Немецкая культура. Просвещение

В XVIII в. в Европе возникло широкое культурное движение, известное в истории под названием Просвещения. Оно являлось выражением буржуазной оппозиции против всех проявлений и пережитков феодализма в общественных отношениях, государственном строе и господствующей идеологии, тормозивших развитие капитализма.
XVIII столетие сами современники называли веком Просвещения (французское Siecle des lumieres, немецкое Aufklarung), а передовые деятели культуры этого столетия получили название просветителей. Это название возникло вследствие их твердого убеждения во всемогуществе разума и распространяемого им света знаний, разгоняющего тьму невежества, заблуждений и предрассудков. Стоит только «просветить умы» относительно нелепостей религии и несовершенства существующего общественного строя, стоит только показать людям путь к разумной организации жизни — и торжество идеального царства свободы, равенства, всеобщего счастья обеспечено.
В произведениях просветителей «все прежние формы общества и государства, все традиционные представления были признаны неразумными и отброшены, как старый хлам... Теперь впервые взошло солнце, наступило царство разума, и с этих пор суеверие, несправедливость, привилегии и угнетение должны уступить место вечной истине, вечной справедливости, равенству, вытекающему из самой природы, и неотъемлемым правам человека» (Ф. Энгельс, Развитие социализма от утопии к науке, К. Маркс, Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. II, стр. 108. ).
Энгельс, перу которого принадлежит приведенная характеристика, заканчивает ее указанием на то, что «великие мыслители XVIII века... не могли выйти из рамок, которые им ставила их собственная эпоха». Их царство оказалось «всего лишь идеализированным царством буржуазии».
Как ни ограничена позитивная часть работы просветителей, важно то, что ее критическая часть имела огромное прогрессивное значение. Борьба просветителей против феодально-абсолютистского строя, против церкви и других учреждений средневековья расчищала путь революционному перевороту, переходу к более высокой ступени общественной жизни.
Деятели Просвещения, просветители, были идеологами буржуазии, но буржуазии, выступавшей в то время во главе общества как класс революционный.
Особенности немецкого Просвещения
Движение Просвещения проявилось прежде всего в Англии, где революция середины XVII в. дала мощный толчок развитию буржуазной идеологии. Классической же страной Просвещения стала Франция: на протяжении почти всей второй половины XVIII в. французские просветители были властителями дум Европы.
Немецкое Просвещение, не столь самобытное, как английское, и гораздо менее влиятельное, чем французское, носило более ограниченный характер. Здесь сказались политическая раздробленность Германии, ее экономическая отсталость и вытекавшая отсюда крайняя слабость буржуазии. Идеологи немецкого бюргерства предпочитали уходить от гнетущей действительности в заоблачные высоты философии, в область чистой теории, в эмоциональный мир музыки. Общественный подъем, характерный для всей Европы, особенно во второй половине XVIII в., сказался и в Германии, но нашел здесь себе выражение главным образом в отвлеченных, идеологических формах.
В этот период Германия выдвинула ряд замечательных деятелей, которым принадлежит заслуга создания новой немецкой поэзии, философии, музыки.
Философия Лейбница, стоящая у порога Просвещения, затрагивает самые глубокие вопросы науки. Винкельман создает новую теорию искусства. Лессинг и Гердер выдвигают новое понимание истории. В учении Канта немецкая мысль вплотную подходит к диалектическому методу, хотя и отступает перед его революционными последствиями, чтобы вернуться в лоно метафизики. Наконец, гениальные творения Баха и Генделя поднимают на необычайную высоту немецкую музыку.
Религиозные движения
Новые веяния, враждебные окружающей действительности, вначале нашли свое выражение в религиозных движениях. В Германии, где Реформация, сделав протестантских князей главами церкви, привела к худшему виду религиозного деспотизма, сформировалась целая армия богословов и добровольных доносчиков, занимавшихся преследованием инакомыслящих. Почти всем выдающимся немецким ученым приходилось оправдываться от обвинений в свободомыслии. Знаменитый философ, «учитель Германии» Христиан Вольф в 1723 г. был в 24 часа изгнан из Халле «под угрозой повешения».
Протест против обскурантизма принял форму религиозного брожения. В конце XVII в. возникло новое влиятельное течение пиетистов, отвергавшее обрядность и ученое богословие. Готфрид Арнольд (1666—1714) и другие более смелые умы среди пиетистов стояли уже в сущности на позициях деизма — рационалистической религии, отвергавшей вместе с христианской обрядностью и учение о божественном откровении. Арнольд в своей «Непартийной истории церквей и еретиков» призывал к веротерпимости. Еще дальше в этом вопросе пошел его ученик Иоганн Конрад Диппель (1673—1734), врач и алхимик, страстный борец против церковной ортодоксии, провозгласивший братский союз людей всех вероучений на почве общей «естественной морали».
Постепенно пиетизм выродился в мистико-аскетическую секту, выдвигавшую на первый план идеи смирения, отказа от своей личности. Уже при Фридрихе Вильгельме I он стал реакционным, проявляя свою активность главным образом в борьбе с Просвещением.
