Д-р Макс Лилиенталь
— деятель просветительного движения среди евреев в России. Род. в 1815 г. в Мюнхене, умер в 1882 г. в Цинциннати. По окончании Мюнхенского университета Л. по рекомендации известного д-ра Филиппсона был определен в 1839 г. на должность заведующего Рижского еврейского училища, которое благодаря Л. стало образцовым. Местное учебное начальство чрезвычайно лестно аттестовало Л. перед министром народного просвещения Уваровым, с которым у Л. уже вскоре установилось более близкое знакомство (вышедшая в 1841 г. книга Л. "Predigten in der Synagoge zu Riga, etc." была посвящена Уварову). В связи с предположенной общей реформой евр. быта Уварову было поручено в 1840 г. заняться вопросом о просвещении евр. юношества; Уваров уже и раньше высказывался о необходимости насадить в евр. массе общее образование; теперь же он с чрезвычайной энергией принялся за осуществление этой задачи. Был выработан предварительный план новых школ, в которых, кроме еврейских, преподавались бы также общие предметы. Сношения Уварова с Л. на этой почве возникли еще, по-видимому, в конце 1840 г., а 2 января 1841 г. последовал вызов Л. в Петербург; было решено поручить Л. проведение школьной реформы, — ему было предоставлено вести переписку по этому вопросу с заграничными евреями, дабы выписать учителей для будущих евр. школ; одновременно был далее поднят вопрос, "не позволять ли Л. сделать путешествие по губерниям и проповедовать" идею о необходимости дать подрастающему поколению общеевропейское образование, но это не состоялось. Когда же осенью 1841 г. известный виленский деятель Н. Розенталь убедил Уварова в необходимости преобразовать в прогрессивном духе евр. учебные заведения в Вильне, Л. было поручено отправиться туда, чтобы совместно с Розенталем выработать соответствующие меры. Однако фактически Л. предстояла в Вильне более серьезная задача; здесь, в одном из важнейших центров русского еврейства, он должен был впервые ознакомить общество с намерением правительства преобразовать систему воспитания евр. юношества. Пятнадцать лет царствования Николая I, ознаменовавшиеся рядом правовых ограничений и принудительных мер, порой клонившихся к подготовлению перехода евреев в христианство, не позволяли евреям верить, что просветительные задачи подсказаны искренним желанием добра евр. населению, тем более, что русский народ сам коснел в невежестве, а правительство искусственно оставляло его в этом состоянии. Тем не менее, немногочисленные, в то время европейски просвещенные или стремившиеся к общему образованию евреи восторженно приветствовали правительство и выразили готовность стать его союзниками. Но, с другой стороны, страх перед тайными замыслами правительства, опасение, что реформа послужит только миссионерским целям, заставили ортодоксов с тревогой остановиться перед решением правительства; крайние же консерваторы стали в открытую оппозицию и начали готовиться к борьбе с новшеством. При таких условиях миссия, возложенная на Л., — быть посредником между правительством и евр. обществом, истолкователем намерений правительства перед обществом и выразителем желаний последнего перед министром, — эта миссия представлялась чрезвычайно сложной и трудной. Когда выборные виленского общества заявили Л., что они не питают доверия к новым мероприятиям и с мрачным предчувствием взирают на будущее, Л. обратился к ним с угрозой, что теперь не время сопротивляться правительству, что дело просветительной реформы находится в руках человека, который ее несомненно осуществит и что всякое противодействие может навлечь на евреев новые преследования. Угрозами и принудительными мерами Л. пользовался и в других случаях; особенно повредило ему в евр. общественном мнении требование, чтобы с виленских меламедов, у которых новая школа должна была отнять кусок хлеба, взимался налог в пользу той же новой школы. Веря, подобно многим радетелям просвещения, что, имея за собой правительственную власть, можно смелыми приемами дать новые формы общественному быту и открыть перед народом новый исторический путь, Л. не считался ни с народной психикой, ни с условиями окружающей жизни. При всем том Л. всячески пытался склонить на свою сторону представителей ортодоксии и хасидизма; быть может, из одной лишь дипломатической хитрости, чтобы не усилить в массе недоверия к себе, Л. внешне сторонился от радетелей просвещения; но это привело к тому, что многие еще недавно радостно встречавшие Л. отошли от него, друзей же в ортодоксальных кругах Л. не нашел; ортодоксы, опасаясь преследования со стороны правительства, внешне корректно относились к Л., но в тайне они принимали меры, чтобы тормозить дело реформы. Многих оттолкнуло от Л. и то, что он проектировал новые налоги для содержания будущих школ и предполагал воспользоваться услугами заграничных учителей. Когда Л. удалось в Вильне при посредстве местных видных прогрессистов добиться от общества ассигновки на содержание новых школ, он отправился с той же целью в Минск, но здесь его постигло сильное разочарование; он даже подвергся личным оскорблениям. Известный бытописатель Леванда сообщает, что детей, обучавшихся в хедерах, меламеды водили в синагогу молиться, чтобы отвратить грозящую беду. Вернувшись в Вильну, Л. узнал, что и здесь меламеды успели создать неблагоприятное для него настроение. Тогда он представил министру (апрель 1842 г.) записку о необходимости "решительных и неотложных мер относительно образования евреев". Однако принудительные меры не встретили сочувствия в министерстве. Уваров отказал Л. в его просьбе, чтобы правительство открыто засвидетельствовало свою солидарность с "друзьями просвещения", он согласился лишь на то, чтобы просветительную