— сотрудник Императора Александра І по народному образованию в начале его царствования, главный деятель при основании Харьковского университета, род. 30 января 1773 г. в с. Кручике, слободско-украинской губернии, краснокутского комисариатства, впоследствии богодуховского уезда, ум. 4 ноября 1842 г. Со стороны отца — полковника русской службы Назария Александровича Каразина, отличавшегося в турецкие войны императрицы Екатерины II — он был сербского или греческого происхождения (один из предков его, носивший прозвище Караджи, был софийским архиепископом в Болгарии); со стороны матери, дочери сотника харьковского полка Якова Ивановича Ковалевского, В. Н. Каразин может считаться малороссом.
Начальное воспитание Каразин получил в доме "строгого родителя, воина, который поседел в битвах и поручениях державной власти по делам отечества"; дальнейшее воспитание дали ему кременчугский и харьковский частные пансионы Фирлинга и Шульца, о которых Каразин сохранял самое лучшее воспоминание. Оставшись сиротою на одиннадцатом году от рождения, Каразин лично подал графу П. A. Румянцеву-Задунайскому, при проезде его через Харьков, прошение о зачислении и военную службу, и так как отец Каразина был хорошо известен Румянцеву, то просьба его была исполнена: он был зачислен в Кирасирский орденский полк, шефом которого состоял фельдмаршал Румянцев (в 1783 г.). По окончании учения в пансионе Каразин продолжал свое образование в Горном кадетском корпусе, где предался любимым своим занятиям — теоретическому и практическому изучению человека и природы; уже здесь он приобрел многие сведения в точных науках, а так как занимался постоянно и впоследствии, то нередко он удивлял специалистов разнообразием своих знаний. В 1791 г. он был зачислен сержантом в лейб-гвардии Семеновский полк, но на службе впрочем он только числился, а продолжал свои занятия в Горном корпусе; "страсть моя к науке", писал он в 1798 г., "и род философской жизни, какую я вести начал почти с детства моего, наконец, самое здоровье отвлекли от мысли о продолжении службы навсегда. Я много раз имел случай быть выпущенным в армию или другим образом получить чин, но я добровольно отказывался от него, невзирая на усилия моих родственников, и сие от двух причин: знал, что я умру прежде, нежели заслужу оный по достоинству, даром же носить отличие я гнушался; сверх того боялся я, что не найду со всеми возможными отличиями того счастия, которое находил у себя в кабинете или в сельской роще своей". Каразин не довольствовался теоретическою разработкой наук: он искал их применения к делу. Чтобы лучше понять, что нужно России, на что особенно важно направить свои занятия, он предпринял ряд путешествий по русским губерниям. Мало-помалу он пришел к мысли, оставить Россию — с одной стороны с тем, чтобы докончить свое образование за границей, с другой стороны потому, что слабость его здоровья должна была лишить его, как ему казалось, возможности служить благу России. Он мечтал навсегда переселиться за границу и "среди просвещенного общества, среди природы, искусством доведенной до завидного совершенства, среди лучших способов питать свою нравственность, провести несколько лет, оставшихся ему по его болезни", как говорил он в записке, приложенной к прошению на имя Императора Павла. Когда просьба его "о дозволении отлучиться в чужие края" была отвергнута Императором Павлом, он решился ехать тайно. Замысел бегства не удался: Каразин был задержан с женою дворовым человеком, разъездом Екатеринославских гренадер за Ковно при переправе через Неман и посажен на гауптвахту (1798). Отсюда через рекетмейстера князя Вяземского Каразин послал императору Павлу письмо с разъяснением мотивов своего бегства за границу; Император был тронут тоном письма, откровенностью и простотою, с которою говорил его автор, и простил его; после личного представления Императору Каразин был принят согласно его просьбе на гражданскую службу в канцелярию государственного казначейства и главного медицинской коллегии директора (барона Васильева) коллежским переводчиком (в 1800 г.). За успешные занятия по истории медицины в России и по истории финансов (в С.-Петербургских и Московских архивах) уже в следующем году Каразин был награжден чином коллежского асессора.
