(Lynar) — саксонский посланник при русском дворе, кавалер ордена Андрея Первозванного, фаворит правительницы Анны Леопольдовны; род. 1702, † 1768. Линар был уроженец Саксонии и принадлежал к знатной семье. Еще молодым человеком он женился на графине Флемминг, но уже в 1730 г. овдовел. Его дипломатическое поприще не было особенно блестящим. В России он был дважды, но оба раза, начав дела довольно успешно, в конце концов не только проигрывал, но бывал принужден совсем покидать двор, к которому его аккредитовали. Первое его пребывание в Петербурге относится ко времени с апреля 1733 г. по декабрь 1736 г. По мнению современников, его назначение объяснялось очень ходкими в XVIII в. соображениями: Русский двор, управляемый женщинами, находился в зависимости от влияния фаворита, им мог легко стать и иноземец. Линар же, по отзывам принцессы Иоганны Цербстской "passer pour le plus bel homme, qui fut alors". К тому же ему было 35 лет, он очень любил одеваться в костюмы светлых цветов, бывшие ему к лицу, и даже считался законодателем моды. Люди положительные называли его фатом, а дамы находили очаровательным.
Анне Леопольдовне уже минуло 17 лет; вся обстановка, в которой она жила и воспитывалась, была пропитана любовью, разговорами и мыслями о ней. В женихи ей прочили во всех отношениях неинтересного принца Антона Ульриха, и сравнение его с красавцем Линаром явно было не в его пользу, были и охотники расстроить предполагаемый брак, благоприятный Австрии. Главная воспитательница Анны Леопольдовны, Адеркас, сторонница Пруссии, вмешалась в эту интригу и стала посредницей между Линаром и принцессой, равно как и камер-юнкер императрицы Иван Брылкин. Линар прикинулся влюбленным, дело принимало характер серьезного романа, но было прекращено (в 1736 году) вмешательством Бирона и даже самой императрицы. Адеркас была отставлена от должности и выслана вместе с дочерью на родину в Германию. Брылкина удалили от двора и назначили капитаном гарнизона в Казани, где он пробыл до опалы Бирона. К Анне Леопольдовне назначили новый штат служащих, а относительно Линара просили в Дрездене возвратить его к Саксонскому двору и дать ему иное назначение. Линару повезло в любви и на службе он пострадал не особенно. Даже русский двор проводил его благосклонно и, кроме подарка, обычно вручаемого иностранному министру при его отъезде, ему подарили (декабрь 1736 г.) драгоценный перстень. Слухи о болезни и возможной смерти императрицы Анны, распространившиеся в Европе осенью 1740 г., вновь выдвинули кандидатуру Линара на смену Сума в Петербурге. Там предполагались очень важные переговоры с целью выяснить отношение России к прагматической санкции, долю и меру ее участия в помощи Австрии и Саксонии и противодействия Пруссии. Рассчитывали на личное влияние Линара у будущей правительницы и на его обворожительное обхождение. Поэтому ему предписывалось обставить свое пребывание в Петербурге как можно пышнее, роскошнее и изящнее, а сделать это было нелегко ввиду соперничества других дипломатов, стремившихся именно этим же поразить полуазиатский, по их отзывам, двор России, где господствовала роскошь и повелевали женщины. Линару было трудно тягаться даже с австрийскими посланниками, но говоря уже о несравненном маркизе Шетарди, французским министром в Петербурге. Саксония не была в состоянии дать своему представителю таких сумм, как Версальский двор, а сам он не был особенно богат. Для пленения дам, Линар подновил свои наряды и обстановку, а для влиятельных вельмож нового царствования он вез от польского короля орденские знаки Белого Орла.
