Лысенко, Трофим Денисович
ЛЫСЕНКО Трофим Денисович
(17.9.1898–20.11.1976), биолог, агроном, академик АН СССР (с 29.1.1939), академик АН Украины (1934), академик ВАСХНИЛ (1935), Герой Соц. Труда (10.6.1945), 3?кратный лауреат Сталинской премии (1941, 1943, 1949). Сын крестьянина. Окончил уч?ще садоводства, Киевские курсы по селекции, Киевский с.?х. ин?т (1925). В 1922–25 ст. специалист Белоцерковской селекционной станции. В 1925–29 зав. отделом селекции бобовых культур Гянджинской селекционной станции. В 1929–34 ст. специалист отдела физиологии Всесоюзного селекционно?генетич. ин?та (ВСГИ). В 1934–38 науч. рук., дир. ВСГИ. Выдвинул концепцию наследственности, изменчивости и видообразования, к?рую назвал «мичуринским учением». Считал, что искусственным путем можно вывести абсолютно любые растения, в т. ч. в результате влияния природной среды, что полностью согласовывалось, по мнению руководства партии, с основными положением марксизма. Отрицал ныне общепризнанную теорию хромосомной наследственности. В своих теориях и науч. работах в качестве доказательств в т. ч. использовал ссылки на решения ЦК партии С 1938 през. ВАСХНИЛ, одноврем. с 1938 науч. рук., с 1966 зав. лабораторией Экспериментальной науч. – исследовательской базы АН «Горки Ленинские», а также в 1940–65 дир. Ин?та генетики АН СССР. Идеи Л. внедрялись в сельск. х?ве в 1930–60?х гг. прежде всего адм. методами. Получил полную поддержку И.В. Сталина, к?рого постоянно славословил; концепция Л. была признана единственно правильной, и любая ее критика воспринималась как вредительство. Монополизм Л. в биологии, совмещенный со сталинскими методами борьбы с инакомыслием, вызвал уничтожение целых науч. школ, гибель мн. ученых. Под руководством Л. была полностью разгромлена сов. генетика. Позже было однозначно доказано, что все идеи Л. не более чем шарлатанство, основанное на лженаучных исследованиях и фальсификациях результатов опытов. В 1956 был раскритикован Н.С. Хрущевым и в 1956 снят с поста през. ВАСХНИЛ. Тем не менее остался ближайшим советником Хрущева по сельск. х?ву, т. к. теории Л. очень хорошо соответствовали воззрениям нового ген. секретаря. В 1961–62 вновь през. ВАСХНИЛ.
Источник: Великая Отечественная война. Большая биографическая энциклопедия. 2013
ЛЫСЕНКО Трофим Денисович
(1898—1976) — советский биолог и агроном, академик АН УССР (1934), АН СССР (1939), ВАСХНИЛ (1935, президент 1938—1956 и 1961—1962); Герой Социалистического Труда (1945), лауреат Сталинской премии (1941,1943, 1949). Селекционной деятельностью занимался с 1922 г. — старший специалист Белоцерковской селекционной станции Сахаротреста. В 1925—1929 гг. — зав. отделом селекции бобовых культур Гянджинской селекционной станции Азербайджанской ССР; в 1929—34 гг. — старший специалист отдела физиологии Всесоюзного селекционно-генетического института в Одессе. В 1934— 1938 гг. — научный руководитель, потом директор Всесоюзного селекционногенетического института; в 1940—1965 гг. — директор Института генетики АН СССР. С 1938 — научный руководитель, с 1966 г. — зав. лабораторией Экспериментальной научно-исследовательской базы АН СССР «Горки Ленинские». Одновременно в 1948—1965 гг. — зав. кафедрой генетики и селекции полевых культур Московской сельскохозяйственной академии т. К. А. Тимирязева; ответственный редактор журналов «Яровизация» и «Агробиология». Выдвинул в конце 1930-х гг. в генетике концепцию наследственности и изменчивости, суть которой заключалась в том, что искусственным путем, в том числе под воздействием природной среды, можно вывести абсолютно новые виды растений. Создал теорию стадийного развития растений и метод направленного изменения наследственно озимых зерновых культур в наследственно яровые и обратно. Предложил ряд агротехнических приемов (яровизация, чеканка хлопчатника, летние посадки картофеля). Отрицал хромосомную теорию наследственности и считал возможным наследование приобретенных признаков у растений. Обещал решить сельскохозяйственные проблемы СССР «чудо-сортами». В 1948 г. сессия ВАСХНИЛ признала его взгляды абсолютно верным («мичуринским») учением, а классическую генетику — реакционным направлением в биологической науке. С 1930-х по 1964 г. его деятельность поддерживали И. В. Сталин, затем — Н. С. Хрущев. Позже было доказано, что его теоретические положения противоречили теории хромосомной наследственности — основы классической генетики. Его практические предложения не получили экспериментального подтверждения и широкого производственного применения. Выяснилось, что большинство его идей основаны на лженаучных исследованиях и фальсификации результатов опытов. Как организатор сельскохозяйственной науки проявил себя жестоким и беспощадным гонителем своих научных оппонентов из российской школы генетиков. Многие ученые, выступавшие с критикой его взглядов, были арестованы и погибли в лагерях и тюрьмах (в частности, Н. И. Вавилов).
