Паисий Ярославов

— духовный писатель XV в. Предполагают, что около половины ХV в. Паисий был иноком Кирилло-Белозерского монастыря; позднее он жил некоторое время в Троицко-Сергиевой лавре (1467—1474) и по настоятельному желанию великого князя сделался там даже игуменом (1479—1482), но скоро ушел оттуда, потому что "не мог обратить чернецов на путь Божий, на молитву, пост, воздержание, они хотели даже убить его..." Затем мы видим его в Москве: в 1484 г. великий князь советуется с ним по делу митр. Геронтия (рассорившегося с князем и хотевшего оставить митрополию), и уговаривает Паисия быть митрополитом, но тот все-таки отказался; как причину отказа, летописец приводит вышеупомянутый факт его неудачного игуменства. Потом Паисий присутствует на соборах в Москве: 1490 г. по делу о новгородских еретиках и 1503 г. о вдовых попах и монастырских имуществах. Наиболее частым местопребыванием Паисия были, по-видимому, монастыри Кирилло-Белозерский и Спасо-Каменный, находившиеся в пределах Ростовской епархии, и вообще пустыни "заволжские". Год смерти его неизвестен. Вместе с "учеником" своим, Нилом Сорским († 1508), Паисий Ярославов пользовался необыкновенным уважением, как в среде современной ему русской иерархии, так и от великого князя. В 1489 г. новгор. архиепископ Геннадий, вступая в борьбу с местными еретиками и сообщая о них ростовскому архиепископу, просил последнего посоветоваться с жившими в пределах его епархии Паисием Ярославовым и Нилом Сорским, и привлечь их к борьбе: речь шла о распространившихся в народе толках о близкой кончине мира. Геннадий и сам хотел поговорить с авторитетными и учеными старцами и с этой целью даже приглашал их к себе. С еще большим уважением относился к Паисию и Нилу сам великий князь. По свидетельству современников, оба старца "ради крепкого жительства и добродетели множества имели великое дерзновение к Державному и были зело преемлемы и почитаемы у него"... Паисий близок был и к семейству велико-княжескому, являясь воспреемником детей великого князя. В 1480 г., вместе с митр. Геронтием и архиеписк. Вассианом, Паисий ходатайствовал пред великим князем за его брата.

Будучи духовным руководителем знаменитого Нила Сорского, которого современники обыкновенно называют и "учеником" Паисия, Ярославов является старейшим представителем так называемых "белозерских" или "заволжских старцев" (т. е. иноков отдаленных монастырей вологодских и белозерских, с Кирилло-Белозерским во главе, известных в Москве вообще под именем "заволжских"). Взаимные отношения между Паисием и Нилом, этими главными представителями идей и стремлений "заволжских старцев", по-видимому, вообще были постоянно самыми близкими. В упоминаниях современников их имена чаще всего встречаются вместе, рядом. В числе посланий Нила Сорского едва ли два не были написаны им к Паисию: мы не знаем по крайней мере другого лица, с которым могли бы быть у Нила столь глубокие нравственные связи и к которому в тоже время он мог бы относиться как к своему духовному руководителю и наставнику. В одном из них мы читаем, между прочим: "свое чадо убогое не забывая, буди молитвенником ко Господу о моем окаянстве", а в другом, прося опять молитв у того — "его же от пелен вожделех видети", автор пишет: "Не могу комуждо, якоже прилучися, обнажити язвы души моея, но тебе токмо, святый владыко, яко и древняя моя целившу"...