В конце сентября 1740 г. Пецольд получил официальное приказание своего двора уведомить русское правительство о новом назначении Линара, который уже готовился в путь. Известие о смерти императрицы Анны Иоанновны и перемены, последовавшие за этим, несколько задержали его отъезд. Он прибыл в Петербург лишь 10 января 1741 г. и поселился в доме у заведующего горными промыслами Шенберга. Уже 11-го января он явился в частной аудиенции у принцессы — правительницы, а затем и у принца Антона-Ульриха. При визитах вельможам он вручил Миниху-сыну и Менгдену знаки ордена Белого Орла. Всюду он разглашал о преданности России своего государя, который-де без ее согласия и шагу не сделает. Английскому посланнику Финчу он заявил, что его государь вполне расположен поддерживать прагматическую санкцию, если нераздельность австрийского наследства вообще будет свято соблюдена; если же, напротив, какая-либо часть его будет отторгнута ради удовлетворения других монархов, государь его признает и за собою право на долю наследства. Поэтому Линар хотел поскорее выяснить отношение России к притязаниям Пруссии на Силезию. В середине февраля Линар изложил русскому правительству декларацию саксонского курфюрста по поводу прусских мероприятий в Силезии и через несколько дней получил от Остермана благоприятный, хотя и нерешительный ответ; поэтому Дрезденский двор в середине марта предписал своему министру потребовать категорического разъяснения, намерен ли Русский двор предпринять какие-либо действия против короля прусского, каковы они будут, где и как осуществятся, а также выяснить отношение правительства России к декларации о саксонских делах, составленной Бироном и Сумом и подписанной императрицей Анной без ведома ее министров. Граф Остерман неукоснительно давал уклончивые ответы как самому Линару, так и действовавшим с ним заодно Финчу и Ботте. Как правильно заметил один из современных ему дипломатов, руководитель русской политики при самом начале осложнений в связи с прагматической санкцией заподозрил намерение саксонского правительства воспользоваться Россией для своих частных целей. "Граф Линар вполне втянулся в ошибочную систему своего двора и своевременно подготовил к ней великую княгиню". В первых числах августа, на категорическое требование Линара русское министерство иностранных дел прислало ему письменный ответ, данный в такой неопределенной форме, что саксонский министр нашел излишним даже переслать его с нарочным курьером к своему двору и предложил Остерману передать его в Дрезден с обычной почтой. Несколько дней спустя, он получил от своего двора предписание не настаивать на ответе России, так как король польский, видя невозможность положиться на содействие Русского двора, вынужден искать помощи других держав и иначе позаботиться о своей безопасности.
Немногим удачнее было вмешательство Линара, также совместно с представителями Австрии и Англии, в вопрос о церемониале, поднятый Шетарди, в котором он противодействовал французскому министру, и в вопрос о титуловании принца вольфенбютельского герцогом курляндским до утверждения выборов сейма польским королем.
Зато в другой области дела Линара сложились в самом благоприятном для него виде. Известный успех был подготовлен Линару его предыдущим пребыванием в России в 1736 г. Его назначение и приезд были приняты правительницей с нескрываемым восторгом. Он нанял (или, как говорят некоторые историки, для него был снят правительницей) дом, граничивший с садом у Летнего Дворца, в котором жила Анна Леопольдовна. В ограде сада, нарочно, была устроена особая дверь близ которой стоял часовой, получивший строгое приказание не впускать никого, кроме Линара. Ее порога не мог переступить даже супруг правительницы, Антон Ульрих. Однажды (в июне 1741 г.) в эту запретную дверь вздумала пройти, не зная о ее недоступности, в. к. Елизавета Петровна, но караульный заградил ей путь ружьем. Фавор Линара обратил на себя внимание и русских вельмож и иностранных министров при нашем дворе. Но если последние видели в нем только лишний случай для насмешек, мало боялись неопытного и пустого