Надсон Семен Яковлевич

— поэт. Родился 14 декабря 1862 г. и со стороны отца был еврейского происхождения; отец его, как говорят, не был лишен дарований и, между прочим, обладал музыкальными способностями; он умер в молодых годах от психического расстройства, оставив двух детей — сына и дочь. Первоначально будущий поэт был помещен в С.-Петербургскую 1-ю классическую гимназию, а затем во 2-ю военную гимназию (ныне 2-й кадетский корпус). Учился в гимназии Надсон недурно, но, кажется, более, чем науками, занимался чтением, музыкой (он порядочно играл на скрипке и на друг. инструментах); еще более ревностно отдавался он в стенах гимназии литературным упражнениям. Писать стихи Надсон начал с девятилетнего возраста; первое стихотворение его, появившееся в печати: "На заре" (в журн. "Свет") относится к 1878 г., когда автору минуло всего 15 лет, а через год молодой поэт прочел публично на гимназическом концерте одно из больших своих произведений — поэму "Иуда".

По окончании курса в гимназии Надсон, мечтавший поступить в университет, поступил, по желанию опекуна, в Павловское училище. Вскоре простудившись на ученье, он заболел и, пролежав довольно долго в лазарете, был отправлен для излечения катара легких в Тифлис, где прожил около года у своих родственников. Кое-как оправившись, он вернулся осенью 1880 г. в Петербург и вновь поступил, лишь в силу необходимости, в Павловское училище, где провел два года. За это время он успел написать и напечатать немало стихотворений, сделавших имя его более или менее известным.

Осенью 1881 г. Надсон познакомился через одного из своих товарищей — сына поэта Плещеева — с А. Н. Плещеевым, принявшим близкое и теплое участие в судьбе молодого поэта; по крайней мере, Надсон в своей автобиографии говорит, что он "бесконечно обязан теплоте, вкусу и образованию А. Н. Плещеева, воспитавшего его музу". При содействии Плещеева стихи Надсона, печатавшиеся до того времени в "Мысли", "Слове", "Устоях", "Русской Речи", стали появляться и в "Отеч. Зап.".

В сентябре 1882 г. Надсон был произведен в офицеры 148-го Каспийского полка, стоявшего в Кронштадте. К военной службе он, по-видимому, не питал расположения, хотя в Кронштадте на первых порах ему жилось недурно. "Кронштадт производит на меня, — писал Надсон, — благоприятное впечатление. В полном смысле слова сбываются мои мечты"... Тогда же написано им и стихотворение "Сбылося все, о чем за школьными стенами мечтал я юношей, в грядущее смотря". В Кронштадте же он собрал около себя кружок начинающих поэтов, "любителей драматического и всяких других искусств", принимал деятельное участие в устройстве спектаклей и концертов, нередко выступая в них в качестве исполнителя. Но чувство одиночества, угнетавшее Надсона в годы сиротливого детства, не оставляло его и теперь, в обстановке более или менее благоприятной. "Я продолжаю тешиться — писал он, — ухаживаю за барышнями, устраиваю спектакли и литературно-музыкальные вечера; но скелет жизни уже начинает сквозить сквозь цветы, которыми я его убираю. Ночи не сплю, тоска иногда нападает страшная".

Летом 1883 г. у Надсона открылась на ноге туберкулезная фистула, и он все лето пролежал больным в Петербурге. Зиму он провел в Кронштадте, в хлопотах об освобождении от военной службы. Решив сделаться народным учителем, он подготовился к экзамену и сдал его, но вскоре по предложению П. А. Гайдебурова занял место секретаря редакции "Недели". Отдохнув половину лета 1884 г. на даче, в семье Плещеевых, Надсон в июле начал занятия в редакции, но уже в октябре того же года по настоянию врачей был вынужден уехать для лечения за границу на средства, предоставленные ему литературным фондом и частными благотворителями. Поэт побывал в Висбадене, Ментоне, Ницце, Берне; но ни теплый климат, ни ряд операций не принесли облегчений. Отсутствие средств и тоска по родине заставили его вернуться в Петербург, куда он прибыл осенью 1885 г. Доктора решительно запретили ему оставаться надолго в столице, и он, пробыв здесь несколько недель, принял предложение одного знакомого семейства провести зиму в Подольской губ. Впрочем, деревня, по собственному признанию поэта, ему "скоро надоела": он мечтал поселиться в Киеве, Москве, или даже в Петербурге, лишь бы иметь "постоянную литературную работу". В апреле 1886 г. он ненадолго съездил в Киев, где убедился в том, что болезнь его прогрессирует: "одним словом", — писал он, — "я иду в гору и погибаю от чахотки". С этих пор мысль о близкой смерти уже не покидала Надсона. Чтобы сколько-нибудь обойтись без материальной помощи благотворителей, он взялся вести литературные фельетоны в киевской газете "Заря". Между тем, врачи настаивали на отъезде Надсона за границу, а за отказом последовать их совету рекомендовали ему поселиться в Ялте, куда он и переехал осенью 1886 г. совершенно изнеможенным. Через три месяца —19 января 1887 г. — он скончался. Тело его было перевезено из Ялты в Петербург и 4 февраля торжественно погребено на Волковском кладбище.