Общее направление идей "заволжских" было строго аскетическое, но несравненно более внутреннего характера, чем как понимался аскетизм большинством тогдашнего русского монашества. Общий фон их стремлений был перевес духовного, идеального, над внешним и обрядовым. На взглядах и идеях "старцев" лежит отпечаток древне-христианской духовности; в своих стремлениях они хотят приблизиться к первобытному евангельскому идеалу. Иночество, по мнению старцев, должно быть не телесным, но духовным, и требует не внешнего умерщвления плоти, а внутреннего самосовершенствования, т. к. почва монашеских подвигов — не плоть, а мысль и сердце. Намеренно обессиливать, умерщвлять свое тело, по их учению, излишне: слабость тела может даже препятствовать в подвиге нравственного самоулучшения. Поэтому инок может и должен питать и поддерживать тело, снисходя к физическим слабостям, болезни, старости. Вообще физическое пощение, по их понятию, — не самое главное. О предмете этом, столь важном по господствовавшему взгляду того времени, ученик Паисия, Нил Сорский, делает лишь общее наставление. Вообще он враг всякой внешности; он считает излишним иметь в храмах дорогие сосуды, золотые или серебряные, и украшать церкви, которые должны быть чужды всякого великолепия: в них нужно иметь только необходимое — "повсюду обретаемое и удобь покупаемое". Чем жертвовать в церкви, — лучше, по его словам, раздать нищим... Подвиг нравственного самосовершенствования инока должен быть разумно-сознательным. Он должен совершать его не в силу принуждений и предписаний, а "с рассмотрением", и "вся с рассуждением творити". Нил Сорский, как ученик Паисия и глава "белозерских старцев", требует от инока не механического послушания, а сознательности в подвиге. Здесь, как и везде, "без мудрования б и добрая на злобу бывает" — говорит он в своем "Правиле ученикам". Резко восставая против "самочинников" и "самопретыкателей", старцы не уничтожают, однако, в иноке личной, свободной воли. Это признание прав личного, свободного разумения вместо прежнего безотчетного, рабского "послушания", представляет характерную черту в общем круге воззрений Нила Сорского и всех "белозерских старцев", последователей Паисия. Личная воля инока (а равно и каждого человека) должна подчиняться, по взгдяду старцев, только одному авторитету — "божественных посланий". Это — единственный источник к познанию нравственных и религиозных обязанностей инока. Поэтому "испытание" божественных писаний, изучение их — и есть главная обязанность инока. Любовь к этому "испытанию" и вообще книжные занятия были, по-видимому, отличительной чертой старцев. Недостойная же жизнь инока и вообще человека исключительно зависит, по их мнению, "от еже не ведети нам святое писание"... И в защите своих мнений старцы стараются исключительно стоять на этой почве "писаний", опираясь на авторитет "святых правил" и "многих книг" и смотря на своих противников, лишь как на незнающих или "клевещущих на истину евангельскую"... Впрочем, по мнению старцев, писания — "не вся божественна суть". С изучением божественных писаний должно быть соединено критическое отношение к общей массе письменного материала. В этом отношении чрезвычайно любопытны книжные занятия самого Нила Сорского. Переписывая книги, он подвергает списываемый материал более или менее тщательной критике. То же критическое отношение к писаниям мы видим также у Вассиана Патрикеева и вообще в сочинениях, вышедших из школы "заволжцев". Белозерские старцы рекомендуют, таким образом, не простое чтение "писаний", "почитание книжное" (о необходимости которого у нас говорилось с XI века), но сознательное, критическое усвоение читаемого. Эта мысль о критике была чрезвычайно характерной в воззрениях "старцев", и для тогдашнего круга грамотников особенно необычайной. В глазах последних — всякая вообще "книга" (кроме тех, "их же не подобало чести", — граница которых, однако, была крайне неопределенна и подвижна), все написанное носило характер одинакового авторитета, являлось одинаково не изменяемым и неприкосновенным, все безразлично носило название "божественных писаний". Иосиф Волоколамский († 1515), один из ученейших людей своего времени, прямо доказывал, напр., что "гратскии законы" — "подобни суть пророческим и апостольским и святых отец писаниям", а сборники Никона Черногорца (простого греческого монаха XI в.) смело называл "боговдохновенными писаниями"... Понятны поэтому укоры со стороны Иосифа Нилу Сорскому и его ученикам, что "Нил и ученик его Вассиан похулиша в русской земле чудотворцев", а также и тех, "иже и в древняя лета и в тамошних (иностранных) землях бывших чудотворцов чудесем их не вероваша и от писания изметаша чудеса их", — отчего Вассиан должен был защищаться. Одна попытка сколько-нибудь критического отношения к списываемому материалу даже лучшим людям казалась ересью.