Философия Лейбница
Политическое размежевание церквей было одним из ярких проявлений раздробленности Германии после Тридцатилетней войны. Неудивительно, что великий философ Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646—1716), отыскивая пути к преодолению этой раздробленности, обратился к церковной проблеме. Будучи в сущности безразличен к религии, он ограничился поисками удобной дипломатической формулы, пригодной для примирения различных вероисповеданий и стоящих за ними государств. Однако роль Лейбница в истории культуры определяется не подобными проектами, а его философскими, математическими и историческими трудами.
Философия Лейбница является одним из направлений объективного идеализма, но в ней имеются элементы диалектики, в частности понимание неразрывной связи материи и движения, единичного и всеобщего. Отвергнув механический материализм Гоббса и Спинозы, Лейбниц пытался создать динамическую теорию мироздания, поставив на место атома, находящегося в состоянии механического движения, простейшую деятельную субстанцию — монаду. Все в мире есть результат самодеятельности, а не внешнего воздействия. Вследствие деятельности монад, образующих лестницу существ — от низшего к высшему, — возникает гармония. Основой этой гармония является принцип непрерывности, существование множества бесконечно малых переходов, исчерпывающих все пределы, грани, твердые различия. С этим положением связано великое научное открытие Лейбница, сделанное им независимо от Ньютона, — дифференциальное исчисление. В основе монадологии Лейбница лежит идеалистическое представление о постепенном восхождении от более темного к более ясному проявлению всеобщего духовного начала. Вся самодеятельность монад сводится в сущности к процессу мышления.
Система Лейбница ведет к оправданию существующего порядка со всем его злом, насилием и неправдой. Учение о «предустановленной гармонии» означает в сущности признание того, что все в мире хорошо и разумно. Таким образом, идеализм Лейбница приводит к примирению с действительностью, к оправданию социальной пассивности. Поэтому примерно с середины XVIII в., когда просветители усиливают свою борьбу против феодально-абсолютистских порядков, они не только отвергают представление Лейбница о разумном устройстве окружающего мира как «лучшего из миров», но и осмеивают его, как это сделал Вольтер в своем «Кандиде».
Философские взгляды Лейбница были приведены в систему его учеником Христианом Вольфом (1679—1754). Вольф придал им более резко выраженный рационалистический характер, рассмотрел самые различные области человеческой мысли и знания с позиций «логически оперирующего разума» и дал — впервые после Фрэнсиса Бэкона — новую, более соответствующую уровню знаний XVIII в. схему разделения наук. Значение Вольфа специально для Германии состоит еще в том, что он создал немецкую философскую терминологию, воспринятую Кантом и последующими мыслителями. Философская система Вольфа — ясная, трезвая, рассудочная и при всем том чрезвычайно плоская — получила широкое распространение не только в Германии, но и во всей Европе. На раннем этапе Просвещения эта система удовлетворяла потребность поднимающегося класса — буржуазии в разумном объяснении всего существующего; отсюда необычайный успех Вольфа.
Материалистическое направление
Материализм и атеизм не имели в Германии таких выдающихся защитников, как в более передовых странах — Англии, Франции и Голландии. Но материалистические взгляды не были чужды немецкой идеологии XVIII в. Еще в 70-х годах предшествующего столетия лиценциат богословия Маттиас Кнутсен, утверждавший, будто в одном Иенском университете у него до 700 последователей, был обвинен в распространении «богопротивных и бунтовщических грамот». Не признавая никакого авторитета, кроме разума и совести, Кнутсен утверждал, что не существует ни бога, ни дьявола. Единственный ад, которого следует бояться, — это зло, которое люди причиняют себе подобным. «Я говорю вам также, что следует выгнать из этого мира попов и начальников», — писал он в одной из своих «грамот».
Имя Спинозы было в Германии запретным, но среди небольшого образованного слоя он пользовался тайным сочувствием. Один из друзей Спинозы — саксонский ученый фон Чирнгаузен (1651—1708) в слегка завуалированной форме изложил систему этого «князя атеистов». В 1692 г. в Берлине Штош (1646—1707) должен был отречься от своей книги «Согласие разума и веры», в которой он следовал материалистическим принципам Декарта в сочетании с учением Спинозы. В 30-х годах XVIII в. в Берлине существовало общество светских вольнодумцев. Благодаря экономическим и культурным связям с Голландией влияние Спинозы в Германии стало как бы постоянным фактором.
Материалистические тенденции особенно сильно выражены в труде Теодора Людвига Лау (1670—1740) «Философские размышления о боге, мире и человеке». Материя, доказывает он, вечна, как и движение. Физиологически человек является машиной, состоящей из тонкой материи. Душа материальна; смерть есть только прекращение движения в душе и теле, их распад на атомы. «Моя смерть воссоединяет тело и душу с богом не мистически, а естественно». Познание коренится в нашем чувственном опыте. Столь же радикальны общественные взгляды Лау. «Люди свободны по своим природным задаткам, в действительности же они рабы. Во всем мире положение граждан и подданных тяжело».