Источник: История России. Словарь-справочник. 2015
Лысенко, Трофим Денисович
[р. 17 (29) сент. 1898] — сов. ученый, биолог и агроном, акад. АН СССР (с 1939) и АН УССР (с 1934), действит. чл. ВАСХНИЛ (с 1935). Герой Социалистич. Труда (1945). Деп. Верх. Совета СССР 1—5-го созывов. В 1921 окончил Уманскую школу садоводства и в 1925 Киев. с.-х. ин-т; работал на опытно-селекц. станции в г. Гандже (ныне Кировабад) Азерб. ССР, затем во Всесоюзном селекционно-генетич. ин-те в Одессе. С 1940 — дир. Ин-та генетики АН СССР. В 1938—56 — президент ВАСХНИЛ.
Осн. проблемы, над к-рыми работает Л., — наследственность и ее изменчивость, индивидуальное развитие организмов, внутривидовые и межвидовые взаимоотношения, закономерности видообразования, проблемы питания растений и др. Выдвинутая Л. теория стадийного развития растений позволила ему разработать ряд агротехнич. приемов, способствующих повышению урожайности с.-х. культур. Им предложен способ предпосевной обработки семян (яровизация), чеканка хлопчатника, создан ряд новых сортов с.-х. культур (яровая пшеница "лютесценс 1173", "одесская 13", ячмень "одесский 14", хлопчатник "одесский 1" и др.). Одной из проблем, исследуемых Л., является проблема единства живого тела и условий его жизни. Основываясь на конкретных закономерностях связи организма и условий внешней среды, разработал агротехнич. способы направленного изменения природы организмов с.-х. растений. Им были выяснены причины вырождения картофеля в засушливых степных районах и предложен способ улучшения сортовых качеств его путем летних посадок, разработаны способы превращения яровых незимующих сортов с.-х. культур в зимостойкие озимые и др. предложил метод удобрения почв в форме органоминеральных смесей. Разрабатывая вопросы вегетативной и половой гибридизации, Л. сформулировал ряд положений о сущности наследственности и ее изменчивости. Наряду с выяснением закономерностей индивидуального развития растений Л. уделяет большое внимание изучению закономерностей видообразования, внутривидовых и межвидовых взаимоотношений. Рассматривая проблемы взаимоотношения индивидуумов внутри биологического вида, Л. выдвинул положение о том, что в природе не существует внутривидового перенаселения и отсутствует внутривидовая борьба, а также, что существующие биологич. виды под влиянием изменений условий внешней среды способны непосредственно порождать др. виды. Эти положения не разделяются многими сов. учеными. Трижды лауреат Сталинской премии (1941, 1943, 1949).
Соч.: Работы в дни Великой Отечественной войны, М., 1943; Доклад о положении в биологической науке, в кн.: О положении в биологической науке. Стенографический отчет сессии Всесоюзной Акад. сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина 31 июля— 7 августа 1948 г., М., 1948; Агробиология. Работы по вопросам генетики, селекции и семеноводства, [6 изд.], М., 1952; Стадийное развитие растений. Работы по теории стадийного развития и яровизации сельскохозяйственных растений, М., 1952; Избранные сочинения, М., 1953.