Надсон сошел в могилу, только что увенчанный Академией Наук, присудившей ему Пушкинскую премию (1886 г.); собрание его сочинений, завещанных покойным Литературному Фонду, переиздавалось чуть не ежегодно и в настоящее время вышло уже 22-м изданием (СПб., 1906). Однако, вопрос о значении Надсона в русской литературе остается открытым, и в оценке творчества поэта критики не приходили и не пришли ни до, ни после смерти его, к решению, не возбуждающему споров. Соразмерно ли с чисто внешним успехом было дарование Надсона, и в чем заключается причина этого успеха, вот главные вопросы, на которых в особенности останавливались критики Надсона. Любопытно, что в то самое время, когда даже наиболее ярые противники поэта не отрицали в нем несомненного дарования, — самые горячие почитатели Надсона не без оговорок решались называть его крупным талантом, имевшим вполне заслуженный успех. Очевидно было нечто, что одних останавливало от положительного осуждения, других — от рискованных похвал: первых останавливала несомненная гармония стиха, искренность поэта, других удерживало сознание, что как бы ни было крупно дарование Надсона, ему, однако, не суждено было стать настолько значительной литературной величиной, вокруг которой сгруппировались бы последователи, — Надсон не создал школы, несмотря на размеры внешнего успеха. Не сошлись критики и в объяснении причин необычайного успеха произведений Надсона: одни, не отрицая художественных красот его поэзии, значительную долю успеха его произведений приписывают участию общества к трагической судьбе рано умершего поэта, а равно и его обаятельной личности, художественно отразившейся в его стихах, этих — по выражению одного критика — "нежных слезах его женственного лиризма". Другие видят причину успеха поэзии Надсона в его искреннем идеализме, гуманности, глубине мысли, наконец, в высоких гражданских чувствах, присущих поэту, а главное в том, что он был "блестящим выразителем чувств и мыслей своего поколения", того, так наз., "переходного настроения", которым характеризуется и деятельность некоторых лучших представителей нашей литературы конца 1870 и начала 1880-х гг. Не замечается единодушия и в оценке произведений Надсона как с внешней, так и с внутренней стороны. Одни находили, что в Надсоне гармонично соединялись "глубоко развитой вкус изящного, тонкое понимание такта и меры, нежная и кипучая душа, страстная любовь к природе, уменье мыслить яркими и красивыми образами, распоряжаться всеми звуками и красками богатого русского языка, наконец, широко образованный ум" и т. д.; а напр., проф. Царевский, отведя Надсону место "в ряду новейших наших поэтов, как доблестному члену славной пушкинской семьи", приблизил его по "чистоте стиля", "красоте стиха", "мощности" и пр., к Лермонтову и поставил выше Некрасова... Однако, были критики, которые отметили в произведениях Надсона и немало весьма существенных недостатков, в большинстве случаев объясняемых молодостью, недостаточным образованием, а также и неполнотой дарования поэта. Так, напр., рецензент Академии Наук путем детального рассмотрения произведений Надсона, пришел к следующему заключению: "Надсон владеет, как говорится, стихом, но еще весьма далек от того совершенства, от той законченности внешней поэтической формы, образцы которых нам даны нашими поэтами 30-х, 40-х и 50-х годов, с Пушкиным во главе". Переходя затем к содержанию поэзии Надсона, рецензент затрудняется сделать "определение внутренних свойств его дарования", находя, что "творчество Надсона положительно находится еще в периоде первоначального развития"; в общем, он считает Надсона еще не вышедшим из "туманной области юношеского разочарования и гражданской скорби". Другой исследователь поэзии Надсона (г-н Меньшиков) замечает: "страдать во времена Надсона было некоторою модой", причем критик приводит примеры увлечения этой "модой" и со стороны Надсона, в произведениях которого он вообще видит много юношеского незнания жизни и не находит буквально ни одной мысли, "которой нельзя было бы опровергнуть его же словами"; вся поэзия Надсона, по его мнению, "не более как хоть и чарующий, но смутный сон"... По мнению А. Н. Веселовского, "правильнее всего характеризовать Надсона, как поэта беспрестанно чередовавшихся восторженных надежд и мечтаний и холодного раздумья, разъедающего разочарования".

