ОТОН, Марк Сальвий

Римский император в янв. - апр69 г. Род. 28 апр. 32 г. Умер 16 апр. 69 г.
Род Сальвиев, к которому принадлежал Отон, происходил из этрусского города Ферентина. Предки будущего императора были большей частью люди незначительные, и только отец его, Луций Отон, консул 34 г., благодаря особой милости Клавдия возвысился и сделался знатным человеком. С ранней молодости Марк Отон был такой мот и наглец, что не раз бывал сечен отцом; говорили, что он бродил по улицам ночами и всякого прохожего, который был слаб или пьян, хватал и подбрасывал на растянутом плаще. После смерти отца он подольстился к одной сильной при дворе вольноотпущеннице и даже притворился влюбленным в нее, хотя она и была уже дряхлой старухой. Через нее он вкрался в доверие к Нерону и легко стал первым из его друзей из-за сходства нравов, а по некоторым слухам - и из-за развратной с ним близости. Он был соучастником всех тайных замыслов императора (Светоний: "Отон"; 1-3). Когда Нерон влюбился в Поппею, супругу Криспина, он подослал к ней Отона. Тот соблазнил ее надеждами на благосклонность принцепса, совратил и заставил развестись с мужем. Затем он сам женился на ней, чтобы таким образом покрывать любовную связь Нерона (Плутарх: "Гальба"; 19). Интрижка эта, говорят, едва не стоила ему жизни. Неизвестно - то ли он сам влюбился в Поппею, то ли был запутан этой хитрой женщиной, но только он очень неохотно отдал Нерону свою добычу. Пишут, что он даже не хотел пускать Нерона к себе в дом, оставив его стоять перед дверьми, с мольбами и угрозами требуя доверенного другу сокровища. Такой выходки Нерон уже не мог ему простить и, разведя Отона с женой, в 58 г. сослал его под видом наместничества в далекую Луизитанию. Здесь Отон провел десять лет, управляя своей провинцией с редким благоразумием и умеренностью (Светоний: "Отон"; 3).
Едва испанские легионы в июне 68 г. провозгласили Гальбу императором, Отон первым из наместников присоединился к нему, привез все золотые и серебряные чаши, какие у него были, чтобы новый государь перечеканил их в монету. И во всем остальном Отон хранил верность Гальбе и на деле доказал, что никому не уступит в опытности и умении управлять. Много дней подряд, на протяжении всего пути, он ехал с императором в одной повозке. В том же совместном путешествии он сумел снискать привязанность Виния, главного советника Гальбы, любезным обхождением и подарками, а главное, тем, что в любых обстоятельствах первенство неизменно уступал ему. Таким образом, с помощью самого Виния он прочно занимал второе место после него, обладая в то же время одним важным преимуществом: он ни у кого не вызывал зависти или злобы, потому что помогал безвозмездно каждому, кто просил о помощи, и со всеми бывал приветлив и благожелателен. Больше всего внимания проявлял он к солдатам и многим доставил начальнические должности, то обращаясь с просьбами к самому императору, то к Винию или к вольноотпущенникам Икелу и Ази-атику, которые пользовались при дворе огромной силой. Всякий раз, как Отон принимал у себя Гальбу, он подкупал караульную когорту, выдавая солдатам по золотому, и, делая вид, будто чествует государя, на самом деле обманывал его и склонял войско на свою сторону. Когда Гальба стал раздумывать, кого избрать в преемники, многие желали, чтобы он усыновил Отона, а сам Отон, кажется, почти не сомневался, что так оно и будет, поскольку и Виний был на его стороне. Однако Гальба остановил свой выбор на молодом Пизоне. Дая Отона его решение стало полной неожиданностью, и он воспринял крушение своих надежд с горечью и гневом. Это заметили все окружающие, и враги Гальбы поспешили разжечь его обиду еще больше, говоря, что принцепс отплатил ему за услуги черной неблагодарностью (Плутарх: "Гальба"; 20-21, 23). Впрочем, кроме обиды Отона толкали на измену и огромные долги: он откровенно говорил, что если не станет императором, то ему все равно, погибнуть ли от врага в сражении или от кредиторов на форуме. Приняв решение, Отон больше не колебался и немедленно приступил к исполнению своего замысла. Очень кстати как раз накануне он предоставил одному императорскому рабу место управляющего и получил за услугу миллион сестерциев. Эти деньги стали началом всего дела (Светоний: "Отон"; 5). Через своего вольноотпущенника Ономаста Отон узнал, что два преторианца - Прокул и Ветурий - вслух возмущались Гальбой и даже угрожали ему. Он велел Ономасту привести недовольных к себе, засыпал подарками и обещаниями, а также дал денег, чтобы они могли и других переманить на свою сторону. О заговоре знали немногие, остальные колебались, и заговорщики разными способами воздействовали на них. Мятежные настроения как чума перекинулись из преторианского лагеря в легионы и вспомогательные войска. Незадолго до этого германская армия провозгласила императором Вителлия. Слухи о германских событиях взбудоражили весь столичный гарнизон. Все были уже настолько готовы к перевороту, что не хватало только вождя, а когда он появился, дело оставалось за малым. Этим объясняется стремительность происшедшей перемены: от усыновления Пизона до мятежа прошло всего пять дней!
