ПИСЕМСКИЙ Алексей Феофилактович

— известный писатель. Род. 10 марта 1820 г. в усадьбе Раменье Чухломского у. Костромской губ. Род его — старинный дворянский, но ближайшие предки П. принадлежали к захудалой ветви; дед его был безграмотен, ходил в лаптях и сам пахал землю. Отец писателя определился солдатом в войска, шедшие завоевать Крым, дослужился на Кавказе до чина майора и, возвратясь на родину, женился на Евдокии Алексеевне Шиповой. Он был, по словам сына, "в полном смысле военный служака того времени, строгий исполнитель долга, умеренный в своих привычках до пуризма, человек неподкупной честности в смысле денежном и, вместе с тем, сурово строгий к подчиненным; крепостные люди его трепетали, но только дураки и лентяи, а умных и дельных он даже баловал иногда". Мать П. "была совершенно иных свойств: нервная, мечтательная, тонко-умная и, при всей недостаточности воспитания, прекрасно говорившая и весьма любившая общительность"; в ней было "много душевной красоты, которая с годами все больше и больше выступает". Двоюродными братьями ее были известный масон Ю. Н. Бартенев (полковник Марфин в "Масонах") и В. Н. Бартенев, образованный флотский офицер, оказавший важное влияние на П. и изображенный в "Людях сороковых годов" в лице симпатичного Эспера Ивановича. Детство П. прошло в Ветлуге, где отец его был городничим. Ребенок, унаследовавший от матери ее нервозность, рос свободно и независимо. "Учиться меня особенно не нудили, да я и сам не очень любил учиться; но зато читать и читать, особенно романы, я любил до страсти: до четырнадцатилетнего возраста я уже прочел — в переводе, разумеется — большую часть романов Вальтер Скотта, "Дон-Кихота", "Фоблаза", "Жиль-Блаза", "Хромого беса", "Серапионовых братьев" Гофмана, персидский роман "Хаджи-Баба"; детских же книг я всегда терпеть не мог и, сколько припоминаю теперь, всегда их находил очень глупыми". Об образовании его заботились мало: "Наставники у меня были очень плохи, и все русские". Языкам — кроме латинского — его не учили; языки ему вообще не давались, и он не раз впоследствии страдал от этого "подлейшего неведения языков", объясняя свою неспособность к их изучению перевесом способностей к наукам философским, абстрактным. Четырнадцати лет он поступил в костромскую гимназию, где начал писать и пристрастился к театру, а в 1840 г. перешел в Московский университет, "будучи большим фразером; благодарю Бога, что избрал математически факультет, который сразу же отрезвил меня и стал приучать говорить только то, что сам ясно понимаешь. Но этим, кажется, только и кончилось благодетельное влияние университета". С этим пессимистическим замечанием согласны не все биографы П. Как ни скудны были собственно научные сведения, приобретенные им на факультете, образование все-таки несколько расширило его духовный кругозор; еще важнее могло быть знакомство с Шекспиром, Шиллером ("поэтом человечности, цивилизации и всех юношеских порывов"), Гете, Корнелем, Расином, Руссо, Вольтером, Гюго и Жорж-Зандом, особенно с последней. Увлекался П., впрочем, только ее проповедью свободы чувств и женской эмансипации, а не общественными идеалами, провозглашенными в ее произведениях. Хотя, по словам П., он успел за время бытности в унив. "сознательно оценить русскую литературу", однако идейное движение 40-х годов вообще мало отразилось на развитии П., и главный деятель эпохи, Белинский, оказал влияние разве на его эстетические теории, но никак не на социальные воззрения. Славянофильство также оставалось ему чуждо. Его духовные интересы связаны были почти исключительно с театром. В 1844 г. он "снова стяжал славу актера": знатоки ставили его в роли Подколесина даже выше Щепкина. Слава первоклассного чтеца всегда оставалась за П., но "репутация великого актера, которая была ему составлена в Москве и которой он очень гордился, не выдержала окончательной пробы в