Константин Павлович

—
великий князь, цесаревич, род. 27 апреля 1779 г., в
Царском Селе, ум. в Витебске в 7¼ час. вечера 15 июня 1831 г.;
погребен 17 августа того же года в Петропавловском соборе в
Петербурге. Второй сын императора Павла Петровича и императрицы Марии
Федоровны. С 15 февраля 1796 г. в супружестве с саксен-кобургской
принцессой Юлианой-Генриеттой-Ульрикой (род. 11 сентября ст. ст. 1781
г., ум. 12 августа нв ст. 1860 г., по св. миропомазании нареченной в.
кн. Анной Федоровной; брак этот был бездетен; 20 марта 1820 г. он
особым Высочайшим манифестом объявлен расторгнутым; 12 мая 1820 г.
цесаревич сочетался вторым браком с графиней Иоанной Грудзинской
(род. 17 сентября ст. ст. 1795 г., ум. 17 ноября ст. ст. 1831 г.),
получившей после того титул светлейшей княгини Лович.

"Мне
все равно, будут ли у Александра сестры — писала императрица
Екатерина Гримму — но ему необходим младший брат". Извещая
Гримма о рождении своего второго внука, государыня писала: "Этот
чудак заставлял ожидать себя с половины марта, а двинувшись, наконец,
в путь, упал на нас в полтора часа как снег на голову; старушки,
окружающие его, говорят, что он похож на меня как две капли воды; он
послабее брата и чуть коснется его холодный воздух, он прячет нос в
пеленки, он ищет тепла". В то время, когда родился второй сын у
цесаревича Павла Петровича, императрица уже задумывалась над теми
политическими планами, которые потом отлились в форму "Греческого
проекта" — и новорожденному великому князю было дано имя
Константин. "Меня спрашивали, — пишет императрица —
кто будет его крестным отцом. Я отвечала: только мой друг Абдул Гамид
мог бы быть ему восприемником. Но так как христианин не может быть
крещен турком, то окажем ему, по крайней мере, почет, назвав младенца
Константином. И вот он стал Константином — величиной в кулак, а
я очутилась с Александром по правую и с Константином по левую руку".
Крестины происходили в Царском Селе. В день крещения выдано было отцу
и матери высоконоворожденного по 60000 руб.; 3 мая дан указ из
Кабинета Олсуфьеву: "Адам Васильевич! Прикажите записать в
расход выданный по повелению нашему при случае рождения внука нашего
в. кн. Константина Павловича: бабке Годд 3000 руб., генерал-поручице
Бенкендорф 1500, полковнице Удаловой 1500, майорше 1000, вдове
Брюховой с дочерьми 1000, англичанке 1000, двум кормилицам: каждой по
800, двум монастырским девушкам (т. е. из Смольного монастыря) каждой
по 200, одной гречанке 300, лейб-медику Крузу 2000, лейб-хирургу Беку
500, штаб-лекарю Шмиту 500, а всех 14800 руб.".

На
рождение Константина была выбита медаль, на которой, между прочим,
представлен в отдалении храм Св. Софии в Константинополе и над ним
восходящая звезда. Кн. Потемкин устроил по случаю его рождения
блестящий праздник на даче; во время фейерверка и иллюминации пел хор
песни на новогреческом языке; первой кормилицей великого князя была
гречанка Елена; потом к нему приставлен был грек Дмитрий Kурута,
который остался при великом князе всю его жизнь. По свидетельству
Мальмсбюри императрица по рождении второго внука несколько раз
говорила в кругу приближенных о возможности ему царствовать на
престоле греческих императоров; Храповицкий тоже записал разговор в
таком духе; наконец, в одной заметке Екатерины читаем: "буде
успехи войны подали бы способ и случай России к совершенному выгнанию
врага имени Христова из пределов европейских, то Россия за таковую
всему христианству и роду человеческому заслугу выговаривает себе
восстановление на развалинах варварской державы древней греческой
империи. Россия обещает оную империю в совершенной независимости
оставить, вручить и отдать младшему российскому великому князю
Константину Павловичу, который тогда имеет дать обещание, да не
учинить ни в каком случае наследственное или иное притязание на
всероссийское наследие, равно и брат его на греческое". Но эти
планы привели только к тому, что в. кн. Константин Павлович выучился
по-гречески; никакой роли в истории Греции или Балканского
полуострова ему играть не пришлось... Императрица взяла на свое
прямое попечение и второго своего внука; оба великие князья жили при
бабушке, а не при родителях, которые с 1780 г. поселились в Гатчине;
родители и видали их сравнительно редко. Константин Павлович был
впоследствии здоров и очень силен; но в младенчестве он был слабого
здоровья, боялся света и холода; в июле 1779 г. Екатерина в письме к
Гримму выражала сомнение, чтобы он остался в живых; впоследствии она
высказывалась, что Константин обязан спасеньем жизни Бестужевским
каплям. В 1786 г., собираясь в путешествие на юг России, Екатерина
решилась взять с собой обоих внуков, несмотря на усиленные просьбы
сына и невестки — оставить детей с ними; болезнь Константина,
захворавшего корью почти накануне отъезда императрицы, принудила
оставить маленьких великих князей в Петербурге. Они встречали
бабушку, когда она возвращалась; 22 мая 1787 г. Александр и
Константин выехали в Москву, 23 июня встретили бабушку за Москвой в
с. Знаменском, 11 июля приехали с ней в Царское Село. Императрица
уделяла большое внимание Константану, хотя и ясно, тем не менее, что
он стоял для нее далеко на втором плане, сравнительно с Александром;
на старшем внуке сосредоточивалась любовь бабушки; о Константине она
всегда говорила только в дополнение к рассказам об Александре,
рассказам всегда неизменно восторженным.