Лит.: Келлер Б. А., Преобразователи природы растений. К. А. Тимирязев, И. В. Мичурин, Т. Д. Лысенко, М., 1944; Молодчиков А., Преобразователи природы [И. В. Мичурин, Т. Д. Лысенко, Л. Бербанк], М., 1948; Воинов М. С., Академик Т. Д. Лысенко, М., 1950; Трофим Денисович Лысенко, М., 1953 (АН СССР. Материалы к биобиблиографии ученых СССР. Серия биолог. наук. Агробиология, вып. 1).
ЛЫСЕНКО Трофим Денисович
(1898–1976), советский биолог и агроном.
Т.Д. Лысенко – академик АН СССР (1939), академик Украинской Академии наук, академик и президент Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина. Лауреат Сталинской премии (1941, 1943, 1949). Герой Социалистического Труда (1945).
Об отношении Сталина к Лысенко и генетике написано много: поддерживал шарлатана в науке, душил генетику и т. д., дал неправильную установку по вопросам биологии. Мне кажется, ближе всего к истине в изложении этих проблем подошел И.А. Бенедиктов, в прошлом нарком, министр земледелия СССР. Так, в беседе с журналистом и ученым В. Литовым им была высказана следующая точка зрения:
«Большинство оригинальных школ, выдвинувших советскую науку на передовые рубежи в мире, сложились и набрали силу в проклинаемый иными журналистами и литераторами сталинский период. Их расцвет приходится на конец 50‑х – начало 60‑х годов, после чего все постепенно пошло под откос. Знаменитые отечественные школы стали захиревать, в науке возобладали групповые интересы и монополизм именитых кланов, ученые, особенно гуманитарного профиля, стали мельчать прямо на глазах.
В конце 30‑х годов, в первые послевоенные годы, когда страна испытывала острейшую нехватку сил и средств для выживания в схватке с фашизмом, а затем и восстановления из руин, мы просто не могли иметь роскошь содержания бесплодной, оторванной от жгучих требований жизни науки. Все, буквально все в те годы жестко подчинялось интересам укрепления экономического и оборонного потенциала, к любому вопросу подходили прежде всего именно под таким углом.
Научные исследования, проводившиеся Лысенко и его сторонниками, были четко нацелены на реальную отдачу и в ряде случаев уже приносили осязаемый практический эффект. Я имею в виду как повышение урожайности, так и внедрение новых, более перспективных сельскохозяйственных культур. Работы же Вавилова и его последователей каких‑либо практических результатов не обещали даже в обозримом будущем, не говоря уже о тогдашнем настоящем.
Кстати, среди генетиков преобладали ученые буржуазной, дореволюционной закваски с элитарными, подчас явно антинародными замашками, афишировавшие свою «аполитичность» и преданность «чистой науке», которой, мол, не до «заземленных», практических нужд. Кое‑кто из них чуть ли не в открытую солидаризировался с человеконенавистническими расовыми «теориями» фашизма и даже работал на их подтверждение. Один из таких академических снобов – биолог Тимофеев‑Ресовский – пошел даже на прямое предательство Родины, добровольно оставшись в фашистской Германии, где всю войну протрудился в научно‑исследовательском институте в Берлине, тесно связанном со спецслужбами гитлеровского рейха.
Симпатии такие люди, естественно, не вызывали. Но главное, повторяю, в том, что тогдашние генетики не сумели доказать важность и перспективность своего направления.
Конечно, с позиций сегодняшнего дня очевидно, что проявленный здесь чрезмерный «практицизм» притормозил развитие «большой науки». Но виновны за этот просчет скорее те, кто нес прямую ответственность за академическую науку, а также в определенной мере и я, как министр земледелия Союза. Сталин, который от данной проблемы стоял довольно далеко, постоянно, кстати, побуждал нас, руководителей министерского ранга, следить за перспективными научными направлениями, последними достижениями и техническими новинками, защищать талантливых ученых от нападок и интриг бездарностей и завистников.
