ и миф — всеобщее достояние нар. души, в к-рых просвечивают лики вечного и абсолютного бытия. Художник в высших взлетах своего творч. выступает поэтому как пророк и как учитель, ибо народ в его творениях познает сам себя. В своем поэтическом творч. И. пытался следовать этим эстетич. установкам.
Соч.
: Ницше и Дионис // Весы. 1904. № 5; Эллинская религия страдающего бога // Новый путь. 1904. № 1—4; О нисхождении: Возвывшенное, прекрасное, хаотическое — триада эстетических начал // Весы. 1905. № 5; Религия Диониса. Ее происхождение и влияние // Вопросы жизни. 1905. № 6, 7; Кризис индивидуализма // Там же. № 8; По звездам. СПб., 1909; О современном состоянии русского символизма // Аполлон. 1910. № 5; О значении Вл.Соловьева в судьбах нашего религиозного сознания // О Вл.Соловьеве: Сб. первый. М., 1911; Л.Толстой и культура. М., 1911; Мысли о символизме // Труды и дни. 1912. № 1; Борозды и межи. Опыты эстетические и критические. М., 1916; Лик и личины России: к исследованию идеологии Достоевского // Русская мысль. 1917. № 1; Родное и вселенское. М., 1918; Переписка из двух углов. [Совм. с Гершензоном]. Пг., 1921; Die russische Idee. Tubingen, 1930; Dostojewskij. Tubingen, 1932; Римские сонеты // Современные записки. 1936. Кн.62; О Пушкине // Современные записки. 1937. № 64; Человек. Поэма. Париж, 1939; Переписка С Л.Франка с В.И.Ивановым // Мосты. Мюнхен, 1963. Вып.10; Собр. соч. Т.1—4. Брюссель, 1971—1987; Переписка из двух углов // Наше наследие. 1989. № 3; Родное и вселенское. М., 1994; Дионис и прадионисийство. СПб., 1994.
Иванов,
Вячеслав ИвановичРод. 16 (28) февраля 1866 г., в Москве, ум. 16 июля 1949 г., в Риме. Поэт-символист, философ, переводчик. В начале XX в. хозяин одного из известнейших литературных салонов ("башня" Вячеслава Иванова). Теоретик символизма, активный участник символистских журналов (1900—10), петербургского Религиозно-философского общества. Как поэт дебютировал книгой "Кормчие звезды" (1903). Поэтические произведения: "Прозрачность" (сборн. стих., 1904), "Эрос" (сборн. стих., 1907), "Cor ardens" (сборн. стих., 1911—12), "Нежная тайна" (сборн. стих., 1912), "Песни смутного времени" (цикл, 1918), "Младенчество" (поэма, 1918), "Прометей" (трагедия, 1919), "Зимние сонеты" (1919—20), "Римские сонеты" (1924), "Римский дневник" (цикл, 1943—44), "Человек" (религиозно-философская поэма, 1915—19, изд. 1939), "Свет вечерний" (опубл. 1962). Критика и публицистика: "По звездам" (сборн. статей, 1909), "Борозды и межи" (то же, 1916), "Родное и вселенское" (то же, 1917). Переводил античных авторов (Алкей, Сафо, Петрарка, Эсхил), Новалиса, Байрона, Бодлера. С 1924 г. жил в Италии (советское гражданство сохранял до 1936 г.). Работал (преподавал) в колледже "Карло Борромео" в Павии, в Папском Восточном институте (с 1936, профессор русского языка и литературы)