Свидетельства
Екатерины и Лагарпа дают нам довольно полную картину детских лет
Константина Павловича и рисуют нам уже в эти годы определенные
задатки тех качеств, какие впоследствии проявились в его характере с
большой резкостью.

Когда
Константину было всего еще два года, императрица уже писала, что его
необычайная живость не позволяет ему ни на чем остановить свое
внимание, но что у него очень умные глаза; о крайней живости своего
второго внука императрица говорила затем почти постоянно, когда
только приходилось ей говорить о нем; при этом она прибавляла иногда,
что он имеет недостатки, которых не имеет Александр. В 1790 г., когда
Константину Павловичу шел уже 12 год, императрица так характеризована
его: "у него живость переходит даже в буянство; но у него доброе
сердце и много ума; он сорвиголова (seigneur а batonsrompus) и не
имеет столько последовательности в характере, как старший брат, но он
заставит говорить о себе"; далее императрица говорит, что у
великого князя определенная склонность к военному делу, особенно к
морскому; по ее словам, он отлично знает по-гречески и свободно
читает в подлиннике Плутарха. Успехами своих обоих внуков императрица
постоянно была очень довольна, но, по-видимому, она как любящая
бабушка несколько увлекалась в данном случае; успехи ее внуков, в
сущности, были далеко не столь блестящими.

Первоначально
оба великие князя были на ближайшем попечении Софьи Ив. Бенкендорф; в
сентябре 1783 г. она умерла и императрица решила поручить дальнейшее
воспитание великих князей мужчине. Руководителем для них императрица
избрала ген.-ад. Н. И. Салтыкова; он был немедленно вызван из-за
границы, где находился, и с конца 1783 г. вступил в свою должность
при великих князьях; 13 марта 1784 г. была дана Салтыкову при особом
рескрипте известная инструкция для воспитания великих князей,
составленная самою императрицей.

В
этой инструкции императрица исходит из положения, что воспитание и
образование должно только развить те прекрасные задатки, которые она
находила у своих внуков в самой высокой степени — "продолжить
и укрепить умонаклонение толь драгих питомцев ко всякому добру".
"Богу благодарение! — сказано в рескрипте —
неоспоримо, что природное сложение их высочеств, здоровье их и
качество души и ума соответствуют в полной и редкой мере принятому об
их попечению". "Высокому рождению их высочеств наипаче
предложат два великие пути: 1) справедливости; 2) любви к ближнему;
для того и другого нужнее всего, чтобы имели они порядочное и точное
понятие о вещах, здравое тело и рассудок"; "языки и знания
суть меньшая часть воспитания их высочеств, добродетели и
добронравие, состоянию и рождению их приличные, составлять должны
главнейшую часть их наставлений. Когда добродетели и добронравие
вкоренятся в душах детей, все прочее придет со временем".
"Учение или знание да будет им единственно отвращением от
праздности и способом к спознанию естественных их способностей и дабы
привыкли к труду и прилежанию". "Когда учиться будут
непринужденно, но добровольно, тогда такожде охотно учиться будут,
как играть". Итак, главной задачей ставится не приобретение
знаний, а воспитание ума и характера; но нельзя не заметить, что
приобретение знаний представляется императрице гораздо более легким,
чем каково оно в самом деле. При том условии, что учение ставится на
второй план, как бы рядом с игрой, что уроки не должны были
продолжаться более получасу подряд, предполагалось, что научившись
читать, писать и считать, царственные воспитанники будут проходить:
географию, астрономию, хронологию, математику, историю, нравоучение,
"правила закона гражданского" — этим последним в
основу полагались: "Наказ", "Учреждение о губерниях"
и "другие законы российские"; далее предполагалось дать им
понятие "о доходах и государственном оных управлении" и
основательно изучить военное искусство. С 11 до 15 л. предположено
было занимать великих князей "по нескольку часов в день"
"спознанием России во всех ее частях. Сие знание столь важно для
их высочеств и для самой империи, что спознание оной главнейшую часть
знания детей занимать должно; прочие знания лишь применяясь к оной
представить надлежит". Программа начертана, как видим,
неопределенно; не удивительно, что она не была выполнена — тем
более, что с одной стороны, поступая под надзор Салтыкова великие
князья почти не говорили по-французски, а почти все предметы
преподаваемы были им на этом языке, с другой — обучение великих
князей окончилось, когда им было только около 15 лет...