В 1801 году, дней через десять после восшествия на престол императора Александра І, на столе Императора была найдена анонимная записка замечательного содержания; блистая богатством идей, умом, талантливостью и энергиею автора, поражая простою задушевностью и в то же время страстностью его стремлений, она рисовала пред Царем программу либерального царствования, говорила о надеждах, возлагаемых Россией на молодого Императора. Автор записки ожидал от нового царствования непреложных законов, составленных "советом мужей мудрых, окружающих престол, и других, голос которых из отдаленнейших краев государства истину поведать может", "которые сообразят законы с обстоятельствами своего народа, с его нравами, обычаями, религией, с местным его положением, с просвещением истинным"; он представлял себе возможность учреждения гласного суда "при. дверях открытых", суда лиц, избранных из народа, мечтал об улучшении финансов не посредством увеличения налогов, а посредством уменьшения непроизводительных издержек и точного определения повинностей; признавая бесцельность самых совершенных законов в среде невежественного народа, он указывал на необходимость распространения народного образования и воспитания; вместе с тем он желал обеспечения "прав человечества в помещичьих крестьянах", узаконения им права собственности, установлений пределов их зависимости; он ждал от осуществления этого плана улучшения земледелия, лесоводства, садоводства, заселения степей, орошения безводных земель, а с другой стороны — развития ремесл, мануфактурной промышленности, фабричного дела, торговли. Для охраны мира он считал нужным оградить западные пределы империи "удвоенным забралом крепостей" и расположить войска, готовые во время вражеского нападения защищать границы, во время мира по очереди занятые работами над созданием государственных сооружений. Подлинник этого письма Каразина хранится в военно-ученом архиве; список, напечатанный в "Русской Старине" со многими отличиями против подлинника — в Императорской публичной библиотеке. Записка Каразина, представлявшая собою почти все его, как он выразился, "политическое вероисповедание", имела громадное значение в жизни ее автора. Молодой император Александр крайне заинтересовался мыслями, высказанными в записке; он поручил графу Палену и Д. П. Трощинскому разыскать ее автора. На удивление всем Каразин достиг безграничного доверия Государя, получил право беседы с ним в его кабинете и право непосредственной переписки, начал принимать участие в обсуждении и составлении проектов самого разнообразного содержания. Некоторые из проектов Каразина были приведены в исполнение и изданы в свое время без указания на имя составителя, другие, не осуществившиеся, частью были напечатаны впоследствии с именем Каразина (таковы "мысли относительно присутственных мест", "о причинах постепенного упадка курса в России и о средствах поднять оный" и пр.), частью сгорели во время пожара помещичьего дома в имении Каразина, когда погибла вся его богатая библиотека. Главные заботы Каразина касались народного образования в России. В первое свидание с Государем на вопрос его, с чего начать реформы, Каразин отвечал: "конечно, Ваше Величество, с образования народного" и начал развивать мысль об устроении "отдельного ведомства", которое бы самостоятельно могло распоряжаться столь важною частью государственной жизни. После этого разговора Каразину было поручено в подробностях разработать свои взгляды на народное образование. Замечательно, что идея о таком самостоятельном ведомстве высказана и развита Каразиным раньше, чем это было сделано в других государствах Европы. Польша, в которой впервые учреждена была самостоятельная "Эдукационная комиссия", в то время уже не существовала как государство. Как широко смотрел Каразин на задачи ведомства, которому поручалась забота о народном просвещении, насколько высоко ставил его в ряду других государственных учреждений, видно из его письма к доктору Реману, писанного несколько лет позже составления проекта министерства, в 1810 году. "Если что-либо, писал он, может обеспечить незыблемость обширного пространства России, то это только просвещение ее народов. Если что-либо может сделать ее истинно независимою от всякого внешнего давления, то это опять только просвещение. Министерство военное, министерство иностранных дел и всякое другое служат друг другу только как части одного общего управления; они работают только для настоящего. Министерство же просвещения должно бы влиять на деятельность всех других, имея само в предмете удивление и признательность веков грядущих". Сфера деятельности этого