(1896-1960) Писатель. Член ВКП(б) с 1926. Из крестьян. Учился в Саратовском ун-те (1923-25). С 1918 редактор уездной газ. С 1925 ред. «Крестьянского журнала» в Москве. В 1931-60 гл. ред. ж. «Октябрь» (с перерывом в 1954-57). Печатался с 1918, представитель новой пролетарской лит-ры. Роман о коллективизации в деревне «Бруски»(1928-37), остросюжетные романы на актуальные темы «Борьба за мир»(1945-47), «В стране поверженных» (1948), трилогия «Волга-матушка река»(1958-60) и др. произв. Лауреат Ст. пр. (1948, 1949). Жена - писательница А.Коптяева.
Панферов, Федор Иванович
ПАНФЕРОВ Федор Иванович
Источник: Российские журналисты. 1000 ориентиров профессионального мастерства
ПАНФЕРОВ Федор Иванович
(1896–1960), русский советский писатель.
Не часто сейчас вспоминают писателя Федора Ивановича Панферова – почти тридцать лет бессменного главного редактора литературно‑художественного и общественно‑политического журнала «Октябрь», написавшего народный роман «Бруски» и много других вошедших в литературный фонд произведений. Писатель Панферов был в числе немногих близких людей к Иосифу Виссарионовичу Сталину. Он свободно звонил и приезжал к Сталину, Сталин запросто приглашал к себе Панферова. Они подолгу беседовали о проблемах советской литературы, о творчестве многих писателей, о некоторых он, Панферов, мог изменить мнение Сталина, некоторым из них с подсказа Панферова были присуждены Сталинские премии. Самого Панферова в печати ругали, что он получил много Сталинских премий, даже за слабые в художественном отношении произведения. Но Сталин часто сам выдвигал Панферова на премии.
Так, на заседаниях Политбюро ЦК партии в 1948 и 1949 годах И.В. Сталин спрашивал у членов Политбюро и членов Комитета по Сталинским премиям:
– А Панферов есть? И если не получал ответа, то говорил:
– Панферову нужно дать премию. Ну, критиковали его. А премию нужно дать.
По настоянию Сталина в 1948 Панферову дали премию 2‑й степени за роман «Борьба за мир», в 1949 – премию 3‑й степени за роман «В стране поверженных».
Критиковали Панферова и в 1952–1953 годах: то за пьесу «Когда мы красивы», то за роман «Волга матушка‑река». Прорабатывала его не раз и газета Агитпропа ЦК партии «Культура и жизнь». Было в этой критике и немало наносного. Понапрасну его заклеймили пьяницей.
В этой связи не могу умолчать об одном характерном случае. Однажды весь воскресный день провели на даче Панферова на Николиной горе Москатов, Константинов и я, тогда работник аппарата ЦК КПСС. Федор Иванович, как хлебосольный хозяин, угощал нас и крепкими напитками, сам же пил только «Боржоми». А в понедельник Москатов наговорил Суслову, какой Панферов пьяница. Мы сказали, что напились‑то вы, товарищ Москатов. Панферов был трезв, как и многие годы до этого случая. Он уже давно был тяжело болен.
Клевета страшное дело.
После «Секретного доклада» Н.С.Хрущева стали Ф.И. Панферову отказывать в публикации его произведений, и именно из‑за близких отношений с И.В. Сталиным. Больше того, подобная несправедливость распространилась и на его жену, писательницу А.Д. Коптяеву. У них месяцами просто не было денег, выручали добрые друзья, хотя было немало и таких, которые опасались даже просто звонить Панферову и Коптяевой.
Мне в то время с большим трудом удалось добиться, чтобы руководство издательства «Советский писатель» приняло и опубликовало его рукопись, отредактированную мною. «Родное прошлое» – живое панферовское слово о своем жизненном пути, о своем литературном и общественном становлении. Руководители издательства, да и иные секретари Союза писателей побоялись, очевидно, как бы и их не коснулась подобная участь.