Спустя 70 лет после «богопротивных грамот» Кнутсена, другой представитель плебейской линии в немецком Просвещении — Иоганн Христиан Эдельман (1698—1767) с уважением обратился к его памяти. Сын бедного музыканта, Эдельман всю жизнь провел в нужде и скитаниях. Сначала он склонялся к пиетизму. Познакомившись с произведениями Спинозы, Эдельман стал его горячим приверженцем. Написанное им по требованию церковных властей изложение взглядов заключает в себе ряд материалистических положений, замаскированных под пантеизм. Эдельман примыкал к Спинозе и в исторической критике библии.
Таким образом в Германии XVIII в. религиозное свободомыслие не было редкостью. Представители этого течения принадлежали к дворянству и высшему чиновничеству или же к плебейским элементам, как Кнутсен и Эдельман. Бюргерство оставалось глубоко религиозным или довольствовалось «естественной теологией» Вольфа. Этими объясняется, что германские материалисты и атеисты в своей борьбе за передовые идеи часто вынуждены были для воздействия на бюргерство пользоваться богословским материалом и применять богословскую терминологию. Крупнейшие же деятели немецкой культуры предпочитали вообще не затрагивать богословских проблем.
Литература
Главным центром литературного движения в первой половине XVIII в. была Саксония, особенно торговый и университетский город Лейпциг. Здесь протекала деятельность влиятельного пропагандиста и теоретика классицизма Готшеда (1700—1766). Ученик Вольфа в области философии, Готшед восставал «во имя разума» против средневековой фантастики; его бесспорной заслугой является борьба за ясный и правильный немецкий язык, за восстановление прямой связи театра с литературой, за поднятие немецкого театра на уровень европейского театра того времени. В этом отношении Готшед — непосредственный предшественник Лессинга. Но Готшед насаждал преклонение перед французским классицизмом, выдвигал требования «хорошего тона» и верноподданнической угодливости перед государями. Все это вызывала в 40-х годах растущий протест со стороны пробуждающегося национального и классового самосознания немецкого бюргерства. С Готшедом вступили в ожесточенную литературную полемику цюрихские профессора Бодмер и Брейтингер («швейцарцы»), которые противопоставляли его сухому классицизму право поэта на поэтическую фантазию и, опираясь на авторитет Мильтона, защищали обращение поэтов к религиозным сюжетам, к изображению природы и свободных чувств. Из этой полемики победителями вышли «швейцарцы».
Их идеи получили дальнейшее развитие в сентиментализме, представлявшем собою повсюду род оппозиции по отношению к официальной культуре абсолютизма. В Германии эта оппозиция еще усиливалась оскорбленным чувством национального достоинства, поскольку придворная культура в мелких немецких государствах выражалась в рабском копировании иностранных образцов. Крупнейшим представителем сентиментального направления в Германии был Клопшток (1724—1803), который в своей «Мессиаде» пытался вслед за поэтом Английской революции Мильтоном создать героическую эпопею на основе христианской мифологии. Богатством языка и силой поэтического воображения Клопшток сначала вызвал энтузиазм; его поэзию сравнивали с музыкой Баха и Генделя. Но скоро недостатки «Мессиады» — отсутствие действия, обилие риторики, монотонный характер лирических отступлений — лишили ее способности оказывать влияние на читателя. Зато оды Клопштока, в которых воспеваются любовь к родине и любовь к женщине, явились настоящим откровением. В его политической поэзии выделяется знаменитое стихотворение «Они, а не мы», в котором он приветствует Французскую революцию. Правда, в период якобинской диктатуры он отрекся от революции (в стихотворении «Моя ошибка»), но это характерно почти для всей немецкой интеллигенции 90-х годов. Другое направление, стремившееся преодолеть классицизм Готшеда, представлено поэзией пастушеской простоты и идиллических радостей любви в духе Анакреона.
На этом общем фоне выделяется значительная фигура Виланда (1733—1813), «немецкого Вольтера», которого он действительно напоминает изяществом стиля, остроумием, смелыми выпадами против официального лицемерия и некоторыми другими чертами таланта. Но в его философском романе «Агатон» есть и специфический немецкий элемент — изображение страдающей, стремящейся к моральному совершенству «прекрасной души», а в его сатирическом романе — «Абдеритяне» имеются реалистические жанровые сценки из жизни немецкого мещанства.
Изобразительные искусства и музыка
В области изобразительных искусств еще сильнее, чем в литературе, зависимость мастеров от покровительства князей обусловила господство вычурности и подражание французским образцам. В конце XVII и первой половине XVIII в. каждый немецкий монарх желал иметь свой маленький Версаль, и Германия наполнилась дворцовыми сооружениями в стиле барокко. Но замысловатый стиль рококо, который во Франции применялся только для внутренней отделки здания, приобрел самостоятельное значение в строительной деятельности дрезденского архитектора Матеуса Пепельманна (1662—1736) - создателя знаменитого дворцового ансамбля Цвингер в Дрездене — и вюрцбургского мастера Бальтазара Неймана (1687—1753). Присущее эпохе абсолютной монархии стремление к тяжеловесному величию нашло свое выражение в творчестве Андреаса Шлютера (1660—1714): он закончил и отделал здание арсенала в Берлине; по его проекту строился там же королевский дворец. Он известен и как скульптор (конная статуя «великого курфюрста»).