фата, вряд ли могущего быть серьезным соперником в делах, русские с неудовольствием смотрели на растущее значение временщика, начинавшего вмешиваться и во внутренние распорядки империи, и опасались появления нового Бирона. Действительно, с каждым днем его пребывания в Петербурге, на него изливались новые милости, то в виде Высочайших подарков деньгами и вещами, то в более угрожающих знаках внимания. Анна Леопольдовна постоянно приглашала его к себе в апартаменты, где он оставался по много часов в обществе правительницы и фаворитки ее, Юлии Менгден. Пользуясь этим, он часто заговаривал о делах России, бывших тогда в хаотическом состоянии, и проводил свои взгляды, увеличивая бестолковщину и всеобщую вражду к существующей власти. Анна Леопольдовна решила сделать его обер-камергером своего двора и наградила орденом св. Андрея Первозванного (в августе 1741 г.). Линар входил в счеты и партийные раздоры вельмож: он уже осваивался с системой, "заботиться о том, чтобы противники связывали друг друга взаимной подозрительностью", и на ней строил свое благополучие. Русские справедливо негодовали на возвышение Линара, но борьба с ним была мудреное дело, в особенности при наличии супруга Анны Леопольдовны принца Антона-Ульриха. Он, по уверению английского посланника, не только знал истинный характер отношений Линара к правительнице, но даже возмущался им, не имея, впрочем, силы противодействовать. Линар же довольно открыто держал сторону правительницы и особенно в то время, когда среди русских вельмож возник проект "сорегентства" ее с мужем. Когда 12 мая на торжественном обеде фельдмаршал Миних предложил тост за двух сорегентов, Линар громогласно заявил, что не знает никаких сорегентов, и выпил здоровье Ее Высочества великой княгини. Присутствующие иностранные министры повернули дело так, будто Миних предложил здравицу Марии-Терезии и Стефану Лотарингскому, и Миних их поддержал, но стал с тех пор враждебен Линару. Растущее в русском обществе недовольство положением Линара в качестве явного фаворита привело к тому, что в июне месяце с целью ослабить его он начал открыто и настойчиво ухаживать за Юлией Менгден. В июле 1741 г. распространился слух об их обручении, которое 13 августа торжественно отпраздновали в доме Миниха-сына. На обеде присутствовала вся императорская фамилия. Кольца, которыми обменялись жених и невеста, отличались необыкновенной ценностью. Конечно, все эти празднества были только ширмой истинных отношений Линара и Анны Леопольдовны, равно как и последующая переписка между невестой и женихом, настоящее значение которых объяснено Соловьевым в V томе его "Истории России". Предполагалось, что после обручения Линар съездит на родину, получит от своего государя разрешение поступить на службу России и вернется к нашему двору, чтобы остаться здесь навсегда.
Время обручения Линара с Юлией Менгден — момент его наибольшего влияния, когда он смело соперничал с Остерманом и когда в нем заискивали все, кто домогался чего-либо при дворе. 28-го августа Линар получил от своего двора разрешение вернуться и, торопясь подготовить все и снова ехать в Россию, он отправился в путь 1-го сентября. Конечно, при разлуке его осыпали подарками и знаками внимания. Он увозил с собою, как говорили, свыше чем на миллион рублей золота, драгоценностей и денег. Часть их была дана ему в виде подарка от невесты, деньги он должен был положить от ее имени в фонд дрезденского казначейства, драгоценности принадлежали Российскому двору. Они были отданы Линару правительницей по описи под расписку министра в их получении, для поправки и переделки. Перед отъездом Линар имел очень важное объяснение с Анной Леопольдовной, касавшееся ее положения в России. Проведав о замыслах Шетарди и Лестока в пользу вел. кн. Елизаветы Петровны, о которых он мог узнать от английского министра, Линар настойчиво советовал правительнице разгромить заговорщиков, а Елизавету Петровну заточить в монастырь. О том же он писал ей и с пути, раскрывая нити заговора. Анна Леопольдовна отвечала нежными письмами, а для сохранения престола не принимала никаких мер.