Но допущенный просчет все же решающего значения не имел. И сейчас, с высоты прошедших десятилетий, я по‑прежнему считаю, что проводившийся партией курс на всемерное приближение сельскохозяйственной науки к жизни, к ее потребностям и нуждам был в своей основе правильным. Да и сам Вавилов, возглавлявший тогда Институт растениеводства, фактически признавал это, давал неоднократные обещания преодолеть чрезмерно узкую специализацию его исследований, переориентировать деятельность института в сторону сельскохозяйственной практики. Но своих обещаний, к сожалению, не сдержал.
Лысенко был крупный, талантливый ученый, много сделавший для развития советской биологии, в чем не сомневался и сам Вавилов, который, кстати, и двинул его в большую науку, чрезвычайно высоко оценив первые шаги молодого агронома. Ведь это факт, что на основе работ Лысенко созданы такие сорта сельскохозяйственных культур, как яровая пшеница «Лютенцес–1173», «Одесская–13», ячмень «Одесский–14», хлопчатник «Одесский–1», разработан ряд агротехнических приемов, в том числе яровизация, чеканка хлопчатника. Преданным учеником Лысенко, высоко чтившим его до конца своих дней, был и Павел Пантелеймонович Лукьяненко, пожалуй, наш самый талантливый и плодовитый селекционер, в активе которого 15 районированных сортов озимой пшеницы, в том числе получившие мировую известность «Безостная–1», «Аврора», «Кавказ». Что бы ни говорили «критики» Лысенко, в зерновом клине страны и по сей день преобладают сельскохозяйственные культуры, выведенные его сторонниками и учениками. Побольше бы нам таких «шарлатанов»!
Успехи генетиков пока куда скромней – и не от этой ли слабости позиций, низкой практической отдачи крикливые обвинения своих соперников? Хотя, разумеется, я этих успехов не отрицаю, просто убежден в том, что воцарившаяся монополия одной научной школы приносит немалый вред…
Да, ряд лысенковских положений не нашел экспериментального подтверждения, а кое‑какие из них и просто оказались ошибочными. Но назовите мне хотя бы одного ученого, который бы не ошибался, не выдвигал ложных гипотез. Что же, «шарлатаном» объявлять его за это?
Теперь о борьбе вавиловского и лысенковского направлений. Здесь бытует немало спекуляций, искажающих истинную картину происходившего. Во‑первых, эта борьба шла с переменным успехом: бывали, и не раз, моменты, когда Лысенко оказывался в меньшинстве. В решениях, например, Февральского пленума ЦК 1947 г. говорилось об ошибочности ряда направлений его деятельности. Хорошо помню резкую критику Лысенко заведующим Отделом науки Центрального Комитета партии Юрием Ждановым, который, правда позднее, в ходе разгоревшейся дискуссии изменил свою точку зрения.
Далее. Как бы ни драматизировались гонения на генетиков, фактом остается то, что многие ученые этого направления, подвергнутые резкой критике на известной сессии ВАСХНИЛ в 1948 г., где сторонники Лысенко взяли верх, продолжали, хотя и в ухудшившихся условиях, свою работу. Немчинов, Дубинин, Раппопорт, Жебрак – называю лишь тех, кого помню, – все они оставались в науке, несмотря на довольно резкое осуждение Лысенко и его сторонников, и, что весьма характерно, отказывались от «покаяний». Что касается репрессий, то их применяли отнюдь не за те или иные взгляды, а за конкретные вредительские действия, хотя и здесь, видимо, имелись случаи произвола и беззакония, кстати, и по отношению к ученым, находившимся от генетиков по другую сторону научных баррикад…
После развенчания Лысенко и его сторонников все ключевые участки в биологической науке, воспользовавшись благоприятным моментом, заняли его научные противники. Уже одно это говорит о том, что «поголовное уничтожение генетиков» – злобная выдумка, подхваченная, к сожалению, несведущими журналистами и литераторами.
