Английский гитарист–любитель, ученик великого Тарреги, посвятившего ему свою прекрасную «Прелюдию № 5 в ми мажоре». Лекки играл на гитаре с ранних юношеских лет и мастерски овладел ею в годы жизни в Южной Америке, где он работал врачом по контракту с правительством Чили на флоте, которым командовал знаменитый адмирал Прат.
Лекки занимался у Тарреги и очень подружился с ним, о чем свидетельствуют воспоминания и имеющиеся у меня данные, а также фотографии, где они предстают вместе, объединенные общей любовью к инструменту. Одна из фотографий опубликована в журнале «Искусство и литература» г. Кастельон–де–ла–Плана № 10, на стр. 16/ /15.12. 1915 г./. На ней оба гитариста с членами их семей в саду в Ницце. Оба они со своими инструментами. Под фотографией надпись: «Моему благородному другу и любимому учителю в память о нашей дружбе и о двух счастливых месяцах /январь – февраль/ 1894 г./ в Ницце. Вилла Веран № 34–бис, ул. Майерб. Ваш сердечный друг и признательный ученик. Гуалтерио Лекки. Выдающемуся и знаменитому маэстро дону Франсиско Тарреге.
Май 14. 1894 г.»
Лекки взял с собой Таррегу в путешествие по Европе. Об этом и о других интересных вещах рассказал мне сам Лекки, когда я познакомился с ним в Европе. Он также подарил мне известную фотографию, которую назвал «Концерт в узком кругу» и которая после этого много раз печаталась в Аргентине и в других странах. Привожу надпись под этой фотографией, так как, мне кажется, что она представляет интерес: «Париж. 1 декабря 1910 г. Память о моем старом добром друге, выдающемся гитаристе доне Франсиско Тарреге. Хоть он и умер, но всегда будет жить в сердце его верного нового друга Гуалтерио «из ла Манса», Лекки». Сбоку: «Благородному симпатичному другу сеньору профессору Доминго Прату».
Когда я посетил Лекки в 1911 году в Марселе, он подарил мне несколько интересных рукописей, в том числе известную и нежную Прелюдию Тарреги «Слеза» в трех частях: одна из них была неизвестна, до тех пор как Буэнос–Айресское издательство «Ромеро и Фернанди» и Даниэль Фортеа в своей Мадридской библиотеке не напечатали ее. Некоторые некомпетентные специалисты отрицали принадлежность этой части прелюдии перу известного маэстро из Вильяреаля, но у меня имеются самые неоспоримые данные установления авторства, в котором я сам принимал участие.
Этот оригинальный персонаж из мира гитары, англичанин, родственник жены Конан Дойля, получил пожизненную пенсию от чилийского правительства как герой флота под командованием Прата. Зная эксцентричность Лекки, можно представить себе, как страдала нежная душа Тарреги в те периоды, которые он вынужден был проводить с этим англичанином; и я искренне желаю, что в небесных сферах они не встретились, чтобы испанцу не пришлось испытывать муки от компании этого англичанина без руля и ветрил.
Великий композитор – скрипач Хуан Манен опубликовал в журнале «Искусство и литература» № 13 выходившем в Кастельоне, статью, посвященную Тарреге, из которого я привожу переведенный на наш язык строки: «Тогда /1892 г./ сопровождал или преследовал Таррегу один эксцентричный англичанин, большой любитель гитары и его ученик. Англичанин был очень симпатичным человеком, красноречивым и искренним, который своими манерами шокировал меня, потому что англичанина я представлял по книгам Жюля Верна, невозмутимым, методичным, корректным во фраке и в цилиндре как в пустыне, посреди океана, так и в Арктике. Англичанин, играющий на гитаре, был для меня почти оскорблением, но если к тому же англичанин смеялся и говорил как извозчик и шутил – это никак не укладывалось у меня в голове. Он принял участие в нашем концерте, организованном Таррегой и Маненом в Сабаделе, и, если память мне не изменяет, исполнил всего один номер – «Марш». Ему много аплодировали, потому что, во–первых, на гитаре играл англичанин, а англичанин и гитара – понятия взаимоисключающие (уже это необычно и стихийно вызывает аплодисменты), затем из–за духоты в театре и возбужденный ритмом «Марша», он пришел в такой экстаз, что разбил гитару на куски, оборвал струны и как снарядом запустил скамеечкой для ног в одного из ошеломленных зрителей. Больше я с этим англичанином не встречался; такие экстравагантные типы в жизни человека дважды не появляются».
Мне довелось быть свидетелем и даже спровоцировать, если хотите, одно из самых веселых его приключений, напоминающем нам знаменитого персонажа Чарльза Диккенса, Пикквика. Лекки приехал в Барселону ко мне в гости, через плечо у него висела превосходная гитара мастера Гарсии, и в своем клетчатом костюме он вошел в дом. Мои домочадцы скрылись по углам, чтобы не расхохотаться над таким персонажем. Совершенно невозмутимо Лекки уселся там, где ему понравилось, не дожидаясь приглашения. Естественно, у нас состоялся вечер гитарной музыки; время от времени он подносил руку к привязанной к поясу фляжке и пил из нее. Я не помню, сколько времени я провел с ним, но когда я провожал его из дверей, он ушел с гитарой на плече, иногда он оборачивался и кричал: «Прощай, Бонапарт!» – /Он так называл меня/. Но оборачиваясь еще раз с поднятым вверх инструментом, он не заметил, что к нему приближается пекарь с огромной корзиной хлеба. И произошло неизбежное: они так неудачно столкнулись, что пекарь уронил свой продукт на английского медика, а тот не мог понять, что же происходит. Но несмотря на это, он не выпустил из рук и мужественно защищал свою гитару и как гротескный, декоративный эстамп в тишине моей барселонской улочки, Лекки потрясал над головой гитарой с зацепившейся о струны огромной корзиной, из которой на его голову падала последняя буханка хлеба. Но на этом приключение не закончилось, потому что, не в силах вынести уличную сцену, я зашел в дом и столкнулся с матерью. Она с возмущением повторяла: «Бессовестный англичанин! Бессовестный!» – и показывала на стул, где он сидел. И действительно, пятно, которое ароматически пахло ликером, заставило предположить, что фляжка, очевидно, неплотно закрытая, пролилась.