КОЛОМНА

Этот истинно петербургский район расположен между Фонтанкой, Мойкой, Пряжкой и Крюковым каналом. Екатерининский канал делит Коломну на Большую и Малую.
Относительно происхождения названия Коломны до сих существует много версий. По одной из них, оно связано с первыми жителями этих мест – переселенцами из подмосковного села Коломенского. По другой, «Коломна» произошло от «колонии» – слободы, где селились иностранцы.
Есть и еще одна версия, что в названии «Коломна» сплелись чужеземные слова – итальянская «колонна», то есть межевой столб, и с тем же значением – немецкая «колюмна». И то, и другое слово, как отмечает историк‑краевед Анатолий Иванов, встречается в купчих договорах конца XVIII в. Звучало это следующим образом: «…в большой колюмне, между Фонтанкою и Глухою речкою…» или «…на Адмиралтейской части, за Мьей речкою, в новопостроенных слободах колюмнах…».
«Вот этот‑то сплав чужеземных слов „колонна“ и „колюмна“ и был переосмыслен русскими людьми в привычное слово Коломна», – считает краевед Анатолий Иванов. Понятие «колонна‑колюмна» постепенно расширялось до значения улицы и слободы. Поэтому в Петербурге в ту пору название «Коломна» существовало в разных частях города, где прокладывались регулярные улицы. В купчих встречаются слова «колюмна» и «коломна» для обозначения будущих Кузнечного, Поварского, Свечного и других переулков.
«Возникает вопрос, почему же название Коломна уцелело применительно только к одной части города? – задается вопросом Анатолий Иванов. – По‑видимому, причиной здесь то обстоятельство, что другая Коломна в Московской части уже имела более употребительное наименование – Дворцовая слобода. В остальных же случаях речь идет не о собирательном названии целого городского района, а лишь об отдельных улицах, которые, приобретя собственное имя, переставали называться „коломнами“».
…Во все времена Коломна являлась уникальным уголком старого Петербурга. Историк Юрий Пирютко (под псевдонимом К.К. Ротиков в своей известной книге «Другой Петербург») замечает, что Коломну просто невозможно не полюбить. «Гулять по Коломне есть одно из сильнейших ощущений Петербурга, – пишет он. – Если в Петербурге можно найти какое‑то сходство в Венецией, так именно здесь, в Коломне».
Недаром к Коломне были неравнодушны многие поэты и писатели, и не случайно этот район издавна стал местом их притяжения. Нельзя не упомянуть пушкинский «Домик в Коломне», да и Евгений, герой «Медного всадника», тоже жил в Коломне. А вот строки из гоголевского «Портрета», посвященные Коломне: «Тут все непохоже на другие части Петербурга; тут не столица и не провинция; кажется, слышишь, переходя в коломенские улицы, как оставляют тебя всякие молодые желания и порывы».