Замечательнее
части инструкции, посвященные воспитанию. Императрица словно
провидела те именно недостатки, которые особенно проявились в
характере великого князя Константина. Императрица дает наставление,
как бороться с упрямством, вспыльчивостью, непостоянством, неохотой
подчиняться и соблюдать в чем-либо порядок, с неохотой или
пренебрежением к знаниям и упражнениям, "в то время как в игре
жив, движим и продолжителен в своих намерениях и не ленив"; к
борьбе с этими недостатками императрица рекомендовала твердость в раз
предъявленных требованиях, лишение возможности отдаваться любимым и
интересующим занятиям, пока не исполнено то, что требовалось, —
то же самое предлагал применять к в. кн. Константану Лагарп. Но
энергической борьбы с такими чертами характера, когда они проявились
у в. кн. Константина, предпринятое было — потому ли, что
императрица, в теории, сознавая весь вред таких наклонностей не
замечала их у своего внука, или потому, что Салтыков не решался
раскрывать перед императрицей в ее внуке таких свойств, которые она
сама заранее признала нежелательными.

С
назначением Салтыкова руководить воспитанием великих князей к ним
были назначены особые кавалеры и приставники, а затем и
преподаватели. При в. кн. Константине состояли Сакен, Кошелев,
Ламсдорф и грек Балдани; преподаватели были у обоих братьев одни и те
же — протоирей Самборский, M. Н. Муравьев, впоследствии еще
Паллас, Крафт и Массон; первоначально же учителем великих князей по
истории, географии и математике был Ф. Ц. Лагарп, приглашенный
сначала только для преподавания французского языка. Значение Лагарпа
в истории развития в. кн. Александра достаточно выяснено; здесь для
нас довольно заметить, что в. кн. Константин менее подвергся его
влиянию. Объясняется это не только тем, что на в. кн. Константина
менее было обращено внимания, но и его характером и природными
задатками.