Дрезденский двор отнесся очень благосклонно к желанию Линара перейти на службу в Россию, отлично зная, как ретиво отстаивают подобные слуги интересы своего коренного отечества. Новый обер-камергер быстро покончил со своими делами и мчался в Петербург, где ему мерещились почести, слава и богатство. В Кенигсберге его ожидало разочарование: он узнал о перевороте, положившем предел хозяйничанью в России слуг Анны Леопольдовны, в том числе и его, Линара. Он приостановил свое путешествие и, забыв о намерении перейти на русскую службу, запросил дрезденское министерство иностранных дел, как ему следует поступать дальше. Его вернули назад, справились в Петербурге, как там отнесутся к появлению Линара и, получив отрицательный ответ, удержали его сначала в Дрездене, а потом в Польше. С тех пор Линар был в числе недоброжелателей России. Говорили, будто бы он добивался освобождения из заключения Юлии Менгден, желая вступить с нею в брак, но переписка его по этому поводу не известна.
В январе 1746 г. М. П. Бестужев докладывал коллегии иностранных дел о вредных происках Линара в Польше. Бестужеву было предписано домогаться его отзыва к какому-либо иностранному двору, но после некоторого размышления и рассмотрения дел в коллегии нашли, что Линар безвреден, и Бестужев получил новое предписание: ничего не говорить о бывшем фаворите при дворе, а при встрече с ним частным образом "наведаться, не похощет ли он невесту свою, фрейлину Менгденову, за себя взять, рассуждая будто собою же, что понеже принцесса, при которой она до сего времени удержана была, скончалась, то, чаятельно, и ее фрейлины здесь долее удерживать не похотели б, и что скажет, о том бы Бестужев отписал". Линар ответил отрицательно, хотя у него осталось много денег и вещей бывшей невесты и в числе их 35000 ее приданого, отданных ему под расписку. Часть драгоценностей и денег, увезенных Линаром в сентябре 1741 г., была у него вытребована через нашего посланника в Дрездене, Кайзерлинга. Возвратил он их после настойчивых требований и не без утаивания того, что можно было скрыть. Линар оставил о себе в России очень неприятную память, и когда в 1749 г. от Датского двора последовало предложение назначить в Россию представителя, носящего имя графа Линара, Бестужев ответил, что хотя этот Линар вообще очень подходящий человек, "но имя его для бывшего здесь саксонского графа Линара ненавистно и особа, при всех добрых его качествах, будет нетерпима".
Линара вспомнили в России еще раз в связи с семьей Менгденов. Брат Юлии Менгден по возвращении из изгнания просил у бывшего жениха сестры вернуть ее имущество. Линар ответил, что сделает это в том случае, если ему вернуть его расписку. Дело казалось совершенно безнадежным, но нужные бумаги случайно открылись. Императрица Екатерина II, вступив на престол и пересматривая вещи Анны Леопольдовны, нашла их в одном из ящичков, в которых бывшая правительница хранила свои драгоценности. Тогда Менгден с документами отправился в Дрезден и получил от Линара все, что было в них названо, но проценты с денег за истекшие двадцать лет Линар уплатить отказался.
Причудливая история России ХVІІІ в. связала имя Линара с судьбами нашего отечества. В нем было немало иностранцев, из которых некоторые оказали нам громадные благодеяния, другие немало вреда. Линар мог бы быть в числе последних, но не попал в них не по своей вине, он был только красивый фат, попавший в случай. У него не было никакого душевного отношения к стране, в которой он готовился играть первенствующую роль, и если бы не счастливая перемена, возведшая на престол Елизавету, русским вельможам пришлось бы в его лице получить нового, но совершенно уже ничтожного Бирона.
Внутренний быт русского государства с 17 октября 1740 по 25 ноября 1741. 2 части, М., 1880—1886 гг. — Соловьев, "История России", кн. V. — "Сборники Имп. Рус. Исторического Общества", тт. 76, 80, 85, 86, 91, 96. — П. Пекарский, "Маркиз де ла Шетарди в России", СПб., 1862 г. — А. Брикнер, "Император Иоанн Антонович и его родственники" (Библиография до 1874 г.), М., 1875 г. — А. Вrüсkner, "Die Familie Braunschweig in Russland", S.-Р., 1874. — Архив Воронцова. По указателям книги I, IІ, VII, ХХV, ХХХIII. — В. Бильбасов, "История Екатерины II", Берлин, 1900.
В. Фурсенко.
{Половцов}