Более единодушия замечается в критических отзывах о Надсоне, как о лирике по преимуществу; а также о некоторых характерных особенностях его музы, напр. пессимизме, источниках последнего, уменье чувствовать и передавать красоты природы и т. п.

Кроме стихотворений, Надсон писал и критические отзывы, сначала в "Отеч. Зап.", а в 1886 году в киевской газете "Заря", где он состоял (с мая по сентябрь) журнальным обозревателем; по смерти автора его критические опыты вышли особой книжкой, в и здании общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым (СПб., 1888 г.). Чего-либо выдающегося эти опыты Надсона не составляют и ничем не отличаются от заурядных рецензий и критических заметок его времени; но они могут служить хорошим материалом для более близкого знакомства с литературными вкусами и взглядами поэта.

Произведения Надсона, не вошедшие в собрание "Стихотворений" его, в том числе и начало трагедии "Царевна Софья", были изданы, по смерти поэта, Обществом для пособия нуждающимся литераторам и ученым особой книжкой, озаглавленной: "Недопетые песни" (Из посмертных бумаг). СПб., 1902.

Многие стихотворения Надсона положены на музыку.

Наиболее подробные биографические сведения о Надсоне находятся и очерке, приложенном к собранию стихотворений поэта в издании Общества пособия нуждающимся литераторам и ученым (в 1905 г. вышло 21-е изд.); кроме того, см. "Сборник журнальных и газетных статей, посвященных памяти Надсона", СПб., 1887 (здесь собраны некрологич. очерки, воспоминания, характеристики и стихотворения, посвященные поэту); Д. Д. Языков, "Обзор жизни и трудов покойных русских писателей", вв. 7 и 9; Н. Жерве, "Кадетские, юнкерские и офицерские годы С. Я. Надсона.", СІІб., 1907; Отчет о 3-м присуждении Пушкинских премий, СПб., 1880 (отзывы акад. Я. K. Грота и гр. А. А. Голенищева-Кутузова); Проф. А. А. Царевский, "С. Я. Надссон и его поэзия, мысли и печали", Казань, 1895; В. В. Теплов, "Надсон — критический опыт", Киев, 1887; В. Малинин, "Надсон как поэт" (в "Киевск. Сборнике в помощь пострадавшим от неурожая"); П. Иртеньев, "Несовременные рассказы, заметки и впечатления", Либава, 1903; "Из неизд. стихотв. Надсона", Орел, 1893; М. М., "Поэзия Надсона", СПб., 1897; А. М. Скабичевский, "История новейшей русской литературы", СПб., 1897; Н. Энгельгардт, "История русской литературы XIX ст.", т. II, СПб., 1902; "Кн. Недели", 1887, № 17; 1891, № 11; 1897, февр.; Гриневич, "Певец больного поколенья" (в "Русском Богатстве", 1897, № 5); Арс. Введенский, "Поэт переходного времени" (в "Деле", 1886, № 5, см. также его Критич. этюды, т. II); Ор. Миллер, "Надсон" (в "Рус. Стар.", 1887, № 11). М. О. Меньшиков, "Крит. очерки", СПб., 1899; А. Алтаев, "Юноша-поэт", СПб., 1899: "Рус. Богатство", 1900, кн. 10; "Север", 1903, № 1—3.

Б. К.