В
1786 г. Лагарп в своем отчете Салтыкову говорил, что в. кн.
Константину мешает в успехах его живость, недостаток внимания и
проистекающее от этого "затруднение, которое он испытывает при
заучивания наизусть и отвращение ко всему, что останавливает его
внимание на несколько минуть сряду"; в это время великий князь
еще очень плохо читал по-французски, затрудняясь каждым словом, писал
под диктовку по-французски не умея еще правильно разделять слов; из
арифметики он едва начал умножение и прослушал самые элементарные
курсы географии и истории. Отзываясь всегда с большой похвалой о
душевных качествах в. кн. Александра, Лагарп и у него находит в
довольно сильной степени умственную леность, нелюбовь к умственному
труду — и в этом с его отзывами согласны и отзывы Протасова; те
же недостатки, но в гораздо большей степени, видит Лагарп у в. кн.
Константина. "У великого князя прекрасное сердце, много прямоты
душевной, верное нравственное чувство, у него есть дарования и
способность легко схватывать, пишет он. Эти счастливые задатки
подают, конечно, самые блестящие надежды; но напрасно было бы
рассчитывать на осуществление их, если не истребить в великом князе
его крайнюю живость, не приучить его сосредоточиваться и не победить
его упрямство. Что касается первой, то едва ли возможно — да
едва ли и нужно — совершенно ее искоренять, потому что она
зависит от темперамента великого князя и от его возраста; но можно
сделать проявления ее менее частыми и менее сильными, можно направить
ее на полезные цели и предупредить зло, которое может она повлечь.
Мало детей, столь живых, как великий князь; он ни минуты не остается
в покое, все двигается и, не глядя, куда идет, куда ставит ногу, он
вылетел бы за окно, если бы за ним не следили... При всем моем
терпении — о котором я могу говорить, без опасения, чтобы меня
можно было в данном случае опровергнуть — мне никогда не
удавалось удержать его внимание на одном предмете более трех минут,
да и это удавалось крайно редко; не удивительно поэтому, что великий
князь забывает почти столько же, сколько узнает нового... Другое не
менее вредное следствие его излишней живости — это привычка
ежеминутно переходить от одного предмета к другому и интересоваться
только их разнообразием или быстротой смены впечатлений —
откуда происходит то печальное следствие, что люди смотрят — и
не отдают себе отчета в том, что видят, что люди говорят обо всем,
ничего не зная, и что делаются неспособными правильно судить... Нужно
непременно, чтобы великий князь почувствовал необходимость заниматься
серьезно". Лагарп замечает, что для великих князей, по рождению
уже поставленных так высоко в обществе, особенно необходимо с детства
развить в себе сдержанность, способность владеть собой, а в. кн.
Константин совершенно этого качества лишен и "вспышки у него
появляются так внезапно и сопровождаются такими проявлениями злой
воли, что решительно невозможно оставить этого обстоятельства без
внимания" и что "вследствие необходимости бороться с
упрямством, неповиновением и гневом великого князя приходится терять
по три месяца на то, на что довольно было бы недели"; по словам
Лагарпа живость младшего великого князя и его упрямство не позволяют
ему поддаться на те средства увещания и убеждения, которые достаточны
с его старшим братом; Лагарп настаивал поэтому на необходимости быть
с ним неукоснительно строгим. Но строгости применять Салтыков не
считал возможным и характер великого князя не менялся. В конце 1789
г., т. е. когда великому князю шел уже одиннадцатый год, он все еще
не мог читать по-французски правильно и безостановочно; он и в это
время, как три года назад, был занят только ружьями, знаменами,
алебардами и думал только об игре в солдатики, как после уроков, так
и во время их. Лагарп признает в великом князе отличные задатки —
но еще более сильные недостатки, препятствующие их развитию; не желая
нисколько приложить труда к исполнению того, что от него требовалось,
великий князь Константин, по словам Лагарпа, "как только
обстоятельства расстроят его планы относительно игры и забав —
предается вспышкам самого необузданного гнева, которому
потворствовать или который терпеть нет более никакой возможности".
Однажды он в течение двух часов упорствовал и не хотел исполнить
работы, по словам Лагарпа, самой простой; а когда Лагарп пригласил
Салтыкова и Салтыков сделал великому князю выговор, он, по уходе его,
бросился на Лагарпа и укусил ему руку... Сохранившиеся в довольно
значительном числе (до 20) записочки в. кн. Константина Павловича, за
время от 1788 по 1794 г., вполне подходят по содержанию своему к
тому, что выше изложено: они почти все заняты извинениями в том, что
заданное не было исполнено, просьбами о прощении и обещаниями
непременно исправиться. Заметим здесь, что некоторые из этих записок
представляют собой несомненно записи, сделанные великими князьями под
диктовку Лагарпа, как бы в наказание, и имеют целью устыдить великих
князей: по крайней мере одна записочка, нередко цитированная в
биографии Александра I, как еще детское его выражение мыслей о самом
себе, дословно повторена и в. кн. Константином только с несколькими
лишними орфографическими ошибками; вот она с правописанием младшего
великого князя: "Il est si agreable de ne co donner aucune peine
que je desirerai même que les autre pussent marcher, manger,
boire et parler pour moi et je n´anvie rien tans que de ressembler а
une statue"; есть и еще подобные примеры; поэтому надо быть
очень осторожным, делая какие-либо выводы из этих записочек о
характере великих князей; они являются выражением особого
педагогического приема Лагарпа, а не собственных чувств и мнений того
или другого из его воспитанников.

Не
пользуясь расположением Лагарпа, великий кн. Константин и сам его не
особенно любил·, гр. Мориолль, долго находившийся при великом
князе в последние годы его жизни, рассказывает, что по словам
Константина Павловича Лагарп постоянными наговорами императрице
вселил и в нее нелюбовь ко второму внуку. Несомненно, что отношения к
Лагарпу не оставили в великом князе благоприятного впечатления и
рассказы его Мориоллю вполне убеждают в этом; но несомненно, что
кое-что Мориолль и преувеличил...