министерства, по мнению Каразина, должна обнимать собою все, "что только может относиться к образованию добрых граждан к какому бы сословию они ни принадлежали, какого бы пола и возраста ни были". Соединив под один кров всех "будущих" воинов, судей, служителей церкви, художников и ученых, уничтожив тем права и преимущества даваемые раньше родами занятий, Каразин предполагал уничтожить рознь и вражду между сословиями, происходящую от различия воспитания с самого детства, уничтожить дух партий, поддерживаемый в "затворах духовных и светских", часто ведущий к государственным переворотам. Общее воспитание всех в одном учреждении Каразин считал важным и для правительства потому, что "государство освободится от стремления делить людей на служебные касты", и для учащихся — тем, что каждый будет иметь возможность "выбрать себе то поприще, к какому он склонен по природе", что усилится "любовь к занятиям взаимными примерами", распространится "уважение к образованию". — Применение мыслей Каразина предполагалось при исполнении его давнего плана об основании Харьковского университета; идея "о заведении в Харькове университета, который был бы образован лучше Московского и был бы достоин называться средоточием просвещения полуденной России" была сообщена Каразиным Александру I и принята Императором благосклонно; Каразин получил приказание заняться "начертанием плана к нему". По предположениям Каразина университет должен был быть устроен не по образцу немецких университетов, а должен представлять собою "всеобъемлющее училище" — соединение современного университета с современными высшими специальными училищами, академиями и институтами, а также низшими профессиональными школами; факультетов (отделений) по мысли Каразина должно было быть 9: 1) общих познаний, 2) приятных искусств, 3) богословское отделение, 4) гражданских познаний, 5) военных познаний, 6) врачебных познаний, 7) гражданских искусств, 8) отделение учености, 9) изящных художеств; в качестве низших классов предполагалось училище сельского домоводства и школа ремесл и рукоделий. Харьков, таким образом, становился по мысли Каразина просветительным центром всего юга России, "особою колонией" учащихся. Летом 1802 года на многочисленном собрании всех дворян слободско-украинской губернии, созванном в Харькове по случаю вручения дворянскому обществу Высочайшей грамоты в подтверждение прав и привилегий дворян этой губернии, Каразин в одушевленной речи сообщил взгляд Императора на устроение университета в Харькове. Результатом этой речи было решение дворянства внести из своих имений 400000 руб. на обеспечение существования университета. Одновременно с решением о пожертвовании со стороны дворянства состоялось постановление о пожертвовании в пользу университета от харьковского городского общества, уездных городов харьковской губернии, затем екатеринославского, новороссийского и херсонского дворянств. Таким образом, действовавший на свой риск Каразин достиг своей цели: дворянство выказало готовность устроить в Харькове университет; составленное им предначертание университетского устава было одобрено собранием, дворянство поднесло ему благодарственный адрес и вместе с другими сословиями избрало его депутатом по университетскому делу. Это было в августе 1802 года; но в том же августе по возвращении в Петербург, Каразин нашел свое положение при Государе значительно пошатнувшимся. У Каразина было слишком мало друзей и слишком много зложелателей, стоявших близко к трону. Эти последние считали "маркиза Позу", как называли Каразина при дворе, выскочкою, находящимся не у места, помехой себе; они были обижены его "заносчивым" тоном, любовью к нему Государя и постарались представить перед императором Александром в непривлекательном освещении и деятельность и личные качества Каразина. Сделать это было легко: Государь был склонен к подозрительности, а пылкий, не практичный Каразин — слишком доверчив к своим врагам. По прибытии в столицу, Каразин не был принят во дворце и получил приказание все дела Харьковского университета передать по начальству. В это время как раз определилось официальное положение Каразина: 8 сентября 1802 г. был издан манифест об учреждении министерства народного просвещения и поставленной от него в зависимость комиссии училищ. Каразин был назначен правителем дел комиссии при председателе графе Завадовском (министре народного просвещения) и членах князе Адаме Чарторижском, графе Потоцком, Клингере, Хитрово и академиках Озерецковском и Фусе. Несмотря на некоторое отдаление Государя от Каразина, на явное нерасположение к нему многих членов комиссии и других