{Половцов}

Надсон, Семен Яковлевич

— известный поэт; род. в СПб. 14 декабря 1862 г.; по отцу еврейского происхождения, мать — из русской дворянской семьи Мамонтовых. Отец — чиновник, человек даровитый и очень музыкальный, ум. от психического расстройства, когда Н. было 2 года. Оставшаяся без всяких средств с двумя детьми вдова его сначала жила экономкой и гувернанткой в Киеве, потом вышла вторично замуж. Этот брак был крайне несчастлив. В памяти поэта осталось неизгладимое впечатление от тяжелых семейных сцен, закончившихся самоубийством отчима, после чего мать Н., вместе с детьми, поселилась в СПб. у брата, но вскоре умерла. Оставшийся на попечении дяди, с которым мало ладил, Н. в 1872 г. был отдан пансионером во 2-ю военную гимназию (теперь 2 кадетский корп.), где окончил курс в 1879 г. Поступив в Павловское военное училище, он простудился на ученье. Врачи констатировали начало чахотки, и его на казенный счет отправили в Тифлис, где он провел год. В 1882 г. Н. выпущен подпоручиком в Каспийский полк, расположенный в Кронштадте. Это был лучший период его жизни, когда он впервые почувствовал некоторое довольство и отразил свое светлое настроение в одном из немногих, не отравленных тяжелым раздумьем стихотворений:

Сбылося все, о чем за школьными стенами

Мечтал я юношей, в грядущее смотря.