В
вышеприведенных отзывах Лагарпа в. кн. Константин Павлович является
перед нами почти точно таким, каким видим мы его затем во всю его
жизнь. Воспитание мало сгладило врожденную ему горячность,
вспыльчивость, необдуманность; но зато до конца жизни великий князь
сохранил доброту, искренность, которые присущи были ему с детства.
Юношей великий князь вполне проявил свой буйный характер. Как ни
снисходительно смотрела на него императрица — помимо того, что
без сомнения и великий князь при ней сдерживался, более, чем при
ком-либо другом — но иногда и Екатерина сообщает о таких
выходках, которые нельзя не признать непозволительными; за 10 дней до
рождения в. кн. Николая Павловича, Константин Павлович сказал о своей
родительнице: — que de sa vie il n´а vu ventre pareil et qu´il
y а la place pour quatre personnes; эта выходка только позабавила
императрицу. Можно себе представить, что же должен был позволить себе
великий князь, чтобы императрица написала Салтыкову такое письмо (29
августа 1796 г.): "Я хотела сегодня говорить с моим сыном и
рассказать ему все дурное поведение Константина Павловича, дабы всем
родом сделать общее дело противу вертопраха и его унять, понеже
поношение нанести может всему роду, буде не уймется, и я при первом
случае говорить собираюсь и уверена, что великий князь со мною
согласен будет; я Константину, конечно, потакать никак не намерена. A
как великий князь уехал в Павловское и нужно унять хоть Константина
как возможно скорее, то скажите ему от меня и именем моим, чтоб он
воздержался впредь от злословия, сквернословия и беспутства, буде он
не захочет до того допустить, чтоб я над ним сделала пример. Мне
известно бесчинное, бесчестное и непристойное поведение его в доме
генерал-прокурора, где он не оставлял ни мужчину, ни женщину без
позорного ругательства, даже обнаружил и к вам неблагодарность,
понося вас и жену вашу, что столь нагло и постыдно и бессовестно им
произнесено было, что не токмо многие из наших, но даже и шведы без
соблазна, содрогания и омерзения слышать не могли. Сверх того, он со
всякой подлостью везде, даже и по улицам, обращается с такой
непристойной фамильярностью, что я того и смотрю, что его где ни есть
прибьют к стыду и крайней неприятности. Я не понимаю, откудова в нем
вселилось таковой подлый sanculottisme, перед всеми унижающий.
Повторите ему, чтобы он исправил поведение свое и во всем поступал
прилично роду и сану своему, дабы в противном случае, если еще
посрамит оное, я б не нашлась в необходимости взять противу того
строгие меры". Константин Павлович был посажен под строгий
караул за эти выходки. Не стеснялся, наконец, великий князь и в
отзывах о бабушке и отце: по крайней мере, кн. А. Чарторижский пишет,
что не раз слышал, как он говорил об императрице "avec une
rudesse sans mesure et des termes les plus inconvenables", а по
словам гр. Ростопчина ходили слухи, что он передразнивал и своего
отца...

Занимаясь
так, как рассказывает Лагарп, великие князья окончили к 1791 г. курс
геометрии, начали алгебру, прошли троекратно курсы географии и
истории, причем постепенно увеличивалась подробность и
разносторонность сведений из двух последних предметов. Пособиями при
исторических занятиях служили им Милло, Кондильяк, Гаттерер, Нибур,
Вольней; большое внимание уделяемо было на то, чтобы познакомить
великих князей в отрывках с произведениями классических, греческих и
римских писателей. Далее Лагарп предиполагал сосредоточить занятия
великих князей по истории — на чтении Гиббона, а затем
приступить к чтению философских сочинений, начав с Кондильяка (Essai
sur les origines de connaissances humaines) и Локка, далее —
читать Руссо, Мабли и особенно Монтескье. Но эта часть программы
осталась не выполненной; с философскими сочинениями в учебные свои
годы великие князья так и не успели познакомиться: учение их
прекращалось.

С
1792 г. дело шло уже к женитьбе в. кн. Александра: в Петербурге, с
конца этого года, находились баденские принцессы, с одной из которых
в. кн. Александр и вступил в брак 28 сентября 1793 г.; в течение
всего года учебные занятия обоих великих князей были почти прекращены
— в. кн. Константин, по дружбе своей с братом, был почти
неразлучен с ним и его невестой. После свадьбы Александра Павловича
занятия возобновились, но шли не очень правильно, а 31 января 1795 г.
состоялось увольнение Лагарпа.