лиц, занимавших высокое положение, Каразин работал с прежним рвением и искренностью, добиваясь осуществления своих заветных мыслей о народном образовании. Во всех работах, сначала комиссии, затем главного училищного правления, в которое комиссия была преобразована, Каразин принимал самое близкое участие и, можно думать, ему принадлежат почти все подготовительные работы этих учреждений; так, им было составлено упомянутое выше "предначертание университетского устава", его же трудам можно приписать общий план училищ Чарторижского, известный под названием "начала для народного образования в Российской империи", и также "предварительные правила народного просвещения", получившие высочайшее утверждение в январе 1803 г. вместе с вышеупомянутым вновь образованным "главным училищ правлением". В то же время Каразин продолжал деятельно хлопотать об утверждении положения Харьковского университета. Дело это двигалось, однако, чрезвычайно медленно, благодаря противодействиям усилившихся врагов Каразина; даже доклад о действиях Каразина в Харькове, о пожертвованиях дворян и других сословий был представлен государю лишь в конце января 1803 г., т. е. через полгода после Харьковских событий; в том же месяце был дан высочайший милостивый рескрипт харьковскому дворянству, изъявлена благодарность харьковским гражданам, пожалованы орденами, чинами и другими отличиями лица, принявшие участие в деле Харьковского университета. Граф Северин Потоцкий был назначен попечителем нового харьковского учебного округа; на себя он взял дело приискания профессоров за границей, а заботы о скорейшем открытии университета в Харькове он поручил И. Ф. Тимковскому, назначенному профессором харьковского университета; Каразину же поручил иметь "надлежащее участие и наблюдение в местных распоряжениях, вместе с особами, избранными дворянством по устройству нового университета". Недостаток денег и деятельность противников Каразина сильно тормозили исполнение его предприятия. Огорченный неудачами, найдя по возвращении в Петербург дела правления училищ крайне запутанными, среди всех членов его, кроме Чарторижского, явное недоброжелательство, безуспешно испытав все средства двинуть дело, Каразин решился действовать на Государя непосредственно. В своем письме (переданном Государю через камердинера) он писал: "я видел во всех частях министерского попечения беспечность и тяжелый, с правилами ни мало не соображенный ход; но в рассуждении Харьковского университета сверх того открытое недоброжелательство". "По подписании предварительных правил и штатов", писал он далее, "пожаловали Вы полмиллиона на издержки нынешнего года в четырех округах народного просвещения; поверите ли, Всемилостивейший Государь, что поныне сия сумма совсем не тронута, и что государственный казначей хотел уже просить у министра позволение сделать из нее предварительно другое употребление". Каразин сообщал Государю в том же письме, что Потоцкому не шлют денег ни на путевые издержки, ни на присылку в Харьков профессоров, что профессора, приехавшие уже в Харьков, живут в бездействии, и т. п. Каразину, наконец, удалось двинуть дело, но вместе с тем чрезмерное его упорство в исполнении плана, резкость по отношению к противникам этого плана, даже энергия и одушевленность в работе (он хлопотал в Петербурге о покупке библиотеки и ученых коллекции для Харьковского университета и вел переписку с западно-европейскими учеными по поводу их вступления в число профессоров Харьковского университета) привели к печальным результатам для самого Каразина: "Деятельность ваша", писал ему Тимковский, "есть пламень, все пожирающий... пожирающий и вас самих, есть буря, сокрушающая все крушимое и раздирающая тучи ненастные, за которыми вслед набежит сугубое ненастье". Так и случилось с Каразиным: после отъезда его в Харьков по университетским делам одно из его распоряжений — о выписке в Харьков для университетских нужд различных мастеров — было истолковано как превышение власти, хотя на самом деле он имел полномочие и, на подобные случаи; министр народного просвещения гр. Завадовский доложил дело Государю в неблагоприятном для Каразина смысле и поручил графу Потоцкому сделать Каразину строгий выговор и запретить ему мешаться в дела университета. Это было подтверждено 18 июня высочайшим повелением и 13 августа 1804 г. Каразин был отставлен с награждением чином статского советника. Поездка его в Петербург в сентябре того же года не привела ни к чему, и он без всяких средств, принужденный "заложить последний перстень" на выезд из Петербург, должен был удалиться в село Кручик, поместье, пожалованное его отцу Екатериной II.