Петербурге" (Анненков). В 1844 г. П. окончил курс университета; отца его в это время уже не было в живых, мать была разбита параличом; средства к жизни были весьма ограничены. В 1846 г., прослужив два года в Палате государственных имуществ в Костроме и Москве, П. вышел в отставку и женился на Екатерине Павловне Свиньиной, дочери основателя "Отечественных записок". Выбор оказался чрезвычайно удачным: семейная жизнь внесла много светлого в судьбу П. В 1848 г. он снова поступил на службу, чиновником особых поручений к костромскому губернатору, затем был асессором губернского правления (1849—53), чиновником главного управления уделов в Петербурге (1854—59), советником Московского губернского правления (1866—72). Служебная деятельность, окунув П. в глубь мелочей повседневной провинциальной жизни, оказала значительное влияние на материал и метод его творчества. "Трезвость", вынесенная П. из университета, окрепла вдали от волнений напряженно-культурной жизни. На литературное поприще он выступил в первый раз с маленьким рассказом "Нина" (в журнале "Сын Отечества", июль, 1848 г.), но первым произведением его должно считать "Боярщину", написанную в 1847 г. и по воле цензуры появившуюся в печати лишь в 1857 г. Роман этот уже проникнут всеми характерными особенностями таланта П.: чрезвычайной выпуклостью, даже грубостью изображения, жизненностью и яркостью красок, богатством комических мотивов, преобладанием отрицательных образов, пессимистическим отношением к устойчивости "возвышенных" чувствований и, наконец, превосходным, крепким и типичным языком. В 1850 г., войдя в сношения с молодой редакцией "Москвитянина", П. послал туда повесть "Тюфяк", которая имела громкий успех и вместе с "Браком по страсти" выдвинула его в первые ряды тогдашних писателей. В 1850—54 гг. появились его "Комик", "Ипохондрик", "Богатый жених", "Питерщик", "Батманов", "Раздел", "Леший", "Фанфарон" — ряд произведений, до сих пор не потерявших неподражаемой жизненности, правдивости и колоритности. Разнообразные моменты русской действительности, еще никем не затронутые, явились здесь впервые предметом художественного воспроизведения. Напомним, для примера, что первый эскиз рудинского типа дан в Шамилове за четыре года до появления "Рудина"; ординарность Шамилова, сравнительно с блеском Рудина, хорошо оттеняет пониженный тон произведений П. Переселясь в 1853 г. в Петербург, Писемский произвел здесь значительное впечатление своей оригинальностью и, так сказать, первобытностью. Осторожность, с какой он уклонялся от теоретических и философских разговоров, "показывала, что отвлеченные идеи не имели в нем ни ученика, ни поклонника"; идеи общепринятые и, казалось, бесспорные находили в нем противника, "сильного простым здравым смыслом, но совершенно неподготовленного к их усвоению". В материальном отношении П. в Петербурге был стеснен; жизнь его "подходила к жизни литературного пролетария". Служба ему не удавалась, писал он мало. За 1854 г. напечатаны в "Современнике" "Фанфарон" и в "Отеч. зап." "Ветеран и новобранец"; в 1855 г. — критическая статья о Гоголе, лучший рассказ П. из народного быта "Плотничья артель" и повесть "Виновата ли она""; оба последние произведения имели большой успех, и Чернышевский в обзоре литературы за 1855 год назвал повесть П. лучшим произведением всего года. Когда в 1856 г. морское министерство организовало ряд этнографических командировок на окраины России, П. принял на себя Астрахань и Каспийское побережье; результатом путешествия был ряд статей в "Морском сборнике" и "Библиотеке для чтения". Весь 1857 г. П. работал над большим романом и, кроме путевых очерков, напечатал только небольшой рассказ "Старая барыня". В 1858 г. П. принял на себя редакцию "Библиотеки для чтения"; его "Боярщина" явилась, наконец, на свет, а в "Отечественных записках" был напечатан его chef d´oeuvre — роман "Тысяча