Никольский Морской собор и колокольня у пересечения Екатерининского и Крюкова каналов – одно из самых поэтичных мест старого Петербурга. Фото начала ХХ в.
«Здесь все тишина и отставка, – продолжал Н.В. Гоголь. – Сюда переезжают отставные чиновники, которых пенсион не превышает пятисот рублей в год; вдовы, жившие прежде мужними трудами; выслужившиеся кухарки, толкающиеся целый день на рынках, болтающие вздор с мужиком в мелочной лавке и забирающие каждый день на 5 копеек кофею и на 4 копейки сахару. Жизнь в Коломне всегда однообразна; редко гремит в мирных улицах карета, кроме разве той, в которой ездят актеры и которая звоном, громом и бряцаньем своим смущает всеобщую тишину. Здесь почти все – пешеходы… Вдовы‑чиновницы, получающие пенсион, – самые солидные обитательницы этой части. За ними следуют актеры, которых жалованье не позволяет выехать из Коломны. После этих тузов, этого аристократства Коломны, следует необыкновенная дробь и мелочь…»
Действительно, в ту пору здесь обитали мелкие чиновники, служащие и отставные, вдовы, жившие на небольшую пенсию, небогатые дворяне, актеры, студенты, бедные ремесленники. Коломна напоминала тогда глухую провинцию – деревянные дома с садами, огородами, дощатыми заборами.
«Крюков канал служит границей между нарядной, показной частью города и той особенною стороной, которая известна под именем Коломны, – говорилось в романе В.В. Крестовского „Петербургские трущобы“. – Морские солдаты да ластовые рабочие, часто под хмельком; лабазники из Литовского рынка, которые прут перед собою двухколесные ручные тележки с кладью; театральные мастодонты‑колымаги, развозящие с репетиций балетных статистов и оперных хористок; мелкий чиновничек с кокардой на фуражке, гурьба гимназистов, гулящий „мастеровой человек“ да фабричный с Бердова завода – вот характерные признаки уличного движения Коломны. Впрочем, и здесь есть обитатели весьма комфортабельных бельэтажей, даже красуются пять–шесть барских домов…».
Впрочем, несмотря на порой романтичные и трогательные описания Коломны и ее обитателей, реальность оказывалась гораздо прозаичнее. Особенно много нареканий местных жителей вызывал Крюков канал. К примеру, осенью 1913 г. его «миазмы» стали «притчей по языцех» в Петербурге. «Терпение обывателей Большой и Малой Коломны совершенно истощилось, – отмечал обозреватель. – Их хотят извести невыразимейшим зловонием Крюкова канала. Он стал вонючей клоакой».
История эта началась с перестройкой моста на пересечении Крюкова канала и Офицерской улицы (ныне – мост Декабристов) для прокладки трамвая «второй очереди». Строительные работы были связаны с отводом воды и удалением грязи и ила, вследствие чего местные жители вскоре почувствовали «ужасное зловоние».
Когда просьбы и обращения жителей к городскому самоуправлению и даже к градоначальнику не привели ни к какому результату, а «зловоние» приняло характер стихийного бедствия, коломенские обыватели решили взять дело в свои руки. В середине сентября 1913 г. наиболее видные избиратели этой части города, обладавшие «квартиронанимательским цензом», тщательно осмотрели Крюков канал. Они пришли к выводу, что для «уничтожения зловония» нельзя ждать окончания постройки моста – необходимо немедленно принять меры для борьбы с общественным бедствием, иначе Коломне грозит вспышка инфекционных заболеваний. Поэтому решили обратиться в Городскую думу с ультиматумом: если за два дня не будет предпринято никаких мер, тогда коломенские обыватели оставляли за собой право обратиться к градоначальнику с просьбой разрешить им на их личные пожертвования «дезинфицировать Крюков канал и восстановить в нем приток воды».
Тем не менее им не пришлось прибегать к подобным «крайним мерам». «Вопрос о загрязнении Крюкова канала стоит в прямой связи с завершением работ по сооружению в столице фекалепровода, предназначенного для отвода городских нечистот в Финский залив», – заявил член Городской управы П.Н. Ге, в ведение которого перешло дело о Крюковом канале. Именно на этой стройке и были заняты все три имевшиеся в распоряжении города столь нужные для Крюкова канала землечерпательные машины.
После того как коломенские обыватели подняли шум, одну из землечерпательных машин перевели с Финского залива на Крюков канал. По словам П.Н. Ге, при работе одной землечерпательной машины очистка Крюкова канала займет около ста дней, при работе двух – в два раза меньше. Однако городские власти выделили деньги на работу только одной машины на канале – 18 тысяч рублей. Тем не менее в полную силу работать на Крюковом канале она не смогла: ее не смогли подвезти к тому месту, где ощущалось самое сильное «зловоние».
«Основная причина загрязнения Крюкова канала коренится в далеком прошлом, – замечал обозреватель. – Еще в царствование Екатерины II был возбужден вопрос о необходимости обводнить и усилить течение в столичных каналах. До 80‑х годов XIX в. это зло могло быть терпимо, но уже тридцать лет назад, когда Петербург стал разрастаться, надлежало принять меры против непомерного загрязнения почти стоячих вод. Теперь же за несколько недель невозможно поправить дело, запущенное в течение десятилетий».
Современники считали очистку Крюкова канала одним из жгучих вопросов Петербурга, погрязшего, как они считали, в «пучине внутреннего неблагоустройства». «Нужды Петербурга огромны! – восклицал еще за два года до скандала вокруг Крюкова канала репортер „Петербургской газеты“. – Кажется, нет в мире второго города, так сильно страдающего от своего внутреннего неустройства. Такое мнение разделяется всеми без исключения его обитателями. В нем столько недочетов, что приходится удивляться „сравнительно небольшому“ числу жертв неблагоустройства нашей северной Пальмиры»….
Одним из символов, подлинной жемчужиной Коломны был храм Покрова на нынешней площади Тургенева – бывшей Покровский. Его взорвали в 1936 г., а в 2000 г., в день рождения города, на месте алтаря погибшего храма был открыт памятный знак. На одной стороне обелиска начертаны знаменитые пушкинские строки о Коломне – ведь поэт жил когда‑то рядом и не раз бывал в Покровской церкви, на другой – мозаичное изображение Покрова и слова молитвы.

Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Коломне. Фото начала ХХ в.
Установке обелиска предшествовали археологические раскопки на месте бывшей церкви. Тогда удалось обнаружить хорошо сохранившуюся мощеную дорожку, шедшую в обход храма, а также фрагменты печных изразцов, чугунную печную дверцу с изображением креста, латунную пуговицу от военного мундира и даже копеечную монету, отчеканенную в год основания церкви – 1798‑й. Особенно редкой находкой был перстень‑печатка из белого металла с изображением бычьей головы и зеркальной надписью «Сей перстень Демитрия Шагина». Как удалось выяснить, Шагин был владельцем салотопни в устье Фонтанки, которая поставляла сало не только для стапелей верфи, но и в Покровскую церковь.