Несмотря на тяжелый удар, кипучая деятельность Каразина не остановилась. Во весь остальной период своей жизни Каразин, время от времени, от забот хозяйственных и местных общественных, возвращался к прежней государственной деятельности; но все попытки его принять каким бы то ни было образом участие в делах государственных или помочь в затруднительных обстоятельствах были отвергаемы в властных сферах, как отвергались и все его самые безобидные проекты: он почитался за человека опасного и его старались избегать и нельзя не признать, что большинство из последующих проектов Каразина, действительно, отличались странностями; постигшие Каразина горькие неудачи если и не лишили его энергии, то, несомненно, нарушили его душевное равновесие; сохранив прежнюю пылкость, прежнее горячее желание блага своей родине, Каразин теперь часто не мог уже спокойно и верно оценивать положение вещей и представляя планы, большею частью явно несостоятельные.
В первый раз Каразин напомнил о себе в том же 1804 г., благодаря начавшемуся в это время сербскому восстанию против турецкой власти. Считая себя сербом по отцу, он хотел способствовать делу освобождения своих единоплеменников; он думал отправиться в Сербию в качестве русского тайного агента для взаимного соединения сербов, для учреждения временного правительства, отправки депутатов в Константинополь и т. п. Ему казалось, что междуусобия в Турции, слабость ее сил, вели ее к падению и обещали освобождение славян; если Турция откажется удовлетворить сербских депутатов, поддержанных русским посланником и не даст Сербии самоуправления с условием платить определенную дань и защищать Турцию от внешних врагов, восстание должно быстро распространиться; тогда славяне, соединившись все в одно целое, восстановят славянское царство, обнимающее собою все земли по восточному берегу Адриатического моря, начиная от Албании, на юге граничащие с северною Македониею, на севере с Австрией и Россией; в него Каразин предполагал ввести и "часть Венгрии, и австрийскую Славонию, и земли хорватов"; на его престол он прочил одного "из августейших братьев Александра". Каразин просил Чарторижского, которому сообщил свои планы, доложить о них Государю, умоляя не оставить их без внимания; он брался ехать в Сербию на свой страх, с тем, чтоб в случае неудачи правительство могло отказаться от него и его сотрудников, как действовавших самовольно. Проект Каразина не был принят. В следующем 1805 г., после Аустерлица, Каразин решился представить Государю бумагу; в ней он умолял Александра "не отваживать славы России" в войне, исход которой ему казался сомнительным; он считал возможным действовать на Европу одним страхом, не принимая активного участия в войне; по его мнению, Европа привыкла бояться России. Это письмо имело ту же участь, как и предыдущие. В 1809 г. по поводу того, что Александр решился принять участие в делах Европы, Каразин снова представил ему письмо "о невмешательстве в дела Европы". "Российская империя", писал он, "находится ныне между двумя крайностями по всем отношениям... С одной стороны грозит война, которой конец сомнителен, т. е. с Наполеоном, с другой медленное, но столько же болезненное истощение государства". Предлагая стать в нейтральное положение, он советовал "отрезать Россию от всей остальной части Европы, совершенно уничтожить все политические связи, не только отказаться от пособия той или другой державе, но устранить себя от всякого участия в их делах, прекратить все министериальные сношения, отозвать наших резидентов и взаимно выслать посланников других держав, не позволяя быть у нас даже торговым консулам". Необходимость такой меры доказывалась, по его мнению, тем, что "политические связи нечувствительно заводят нас далее, нежели б требовала существенная наша польза и сие ослепляет нас выгодами, то поджигая наше самолюбие, то приковывая необходимостью пристойности, то заставляя жертвовать вновь для выручки пожертвованного уже, и так далее". "При совершенном отчуждении себя от Европы", говорит Каразин далее, "мы с одной стороны, не имея пустых надежд, лучше воспользуемся собственными [силами?]