Что касается живописи, то сколько-нибудь значительные произведения создаются только с середины XVIII в. Международную известность приобрел А. Менгс (1726—1801), «Рафаэль Германии», художник и теоретик, проводивший в изобразительном искусстве идеи французского классицизма. Под влиянием просветительских идей сложилось также реалистическое творчество портретистов Антона Графа (1736—1813) и Иоганна Фридриха Тишбейна (1751—1829). Очень широко известен, наконец, замечательный мастер графики, поляк по происхождению, Даниил Ходовецкий (1726—1809), который рисовал жанровые сцены, насыщенные моральной тенденцией, а также дал ряд замечательных иллюстраций к произведениям Лессинга, Гете и Шиллера.
Самое заметное место в немецком искусстве XVIII в. принадлежит музыке, представленной в первой половине этого века мужественным, полным глубокого чувства творчеством Баха и Генделя.
Развитие немецкой музыки тесно связано с Реформацией. Пение духовных гимнов играло большую роль в богослужении ранних протестантских общин. По мере укрепления лютеранства прежняя простота уступает место более торжественным и утонченным формам церковной службы. Развивается искусство сольного пения, противостоящего хору; в церковь проникает влияние итальянской оперы; церковная служба начинает сопровождаться инструментальной, прежде всего органной, музыкой.
Все это подготовило условия для творчества величайшего немецкого композитора Иоганна Себастьяна Баха (1685—1750). Бах не нашел истинных ценителей среди высшего лютеранского духовенства, которое отдавало предпочтение традиционной музыке посредственных композиторов. Он прожил всю жизнь в постоянном конфликте с церковными властями, которых мало интересовало то, что его искания, его новаторство в музыке имели глубоко народную основу.
Бах возвращается к монументальной хоровой культуре демократических протестантских общин. Основанная на полифонии, т. е. согласном и противоречивом движении многих самостоятельных голосов, музыка Баха развивает этот принцип в сторону большей гибкости и полноты. Его многочисленные церковные кантаты (60 хоралов, 90 ораторий) отличаются драматизмом и глубоким философским содержанием.
В области инструментальной музыки делом жизни Баха была разработка законов фуги — музыкального произведения, которое переносит на клавишный инструмент вокальный принцип полифонии. Сочинения Баха, написанные для клавесина, арфы и органа, стали классической школой музыкального мышления. Бах является одним из самых выдающихся творцов светской вокальной и инструментальной музыки — как для оркестра, так и для камерного исполнения.
Его современник Георг Фридрих Гендель (1685—1759) не был выходцем из старинной семьи органистов, как Бах, а приобрел познания в музыке самоучкой, вопреки желанию отца. Решающее влияние на Генделя имели впечатления светской, главным образом оперной, музыки. После успеха своих первых опер он уехал в Италию, а с 1712 г. поселился в Англии. Он написал более 40 опер, из которых наибольшей известностью пользовалась опера «Родамисто». Но его слава основана прежде всего на ораториях («Мессия» — 1742 г., «Иуда Маккавей» — 1746 г. и др.). Последние годы жизни Гендель целиком посвятил этому жанру, который благодаря своей программе, основанной на библейских легендах, и музыкальной форме, объединяющей могучие эффекты хора и оркестра с ораторским пафосом отдельных партий, пользовался наибольшим успехом среди пуританской английской буржуазии.
Творчество композиторов Гайдна, Глюка и великого Моцарта тесно связано с развитием культуры в Австрии и будет поэтому рассмотрено в соответствующей главе.
Теория искусства. Винкельман
Крупным событием в немецкой художественной жизни XVIII в. был поворот к эстетике древнегреческого искусства, провозглашенный Винкельманом. Эстетика как особая философская дисциплина получила развитие в школе Лейбница — Вольфа. Она занималась анализом чувства прекрасного, в котором философия Лейбница усматривала способность человеческой души постигать совершенство окружающего мира. Такой взгляд не мог удовлетворить тех передовых немцев, которые начинали сомневаться в том, что идеал безусловно совпадает с действительностью, как этому учили философы школы Лейбница — Вольфа. Возникло стремление освободить эстетику от опеки церковно-христианской морали и пут идеалистической философии. Это стремление и выразил Иоганн Иоахим Винкельман (1717—1768), который первый вернулся к гуманистической культуре. По своему мировоззрению он был последователем древнего материалиста Эпикура. В своей философии истории Винкельман ближе всего стоял к Монтескье, с его повышенным вниманием к природным условиям и теорией политической организации. Бедствия и невзгоды современной жизни он считал результатом исчезновения свободного демократического строя (свойственного, как ему представлялось, древнегреческим республикам), результатом засилья деспотизма и религии.