Быстро растущая литературная известность, живой нрав, остроумный разговор, доброе сердце — все это располагало товарищей и знакомых к Н.; его баловали и окружали всякого рода заботами и попечениями. Военная служба, тем не менее, очень тяготила Н. и он при первой возможности вышел в отставку (1884). Несколько месяцев он был секретарем редакции "Недели", но вскоре болезнь груди приняла такой печальный оборот, что друзья поэта, при помощи литературного фонда, отправили его сначала в Висбаден, а потом в Ниццу. Ни теплый климат, ни две мучительные операции туберкулезной фистулы ноги, которые ему сделали в Берне, не привели ни к чему, и летом 1885 г. друзья решили отвезти его назад в Россию. Медленно угасая, прожил Н. еще около 11/2 лет, сначала в Подольской губ., затем под Киевом и, наконец, в Ялте, где умер 19 января 1887 г. Много видел он хорошего за это время: популярность его все росла, вышедшее в 1885 г. собрание стихотворений быстро разошлось, потребовалось второе и третье, Акад. наук присудила ему Пушкинскую премию, иллюстрированные издания помещали его портреты, он получал множество сочувственных писем. Когда он в Киеве устроил вечер в пользу литературного фонда, его встретили бурной овацией, а после чтения вынесли на руках. Живя под Киевом и ища заработка, чтобы не нуждаться в помощи друзей и литературного фонда, Н. стал писать литературные фельетоны в киевской газете "Заря". Это вовлекло его в полемику с критиком "Нового Времени", В. П. Бурениным, который в прозрачных намеках взвел на Н. обвинение в том, что болезнь его притворная и служит для него только предлогом вымаливать пособия. Умирающий поэт, глубоко пораженный тяжким, незаслуженным обвинением, собирался ехать в СПб. и устроить суд чести, но не был допущен к тому друзьями. Через несколько времени нападки возобновились с новой силой; последний направленный против Н. фельетон "Нового Времени" пришел в Ялту уже после его смерти. Его тело было перевезено в СПб. и похоронено на Волковом кладбище. Через несколько лет, на собранные по подписке деньги, над могилой Н. поставлен памятник. Н. начал писать очень рано; уже в 1878 г. одно его стихотворение было напечатано в "Свете" Н. П. Вагнера; затем он помещал стихи в "Слове"; "Устоях", "Мысли". В 1882 г. с ним пожелал познакомиться А. Н. Плещеев. Н. считал его своим литературным крестным отцом — и действительно, Плещеев чрезвычайно тепло отнесся к дебютанту и открыл ему дорогу в "Отеч. Зап.". Помещенные здесь три стихотворения Н. сразу обратили на него всеобщее внимание и возбудили большие надежды. С тех пор успех его стихотворений в публике все возрастал, и интерес к ним не ослабевает до сих пор. В течение 10 лет собрание стихотворений Н. выдержало 14 изд. и разошлось в количестве свыше 50 тыс. экземпляров. Право собственности на них, по завещанию Н., принадлежит литературному фонду, которому он, таким образом, сторицей заплатил за поддержку. Образованный путем продажи стихотворений Н. "надсоновский капитал" фонда составляет в настоящее время около 50000 р. Небывалый успех Н., равного которому нет в истории русской поэзии (в таком количестве до истечения срока литературной собственности не расходились ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Кольцов, ни Некрасов), многие приписывали сначала сочувствию к несчастной судьбе безвременно погибшего поэта и как бы протесту против клеветы, отравившей ему последние дни жизни. Прошел, однако, ряд лет, невзгоды забыты, а успех стихотворений Н. остается прежний. Нужно, значит, искать его объяснения в самых стихах Н., тем более, что авторитетная критика мало занималась ими, относясь к Н., большей частью, как к поэту второстепенному. В Н. отразилось то переходное настроение, которым характеризуется и деятельность лучшего представителя литературного поколения конца 70-х и начала 80-х годов — Гаршина. Н. — олицетворение Рябинина в известном рассказе Гаршина: "Художники". Подобно Рябинину, он восклицает: "Но молчать, когда вокруг звучат рыданья и когда так жадно рвешься их унять, под грозой борьбы и пред лицом страданья... Брат, я не хочу, я не могу молчать". Было время, когда "поэзия несла с собой неведомые чувства, гармонию небес и преданность мечте, и был закон ее — искусство для искусства и был завет ее — служенье красоте". Но "с первых же шагов с чела ее сорвали и растоптали в прах роскошные цветы — и темным облаком сомнений и печали покрылись девственно прекрасные черты". Однако, отказавшись от поэзии наслаждения и безмятежного созерцания, Н., подобно тому же гаршинскому Рябинину, не нашел своего назначения и в борьбе со злом. Он сам очень хорошо это сознает: "И посреди бойцов я не боец суровый, а только стонущий, усталый инвалид, смотрящий с завистью на их венец терновый". Далеко не соответствует, поэтому, ансамблю поэтической деятельности Н. представление о нем как о поэте "гражданском" по преимуществу. "Гражданское" настроение Н., как и все вообще его настроения, было глубоко искренно, но оно только часть его творческих порывов и является как бы долгом совести, исполнением того, что он считал нравственной обязанностью каждого любящего родину человека и гражданина. По чисто литературным качествам своего таланта он тяготел к лирическим порывам, чуждым тенденции. Это видно и из многих мест его критических заметок, и из преобладающего характера стихотворений, которые он оставлял в своем портфеле и которые напечатаны только после его смерти, и из того, что особенно хороши в художественном отношении те стихотворения, в которых он больше поэт, чем гражданин: "На кладбище", "В глуши", прелестный "Отрывок из письма к М. В. Ватсон", грациозная пьеска "Закралась в угол мой тайком", "Сбылось все", "Снова лунная ночь", "Я пригляделся к ней", "Нет, муза, не зови", "Весной", "Умерла моя муза" (последнее стихотворение — одна из трогательнейших пьес русской поэзии, достойная стать рядом со стихотворением Никитина: "Вырыта заступом яма глубокая"). Уже в одном из ранних своих стихотворений, "Поэт", Н. одновременно поклоняется двум идеалам поэзии — гражданскому и чисто художественному. В позднейших стихотворениях, рядом с призывом к борьбе, в его душе идет "мучительный спор" с сомнением в необходимости борьбы ("Чуть останусь один"); рядом с верой в конечное торжество добра ("Друг мой, брат мой", "Весенняя сказка") слагается горький вывод, "что в борьбе и смуте мирозданья цель одна — покой небытия" ("Грядущее"), царит "мгла безнадежности в измученной груди" ("Завеса сброшена") и крепнет сознание ничтожества усилий "пред льющейся века страдальческою кровью, пред вечным злом людским и вечною враждой" ("Я не щадил себя"). Наконец, иногда в душе поэта возникает коллизия со стремлением к личному счастью. В одном из популярнейших своих стихотворений Н. с удивительной искренностью рассказал, как он "вчера еще рад был отречься от счастья" — но "сегодня весна, вся в цветах, и в его заглянула окно", и "безумно, мучительно хочется счастья, женской ласки, и слез, и любви без конца". Однако, в этом отсутствии у Н. прямолинейности нет ничего общего с неустойчивостью; его колебания, как и у Гаршина, объединены общим гуманным настроением, не холодным и надуманным, а глубоко органическим. Идеал Н. — Христос: "Мой Бог — Бог страждущих, Бог, обагренный кровью, Бог-человек и брат с небесною душой, и пред страданием и чистой любовью склоняюсь я с моей горячею мольбою". Определение своей поэзии сам Н. дал в стихотворении "Грезы": "Я плачу с плачущим, со страждущим страдаю и утомленному я руку подаю". В этих словах заключается и определение места, занимаемого Н. в истории русской поэзия. Родная дочь музы Некрасова, муза Н. имеет свои индивидуальные черты, которые и дороги нервному, надломленному поколению последних лет. Она более склонна к жалобам, чем к протесту, но зато и менее сурова. Не принадлежа к сильным и ярким художникам, Н. обладает, тем не менее, серьезными поэтическими достоинствами. У него очень музыкальный, иногда образный стих, замечательно задушевный тон, а главное — он владеет большой сжатостью. Любимым изречением его было правило: "Чтобы словам было тесно, мыслям просторно". Ему удалось создать несколько очень метких поэтических формул, врезавшихся в память. Стихи: "Как мало прожито, как много пережито", "Пусть арфа сломана — аккорд еще рыдает", "Облетели цветы, догорели огни" — стали крылатыми и вошли в обиход речи. К сильным сторонам Н. следует также причислить полное отсутствие искусственной приподнятости и риторичности. Поэзия Н. ясна и доступна каждому среднему читателю — и, может быть, в этом даже главная тайна ее успеха. Критические опыты Н., собранные в книжке "Литерат. Очерки" (СПб., 1888), не представляют ничего выдающегося.