Прежде
думали, что императрица решилась на это ввиду республиканских
симпатий Лагарпа, которые были признаны совершенно неуместными при
дворе ввиду разыгрывавшихся тогда ужасов французской революций; в
письмах некоторых современников передается слух, что в. кн.
Константин желал удаления Лагарпа и просил об этом Салтыкова. Точно
известно, однако, что инициатива удаления Лагарпа исходила от самой
императрицы и что политические его воззрения тут решительно ни при
чем. Во всяком случае — оно имело огромное значение для молодых
великих князей. К этому времени великие князья вступили уже в такой
возраст, когда признано было необходимым ознакомить их с военным
делом; для этого они начали еще с 1794 г. гораздо чаще посещать
Гатчину, а особенно летом Павловск, и там проходили военную службу
под руководством отца; Константин Павлович особенно увлекся теперь
раскрывшимися перед ним обязанностями и задачами. Умного,
образованного искренне расположенного к великим князьям Лагарпа
теперь рядом с ними уже не было. Перед отъездом своим Лагарп сам счел
своим долгом облегчить сближение великого князя Павла Петровича с его
сыновьями: поняв, какой существует план относительно цесаревича Павла
Петровича, он добился перед своим отъездом свидания с ним, хотя
цесаревич до тех пор явно ему не благоволил. Не раскрывая цесаревичу
грозившего ему решения, Лагарп убедил его в том, что его сыновья ему
искренне преданы и что ему самому необходимо с ними сблизиться.
Цесаревич Павел Петрович внял этим советам...

Уже
с конца 1794 г. в. кн. Константин имел свой особый отряд из 15-ти
человек и усиленно занялся его муштровкой после отъезда Лагарпа. Он
применял теперь на деле те взгляды на военную службу, которые
высказывал незадолго перед тем Лагарпу и в которых остался
непоколебим, несмотря на все возражения своего учителя —
именно, что военный "есть простая машина" и что "все,
что командир приказывает подчиненному, должно быть исполнено, хотя бы
это была жестокость". Вел. кн. Александр не сочувствовал сначала
такому увлечению брата и писал в феврале 1796 г. Лагарпу, что
"военное искусство вскружило его брату голову и он иногда груб
со своими солдатами"; но мало-помалу увлекся военными
упражнениями и в. кн. Александр; оба брата получили через несколько
времени в свое заведывание по батальону из числа шести, составлявших
войско их отца — и скоро выражения "это по-гатчински",
"это по-нашему" — стали чаще и чаще срываться с их
уст, выражая всегда похвалу. — Константин Павлович в мае 1795
г. совершил поездку в Финляндию, между прочим, с целью осмотреть
стоявшие там войска.

К
1793 г. относятся первые речи о женитьбе в. кн. Константина. От
русского представителя в Неаполе, гр. М. П. Скавронского, получены
были известия, что супруга неаполитанского короля Фердинанда IV,
Каролина-Мария, дочь Марии-Терезии, не прочь была бы выдать одну из
своих дочерей за младшего внука русской императрицы; когда гр.
Скавронский умер, предложения в том же духе были сделаны в Вене
неаполитанским посланником Галлем русскому послу гр. А. К.
Разумовскому, а им сообщены в Петербург. Императрица Екатерина,
однако, отнеслась к этому проекту не сочувственно: она не пожелала
вступить в родство с домом, несколько представителей которого были
психически не вполне нормальны; кроме того, она нашла совершенно
неуместным требование Каролины-Марии, чтобы до бракосочетания с ее
дочерью Константин Павлович получил из русских владений какое-нибудь
независимое княжество и чтобы супруга его сохранила католическое
исповедание. Императрица поручила ген. А. Я. Будбергу подыскать для
в. кн. Константина Павловича невесту в таком владетельном доме,
котторый не предъявлял бы подобных претензий. Будберг завел негласные
переговоры с домом Саксен-Заальфельд-Кобургским и встретил полную
готовность сообразоваться с желаниями императрицы.