Уроженец Пруссии, Винкельман всю жизнь питал отвращение к этому государству, как «живодеру народов». В Саксонии Августа III, собравшего знаменитую коллекцию Дрезденской галереи, он чувствовал себя свободнее. Но обычная в придворном и церковном искусстве того времени эстетическая доктрина барокко не удовлетворяла его. Он уехал в Италию, которую считали тогда обетованной землей искусства и красоты. Здесь окончательно формируется его идеал «подражания грекам». В противоположность последователям классицизма, которые видели в античной культуре аристократические начала, Винкельман усматривал причину расцвета греческого искусства в демократическом строе древней Греции. В своей «Истории искусства древности» (1764 г.) Винкельман идеализирует греческие республики, но его заблуждение было в то время неизбежно, а идеализация эллинского мира характерна для всего демократического движения XVIII в.: она отразилась и в искусстве революционной Франции, и в поэзии Гете и Шиллера, и в немецкой классической философии, и в передовой общественной мысли всей Европы.
Лессинг
Центральной фигурой немецкого Просвещения был Готхольд Эфраим Лессинг (1729—1781), более сложная и боевая натура, чем Винкельман. В лице Лессинга сливаются две линии, в прошлом далекие друг от друга, — материалистическое свободомыслие и горячее общественное чувство, шедшее снизу, из глубин народа, но получавшее до Лессинга выражение в форме одних лишь религиозных исканий.
Лессинг развернул борьбу одновременно против придворного классицизма и против бюргерской религиозной поэзии — сначала на страницах журнала «Письма о новейшей литературе», который он издавал совместно с двумя другими просветителями — книгоиздателем Николаи и философом Мендельсоном, затем в статьях своего журнала «Гамбургская драматургия». Вопросам теории искусства посвящено глубокое, богатое мыслями произведение «Лаокоон», где выясняется различие между изобразительным искусством и поэзией по их средствам воздействия на человека. В этом произведении Лессинг доказывает, что спокойствие, присущее творениям греческих скульпторов, не исчерпывает всей полноты художественного мира, ибо за пределами пластической красоты остается широкая область вечно подвижной жизни с ее противоречиями, борьбой и страданиями, смешением трагического и смешного. Все волнения, близкие человеческому сердцу, свободно охватывает поэзия, если она говорит своим собственным языком, не подражая изобразительному искусству и не стремясь к простому описанию прекрасных образов действительности, что делает ее фальшивой и скучной.
Вместе с тем Лессинг указывает на тесную зависимость приемов искусства от жизни народа, от окружающей среды. Ему принадлежит та заслуга (впервые отмеченная Марксом), что он показал всю несостоятельность попыток возродить в условиях культуры XVIII в. принципы древнегреческой поэзии.
В «Гамбургской драматургии» Лессинг выступил против французского классицизма и с большой глубиной и силой подчеркнул значение Шекспира для современности. Критика Лессинга сыграла громадную роль в деле создания немецкого национального театра.
Драматические произведения самого Лессинга также были протестом против засилья французских дворянских вкусов и рабского следования заранее установленным правилам. Он выводит в своих пьесах не «героев», а простых людей в их обыденной обстановке, но он ставит в них и политические проблемы. Его «Эмилия Галотти», направленная против деспотизма немецких князей, предвещает революционную драматургию молодого Шиллера. В «Натане Мудром» он обращается к теме религиозной нетерпимости, защищая полную свободу совести. Главное здесь для Лессинга — сближение народов на почве чисто светской, гуманистической морали. Свои взгляды на значение религии Лессинг выразил в анонимно изданной в 1780 г. брошюре «Воспитание человеческого рода». Здесь проводится та мысль, что человечество, как и каждый отдельный человек, проходит ряд ступеней органического развития. Господство религии, веры в божественное откровение свидетельствует о незрелости человеческого общества. Однако религия не является только нагромождением глупостей и заблуждений. Ступени ее развития зависят от исторического уровня культуры, они ведут к высшей стадии — эпохе «вечного евангелия» — разума, стадии такого общественного строя, при котором люди будут соблюдать порядок без всякого государственного принуждения.
Этот исторический взгляд делает Лессинга одним из самых глубоких представителей европейского Просвещения. С твердой уверенностью выражает он свое убеждение в том, что человеческое общество идет вперед, несмотря на всю сложность этого пути, его противоречия и даже возможность попятного движения. Что бы ни произошло, не будем впадать в отчаяние! — таков призыв Лессинга.
Вся деятельность и творчество Лессинга свидетельствуют о его приближении к материалистической линии французского Просвещения, хотя по условиям жизни в Германии он должен был принять теологические привески философии Спинозы. В его мыслях мы находим элементы диалектики, что поднимает его в известном отношении над большинством французских просветителей.