Книга «Родное прошлое» вышла в 1957 г., но по тем временам весьма скромным тиражом. Был урезан Ф.И. Панферов и в гонораре, в котором он тогда так нуждался. И сказали, что о второй части повести надо забыть. А в предоставленной мне рукописи, также уже редактируемой тогда мною, речь шла о писателях, вместе с которыми Панферов входил в литературу, а главное – о сложных дискуссиях с Максимом Горьким о писательском языке того времени и прежде всего о языке его, панферовских «Брусков», наконец, об осмыслении Панферовым своих бесед со Сталиным о судьбах советской литературы, раздумья о Сталине и его времени. Однако эту часть издания «пробить» так и не удалось, к моему огорчению. А изложение событий и размышления Федора Ивановича Панферова и сейчас звучали бы современно, отвели бы многие наветы на прошедшее. Это были мысли большого советского писателя и замечательного патриота.
Не часто сейчас вспоминают писателя Федора Ивановича Панферова – почти тридцать лет бессменного главного редактора литературно‑художественного и общественно‑политического журнала «Октябрь», написавшего народный роман «Бруски» и много других вошедших в литературный фонд произведений. Писатель Панферов был в числе немногих близких людей к Иосифу Виссарионовичу Сталину. Он свободно звонил и приезжал к Сталину, Сталин запросто приглашал к себе Панферова. Они подолгу беседовали о проблемах советской литературы, о творчестве многих писателей, о некоторых он, Панферов, мог изменить мнение Сталина, некоторым из них с подсказа Панферова были присуждены Сталинские премии. Самого Панферова в печати ругали, что он получил много Сталинских премий, даже за слабые в художественном отношении произведения. Но Сталин часто сам выдвигал Панферова на премии.
Так, на заседаниях Политбюро ЦК партии в 1948 и 1949 годах И.В. Сталин спрашивал у членов Политбюро и членов Комитета по Сталинским премиям:
– А Панферов есть? И если не получал ответа, то говорил:
– Панферову нужно дать премию. Ну, критиковали его. А премию нужно дать.
По настоянию Сталина в 1948 Панферову дали премию 2‑й степени за роман «Борьба за мир», в 1949 – премию 3‑й степени за роман «В стране поверженных».
Критиковали Панферова и в 1952–1953 годах: то за пьесу «Когда мы красивы», то за роман «Волга матушка‑река». Прорабатывала его не раз и газета Агитпропа ЦК партии «Культура и жизнь». Было в этой критике и немало наносного. Понапрасну его заклеймили пьяницей.
В этой связи не могу умолчать об одном характерном случае. Однажды весь воскресный день провели на даче Панферова на Николиной горе Москатов, Константинов и я, тогда работник аппарата ЦК КПСС. Федор Иванович, как хлебосольный хозяин, угощал нас и крепкими напитками, сам же пил только «Боржоми». А в понедельник Москатов наговорил Суслову, какой Панферов пьяница. Мы сказали, что напились‑то вы, товарищ Москатов. Панферов был трезв, как и многие годы до этого случая. Он уже давно был тяжело болен.
Клевета страшное дело.
После «Секретного доклада» Н.С.Хрущева стали Ф.И. Панферову отказывать в публикации его произведений, и именно из‑за близких отношений с И.В. Сталиным. Больше того, подобная несправедливость распространилась и на его жену, писательницу А.Д. Коптяеву. У них месяцами просто не было денег, выручали добрые друзья, хотя было немало и таких, которые опасались даже просто звонить Панферову и Коптяевой.
Мне в то время с большим трудом удалось добиться, чтобы руководство издательства «Советский писатель» приняло и опубликовало его рукопись, отредактированную мною. «Родное прошлое» – живое панферовское слово о своем жизненном пути, о своем литературном и общественном становлении. Руководители издательства, да и иные секретари Союза писателей побоялись, очевидно, как бы и их не коснулась подобная участь.
Книга «Родное прошлое» вышла в 1957 г., но по тем временам весьма скромным тиражом. Был урезан Ф.И. Панферов и в гонораре, в котором он тогда так нуждался. И сказали, что о второй части повести надо забыть. А в предоставленной мне рукописи, также уже редактируемой тогда мною, речь шла о писателях, вместе с которыми Панферов входил в литературу, а главное – о сложных дискуссиях с Максимом Горьким о писательском языке того времени и прежде всего о языке его, панферовских «Брусков», наконец, об осмыслении Панферовым своих бесед со Сталиным о судьбах советской литературы, раздумья о Сталине и его времени. Однако эту часть издания «пробить» так и не удалось, к моему огорчению. А изложение событий и размышления Федора Ивановича Панферова и сейчас звучали бы современно, отвели бы многие наветы на прошедшее. Это были мысли большого советского писателя и замечательного патриота.