6
октября 1705 г. супруга наследного принца Кобургского прибыла в
Петербург с тремя своими дочерьми. Помещение для принцесс было
приготовлено в Зимнем Дворце. Роскошь и великолепие двора Екатерины
поразили представительниц некрупного германского дома. 8 октября
императрица посетила прибывших и вручила всем принцессам ордена св.
Екатерины; в тот же день был у принцесс с визитом и великий князь
Константин. Общие симпатии сразу завоевала младшая из трех принцесс,
Юлиана-Генриетта-Ульрика, императрица говорила Будбергу, что жалеет о
невозможности оставить в Петербурге всех трех принцесс и что
останется, вероятно, младшая. Жених, со своей стороны, произвел
благоприятное впечатление. "Константин, — писала герцогиня
мужу — кажется с виду не менее 23 лет (ему было 16) и видно,
что он еще подрастет. У него широкое круглое лицо и, если б он не был
курнос, то был бы очень красив; у него большие голубые глаза, в
которых много ума и огня; ресницы и брови почти черные; небольшой
рот, губы совсем пунцовые; очень приятная улыбка, прекрасные зубы и
свежий цвет лица; в ясном взгляде видны благородная кровь и душа
неиспорченная; у него такая прямая душа, столько простоты, столько
сочувствия ко всему великому и столько скромности!" По желанию
императрицы великий князь часто виделся с приезжими, он показывал им
Эрмитаж, запросто у них завтракал, ужинал; сначала он очень
стеснялся, конфузился, но скоро освоился и чувствовал себя очень
хороню в обществе принцесс; они ему рисовали, пели, а он потешал их
своим плохим немецким языком. 12 октября, после продолжительной
беседы с кн. Зубовым, великий князь явился к принцессе-матери и
формально попросил руки ее младшей дочери; согласие сейчас же было
дано; позвали принцессу Юлию и она выразила свое согласие. 14 октября
помолвка была объявлена; затем последовал ряд празднеств: спектакль в
Эрмитаже, ужин у вел. кн. Александра, великолепный маскарад при
дворе. 27 октября принцесса-мать с двумя старшими дочерьми, богато
одаренная императрицей, выехала из Петербурга; переночевав в Царском
Селе, она на следующий день обедала в Гатчине у наследника и
продолжала путь в Германию. Невеста была помещена вместе с великими
княжнами на попечении баронессы Ливен. Она начала учиться русскому
языку и православному исповеданию; 2 февраля 1796 г. она была
присоединена к православию и получила имя Анны Федоровны. 3 февраля
совершено было обручение. Бракосочетание, первоначально назначенное
на 13 февраля, было отложено по случаю нездоровья невесты и
совершилось 15 февраля. Обряд совершен был духовником императрицы;
венец над женихом держал обер-камергер И. И. Шувалов, над невестой —
кн. П. А. Зубов; из-под венца молодые, с отцом и матерью жениха,
отправились в Мраморный Дворец, назначенный для жительства в. кн.
Константина с супругой; тут они были встречены в. кн. Александром и
его женой. Город был иллюминирован; 18 февраля был устроен народный
праздник перед Зимним Дворцом; ряд торжеств закончился великолепным
фейерверком 27 февраля. Гофмаршалом нового двора назначен был кн. Б.
Голицын; штат великокняжеской четы составили 6 камергеров, 6
камер-юнкеров и 3 фрейлины. Великий князь, не достигший еще 17 лет,
говорил перед свадьбой, что ему хочется жениться поскорее особенно
потому, что он получит после свадьбы Мраморный Дворец. Брак этот не
был счастлив. Молодой великий князь первое время был, по-видимому,
влюблен в свою жену; но между ними не было истинной любви. Фрунтовые
интересы скоро опять получили свое преобладание над душой супруга;
по-прежнему прорывалась его вспыльчивость и грубость; обильное
количество поводов к проявлению этих свойств нашел он в пребывании в
Петербурге короля шведского и его расстроившемся сватовстве за
великую княжну Александру Павловну. В это же время был назначен к. в.
кн. Константину флигель-адъютантом кн. Конст. Чарторижский; но между
ними не было таких серьезных бесед и не установилось отношений, хотя
бы отдаленно напоминавших и по интимности, и по важности те, какие
установились между в. кн. Александром и его флигель-адъютантом, кн.
Ад. Чарторижским.В день смерти императрицы Екатерины в. кн.
Константин, как и его брат, были и Петербурге; они встретили отца,
когда он приехал в Петербург, уже в мундирах гатчинской формы. В ту
же ночь Константну Павловичу поручено било отцом его участвовать в
рассмотрении бумаг покойной императрицы и опечатать бумаги кн.
Зубова. В первом же приказе императора Павла в. кн. Константин
назначен был шефом Измайловского полка, в состав которого вошел его
гатчинский батальон; 10 ноября великий князь сопровождал императора,
встречавшего гатчинское войско, вступавшее в столицу.

Царствование
императора Павла принесло и вел. кн. Константину то же, что и всем
другим близким к императору лицам: ежедневные вахт-парады, усиленные
фрунтовые занятия, непрерывное опасение беспричинного гнева и опалы,
полное отсутствие всякой уверенности в спокойном течении жизни —
и непрерывное усиление и развитие всех этих неприятных ощущений и
опасений.