Гердер
К историко-философским взглядам Винкельмана и Лессинга непосредственно примыкают идеи Иоганна Готфрида Гердера, мыслителя, поэта и историка (1744—1803). Несмотря на свое официальное положение пастора лютеранской церкви, Гердер был последователем Спинозы. Сильное влияние оказал на него Руссо. У Лейбница Гердервзял элементы идеализма и идею развития от низшего к высшему, которое воплощается в отдельных индивидуальностях, образующих ступени целого. Эту идею развития он переносит на реальную почву природы и человеческого общества. История человечества есть продолжение истории природы. Природная среда, климат, условия жизни определяют нравы людей, их национальные особенности, литературу и искусство. Особо выделяет Гердер значение языка, без которого не может быть и разумного мышления. Каждое явление в природе и обществе дает начало другому и тем исчерпывает себя. Но смерти нет, ибо исчезает только ничтожное, относящееся к данному ограниченному моменту. Человек бессмертен в своих делах и созданиях. Чем больше личной энергии отдано на служение общему делу, тем выше индивидуальность человека. Это единство общего и личного развивается в истории и ведет к идеалу человечности. Правда, движение культуры не является гладким и безболезненным. Всемирная история складывается из жизни отдельных народов, которые, подобно личности, переживают молодость, время расцвета и увядания. Но жизнь человечества этим не заканчивается. Она находится в постоянном процессе возрождения юношеской свежести.
Принимая все положительное, что было создано Просвещением, Гердер отбрасывает свойственные просветителям черты ограниченности — пренебрежение к прошлому, непонимание своеобразия каждого народа и его истории. Важной мыслью Гердера была идея народности. Он реабилитирует народную средневековую поэзию, находя в ней самобытную прелесть. Он собирал и переводил на немецкий язык народные песни всех эпох и всех стран — «голоса народов», отыскивая с большой любовью и умением историческую подоснову каждой из этих песен. Вместе с тем он не принижал значения великих произведений классической древности, порицая только подражание, механическое перенесение приемов классической поэзии в совершенно другие условия жизни. Достоинства художественной формы зависят от оригинальности и самобытности содержания. С этой точки зрения Гердер рассматривал и библию не как священную книгу, а как творение восточной литературы, связанное с определенным общественным состоянием.
Все эти мысли отличались свежестью, новизной и означали громадный шаг вперед. Наиболее значительными произведениями Гердера являются «Идеи к философии истории человечества» (1784—1791) и «Письма о содействии успехам гуманности» (1793—1797). В этих сочинениях нарисована широкая картина истории человеческого общества. Через все написанное Гердером о различных веках и народах красной нитью проходит главная мысль — развитие свободы в истории совершается с неотвратимой силой, несмотря на все препятствия и временные отступления. С этим великим общественным содержанием связаны все многообразные формы культуры в языке и поэзии, искусстве и научном мышлении.
Литературное движение «Бури и натиска»
В 70-х годах XVIII в. просветительское движение осложняется. Напряженная общественная атмосфера этих лет отразилась в литературном направлении «Бури и натиска» («Sturm und Drang» — название популярной драмы Клингера). Предшественником этого направления был Клопшток. Еще важнее влияние Руссо с его критикой современной цивилизации и обращением к идеальному естественному состоянию, свободному от всяких правил, стесняющих человеческую природу. Среди противников этих правил, так называемых мятежных гениев, были поэты, драматурги, публицисты — Бюргер, Ленц, Клингер, Шубарт, Гейнзе, братья Штольберг, отчасти Хельти и Фосс; в молодые годы идеями «Бури и натиска» увлекались и такие великие умы, как Гете и Шиллер.
В середине XVIII в. многие немецкие монархи — от Фридриха II и до незначительных князей — увлекались идеями «просвещенного абсолютизма». Влияние французских просветителей, выдвинувших идею «союза государей и философов», приобрело в Германии как бы официальный характер. Но попытка усвоить формальные стороны культуры Просвещения и подчинить их княжеской власти при помощи полиции и армии чиновников породила в Германии своего рода национальную оппозицию к эстетическим взглядам французских просветителей. Лессинг подверг острой критике основы вольтеровского театра. Клопшток обратился к германской старине. Гете и Гердер защищали готическую архитектуру и народную поэзию от критики просветителей, которые в этих созданиях средневековья видели только порождение невежества и дурного вкуса.
В этой атмосфере родилась литература «Бури и натиска», отличавшаяся двойственным характером, переплетением в ней демократических и реакционных черт. Драматические произведения Ленца, баллады Бюргера, стихотворения и публицистика Шубарта — вся эта неистовая и дерзкая литература затрагивала самые больные места немецкой жизни: произвол и грубость дворянства, засилье солдатчины, тяжкое положение крестьян. Шубарт в стихотворении «Гробница государей» обличает деспотизм венценосцев. Ф. Л. Штольберг в стихотворении «К свободе» грозит угнетателям народа кровавой местью. Фауст и Прометей, мятежные титаны народной фантазии, становятся любимыми образами поэтов «Бури и натиска». Но их бунтарские настроения носят анархический характер. У «мятежных гениев» отказ от правил и условностей цивилизации переходит в крайний индивидуализм, связанный с преклонением перед сильной личностью, как, например, в романе Гейнзе «Ардингелло», герой которого не хочет знать никаких других законов, кроме своей неукротимой страсти и стремления испытать всю полноту и все наслаждения жизни.