... с другой мы — отнимем у Наполеона важнейший предлог на случай действий его противу нас наступательно". В 1809 г., когда "Европа вверх дном опрокинута", казалось Каразину, было самое удобное время от нее запереться. "Я воображаю себе", говорил он, "повальную заразительную болезнь, с которою нынешнее положение Европы во многом сходствует: простительно заключить свои двери и ограничиться сохранением своего собственного дома". Эти письма Каразина вызвали указ, данный слободско-украинскому губернатору, которым было поведено: "статского советника и кавалера Каразина за нелепые его рассуждения о делах, которые до него не принадлежат и ему известны быть не могут, взяв из деревни его, под караулом посадить на харьковскую гауптвахту на восемь дней. После чего истребовать от него подписку, чтобы он под опасением жесточайшего наказания не отваживался более беспокоить Его Величество". Неизвестно, впрочем, было ли приведено это распоряжение в исполнение; но Каразин продолжал высказывать свои мысли или непосредственно Государю или кому-нибудь из высокопоставленных лиц. Он писал о необходимости воссоединения униатов, о вреде тайных обществ, предлагал министру внутренних дел гр. Кочубею противодействовать этим обществам учреждением под председательством министра особого общества, которое, занимаясь собственно улучшением быта помещичьих крестьян, распространяло бы среди них здравые понятия о государственном благоустройстве, согласном с началами монархического правления, опирающегося на общественное мнение; об этом с 1828 г. он писал и прямо Государю. Кочубею же Каразин доказывал, что статс-секретарь граф Каподистрия агент "чужестранных тайных обществ", что многие происшествия и государственные у нас учреждения имеют целью поссорить Государя с поддаными"; в другом письме Кочубею он разъяснял вред военных поселений, и выражал надежду, что Кочубей передаст его бумагу Государю. Около того же времени он пришел к мысли об учреждении статистического департамента, в котором видел средство выяснить "подлинное внутреннее положение государства систематическим образом", думая чрез посредство собранных статистических сведений открыть "тысячи происшествий и обстоятельств и злоупотреблений важнейших, вовсе неизвестных правительству". Наконец 21 апреля 1820 г. он переслал Государю письмо, в котором высказывал мысли о "странном направлении умов" в России. Нa это письмо Государь обратил внимание и по повелению его Каразин составил обширную объяснительную записку в семи тетрадях для министра внутренних дел, В. П. Кочубея. Написанная наскоро записка эта, тем не менее, представляет собою любопытный документ для характеристики Каразина, главным образом в политическом отношении. В ней Каразин указывает на недостатки в современном положении России: со стороны правительства он отмечает непоследовательность в отношениях государства к инославным вероисповеданиям — то преследование их, то чрезмерное покровительство, неуважение к православной религии и ее обрядам, неправильность в отношениях правительства к народу, ограничение свободы мысли и слова цензурой и полицией, чрезмерное господство государственной тайны, неправильное ведение морского дела, вследствие этого падение флота, вредную систему финансов, неправильность постановки военного дела, худой выбор военных начальников, неудовлетворительность медицинской части и т. д. Считая необходимым устранить эти промахи правительства, он обращал его внимание на недостатки лиц служащих — таковы развращение и отсутствие образованности у духовенства, злоупотребления чиновников, расхищение казны и т. д. Подавая эту записку, Каразин сознавал, что писал больше, чем можно, так как "говорить истину опаснее, нежели сражаться на поле битвы", ибо льстецы, обыкновенно окружающие государей, сочтут его речи "оскорблением величества". Так и случилось. Когда Каразин писал пятую тетрадь своей записки (по поводу Семеновской истории), над ним уже собиралась гроза: через месяц после возмущения полка император Александр в письме к князю Васильчикову высказал предположение, что настоящие виновники подобных историй — суть люди вроде Греча и Каразина; далее Император предлагал Васильчикову не терять из виду "Karasin et ses menées" (10-го ноября 1820 года). Результатом письма было приказание полиции следить за Каразиным. Наконец, его заподозрили даже в составлении "грубого пасквиля", подброшенного в казармы Преображенского полка в день Семеновской истории; в конце ноября Каразин был задержан и скоро затем заключен в Шлиссельбургскую крепость; через 6 месяцев освобожденный из заключения он был сослан на житье в деревню с запрещением выезжать оттуда и с дозволением переписываться не иначе, как через посредство губернатора. Только в царствование Николая I выезд из деревни был разрешен Каразину, впрочем без дозволения въезда в Петербург. Это изменение участи Каразина последовало благодаря его записке к императору Николаю (18 сентября 1826 г.), посланной с приложением всех бумаг, касающихся его заключения в Шлиссельбург и затем высылки в Украйну.