Не помню точно, кажется, в 1940 г. в Центральный Комитет партии обратились с письмом двое ученых‑биологов – Любищев и Эфроимсон. В довольно резких тонах они обвиняли Лысенко в подтасовке фактов, невежестве, интриганстве и других смертных грехах. В письме содержался призыв к суровым оргвыводам по отношению к «шарлатану»…
Мне довелось принять участие в проверке письма. Лысенко, конечно же, оправдывался, приводил разные доводы, когда убедительные, когда нет, но никаких «контрсанкций» по отношению к обидчикам не требовал. Это был не его стиль – превращать науку в конкурентную борьбу с обязательным устранением проигравших. Он страстно, фанатически верил в свою правоту, испытывая подчас наивные надежды, что противники в силу неопровержимости фактов рано или поздно придут к таким же выводам и «сложат оружие» сами, без оргвыводов со стороны руководящих инстанций. «Вот видите, – сказал по этому поводу Сталин, органически не выносивший мелких склок и дрязг, характерных для научной и творческой среды. – Его хотят чуть ли не за решетку упечь, а он думает прежде всего о деле и на личности не переходит. Хорошее, ценное для ученого свойство».
И второй, весьма типичный для Лысенко факт. Когда арестовали Вавилова, его ближайшие сторонники и «друзья», выгораживая себя, один за другим стали подтверждать «вредительскую» версию следователя. Лысенко же, к тому времени разошедшийся с Вавиловым в научных позициях, наотрез отказался сделать это и подтвердил свой отказ письменно. А ведь за пособничество «врагам народа» в тот период могли пострадать люди с куда более высоким положением, чем Лысенко, что он, конечно же, прекрасно знал…
В научной полемике, которая разгорелась между ними в 30‑х годах, Лысенко и его сторонники продемонстрировали куда больше бойцовских качеств, твердости, настойчивости, принципиальности. Вавилов же, как признавали даже его единомышленники, лавировал, сдавал одну позицию за другой, старался сохранить хорошие отношения «и с вашими и с нашими»…
Определенное малодушие и слабость проявил Вавилов и находясь под следствием, когда, не выдержав психологического давления следователей, оговорил не только себя, но и других, признав наличие вредительской группы в Институте растениеводства, что, естественно, обернулось мучениями и страданиями совершенно невинных людей. Но об этом, правда, я узнал намного позже. В тот же период ни я, как нарком земледелия, ни тем более Сталин во все перипетии борьбы между Лысенко и Вавиловым, в обстоятельства его ареста не входили…
Лысенко же даже под угрозой четвертования не оговорил бы ни себя, ни тем более других. У него была железная воля и стойкие моральные принципы, сбить с которых этого человека представлялось просто невозможным. Другое дело, что иногда он впадал в необъяснимое упрямство и раздражение, начинал подводить под свои эмоции «теоретическую» базу.
Полагаю, что не случайно к Лысенко так тянулась научная молодежь. Для выходцев из рабоче‑крестьянской среды он был своим, наглядным примером того, сколь многого может достигнуть простой человек, одержимый жаждой истины, страстным желанием превратить науку в мощный рычаг улучшения жизни людей. Все это, конечно же, сказывалось на отношении Сталина, стремившегося активнее вовлечь в науку рабоче‑крестьянскую молодежь, к Лысенко.
Недостатки ученого Сталин видел довольно отчетливо. При мне Сталин, правда, в тактичной форме, не раз отчитывал Лысенко за стремление подвести «марксистский базис под жакетку», то есть распространить марксистскую идеологию и терминологию на сферы, не имевшие к ним прямого отношения. В таком же духе Сталин сделал критические пометки на одобренном им в целом докладе, с которым Лысенко выступил на известной сессии ВАСХНИЛ в 1948 году.
Небезынтересно отношение Сталина к невыполненным лысенковским обещаниям поднять урожайность пшеницы в 4–5 раз. «Товарищ Лысенко, по‑видимому, поставил малореальную задачу, – сказал как‑то он. – Но даже если удастся повысить урожайность в полтора‑два раза, это будет большой успех. Да и не стоит отбивать у ученых охоту к постановке нереальных, с точки зрения практиков, задач. То, что сегодня кажется нереальным, завтра может стать очевидным фактом. К тому же в нашей науке немало ученых «пескарей», предпочитающих спокойную жизнь, без нереальных задач. Накажем Лысенко – таких «пескарей» станет еще больше».