Стремясь к евангельскому идеалу, белозерские старцы не скрывали своего осуждения тем "нестроениям", которые они замечали в большинстве современного им русского монашества. Паисий Ярославов, как мы видели, тщетно пытался обратить подчиненных иноков "на божий путь, молитву, пост, воздержание"... — и молча протестовал против монастырской деморализации, оставляя игуменство и уходя из монастыря; его последователи, Нил Сорский и Вассиан Патрикеев, открыто вооружались против нее. Некогда святое житие иноческое "ныне мерзко бысть", пишет Нил. Точно так же "белозерские старцы", и во главе их Паисий Ярославов, с названными учениками выступили, как известно, самыми энергичными противниками монастырских имуществ и горячими проповедниками первобытной иноческой нищеты. Это вытекало непосредственно из общего взгляда их на сущность и цели иночества. Всякую собственность они считали противоречащей иноческим обетам и несовместной с стремлениями инока: инок отрекается от мира и всего, "яже в нем"; как же после этого он может тратить время на заботы о мирских имуществах, землях, богатствах? Иноки должны питаться исключительно своими трудами, и даже подаяния могут принимать только в крайних случаях. Они не должны "не точию не имети имения, но ни желати то стяжавати". Обязательное для инока — старцы считали обязательным и для монастыря: монастырь есть лишь собрание людей с одинаковыми, одними и теми же целями и стремлениями, и предосудительное иноку — предосудительно и монастырю... Вопрос о монастырских имуществах имел животрепещущее значение, и отрицательное отношение к нему "старцев", по отзыву современников, было одной из главных причин враждебности к ним таких людей, как Иосиф Волоцкий, а равно взаимной вражды "старцев" к "презлым осифлянам", — причиной, "почему Кириллова монастыря старцы Иосифовых старцов не любили". По словам современника, "то была меж них первая нелюбка".

Вместе с проповедью идеально-иноческой нестяжательности, — "белозерские старцы" являлись проповедниками большей религиозной терпимости. Это касалось другого чрезвычайно важного общественного вопроса того времени — дела о новгородских еретиках — и более снисходительное отношение к ним "старцев" было, по отзыву того же современника, новой причиной вражды в ним осифлян, — "второй меж них нелюбкой". Старцы, действительно, в этом случае столь же резко расходились с господствовавшими взглядами большинства, как и в вопросе о монастырских имуществах. Даже лучшие представители этого большинства, напр., новгор. архиеписк. Геннадий, собравшимся в Москве для суда над еретиками епископам — советовал: "токмо того для учинити собор, что их (еретиков) казнити — жечи да вешати"... Один из современных писателей, Иосиф Волоцкий; тоже доказывал, что "еретика и отступника (речь идет о тех же новгородских еретиках) подобает не токмо осужати, но и проклинати и в заточение посылати и казнем лютым предавати". Белозерские же старцы, как известно, выступили решительными противниками этого сурового взгляда, и в коллективном послании, оставаясь на почве евангельской любви и прощения, по пунктам разбивали приведенные доводы Иосифа. Ссылаясь на "божественные писания", старцы Кириллова и всех вологодских монастырей доказывали, что кающихся еретиков церковь не казнит, а приемлет "простертыми дланьми". В противность Иосифу, любившему ссылаться на Ветхий Завет, старцы указывали, главным образом, на Евангелие.

Стоя на различных точках зрения, белозерские иноки нередко расходились с большинством современного им духовенства и по другим, более частным, церковным вопросам. Таким, напр., был вопрос о "вдовых попах". Известно, что на соборе 1503 г. все вдовые священники и дьяконы были лишены права священнослужения. Белозерские старцы, во главе с Паисием Ярославовым и Нилом Сорским, присутствовавшими на соборе, высказались против соборного определения. Взгляды "старцев" поддерживались, однако, и некоторыми отдельными лицами; так, напр., ростовский священник Георгий Скрипица также подал протест против соборного решения, — и тоже тщетно. "Старцы" смотрели на дело, однако, вернее, и впоследствии, на Московском соборе 1666 —1667 гг., их мнения восторжествовали.