Жизнь его в его именьи Кручике и до Шлиссельбургской ссылки и после нее вся была посвящена делу улучшения быта и образования крестьян, упорядочения положения сельского духовенства и, в особенности, заботам о правильной постановке земледелия в южной России и о рациональном, научном ведении сельского хозяйства.
Неудовлетворительное положение помещичьих и казенных крестьян обратило внимание Каразина еще до его сближения с Императором Александром I, когда только он вступил в управление своим наследственным имением в 1792 г., Отвлеченный другими заботами, он после своей отставки вновь отдался крестьянскому вопросу и свои взгляды на желаемое его разрешение изложил в составленных им уставах двух его сел — Анашкина, московской губернии, и Кручика, харьковской губернии. Мысли свои по этому поводу, придав им вид разъяснительной записки к уставу Кручика, Каразин изложил в письме к слободско-украинскому губернатору Ивану Иванович Бахтину. Главное положение, высказанное Каразиным в этом письме, заключается в необходимости ограничить крепостное право, не уничтожая его совершенно. Признавая монархию лучшею формой правления в больших обществах — государствах, Каразин считал возможным продолжить монархическое начало и в общества меньшие. "В государстве монархическом, говорит он, все подразделения его должны быть монархические, одни начала должны быть разлиты во всех ветвях сего великого тела, дабы они имели между собою прочную связь; и следовательно помещики для благосостояния селений земледельческих столько же нужны, сколько монархи для подданных вообще". Но, признавая монархию немыслимой без твердых законов, и считая необходимым для пользы государства свободное выражение общественного мнения, он требовал ограничения произвола помещиков "законами, начертанными для них властию верховною". По мысли Каразина помещик должен был быть как бы наследственным чиновником, которому правительство, "дав землю для населения, вверило чрез то попечение о людях (поселянах), на оной жить имеющих, и за них во всех случаях ответственность. Он есть природный покровитель сих людей, их гражданский судья, посредник между ними и высшим правительством, ходатай за них, попечитель о неимущих и сиротах, наставник во всем, что принадлежит к добру их, наблюдатель за благоустройством и правами: одним словом, он есть их генерал-губернатор в малом виде". Каразин признавал нужным отнять у помещика право собственности над крестьянами и дать ему лишь "власть начальника".
По уставу селу Кручику каждому крестьянину, достигшему совершеннолетия, если он не имел земли прежде, дается в надел семь с половиной десятин пахотной земли, полдесятины под усадьбу и одна десятина сенокосу. Если он не получил двора по наследству, ему дается весь нужный для постройки лес и деньги в заем из сельской общественной суммы. Кроме того, каждому крестьянину отпускается нужное для отопления избы количество дров и дерева на необходимый ремонт земледельческих орудий и проч. Для определения платы, причитающейся помещику, как хозяину земли с крестьян за право владения его собственностью, Каразин принял за единицу рабочий день "земледельческой работы", оценивающейся на основании данных за пять лет. Принимая, что капитал должен приносить около 6% дохода, Каразин определяет повинности крестьян в пользу помещика за владение 9 десятинами (ценою в 400 рублей — 8 по 45 руб. и 1—по 40 рублей) в 24 рубля или по средней оценке рабочего дня в 80 дней работы, остальные же повинности (за постройку двора, за дрова, ремонт земледельческих орудий) в 21 рубль или в 70 рабочих дней. Плата могла быть или внесена деньгами или заработана. По величине повинностей земледельческих определялись повинности других рабочих — мастеровых, ремесленников — также или 150-ю днями земледельческой работы или 45 рублями. Так предполагал Каразин регламентировать отношения крестьян к помещику. Внутреннее устройство крестьянской общины и взаимные отношения крестьян и помещика Каразин предполагал устроить так: в главе сельского общества он ставил сельскую думу, состоявшую из 5 членов: помещика, как председателя, двух выборных, священника и надзирателя