Панферов, Федор Иванович
[1896—] — пролетарский писатель. Род. в семье крестьянина-бедняка. С десяти лет работал подпаском. Позднее в городе — "мальчиком" в магазине купца.
Занимался самообразованием, поступил в учительскую семинарию, но курса не закончил. Член ВКП(б). Работал в редакции уездной газеты, был уполномоченным уисполкома, секретарем уездного комитета партии, организатором сельскохозяйственной коммуны, лектором. К литературной работе подошел от практической деятельности в деревне. Писать начал с 1922. Состоял в руководстве РАПП, выступал с критикой его ошибок. Редактор литературно-художественного журнала "Октябрь". Творчество П. целиком посвящено изображению жизни советской деревни.
Своим ранним творчеством [1922—1927] — пьесами для деревенского театра: "Дети земли", "Урод", "Бунт земли", "Мужики", "Стальной конь", двумя книгами очерков: "От деревенских полей" и "В предутреннюю рань" — Панферов не выходил за пределы крестьянской литературы.
Крестьянская литература в своей основной линии выражала устремления середняцко-бедняцких слоев советской деревни к смычке с пролетариатом, с социалистическим городом. Однако положительная по своему, значению крестьянская литератуpa того времени не была свободна от элементов идеализации жизни мелкого производителя, не отличалась необходимой последовательностью в критике идиотизма мелкособственнического существования, подчас ограничивала свою критику лишь рядом бытовых вопросов, а следовательно и не всегда умела дать художественно развитые обобщения о путях развития деревни. Как и для всей основной массы крестьянских писателей, для П. очевидна отсталость, узость крестьянского существования. Но изображая деревенские отношения, видя отчетливо их теневые стороны, П. не поднимался еще до художественно полноценных обобщений; разделяя общий недостаток крестьянской литературы, сосредоточивался на зарисовках деталей быта, эпизодов, фактов.
Первая книга "Брусков", появившаяся при переходе от восстановительного периода к реконструктивному, была несомненно шагом вперед в изображении советской деревни.
Автор "Брусков" заслуженно получил широкую известность. В этой книге Панферов выступил самостоятельным и своеобразным писателем: он развернул с пролетарских позиций острую критику частнособственнических деревенских отношений.
Продолжая начатую в крестьянской литературе критику идиотизма мелкособственнического существования, П. придал этой критике особую силу именно тем, что, не ограничиваясь бытовыми вопросами, обнажил самую основу жизни мелкого производителя — господство принципа частной собственности. Власть частнособственнического начала вполне правильно интерпретирована в "Брусках" как первопричина нищеты, отсталости и бескультурья масс. Узловой вопрос нового этапа революции, развитый в речи т. Сталина на конференции аграрников-марксистов, — назревшая необходимость подвести единую социалистическую базу под народное хозяйство в целом — был четко преломлен П. в "Брусках". "Бруски" — это широкая картина борьбы двух систем — частнособственнической и социалистической, изображение перипетий трудного процесса высвобождения крестьянских масс из цепких пут собственничества.