Проникнутая настроениями растущего национального самосознания, литература «Бури и натиска» обращается к далекому немецкому прошлому, к быту крестьян — подлинных хранителей традиционных форм жизни. Средневековье приобретает в глазах поэтов этого направления все большую привлекательность. Презирая прозаическую ясность мысли просветителей, столь сильно выраженную даже у Лессинга, они предпочитают писать туманно и напыщенно. В трудах философов этого направления — Гаммана и Якоби разум все более отступает перед верой.
В этих противоречиях литературы «Бури и натиска», то поднимающейся до революционного пафоса и ставящей новые проблемы, то отступающей вспять гораздо дальше самых умеренных просветителей, сказалась двойственность немецкого мелкого бюргерства, постоянно колеблющегося между настроениями бунтарства и верно-подданничеством. Вот почему Гердер, Гете и Шиллер, примыкавшие к направлению «Бури и натиска», довольно скоро отошли от него.
Гете и Шиллер
Великий немецкий поэт Иоганн Вольфганг Гете (1749— 1832) впитал в себя все многообразное содержание умственной жизни своего времени. Раньше других он увидел слабые стороны литературы Просвещения — рассудочный характер, механический взгляд на естественные процессы, отрицательное отношение к средневековому народному творчеству. Те новые черты, которые возвышают Лессинга над общим уровнем века Просвещения, получили дальнейшее развитие в мышлении Гете.
Правда, Гете времен «Бури и натиска» еще не достиг полной зрелости. Лишь отдельные стороны его могучего гения выступают в исторической драме «Гец фон Берлихинген» (1773 г.) и в романе «Страдания молодого Вертера» (1774 г.) — двух лучших произведениях ранних лет. «Гец фон Берлихинген» был первым образцом драматургии, сознательно следующей заветам Шекспира. Гете разделяет с другими поэтами «Бури и натиска» их ненависть к тиранам. Этим настроением проникнута его драма. Ее герой, Гец фон Берлихинген, изображен как национальный герой, борец против княжеского абсолютизма, сторонник императора, т. е. единства Германии, возглавивший, хотя и против своей воли, крестьянское восстание. Гете не понял ни подлинной роли Геца, ни значения Великой крестьянской войны XVI в. для истории Германии, но его поэзия восстанавливает дух времени, широкий народный фон, грубоватый язык эпохи Реформации.
В «Страданиях молодого Вертера» бюргерская среда, изображаемая Гете, имеет характерные приметы времени, несмотря на всю условность сентиментального романа в письмах. Раскрывая внутренний мир своего героя, его переживания, вызванные несчастливой любовью, поэт вместе с тем рисует тот социальный фон — приниженное положение бюргерства в феодальной Германии, — который обусловил трагическую развязку романа. Самоубийство Вертера можно понять как протест, если не против общественных отношений, то против традиционной морали и официальной религии. Роман превосходно передает царившую в Германии накануне Французской революции душную общественную атмосферу, которая порождала у части немецкой интеллигенции мечтательность, равнодушие ко всякой деятельной жизни и как следствие этого — к самой жизни. Популярность романа Гете была огромной, и самоубийство его героя вызвало множество подражаний.
Спустя восемь лет после появления «Геца» Фридрих Шиллер (1759—1805) написал свою первую драму «Разбойники», которая во время Французской революции принесла ему почетный диплом гражданина Французской республики. В «Разбойниках» Шиллер изображает восстание оскорбленной личности против законов испорченного общества. Главный герой пьесы — Карл Моор произносит пламенный монолог: «Люди, способные к орлиному полету, должны по закону двигаться черепашьим шагом. Никогда еще закон не создавал великих людей; только свобода воспитывает героев и титанов. О, дух Арминия еще тлеет под пеплом! Поставьте меня во главе армии из людей, подобных мне, — и Германия превратится в республику, по сравнению с которой даже Рим и Спарта показались бы женским монастырем».
В другой драме — «Коварство и любовь» (1784 г.) Шиллер заклеймил пороки немецкого общественно-политического строя. На фоне позорной жизни княжеского двора расцветает глубокое чувство героев, гибнущих оттого, что законы общества не позволяют дворянину соединиться с девушкой из мещанской среды. Энгельс видел главное достоинство «Коварства и любви» в том, что «это — первая немецкая политически-тенденциозная драма» ( Энгельс — М. Каутской, К. Маркс, Ф. Энгельс, Избранные письма, стр. 395.).
Наконец, два других драматических произведения «Фиеско» и «Дон Карлос» также являются замечательными памятниками тираноборческих и республиканских убеждений молодого Шиллера.
Дружба и сотрудничество Гете и Шиллера, имевшие столь значительные следствия для дальнейшего развития немецкой культуры, относятся уже к другому периоду их жизни и истории самой Германии.