Ср. биографию Н. при стихотворениях (составлена М. В. Ватсон); Арсеньев, "Критические этюды"; ст. Н. К. Михайловского в "Северном Вестнике" (1887), Op. Миллера, в "Русской Старине" (1888); "Сборник статей, посвященных памяти Н." (СПб., 1887); брошюру Н. А. Котляревского (М., 1890); книжку проф. Царевского (Казань, 1890).

С. Венгеров.

{Брокгауз}

Надсон, Семен Яковлевич

— известный русский поэт (1862—1887). Его отец, родившийся православным, происходил из еврейской семьи, и это обстоятельство давало повод родным Н. оскорблять сироту. В своих автобиографических заметках, написанных в 1880 г., Н. пишет о своем пребывании в доме дяди (по матери): "Когда во мне, ребенке, страдало оскорбленное чувство справедливости, и я, один, беззащитный, в чужой семье, горько и беспомощно плакал, мне говорили — опять начинается жидовская комедия, с нечеловеческой жестокостью оскорбляя во мне память отца". Одно свое стихотворение Н. посвятил еврейскому народу. Оно начинается словами: "Я рос тебе чужим, отверженный народ, и не тебе я пел в минуты вдохновенья"; если бы еврейский народ был счастлив, поэт, "иным стремлением согрет и увлечен", не пришел бы к нему с приветом; но в дни, "когда одно название еврей в устах толпы звучит как символ отвержения", поэт приходит к страдающему народу и говорит: "Дай скромно стать и мне в ряды твоих бойцов, народ, обиженный судьбою!" Стихотворение появилось впервые в сборнике "Помощь евреям, пострадавшим от неурожая" (СПб., 1901 г.) с отметкой, что, выписанное из подлинной тетради Н., оно относится, по-видимому, к 1886 г. В сборнике же "Недопетые песни" (из посмертных бумаг Н.; СПб., 1902 г.), стихотворение помещено под 1885 г. Здесь же напечатаны упомянутые автобиографические заметки.

{Евр. энц.}

Надсон, Семен Яковлевич

поэт, православн., еврейск. происх., р. 1862 г. 14 дек., † 1886 г. 21 дек.

{Половцов}

Надсон, Семен Яковлевич

[1862—1887] — поэт. Род. в семье чиновника. Рано потеряв отца, познакомился в детстве с нуждой, учился в классических гимназиях в Петербурге и Киеве, затем в военной гимназии и Павловском военном училище. В 1882 был произведен в офицеры; прослужив два года в Кронштадте, вышел в отставку и стал секретарем редакции журнала "Неделя". Последние годы жизни Н. были медленным умиранием от туберкулеза, от которого не спасло лечение в Крыму и на Ривьере. Первое стихотворение Н. появилось в печати в мае 1878 в журн "Свет". Вскоре после этого он начинает сотрудничать в "Отечественных записках".