Всестороннее и последовательное разоблачение порочности собственнических инстинктов, порочности приверженности мелкого производителя к "своему загончику" составляет сильную сторону творчества П. Не случайно это разоблачение проводится им в обнаженной форме не только в первой книге "Брусков", но и во второй и в третьей книге романа. Но в то же время П. чрезмерно преувеличивает силу "мужицкой стихии" и одновременно с этим умаляет ведущее значение новых социалистических элементов в деревне. "Сила привычки миллионов и десятков миллионов — самая страшная сила", по определению Ленина, получила в "Брусках" разностороннее, талантливое изображение. Эта сила прошлого взята и показана П. в момент ее крушения, в момент исторического продвижения социализма в деревню. Различные градации и формы приверженности мелкого производителя к своему, к кровному и показывает П. Кулак Егор Чухляв ради наживы становится добровольным холопом последнего из бар Сутягина. Чухляв живет настороженной жизнью хранителя приобретенного, утрачивает человечность в своих отношениях к жене, к сыну, обособляется, враждует с миром, видя в каждом человеке своего противника. Мученической жизнью живет бедняк Митька Спирин, неослабно стремящийся подправить свое хозяйство, стать самостоятельным хозяином. Сила привычки, сила прошлого порождает, как показывает П., глухой антагонизм в крестьянской массе, заставляет крестьян, омывающих потом и кровью собственные загончики, быть ленивыми, не способными к работе, как только эта работа приобретает общественный характер (постройка плотины, кн. I). Та же сила прошлого, мелкособственническая природа, сказывается в настроениях Степана Огнева, ставящего интересы организованной им коммуны выше интересов государства. Сопоставлением двух принципов организации коллективного хозяйства — потребительского и производственного, сдельщины — писатель вновь подчеркивает проявление силы прошлого. Он прямо говорит о паразитизме в коммуне Огнева, организованной на потребительских началах, когда вместе с разрушением загончиков была разрушена и заинтересованность мелкого хозяйчика в работе. С другой стороны, Панферов преследует новые стяжательские побуждения мелкого производителя в условиях организации артели на принципе сдельщины (случай с Иваном Штыркиным). В сценах массового убоя скота по наущению кулаков, в сцене кулацкого вооруженного восстания в Полдомасове (кн. III) П. опять-таки изображает возглавляемый кулачеством разгул мелкобуржуазной стихии, ее качество и направление. По определению Ленина, мелкое производство порождает капитализм ежечасно, ежеминутно, ежесекундно. П., взяв в основу раскрытия деревенских отношений принцип частной собственности, сумел показать кулака как фигуру, неизбежно из них вырастающую.
Глубоко заинтересованный в сохранении принципа частной собственности, кулак умело воздействует на собственнические инстинкты широких масс крестьянства. Кулак перестал быть схематич. фигурой, пугалом на фоне жизни деревни. Образ кулака у П. богат определениями. Егор Чухляв отличается от осторожного, приноравливающегося к обстановке кулака Плакущева. Сила кулака обозначена как сила всего прежнего уклада жизни деревни, стремительно идущего к крушению. Процесс ликвидации кулачества изображается П. как составная часть общего процесса наступления социализма на устои жизни мелкого собственника. П. показывает уродующее воздействие частнособственнического уклада на многочисленных примерах. Тем самым он убедительнее агитирует своим произведением за новый колхозный строй деревни. С другой стороны, Панферов, поняв, что идиотизм деревенского существования порожден характером отношений людей друг к другу и к собственности, представил в своем романе переход к новому строю как процесс сложный, мучительный, но вместе с тем непреложный и богатый по результатам.
Пагубность пути развития индивидуального хозяйства П. показывает уже в первой книге "Брусков". Артели Степана Огнева противостоит старательно скрепляющий свое индивидуальное хозяйство Кирилл Ждаркин, получающий одобрение кулака Плакущева. П. приводит Ждаркина к крушению, но причинами этого крушения он выдвигает обстоятельства личного и психологического характера — семейный разлад, раздел с Зиной, побоище у канавы. Лишь во второй книге, и в особенности в третьей, Панферов дал социально-политическое обобщение неизбежности гибели индивидуалистического хозяйства в деревне. Поиски "земли, где нет коллективизации", предпринятые Никитой Гурьяновым, заканчиваются неудачей — колхозный строй побеждает.