Заладили: генетика и кибернетика, кибернетика и генетика. Всюду только это и слышишь. Поверить иным литераторам и журналистам, так у нас в сталинский период и науки‑то не существовало, были лишь гонения на нее да сплошные ошибки…
Да, ошибки делались, просчеты допускались, в любом деле без них не обойтись. Но правда в том, что в 30‑е годы таких ошибок делалось несравненно меньше, чем сегодня, да и сам климат в науке был более здоровым, творческим и, если хотите, нравственным. По крайней мере, тогда погоду делали истинные ученые, сегодня – посредственности и бездари, создавшие такую обстановку, в которой истинные ученые просто задыхаются».
Т.Д. Лысенко – академик АН СССР (1939), академик Украинской Академии наук, академик и президент Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина. Лауреат Сталинской премии (1941, 1943, 1949). Герой Социалистического Труда (1945).
Об отношении Сталина к Лысенко и генетике написано много: поддерживал шарлатана в науке, душил генетику и т. д., дал неправильную установку по вопросам биологии. Мне кажется, ближе всего к истине в изложении этих проблем подошел И.А. Бенедиктов, в прошлом нарком, министр земледелия СССР. Так, в беседе с журналистом и ученым В. Литовым им была высказана следующая точка зрения:
«Большинство оригинальных школ, выдвинувших советскую науку на передовые рубежи в мире, сложились и набрали силу в проклинаемый иными журналистами и литераторами сталинский период. Их расцвет приходится на конец 50‑х – начало 60‑х годов, после чего все постепенно пошло под откос. Знаменитые отечественные школы стали захиревать, в науке возобладали групповые интересы и монополизм именитых кланов, ученые, особенно гуманитарного профиля, стали мельчать прямо на глазах.
В конце 30‑х годов, в первые послевоенные годы, когда страна испытывала острейшую нехватку сил и средств для выживания в схватке с фашизмом, а затем и восстановления из руин, мы просто не могли иметь роскошь содержания бесплодной, оторванной от жгучих требований жизни науки. Все, буквально все в те годы жестко подчинялось интересам укрепления экономического и оборонного потенциала, к любому вопросу подходили прежде всего именно под таким углом.
Научные исследования, проводившиеся Лысенко и его сторонниками, были четко нацелены на реальную отдачу и в ряде случаев уже приносили осязаемый практический эффект. Я имею в виду как повышение урожайности, так и внедрение новых, более перспективных сельскохозяйственных культур. Работы же Вавилова и его последователей каких‑либо практических результатов не обещали даже в обозримом будущем, не говоря уже о тогдашнем настоящем.
Кстати, среди генетиков преобладали ученые буржуазной, дореволюционной закваски с элитарными, подчас явно антинародными замашками, афишировавшие свою «аполитичность» и преданность «чистой науке», которой, мол, не до «заземленных», практических нужд. Кое‑кто из них чуть ли не в открытую солидаризировался с человеконенавистническими расовыми «теориями» фашизма и даже работал на их подтверждение. Один из таких академических снобов – биолог Тимофеев‑Ресовский – пошел даже на прямое предательство Родины, добровольно оставшись в фашистской Германии, где всю войну протрудился в научно‑исследовательском институте в Берлине, тесно связанном со спецслужбами гитлеровского рейха.
Симпатии такие люди, естественно, не вызывали. Но главное, повторяю, в том, что тогдашние генетики не сумели доказать важность и перспективность своего направления.
Конечно, с позиций сегодняшнего дня очевидно, что проявленный здесь чрезмерный «практицизм» притормозил развитие «большой науки». Но виновны за этот просчет скорее те, кто нес прямую ответственность за академическую науку, а также в определенной мере и я, как министр земледелия Союза. Сталин, который от данной проблемы стоял довольно далеко, постоянно, кстати, побуждал нас, руководителей министерского ранга, следить за перспективными научными направлениями, последними достижениями и техническими новинками, защищать талантливых ученых от нападок и интриг бездарностей и завистников.
Но допущенный просчет все же решающего значения не имел. И сейчас, с высоты прошедших десятилетий, я по‑прежнему считаю, что проводившийся партией курс на всемерное приближение сельскохозяйственной науки к жизни, к ее потребностям и нуждам был в своей основе правильным. Да и сам Вавилов, возглавлявший тогда Институт растениеводства, фактически признавал это, давал неоднократные обещания преодолеть чрезмерно узкую специализацию его исследований, переориентировать деятельность института в сторону сельскохозяйственной практики. Но своих обещаний, к сожалению, не сдержал.