Таковы были в общих чертах идеи школы, во главе которой стояли Паисий Ярославов и "ученик" его Нил Сорский. Идеи "старцев", как известно, вызвали сильную полемику; но в ней не участвовал ни Паисий, ни его "ученик": она всецело была предоставлена ими более молодому и энергичному последователю их, Вассиану Патрикееву; ему, вероятно, и принадлежало все, написанное от имени "заволжцев". И Паисий, и Нил держали себя как бы в стороне. О Паисии Ярославове в этом отношении имеется даже еще менее прямых известий, чем о Ниле Сорском. Но и дошедшие, при всей их краткости и отрывочности, довольно определенно указывают на симпатии знаменитого старца и солидарность его взглядов со взглядами и симпатиями его "учеников". На соборе 1503 г. Паисий Ярославов вместе с Нилом Сорским выступали первыми смелыми и открытыми противниками монастырских имуществ. По-видимому, на авторитет знаменитых старцев более всего рассчитывал опереться Иван III в своей борьбе против вотчинных прав монашества, — оба вождя "заволжцев" призываются на собор и им предоставляется инициатива дела. Вместе с Нилом Сорским Паисий Ярославов, по-видимому, держался более веротерпимых взглядов и в деле о новгородских еретиках. Мы видели, что в 1489 г. новгор. архиеписк. Геннадий делал попытку привлечь их к борьбе с ересью, — приглашал даже к себе. Неизвестны результаты стараний Геннадия; но, по-видимому, они были не совсем таковы, какие желались. По крайней мере, больше мы не видим никаких сношений Геннадия ни с Паисием, ни с Нилом. К ним не обращался и главный противник ереси, Волоколамский игумен: как и Геннадий, он не имел никаких сношений с учеными старцами. Между тем, оба старца не относились к делу безучастно: мы видим их на соборе 1490 г., разбиравшем дело еретиков, — и едва ли даже это присутствие не влияло самым решительным образом на соборное постановление. В самом деле, припомним решение собора 1490 г.; соборный приговор дал совсем не то, чего ожидали. Накануне соборных заседаний Геннадий писал добравшимся в Москву иерархам: "Вам, своей братии, пишу, — тех бы всех (еретиков) отец митрополит, да и вы, наша братия, проклятью продали... Дабы о вере никаких речей с ними не плодили". По-видимому, этот взгляд вполне разделялся и большинством: по сохранившемуся известию все иерархи "стали крепко" и единогласно заявили, что "вся: (всех еретиков) сожещи достоит"... И однако, что же в результате? Собор проклинает двух-трех попов-еретиков, лишает их сана и отсылает обратно к Геннадию же; о тех, "к кому они приходили в соглашение или кто по них руку держал", или о том, что кого-либо "сожещи достоит", — ни слова. Как произошел такой неожиданный поворот? По упомянутому известию против мнения "всех" восстал митрополит Зосима. "Егда вси занеже мы от Бога не поставлены на смерть осуждати, но грешные обращати к покаянию"... Соборный приговор, таким образом, судя по известию, был, собственно, мнением митрополита; но неужели он один, без сторонников, мог так резко воспротивиться голосу всего собора? Не было ли мнение митрополита поддержано и нашими старцами?.. И не потому ли Иосиф Волоцкий с такой готовностью заподозривал и Нила Сорского, и его "ученика" Вассиана Патрикеева в ереси?..

Из собственных сочинений Паисия Ярославова известно лишь "Сказание о каменном монастыре" (бывшем на острове Кубенского оз. близ Вологды), — род монастырских летописей; труд не безынтересный в историческом отношении и довольно оригинальный в нашей письменности, послуживший источником многих отдельных житий святых (издан в "Правосл. Собес." 1861, I, 199—214). Что касается до "Вьшиси из грамоты к в. кн. Василию Ивановичу о сочетании второго брака", то она ни повремени, ни по своему содержанию, не могла принадлежать Паисию Ярославову.

Специального исследования о Паисии Ярославове нет; отрывочные сведения см.: у Горского, в "Прибавл. к Твор. св. отцев", X, 511—512, и в "Чтен. Моск. Общ. ист. и древн." 1878, IV, 66—68; Ключевского, в "Древнерусс. житиях святых", 189—192 и 413—414; Павлова, в его соч. "О секуляризации церковных земель", 11—12 и 38—39; наконец, у Карамзина, т. VI, пр. 321; Соловьева, т. V, стр. 64, 203, 250, и Строева, в "Списк. иерарх.", 348.

Проф. А. Архангельский.

{Половцов}

Паисий Ярославов

— инок Спасокаменского монастыря, с 1478 по 1482 г. игуменствовал в Троицко-Сергиевой лавре. Очевидно, он пользовался известностью: Геннадий новгородский старается узнать его мнение по вопросу о седьмой тысяче лет и о связанном с ее концом пришествии Христа; Иоанн III предлагает П. занять московскую митрополию после Геронтия. На соборе 1503 г. П. высказывался против монастырских имений. Ему принадлежат два сочинения: "Сказание о Спасокаменском м-ре" (на оз. Кубенском), составленное на основании монастырских записок и предании и заключающее, кроме данных по истории обители, сведения о борьбе в этой местности язычества с христианством; "О втором браке вел. князя Василия". Кроме указания того, какую роль играли при этом разные русские духовные лица, здесь помещены послания четырех вселенских патриархов и старцев Святой горы.

{Брокгауз}

Паисий Ярославов

книгописец, монах, автор летописи Спасо-Каменного мон., где он пострижен (1460 г.); жил в Спасо-Каменном вологодском мон.; † 1504 г. 6 июня; 1479—82 г. игумен Троицко-Серг. лавры.

{Половцов}