Кант
Развитие немецкого Просвещения как бы завершается в философии Иммануила Канта (1724—1804), который сам подвел итог умственной работе этой эпохи в своем произведении «Ответ на вопрос: что такое Просвещение» (1784 г.). Его позднейшая деятельность лежит уже вне круга идей и интересов эпохи Просвещения.
Для Канта Просвещение — это более высокая ступень в развитии человека, когда он освобождается от давления на его мысль внешнего авторитета, достигает способности свободно и безгранично пользоваться своим разумом и осмеливается с его помощью познавать все сущее. «Sapere aude!» («Дерзай понимать!») является девизом Просвещения. Перед свободной мыслью лежит бесконечная дорога познания; мы еще не далеко по ней продвинулись, но мы на верном пути.
Канту на раннем этапе свойственна именно эта безграничная жажда знания и смелости мысли. Сначала он разделял общие принципы школы Вольфа в соединении с идеями английской и французской просветительской философии. К этому времени относятся его разнообразные естественнонаучные занятия, плодом которых была выдвинутая им в 1755 г. космогоническая теория. «Кантовская теория возникновения всех теперешних небесных тел из вращающихся туманных масс, — писал Энгельс, — была величайшим завоеванием астрономии со времени Коперника. Впервые было поколеблено представление, что природа не имеет никакой истории во времени» ( Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, Госполитиздат, 1957, стр. 54.). Мировоззрение Канта в этот период не чуждо материалистического направления, с той особенностью, что великий немецкий мыслитель, как и его современники — Лессинг и Гердер, ищет пути к более живому пониманию природы, чем то, которое давал механический материализм его времени.
Однако сам Кант считал завоеванием, равным открытию Коперника, не свою теорию исторического развития природы, а другую теорию, изложенную им в «Критике чистого разума» (1781 г.). Этим произведением он заложил основы так называемой трансцендентальной философии, которая переносит диалектическое развитие в область чистого мышления и открывает дверь идеалистическим системам последующих немецких мыслителей.
Философия Канта связана с проблематикой эпохи Просвещения. Глубокие внутренние противоречия, выступающие на исходе этой эпохи в учении Руссо и произведениях немецких писателей «Бури и натиска», превращаются у него в неразрешимые антиномии. Идеал и действительность далеко расходятся друг с другом. Подобно материалистам XVIII в., Кант в зрелые годы отвергает ложные утешения школы Лейбница и Вольфа. В мире физическом и в человеческой истории, взятой как естественный процесс борьбы интересов, нет никаких признаков, говорящих о существовании мудрой гармонии, установленной добрым божеством для человеческой пользы. Всюду только механически действующие законы и обстоятельства. Но под влиянием Юма Кант приходит к выводу, что существование этих законов внешнего мира не может быть доказано опытом. Все, что нам кажется закономерным, принадлежит нашему созерцанию и рассудку, может мыслиться нашим разумом, но никоим образом не является отражением внешней действительности. Познание ограничено миром явлений; подлинное существо всякой вещи — «вещь в себе» — недоступно нашему познанию. Точно так же и царство свободы есть идеал, не достижимый в действительности, но вечно манящий нас вдаль. Мы можем только верить, что когда-нибудь наступит на земле вечный мир и господство чистых, нравственных отношений между людьми. Практически возможен лишь прогресс материальной культуры и постепенное обуздание «радикально злого в человеческой природе» посредством сознания собственной выгоды, которая заставляет людей щадить друг друга.
Философская позиция Канта носит двойственный характер. Объективно существующая, хотя и непознаваемая «вещь в себе» представляет собой остаток материализма в его учении. Отсюда критика философии Канта справа и слева — со стороны идеалистов и материалистов. Развивая внутреннюю логику его системы, Иоганн Готлиб Фихте (1762—1814) отбросил «вещь в себе» как чистую абстракцию и сохранил лишь одно начало — субъективное Я, находящееся в постоянной борьбе с самим собой и порождающее в этом диалектическом процессе чистого мышления свое представление о внешнем мире. Таким образом идеализм был доведен до абсурда. Кант никоим образом не желал быть понятым в этом смысле, и второе издание его «Критики чистого разума» (1787 г.) заключало в себе опровержение крайних идеалистических выводов из его системы, сделанных, в частности, Готлибом Фихте. Последний в ответ на это обвинил Канта в непоследовательности. С противоположной точки зрения критиковал Канта его бывший ученик Гердер. В своей «Метакритике» (1799 г.) он с полным основанием говорит, что чистая мысль без объективного содержания, заимствованного из внешнего мира, есть ничто, а непознаваемая «вещь в себе» — пустая выдумка. В другом сочинении — «Каллигона» (1800 г.) Гердер критиковал эстетическое учение Канта, основанное на теории чистой формы, оторванной от исторического содержания.
И все же немецкая философия, достигшая в творчестве Канта классического периода своего развития, представляет собой замечательное явление. В ней отражаются, хотя в отвлеченной и запутанной форме, реальные проблемы надвигающейся революционной эпохи.