должностей; все члены кроме помещика получали жалованье из общественной суммы села. Все решения и приговоры думы постановлялись на основании общих государственных узаконений, за исключением случаев, непредусмотренных законами. Полиция должна быть вверена младшему из двух выборных сельской думы; за порядком в каждом десятке домов (село делилось на десятки) должны следить домохозяева по очереди; они должны ежедневно являться с докладом и за распоряжениями в сельскую думу к выборному. Тому же выборному было поручено попечение о рекрутском наборе. Нельзя не упомянуть также предположенных Каразиным постановлений об опеке над малолетними крестьянскими сиротами; малолетние сыновья и дочери должны были получать участки без взноса повинностей; о земле их должен заботиться назначенный думою домохозяин за 10% из дохода; остальная сумма доходов должна быть представляема в сельскую думу и выдаваться сироте по достижении совершеннолетия. Повинности, платимые крестьянами, распадались на два вида по тому, куда они направлялись; часть их платилась правительству, "пекущемуся о целости и благоустройстве общества" и "охранении сей целости извне"; часть вносилась в общественную сумму и употреблялась на "охранение в самом обществе личной безопасности" и на "охранение и обеспечение права собственности"; повинности, платимые правительству, имели вид личных податей; повинности, вносимые в пользу общества, были приурочены Каразиным к имуществу и представляли собою таким образом косвенные налоги; эти налоги, пополнявшиеся чрезвычайными доходами, каковы пени, добровольные приношения и прочее, составляли общественную сельскую сумму.
К этой сумме Каразин присоединил свою долю, равную половине суммы, собранной с крестьян. Общая сложность всего ежегодного взноса (кроме чрезвычайных доходов) составляла цену 2250 рабочих дней, или по тогдашней оценке 675 рублей. Из этой суммы покрывались все общественные расходы. Выход из крепостного состояния Каразин допускали" лишь в том случае, "когда выходящий приготовлен к самостоятельной жизни" и может внести за себя в общественную сумму цену рекрута, т. е. 600 рублей. В несколько измененном виде сельский устав был издан Каразиным для села Анашкина; он вышел отдельной книжкой под заглавием "Опыт сельского устава для помещичьего именья, состоящего на оброке" (С.-Петербург, 1818).
В близкой связи с заботами об улучшении быта крестьян находились заботы Каразина об упорядочении положения сельского духовенства. Высоко ставя миссию священника вообще и особенно миссию сельского священника, он считал необходимым сделать звание это почетным и совершенно независимым от мелких денежных счетов с прихожанами, иначе сказать, видел необходимость обеспечить безбедное существование священника определенным содержанием со стороны помещика и крестьян. Приведение в исполнение этой реформы в селе Кручике произошло в 1805—1806 годах. Для определения своих отношений к священнику Каразин составил запись со священником А. Ивановым и представил ее для придания ей формальной силы у крепостных дел слободско-украинской палаты гражданского суда, а затем переслал для утверждения на вечные времена епископу Христофору (Сулиме). По этой записи обязанности помещика и крестьян по отношению к священнику и церковникам сводились к плате жалованья (250 руб. с помещика и 150 руб. "неотяготительною раскладкою" с крестьян), к обеспечению ему отопления и ремонта (материал помещика, труд крестьян) и дома (дом предоставлялся священнику в неотъемлемую собственность от помещика); священник и церковники обязывались исполнять все церковные требы без взыскания особой платы с прихожан; священник, кроме того, должен был безвозмездно обучать детей чтению, письму и нотному пению. Все церковные земли, находившиеся в пользовании священника, по записи Каразина переходили бесповоротно в собственность помещика, за исключением сада, дворовой и огородной земли, так как с саном священника по мысли Каразина было несовместимо занятие хлебопашеством; впрочем церковнослужителям предоставлялось в случае их желания невозбранно пользоваться участками поля и сенокоса наравне с поселянами. Содержа