Социально-экономическую и духовную ограниченность мелкого собственника П. выявляет ярко. Его сила — во всесторонней критике собственнических инстинктов. Но П. обнаруживает и слабые стороны своей работы. Преувеличивая силу мужицкой стихии, навыков прошлого, П. испытывает неудачи в раскрытии идейно-организаторской роли партии. Райком партии показан как организация, живущая в отрыве от живых потребностей практики. Руководители организаций даны П. людьми слепыми, не умеющими сделать правильных выводов из наблюдаемых событий (Жарков, Блинов). Часто личный авторитет К. Ждаркина й его инициатива заменяют собой партийное руководство без ущерба для хода дела. А между тем сам же автор должен признать в К. Ждаркине пережитки мелкобуржуазной психики, приводящие к катастрофе (лозунг "пей — гуляй, однова живем") именно потому, что Ждаркин в коночном счете оказывается единственным вожаком масс. Старые большевики, Богданов, Лемм, как ни пытается оживить их П. тем, что подмечает их странности, причуды поведения, разговоров, остаются неживыми по существу. Богданов запоминается оригинальностью внешнего облика, необычностью поведения и сосредоточенностью на идее подчинения природы человеку, но крепких связей Богданова с живой жизнью Панферов не дает. В третьей книге "Брусков" Богданов выражает интересы писателя в области научного познания земледельческого труда и освоения сил природы. Лемм у Панферова получается шаржированным.
О преимуществах нового типа отношений, о радости новой жизни П. много пишет в третьей книге "Брусков". Однако для этого мотива Панферову не хватает художественных средств, и он развертывает его гл. образом в форме патетических тирад. Конкретно-художественно даны моменты ломки старых привычек собственника, трудного рождения нового. Но само новое в большинстве случаев не получило достаточно художественного изображения. Художественный показ распада семейного быта крестьян П. сопровождает многословными изречениями о характере нового быта (речи Маши Сивачевой). В третьей книге романа пространные речи главных героев, Богданова, Ждаркина, в которых в логической форме утверждается новый характер жизни, замедляют сюжетный разворот произведения. Сюжетная напряженность теряет свою силу и заметно идет на убыль после сцен, изображающих кульминационный пункт борьбы двух систем (вооруженное кулацкое восстание в Полдомасове). Пресекая развитие сюжета, Панферов переполняет книгу рассуждениями героев, своими отступлениями. В роман совершенно неожиданно вводится политотдел, большое промышленное строительство, попутно берется то, что хотя и характерно для нового этапа колхозного строительства, но идейно и художественно не освоено автором, органически не увязано со всей концепцией романа.
Сильная и слабая стороны П. сказываются в трактовке им образов героев. Один из лучших запоминающихся образов романа — бедняк Шленка. Но большей яркостью обладает этот образ именно в тех сценах, в которых П. заостряет свойства собственнической психики Шленки. Шленка-подкулачник позднее становится на сторону артельщиков. В условиях введенной Огневым "едоцкой" системы хозяйства Шленка бездеятелен, занимается мелким воровством, заботится лишь о пропитании. Шленка позднее неожиданно для читателя делается секретарем райкома — это превращение не обосновано в романе и не убеждает читателя.
Колоритен образ Никиты Гурьянова. Никита Гурьянов потому так и удался П., что в этом образе писатель синтезировал свойства собственника. Радость Гурьянова, приумножение собственности передается П. не публицистическими приемами, а конкретно, фактами, положениями. В то время как в действительности середняк решительно встал на сторону колхозов, Панферов продолжает интересоваться игрою собственнических инстинктов Гурьянова, особенно акцентирует все то, что отталкивает Гурьянова от коллективного хозяйства.
Главный герой романа Кирилл Ждаркин проходит сложный путь развития, типичный для масс трудящегося крестьянства, поднятых социалистической революцией. П. акцентирует противоречивость Ждаркина: в его трактовке прослежен тот же мотив, характерный и для всего произведения в целом, — мотив власти собственнических инстинктов, вносящих искривления, срывы в практику и сознание коммуниста.