15 января 69 г. все было готово. Утром Отон отправился в храм Аполлона, где Гальба совершал жертвоприношение. Немного времени спустя вольноотпущенник Ономаст громко объявил, что Отона ждут архитектор и подрядчики; эти слова были условленным сигналом, означавшим, что солдаты собрались и все готово для осуществления заговора. Поддерживаемый вольноотпущенником, Отон вышел из храма и отправился к позолоченному верстовому столбу у храма Сатурна. Собравшиеся там двадцать три преторианца приветствовали его как императора, поспешно усадили в носилки - хотя он дрожал от страха, видя, как мало народа его приветствует, - обнажили мечи и, окружив носилки, понесли их. По дороге к ним присоединилось примерно еще столько же солдат, - одни из сочувствия к задуманному делу, другие из любопытства, некоторые с радостными криками, остальные молча, рассчитывая, что по ходу дела станет ясно, как вести себя дальше (Тацит: "История"; 1; 25- 27). Начальник караула так растерялся, что впустил Отона в лагерь, а там уж никто ему не оказал сопротивления, ибо те, кто не принимал участия в деле, были по одному, по двое окружены заговорщиками и, сперва повинуясь угрозам, а потом и убеждениям, последовали примеру товарищей (Плутарх: "Гальба"; 25). С возвышения Отон обратился к солдатам с краткой речью и, сказав в заключение, что теперь у них у всех одна судьба, приказал открыть арсенал. Вооружившись, отряды мятежников рассыпались по городу. Вскоре конные преторианцы окружили на форуме носилки с Гальбой. В одно мгновения старый принцепс был зарублен, с ним вместе нашел свою кончину и Виний, а немного погодя был убит Пизон. Под торжествующие крики народа Отон прошествовал в сенат, где также был встречен с ликованием. Ему присвоили полномочия трибуна, звание Августа и все знаки почета, подобающие принцепсу.
Приняв власть, Отон, против общего ожидания, не предался ни утехам, ни праздности. Отказавшись от любовных похождений и скрыв на время свое распутство, он всеми силами старался укрепить императорскую власть (Тацит: "История"; 1; 38, 47, 71). Он обласкал Мария Цельса, одного из самых верных сподвижников Гальбы, наградил его за верность и сделал своим полководцем. Он подтвердил права всех, кому обещали консульство Нерон и Гальба. Всем сенаторам, которые при Нероне отправились в изгнание, а при Гальбе вернулись, он возвратил имущество. Эти первые шаги ободрили самых видных граждан, сперва дрожавших от ужаса. Черни Отон доставил огромную радость, казнив Тигелина, одного из самых мрачных и распутных сподвижников Нерона. В свое время Гальба много повредил себе, сохранив ему жизнь. Но наибольшей заслугой Отона считают то, что он сумел унять и успокоить солдат, не допустил ни грабежей, ни убийств. Можно только удивляться, как этот изнеженный и далекий от военных дел человек сумел подчинить своей воле войска, добился от них не просто послушания, но верности и любви и заставил тех, кто шутя предал сначала Нерона, а потом и Гальбу, биться за него с величайшей доблестью и отвагой.
Одних восхищала благодатная перемена, происшедшая в Отоне, но другие видели в его поведении лишь притворство и говорили, что принцепс благоразумно скрыл свои пороки на время войны с Ви-теллием. То, что война эта была неизбежной, видели все (Плутарх: "Отон"; 1-4). Вителлия признали императором Германия, Галлия, Британия и Испания. На верность Отону присягнули Иллирия, Греция и все восточные провинции (Сирия, Иудея, Египет), а также Африка (Тацит: "История"; 1; 76).