Лысенко был крупный, талантливый ученый, много сделавший для развития советской биологии, в чем не сомневался и сам Вавилов, который, кстати, и двинул его в большую науку, чрезвычайно высоко оценив первые шаги молодого агронома. Ведь это факт, что на основе работ Лысенко созданы такие сорта сельскохозяйственных культур, как яровая пшеница «Лютенцес–1173», «Одесская–13», ячмень «Одесский–14», хлопчатник «Одесский–1», разработан ряд агротехнических приемов, в том числе яровизация, чеканка хлопчатника. Преданным учеником Лысенко, высоко чтившим его до конца своих дней, был и Павел Пантелеймонович Лукьяненко, пожалуй, наш самый талантливый и плодовитый селекционер, в активе которого 15 районированных сортов озимой пшеницы, в том числе получившие мировую известность «Безостная–1», «Аврора», «Кавказ». Что бы ни говорили «критики» Лысенко, в зерновом клине страны и по сей день преобладают сельскохозяйственные культуры, выведенные его сторонниками и учениками. Побольше бы нам таких «шарлатанов»!
Успехи генетиков пока куда скромней – и не от этой ли слабости позиций, низкой практической отдачи крикливые обвинения своих соперников? Хотя, разумеется, я этих успехов не отрицаю, просто убежден в том, что воцарившаяся монополия одной научной школы приносит немалый вред…
Да, ряд лысенковских положений не нашел экспериментального подтверждения, а кое‑какие из них и просто оказались ошибочными. Но назовите мне хотя бы одного ученого, который бы не ошибался, не выдвигал ложных гипотез. Что же, «шарлатаном» объявлять его за это?
Теперь о борьбе вавиловского и лысенковского направлений. Здесь бытует немало спекуляций, искажающих истинную картину происходившего. Во‑первых, эта борьба шла с переменным успехом: бывали, и не раз, моменты, когда Лысенко оказывался в меньшинстве. В решениях, например, Февральского пленума ЦК 1947 г. говорилось об ошибочности ряда направлений его деятельности. Хорошо помню резкую критику Лысенко заведующим Отделом науки Центрального Комитета партии Юрием Ждановым, который, правда позднее, в ходе разгоревшейся дискуссии изменил свою точку зрения.
Далее. Как бы ни драматизировались гонения на генетиков, фактом остается то, что многие ученые этого направления, подвергнутые резкой критике на известной сессии ВАСХНИЛ в 1948 г., где сторонники Лысенко взяли верх, продолжали, хотя и в ухудшившихся условиях, свою работу. Немчинов, Дубинин, Раппопорт, Жебрак – называю лишь тех, кого помню, – все они оставались в науке, несмотря на довольно резкое осуждение Лысенко и его сторонников, и, что весьма характерно, отказывались от «покаяний». Что касается репрессий, то их применяли отнюдь не за те или иные взгляды, а за конкретные вредительские действия, хотя и здесь, видимо, имелись случаи произвола и беззакония, кстати, и по отношению к ученым, находившимся от генетиков по другую сторону научных баррикад…
После развенчания Лысенко и его сторонников все ключевые участки в биологической науке, воспользовавшись благоприятным моментом, заняли его научные противники. Уже одно это говорит о том, что «поголовное уничтожение генетиков» – злобная выдумка, подхваченная, к сожалению, несведущими журналистами и литераторами.
Не помню точно, кажется, в 1940 г. в Центральный Комитет партии обратились с письмом двое ученых‑биологов – Любищев и Эфроимсон. В довольно резких тонах они обвиняли Лысенко в подтасовке фактов, невежестве, интриганстве и других смертных грехах. В письме содержался призыв к суровым оргвыводам по отношению к «шарлатану»…
Мне довелось принять участие в проверке письма. Лысенко, конечно же, оправдывался, приводил разные доводы, когда убедительные, когда нет, но никаких «контрсанкций» по отношению к обидчикам не требовал. Это был не его стиль – превращать науку в конкурентную борьбу с обязательным устранением проигравших. Он страстно, фанатически верил в свою правоту, испытывая подчас наивные надежды, что противники в силу неопровержимости фактов рано или поздно придут к таким же выводам и «сложат оружие» сами, без оргвыводов со стороны руководящих инстанций. «Вот видите, – сказал по этому поводу Сталин, органически не выносивший мелких склок и дрязг, характерных для научной и творческой среды. – Его хотят чуть ли не за решетку упечь, а он думает прежде всего о деле и на личности не переходит. Хорошее, ценное для ученого свойство».