Уже в первой книге "Брусков" П. заостряет противоречия. С одной стороны, Ждаркин — активный боец гражданской войны, с другой — он ревностный защитник индивидуального хозяйства, накопления, перестающий в силу этого быть политическим противником кулака. Ждаркин переживает крушение и уходит в город. Этот новый этап развития Ждаркина художественно не развит. Панферов отказывается от задачи показать существо перемен, испытанных его героем, представляет его в середине второй книги завершенным, хотя рецидивы настроений мелкого собственника звучат у Ждаркина и дальше. Ждаркин становится у П. руководителем артели, с его именем связана реорганизация коммуны в артель, смена потребительной системы сдельщиной. Реалистически показывая трудный, но вместе с тем неизменно положительный по результатам путь развития Ждаркина, П. однако не избегает излишней утрировки в Ждаркине ряда черт. Прежде всего Кирилл, представленный сильным, энергичным человеком, в ряде случаев делается единственным проводником правильной хозяйственно-политической линии в деревне. П. создал запечатлевающиеся картины, показал ограниченность крестьянина, но значительно слабее раскрыл настроения передового крестьянства, Не случайно Николай Пырякин, Давыдка уступают такому образу, как Никита Гурьянов. Не сумев столь же полно раскрыть и индивидуализировать передовые элементы деревни, П. тем самым дал неправильную интерпретацию взаимоотношений Ждаркина с массой, представил Ждаркина стоящим в ряде случаев над массой, по своему усмотрению управляющим ею (кн. III). Культ одного героя — причем и в этом герое выделяется его физическая мощь и неустрашимость — свойственен П. Типический в ряде своих поступков, в общем направлении своего развития Ждаркин страдает ходульностью и особенно в третьей книге получает очертания легендарного героя.
src="http://pagead2.googlesyndication.com/pagead/show_ads.js">
В соответствии с общей линией романа П. и на проблеме семьи раскрывает характерные черты уклада деревенской жизни. Жена Чухлява Клуня за всю свою долгую совместную жизнь с мужем не имела радости, была принуждена жить настороженной жизнью, отличалась собачьей безропотностью, преданностью хозяину накопленных и награбленных богатств. Зато Груша, жена Степана Огнева, хотя и жила в условиях кабального, изнурительного труда, но сохранила человечность, проникнута стремлением к лучшей жизни для всех. Но в "любовном" сюжете "Брусков" женщина дана главным образом со стороны физиологической, игры чувств и инстинктов пола. Лишь из авторских ремарок да из прямых ´выводов об итогах пути Стеши Огневой, напр. по третьей книге "Брусков", узнает читатель, что женщине принадлежит в колхозе достаточно важная роль. Если биологич. порывы Яшки Чухлява, Кирилла Ждаркина получают у П. социальное объяснение и оправдание, то порывы, составляющие главную особенность жизни женщин, не объяснены. Изображение любовных перипетий ослабляет в свою очередь развитие сюжета.
Пейзаж в романе играет большую роль. Картины природы у П. являются как бы прелюдиями к надвигающимся событиям. Начало первой книги "Брусков" обнаруживает эту функцию пейзажа. Ледоход, пробирающийся по льдинам, рискующий жизнью Степан Огнев — этот зачин как бы составляет увертюру к событиям "Брусков". Стиль "Брусков" неровен: повествование отличается подчас излишней детализацией, сообщающей сухость изложению, но есть у П. и попытка расцветить повествование сравнениями, метафорами, причем эти сравнения локальны, материальны и даже натуралистичны: напр. "Земля томилась, как баба, вышедшая из горячей курной бани" (кн. III), "Солнце, словно рыжая корова пестрого теленка, облизало землю" (кн. I). Грязь чавкает под ногами, "точно голодный пес мясо", мысли "мялись глиной", "пальцы — маленькая истресканная морковка".
Слабая и сильная стороны панферовского творчества — трезвая критика узости прошлого уклада жизни и одновременно преувеличение мужицкой силы, неумение показать новое He только в форме отрицания прошлого уклада, но и в прямом, непосредственно художественном изображении его — находят свое отражение и на языковом строе произведения. П. умеет через диалог раскрыть характерные свойства действующего лица. Но вместе с тем яз. своих героев П. делает подчас и авторским языком. Слова искусственные, порождаемые отсталым характером жизни, П. узаконяет как лит-ую речь, настойчиво повторяя их. Таковы пресловутые новообразования "скукожился", "базынить" и другие. Выступление М. Горького обнажило и дало исчерпывающую критику этого недостатка творчества П.
"Бруски" переведены на немецкий, французский, английский, итальянский, испанский, финский и китайский языки. Первая и вторая книги выдержали 21 издание, третья книга—4 издания.