Правда, победа в этой войне больше зависела от мощи легионов, чем от богатства провинций. Вителлин имел под рукой более боеспособную армию: он опирался прежде всего на закаленные в битвах верхнегерманские легионы, в то время как Отон собрал части, расквартированные в Риме и Италии - солдаты, служившие здесь, были развращены праздностью, частыми подачками и заискиванием командиров. Но на подходе были четыре иллирийских легиона, и в их числе знаменитый четырнадцатый, отличившийся во многих битвах и имевший славу сильнейшего в римской державе. Вообще, иллирийская армия располагала огромным количеством людей и оружия, и, дождись Отон ее подхода, он имел бы очень хорошие шансы на победу. Наконец, он мог рассчитывать на семь иудейских и сирийских легионов, также представлявших грозную силу. Флот был на его стороне, что позволяло бесперебойно подвозить припасы и продовольствие. Таким образом, Вителлий был заинтересован в скорейшем решительном сражении, в то время как в интересах Отона было бы затягивать войну, постепенно наращивая свои силы и отнимая у противника продовольствие. Именно так советовали поступать ему все его полководцы, но он не послушался их совета и настоял на том, чтобы было дано решительное сражение (Тацит: "История"; 2; 11-12). Никаких видимых причин для спешки не было, и считается, что император искал скорейшего завершения войны только по внутренним побуждениям. По-видимому, Отон не мог долго терпеть неопределенности положения, не мог, по изнеженности своей, переносить непривычные для него мысли об опасности и, истомленный заботами, зажмурившись, словно перед прыжком с обрыва, поторопился отдать исход всего дела на волю случая (Плутарх: "Отон"; 9). Сам он ни в одном сражении не участвовал, оставаясь в Брикселле. В войне, которая развернулась в Северной Италии, полководцы Отона победили в трех первых незначительных сражениях, но в последней большой и беспорядочной битве при Бетриаке были разбиты (Светоний: "Отон"; 9).
Как всегда бывает в подобных обстоятельствах, до Отона сперва дошли только неясные и неопределенные слухи, и лишь потом появились раненные и рассказали о битве с большею достоверностью. Узнав о поражении, Отон объявил, что намерен покончить с собой. И если никого не может удивить, что друзья не давали императору отчаиваться и убеждали его не падать духом, то чувства, высказанные воинами, превзошли все ожидания. Ни один из них не бежал, ни один не переметнулся к победителям, ни один, видя отчаянное положение своего императора, не думал тем не менее о собственной безопасности, но все дружно пришли к дверям Отона и стали вызывать его, а когда он показался на пороге, с криками, с горячей мольбой ловили его руки, падали к его ногам, плакали, просили не бросать их на произвол судьбы и не выдавать неприятелю, но располагать душами их и телами до последнего дыхания. Но ничего не сломило решимости Отона. Обведя всех спокойным и светлым взглядом, он сказал, что сегодня он испытал счастье большее, чем в день принятия власти, так как убедился, что его любят как в счастье, так и в несчастье. И хотя победа противника ненадежна и с подходом иллирийских легионов все еще может перемениться, он твердо решил прекратить гражданскую распрю и не допустить, чтобы из-за него погиб хотя бы один римлянин.
Все попытки отговорить его Отон решительно отклонил. Бывших при нем сенаторов он отпустил, а все оставшиеся деньги раздал слугам и рабам, обратившись к каждому с напутственным словом и поблагодарив за службу (Плутарх: "Отон"; 15-17). Потом он выпил холодной воды, чтобы утолить жажду, достал два кинжала, попробовал их острие, спрятал под подушку, затворил двери и забылся глубоким сном. Только на рассвете он проснулся и тогда одним ударом поразил себя пониже левого соска. На первый же его стон сбежались люди, и на их глазах он испустил дух (Светоний: "Отон"; 11). Горе солдат, узнавших о кончине Отона, было безмерно. В полном вооружении они провожали прах своего императора, и те, кому удалось подставить плечи под погребальное ложе, почитали это честью для себя, а остальные припадали к трупу, целуя рану или ловя мертвые руки Отона. А несколько человек, поднеся факелы к костру, покончили с собой, хотя, сколько было известно, никаких особых милостей от умершего не получили, а с другой стороны, и особого гнева победителя не страшились. Но, по-видимому, никто из тиранов или царей во все времена не был одержим такой иступленной страстью властвовать, как исступленно желали эти люди повиноваться Отону. Даже после его смерти не покинуло их это желание, но осталось неколебимо, превратившись в жесточайшую ненависть к Вителлию (Плутарх: "Отон"; 17).