реформу связать с именем государя, — действительно, указ 22 июня 1842 г. дал евреям понять, что во главе просветительной реформы находится сам государь. Понимая, что общественное недовольство может повредить реформе, Уваров признал необходимым при окончательной разработке проекта школ не руководствоваться одними соображениями Л.; было решено по предложению, по-видимому, самого Л. образовать для этой цели особый комитет в составе нескольких видных евр. деятелей; для того же, чтобы в комитет были привлечены надлежащие люди и дабы правительство ознакомилось с настроением массы, Л. было поручено (июль 1842 г.) объездить губернии черты оседлости и посетить важнейшие пункты, причем генерал-губернаторы получили предписания оказывать ему всякое содействие и не препятствовать совещаться с еврейскими обществами. В частности Л. должен был собрать сведения о лицах, которые могли бы занять учительские должности, — от иностранцев решено было отказаться. Поездка по черте оседлости (Ковна, Гродна, Белосток, Житомир, Бердичев, Одесса, Умань, Киев, Могилев, Витебск и др.), сопровождавшаяся в ряде городов многолюдными собраниями, на которых он призывал общество пойти навстречу стремлениям правительства, двигалась для Л. сплошным триумфом; не встречая явной оппозиции, умиротворенный Л. раскрыл перед слушателями свою высокую цель — повести народ по пути к обновленной культурной жизни, и его искренность создала ему многих друзей и последователей. Однако и при этих благоприятных условиях Л. совершил шаг, который можно признать несомненной ошибкой. Заехав в Воложин и Любавичи, чтобы посетить столпов ортодоксии — миснагида р. Исаака (Воложинского) и цадика р. Менделя, Л., не выполнив своего обещания, не заехал в Кременец к Исааку Беру Левинзону (см.), столь много потрудившемуся в пользу просвещения, своей многолетней деятельностью облегчившему работу самому Л.; Левинзон пользовался чрезвычайным авторитетом в интеллигентных кругах, и игнорирование его Л. вызвало неудовольствие среди поборников просвещения. Посетив по пути Вильну, Л. выпустил здесь послание к еврейскому обществу, "Magid Jeschuah", еще более возбудившее против Л. многих местных прогрессистов и вызвавшее отповедь со стороны Мордехай-Аарона Гинцбурга, издавшего под псевдонимом Jonah bar Amittai памфлет "Magid-Emet", содержание которого, впрочем, не вполне совпадает с действительностью. По возвращении в Петербург Л. принял ближайшее участие в работах "комиссии, высочайше учрежденной для образования евреев" (май — август 1843), внесшей некоторые изменения в проект, составленный министерством, после чего указом 3 ноября 1844 г. проект получил силу закона (см. Казенные еврейские училища и след.). Однако осуществить его Л. не было суждено; он был вынужден покинуть Россию (1844) и, как говорят, тайком. Несомненно, что Л. был вынужден прервать свою деятельность в Петербурге, убедившись в том, что он был введен в заблуждение относительно действительной цели, которую правительство преследовало школьной реформой. Когда в 1841 г. один из выборных виленского общества потребовал от Л. гарантии, что правительство не посягнет на религию, Л., указав, что воля монарха неограниченна, заявил: "Все, что я, как единоверец ваш, могу вам обещать, это то, что я не сделаю ни шага к осуществлению правительственного плана до тех пор, пока не буду иметь полнейшего ручательства в том, что ничего не будет предпринимаемо против нашей священной религии, и пока мне не дозволено будет оставить свою службу во всякое время, как только убежусь в противном, и что я не буду отказываться ни от каких оскорблений со стороны моих собратьев в том случае, если я нарушу обет, данный мной в эту священную минуту". Об этом заверении Л. мог вспомнить, когда он увидел, что, наряду со школьной реформой, правительство продолжало предпринимать против евреев суровые репрессии, когда он понял, что по замыслу высшей власти школа должна была в конечной цели устранить Талмуд из программы еврейского образования. Есть указания, будто даже самому Л. было предложено принять христианство (Allgemeine Zeitung des Judentnums, 1846, № 4). Свое пребывание в России Л. описал в "Allg. Zeit, des Jud." (1855), а также в "Jüdisches Volksblatt" (1856, № 36 и в American Israelite, vol. I — II). Вообще о просветительной реформе и об участии в ней Л. много сведений имеется в немецко-еврейских органах того времени, особенно в "Allg. Zeit. d. Jud." (Исправляем здесь опечатки, вкравшиеся в статье: №№ 30, 43 (вместо 34), 46—50 от 1845 г., вместо 1844 г.; № 4 от 1846 г. вместо 1845).])
В 1845 г. Л. переселился в Америку; он был сперва раввином нью-йоркских конгрегаций, а в 50-х годах занял должность раввина в Цинциннати, где развил значительную деятельность в качестве педагога, журналиста и издателя (Hebrew Review, Sabbath-School Visitor и др.); ему принадлежит и сборник поэм "Freiheit, Frühling und Liebe" (1857) и собрание проповедей. Л. принимал участие в местных городских делах. — Ср.: М. Моргулис, "К истории образования русских евреев" (в его сборнике "Вопросы еврейской жизни", СПб., 1889); Белецкий, "Вопрос об образовании русских евреев в царствование императора Николая I", СПб., 1894; Wunderbar, Geschichte der Juden in Liv- und Kurland, Митава, 1853; S. Fünn, Safah le-Neemanim, 171—74; П. Марек, "Очерки по истории просвещения евреев в России", Москва, 1910; С. Цинберг, "Исаак Бер Левинзон и его время", "Еврейская старина", 1910, вып. IV (также отдельно); Ю. Гессен, "Смена общественных течений (И. Б. Левинзон и М. Лилиенталь)", сборн. "Пережитое", т. III; Рукописные материалы; некоторые документы из переписки Л. в сборн. "Пережитое", тт. I и II; Jew. Enc. VIII, 86—87.
Ю. Гессен.
{Евр. энц.}