28
марта 1797 г. оба старшие великие князя сопровождали верхом
императора в его торжественном въезде в Москву и затем присутствовали
на коронации; 3 мая они отправились, вместе с государем, в поездку по
России. Посетив Смоленск, Оршу, Могилев, Минск, Вильну, Гродно,
Ковно, Митаву, Ригу и Нарву, высокие путешественники 2 июня вернулись
в Павловск; с 6 июля по 10 они сопровождали императора во время
пребывания его на флоте в Кронштадте; в. кн. Константин был назначен
около этого времени генерал-инспектором всей кавалерии — это
звание сохранил он до конца жизни; во время пребывания императорской
фамилии в Петергофе он обыкновенно исполнял обязанности военного
губернатора этого города; однажды незначительная его оплошность,
вызванная тем, что он неправильно понял слова государя и думал, что
отпущен на этот день совсем, навлекла на него жестокий гнев отца;
пришлось великому князю прибегнуть к заступничеству Кутайсова, чтобы
утишить гнев государя. С 5 мая по 11 июня 1798 г. оба старшие великие
князя сопровождали государя в его поездке — путь шел через
Новгород, Тверь, Москву — в окрестностях которой были большие
маневры, — Владимир, Нижний Новгород, Казань, Ярославль,
Тихвин, Новую Ладогу и Шлиссельбург. Вскоре по возвращении в. кн.
Константин назначен был главным начальником над кадетским корпусом.
29 ноября 1798 г. великие князья Александр и Константине участвовали
в церемонии, сопровождавшей принятие императором звания гроссмейстера
Мальтийского ордена — они воздевали шляпы, обнажали и уклоняли
шпаги... Император вообще относился к своему второму сыну скорее с
большим доверием, чем к в. кн. Александру, планы Екатерины
относительно которого вселили в душу Павла некоторое недоверие и
подозрение к своему наследнику; но и к Константину Павел Петрович
нашел нужным приставить под видом адъютанта особо доверенное лицо,
офицера измайловского полка И. А. Сафонова, который совершенно
случайно обратил на себя внимание государя своим серьезным видом, а
затем показался государю, по его словам, пригодным потому, что он был
в свойстве с Гендриковыми, — император так и сказал Сафонову,
что они, значит, свойственники... Сафонов должен был следить за
великим князем и доносить обо всем государю, но великий князь сумел
вполне подчинить этого своего дядьку себе и Сафонов не сообщал
государю ничего неприятного для Константина Павловича.

5
мая 1770 г. в. кн. Константину Павловичу назначено было по 30009 руб.
в год; 23 января 1780 г. на экипаж ему, вместе с великим князем
Александром, назначено 17433 руб.; определить внуку содержание по
вступлении его в брак императрица Екатерина ее успела; 17 ноября 1796
г. император Павел назначил ему 100000 руб. в год, супруге его—70000
руб.; 28 декабря 1796 г. ему назначено 500000 руб. — столько
же, сколько в тот же день назначено было и цесаревичу Александру
Павловичу, которому первоначально было назначено 200000 руб. 2 июня
1797 г. император подарил своему второму сыну мызу Стрельну, а 21
июня прибавил к ней еще 1500 душ.

Третий
год царствования Павла в. кн. Константине провел вне Петербурга и
России — он был волонтером при войске Суворова, сражавшемся
против французов.

Великий
князь еще в 1798 г. выразил отцу желание свое принять участие в
военных действиях против французов; ответом на это было следующее
письмо императора от 30 декабря 1798 г.: "Мне очень приятно
иметь сына с такими чувствами, каковы ваши, любезный Константин. Но
скажу вам, что Голицын ведет только вспомогательный корпус, состоящий
на жалованье у Англии, а корпус Розенберга состоит на жалованье у
Австрии. Я вовсе не желал бы, чтобы русский великий князь участвовал
в таком походе. Впрочем, быть может, обстоятельства будут таковы, что
для нас представится случай отправиться в поход на свой собственный
счет". В первых числах марта 1799 г. отправился из Петербурга а
Вену Суворов, а 11 марта выехал и вел кн. Константин Павлович,
который ехал волонтером в русскую армию, поступавшую под начальство
великого полководца. Великий князь выехал под именем гр. Романова, но
скоро инкогнито было оставлено. Великого князя сопровождали:
Дерфельден, одним из лучших боевых генералов Екатерининского времени,
бывший перед тем в отставке, а теперь вновь принятый на службу и
имевший даже поручение "в случае нужды заступить место"
фельдмаршала, ген.-м. Сафонов, адъютанты полковники Комаровский и
Ланг и еще несколько человек. На другой день после выезда великого
князя выехала в Германию для свидания с родными и суптруга его,
великая княгиня Анна Федоровна. Константин Павлович ехал через
Митаву; здесь его принимал и угощал Людовик XVIII. На австрийской
границе его встретил и приветствовал кн. Эстергази; на последней
станции перед Bеной его встретил губернатор Вены, герцог Фердинанд
Виртембергский, брат императрицы Марии Федоровны. Константин Павлович
прямо отправился к императору; в императорском дворце он остановился
и обедал почти ежедневно с императором. Великий князь провел в Вене
две недели с 5 по 19 апреля; при дворе балов по случаю войны не было,