Первые стихи Н. окрашены в народнические тона и продолжают традиции некрасовской школы. Надсон напоминает о "меньшем брате" и призывает "на грозный бой с глубокой мглою". "Гражданские" мотивы встречаются иногда в дальнейшем творчестве Н. В поэме "Грезы" Н. провозглашает разрыв с романтическими фантазиями детства и заявляет: "Я стал в ряды бойцов поруганной свободы,/ Я стал певцом труда, познанья и скорбей!". Патетикой этого рода проникнуто и стихотворение "На могиле А. И. Герцена". Но уже для первых народнических стихов Н. характерен настойчивый мотив сомнений, разъедающих революционные идеалы. Поэт убежден в бесплодности борьбы: "Для чего и жертвы и страданья/ Для чего так поздно понял я,/ Что в борьбе и смуте мирозданья/ Цель одна — покой небытия?" Н. кажется, что сама природа осуждает жертвы борьбы и оправдывает эгоистическое довольство сытых ("Позабытые шумным их кругом"). И самый социализм рисуется Надсону скучным и плоским, царством покоя, не удовлетворяющим свыкшегося с "чистой скорбью" поэта ("Томясь и страдая во мраке ненастья"). Под конец своей жизни Н. начал склоняться к принципам "искусства для искусства". Противоречивый и зигзагообразный путь Н. пролегал от гражданских традиций Некрасова через многообразные сомнения и колебания к индивидуализму, импрессионизму, подготовлявшим будущих символистов. В стихотворении "Мгновение" Н. вплотную подходит к столь характерной для Брюсова и Бальмонта проповеди наслаждения мигом ("Нам прожить остается одну эту ночь,/ Но зато — это ночь наслаждения.../ И в объятьях любви беззаботно уснем,/ Чтоб проснуться для смертных объятий").

Н. — выразитель переломного момента в истории разночинной интеллигенции, разуверившейся в революционных идеалах народничества, ставшей перед жизнью в недоумении, как перед сфинксом, и начавшей приспособляться к капиталистическому укладу. Эта противоречивость, двойственность, содействовали чрезвычайному успеху его поэзии среди широких кругов интеллигенции 80-х гг., переживавших ту же эволюцию. За 12 лет книга стихотворений Н. выдержала 14 изданий.

Стиль Надсона эклектичен. С одной стороны, это — эпигон гражданской поэзии, заштамповавший и автоматизировавший ее стилевые принципы, С другой — это предшественник импрессионистического стиля символистов. Бедность живописных образов, банальность эпитетов, обилие "лишних" слов — все эти "недостатки" стиля II. обусловлены как эпигонской автоматизацией некрасовских традиций, так в особенности переходом от ораторского говорного стиха народников, с его акцентированной семантикой, к музыкальному стилю символистов. Стилевой эклектизм Н. отвечал однако вкусам стоявшей на социальном распутье мелкобуржуазной интеллигенции, пришедшей от увлечений народничеством к буржуазному либерализму.

Библиография: I. Стихотворения, 27-е изд. Литературного фонда, СПб, 1914; Проза. Дневники. Письма, изд. то же, 2-е, СПб, 1913 (здесь же библиография, составленная H. К. Пиксановым); Полное собр. сочин. с биографич. очерком М. Ватсон (прилож. к "Ниве" за 1917).

II. Михайловский Н. К., Заметки о поэзии и поэтах, Сочин., т. VI; Гpиневич П. Ф. (П. Ф. Якубович), Певец тревоги юных сил, "Очерки русской поэзии", Петербург, 1911; Войтоловский Л. Н., С. Надсон, "Очерки истории русской литературы XIX и XX вв.", ч. 2, Гиз, М. — Л., 1928; Дивильковский А., С. Я. Надсон, "История русской литературы XIX в.", под ред. Д. Н. Овсянико-Куликовского, т. IV, М., 1911; Неведом с кий М., Зачинатели и продолжатели, П., 1919; Шулятиков В., Восстановление разрушенной эстетики. Этапы новейшей лирики, "Избранные литературно-критические статьи", "ЗиФ", М., 1929.

III. Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия, т. I, Гиз, М. — Л., 1928; Мандельштам, Р. С., Художественная литература в оценке русской марксистской критики, изд. 4-е, Гиз, М. — Л., 1928.

Л. К.

{Лит. энц.}