И второй, весьма типичный для Лысенко факт. Когда арестовали Вавилова, его ближайшие сторонники и «друзья», выгораживая себя, один за другим стали подтверждать «вредительскую» версию следователя. Лысенко же, к тому времени разошедшийся с Вавиловым в научных позициях, наотрез отказался сделать это и подтвердил свой отказ письменно. А ведь за пособничество «врагам народа» в тот период могли пострадать люди с куда более высоким положением, чем Лысенко, что он, конечно же, прекрасно знал…
В научной полемике, которая разгорелась между ними в 30‑х годах, Лысенко и его сторонники продемонстрировали куда больше бойцовских качеств, твердости, настойчивости, принципиальности. Вавилов же, как признавали даже его единомышленники, лавировал, сдавал одну позицию за другой, старался сохранить хорошие отношения «и с вашими и с нашими»…
Определенное малодушие и слабость проявил Вавилов и находясь под следствием, когда, не выдержав психологического давления следователей, оговорил не только себя, но и других, признав наличие вредительской группы в Институте растениеводства, что, естественно, обернулось мучениями и страданиями совершенно невинных людей. Но об этом, правда, я узнал намного позже. В тот же период ни я, как нарком земледелия, ни тем более Сталин во все перипетии борьбы между Лысенко и Вавиловым, в обстоятельства его ареста не входили…
Лысенко же даже под угрозой четвертования не оговорил бы ни себя, ни тем более других. У него была железная воля и стойкие моральные принципы, сбить с которых этого человека представлялось просто невозможным. Другое дело, что иногда он впадал в необъяснимое упрямство и раздражение, начинал подводить под свои эмоции «теоретическую» базу.
Полагаю, что не случайно к Лысенко так тянулась научная молодежь. Для выходцев из рабоче‑крестьянской среды он был своим, наглядным примером того, сколь многого может достигнуть простой человек, одержимый жаждой истины, страстным желанием превратить науку в мощный рычаг улучшения жизни людей. Все это, конечно же, сказывалось на отношении Сталина, стремившегося активнее вовлечь в науку рабоче‑крестьянскую молодежь, к Лысенко.
Недостатки ученого Сталин видел довольно отчетливо. При мне Сталин, правда, в тактичной форме, не раз отчитывал Лысенко за стремление подвести «марксистский базис под жакетку», то есть распространить марксистскую идеологию и терминологию на сферы, не имевшие к ним прямого отношения. В таком же духе Сталин сделал критические пометки на одобренном им в целом докладе, с которым Лысенко выступил на известной сессии ВАСХНИЛ в 1948 году.
Небезынтересно отношение Сталина к невыполненным лысенковским обещаниям поднять урожайность пшеницы в 4–5 раз. «Товарищ Лысенко, по‑видимому, поставил малореальную задачу, – сказал как‑то он. – Но даже если удастся повысить урожайность в полтора‑два раза, это будет большой успех. Да и не стоит отбивать у ученых охоту к постановке нереальных, с точки зрения практиков, задач. То, что сегодня кажется нереальным, завтра может стать очевидным фактом. К тому же в нашей науке немало ученых «пескарей», предпочитающих спокойную жизнь, без нереальных задач. Накажем Лысенко – таких «пескарей» станет еще больше».
Заладили: генетика и кибернетика, кибернетика и генетика. Всюду только это и слышишь. Поверить иным литераторам и журналистам, так у нас в сталинский период и науки‑то не существовало, были лишь гонения на нее да сплошные ошибки…
Да, ошибки делались, просчеты допускались, в любом деле без них не обойтись. Но правда в том, что в 30‑е годы таких ошибок делалось несравненно меньше, чем сегодня, да и сам климат в науке был более здоровым, творческим и, если хотите, нравственным. По крайней мере, тогда погоду делали истинные ученые, сегодня – посредственности и бездари, создавшие такую обстановку, в которой истинные ученые просто задыхаются».