Библиография
: I. Пахом, Пьеса, Саратов, 1920; Дети земли, Пьеса, Саратов, 1922; Мужики, Пьеса, изд. "Молодая гвардия", М. — Л., 1924; Урод, Пьеса, изд. "Красная новь", М., 1924; Бунт земли, Драма, Гиз, М. — Л., 1926; Огневцы, Четыре очерка, изд. "Московский рабочий", М. — Л., 1926; Береговая быль, Очерк, изд. "Крестьянская газета", М., 1926; От деревенских полей, Очерки современной деревни, Гиз, М. — Л., 1926; На реке Цне, Очерки, изд. "Крестьянская газета", М., 1927; В предутреннюю рань, Очерки, изд. "Московский рабочий", М., 1927; Развал, Пьеса, Гиз, М. — Л., 1928; Почему в одной коммуне лучше, а в другой хуже, Очерки, изд. "Крестьянская газета", М., 1928; Бруски, Роман, кн. I, изд. "Московский рабочий", М., 1928, и др. изд.; Бруски, Роман, кн. II, изд. "Московский рабочий", М., 1930, и др. изд.; За продуманную и четкую сдельщину, изд. "Московский рабочий", М., 1930 (в соавторстве с В. Дубровиным); Почему плохо живется в Якшинской коммуне, изд. "Московский рабочий", М., 1931; Твердой поступью, Роман (3-я кн. "Брусков"). изд. "Советская литература", М., 1933, и др. изд., ряд статей и очерков в журн. и газетах; Автобиография Панферова в кн. "Антология крестьянской литературы послеоктябрьской эпохи", ред. А. Ревякина, ГИХЛ, М., 1931.II. Луначарский А., Что пишут о деревне, "Правда", 1928, № 145, 24 июня; Н езнамов П., Деревня красивого оперения, сб. "Литературафакта", М., 1929; Исбах А., О живом человеке нашей деревни, "На литературном посту", 1928, № 9; Его же, Лицо классового врага в деревне по "Брускам" Панферова, там же, 1928, № 18; Его же, Заметки о второй книге, "Литературная газета", 1930, № 38; Лежнев А., Два молодых (о Панферове и Слетове), "Новый мир", 1928, № 8; Полонский Вяч., Октябрь и художественная литература, "Известия", 1928, 7 ноября; Машбиц-Веров И., О творчестве Ф. Панферова и о крестьянском стиле литературы, "На литературном посту", 1929, № 15; Авербах Л., Беседа на литературные темы, "Известия", 1929, 17 ноября; Друзин В., Путь крестьянской прозы, "На литературном посту", 1929, № 15; Тоом Л., Кулак и бедняк в литературе, сб. статей "На крутом переломе", М., 1930; Храпченко М., Творческий метод и "Бруски" Панферова, "Литературная газета", 1930, № 42, 19 сент.; Гельфанд М., Заметки о "Брусках", сб. "Борьба за метод", М., 1931; Диспут о романе Ф. Панферова "Бруски" на собрании кружков МАПП 18/IX, 1930, "Октябрь", 1930, № 12; Mазнин Д., Творческий метод Панферова, сб. "Борьба за метод", М., 1931; Его же, К вопросу о творческом размежевании (о Фадееве и Панферове), "Пролетарская литература", 1931; № 4; Селивановский А., "Бруски", "На литературном посту", 1930, № 15—16; Машбиц-Веров И., Творчество Панферова, в сб. "Писатели и современность", М., 1931; Васильковский Г., О третьей книге "Брусков" Ф. Панферова, "Литературный критик", 1933, № 4; Нович П., В поисках радости, "Октябрь", 1933, № 8; Плиско Н., Радость миллионов, "Художественная литература", 1933, № 9; Рожков П., О социалистическом реализме, "Новый мир", 1933, № 9; Резников Б., Новые люди колхозной деревни (о третьей книге "Брусков"), "Правда", 13/I 1934; Гречишников Вл., Творчество Панферова, ГИХЛ, [М.], 1934 (здесь же обширная библиография).
Е. К.
{Лит. энц.}
Панферов,
Федор ИвановичРод. 1896, ум. 1960. Писатель. Произведения: "Бруски" (роман в 4 кн., 1928—37), "Волга-матушка река" (трилогия, 1958—60), "Родное прошлое" (повесть, 1956) и др. В 1931—60 гг. главный редактор журнала "Октябрь". Дважды лауреат Государственной премии СССР (1948, 1949).