душ". Не прибавляя почти ни одной новой черты к облику писателя, уже выразившемуся в его первых произведениях, роман, как наиболее глубоко задуманное и тщательно обработанное его произведение, характернее всех остальных для художественной физиономии автора "и, прежде всего, для его всепоглощающего глубоко-жизненного реализма, не знающего никаких сентиментальных компромиссов". В широкую картину расшатанного общественного строя провинции вставлены удивительные по психологической отделке портреты отдельных лиц. Все внимание публики и критики было поглощено героем, особенно историей его служебной деятельности. В фигуре Калиновича все — в прямом несогласии с сущностью романа и намерениями автора, отрицавшего художественный дидактизм, — видели отражение модной идеи конца 50-х годов: идеи "благородного чиновника", изображенного здесь, однако, в довольно сомнительном свете. Добролюбов, находя, что "вся общественная сторона романа насильно пригнана к заранее сочиненной идее", отказался писать о нем. Настенька, по общему признанию, — наиболее удачный положительный образ П. Быть может, благоприятные внешние обстоятельства, ознаменовавшие эту эпоху в жизни П., дали ему уже почти не повторявшуюся в его деятельности способность стать и трогательным, и мягким, и чистым в изображении рискованных моментов. По этой мягкости близка к "Тысяче душ" небольшая, но сильная и глубоко трогательная повесть "Старческий грех" (1860). Еще ранее этой повести — одновременно с романом — напечатана была в "Библиотеке для чтения" знаменитая драма П. "Горькая судьбина". Основа пьесы взята из жизни: автор участвовал в разборе подобного дела в Костроме. Конец пьесы — явка Анания с повинной — столь законный и типичный для русской бытовой трагедии, в замысле автора был иной и в настоящем своем виде создан по внушению артиста Мартынова. Вместе с первыми рассказами П. из народной жизни "Горькая судьбина" считается наиболее сильным выражением его реализма. В изображении великорусского мужика, в передаче народной речи Писемский никем ни раньше, ни позже превзойден не был; после него возврат к пейзанам Григоровича стал немыслимым. Спускаясь в недра народной жизни, П. оставлял свой обычный скептицизм и создавал живые типы хороших людей, столь редкие и не всегда удачные в его произведениях из быта культурных классов. Общий дух морали, разлитый в мужицком мире "Горькой судьбины", неизмеримо выше удручающей атмосферы "Боярщины" или "Богатого жениха". Поставленная в 1863 г. на александринской сцене драма П. имела чрезвычайный успех и до "Власти тьмы" была единственной в своем роде мужицкой драмой, привлекающей внимание обширной публики.

Конец пятидесятых и начало шестидесятых годов были апогеем славы П. К известности талантливого писателя присоединилась репутация замечательного чтеца; блестящий и авторитетный критик, Писарев, посвящал ему хвалебные этюды; он был редактором большого журнала. Коренное противоречие между духом этой эпохи и мировоззрением П. должно было, однако, привести к печальному исходу. П. не принадлежал ни к какой определенной группе и, не пытаясь примирить их воззрения каким-либо эклектическим построением, склонен был видеть одни слабые их стороны. Чуждый новому литературному направлению, П. вздумал бороться с ним легким и модным оружием — насмешкой, сатирой, памфлетом. Этим оружием успешно владели его противники, сильные другими сторонами своей деятельности и прежде всего — своей широкой популярностью; но совершенно иным было положение П. Когда в журнале П., имевшем очень слабый успех, начался в конце 1861 г. ряд фельетонов за подписью Старая фельетонная кляча Никита Безрылов, уже невинной и благодушной насмешки первого фельетона над литературными вечерами и воскресными школами было достаточно, чтобы печать с "Искрой" во главе разразилась против П. бурей негодования. Дальнейшая полемика привела к тому, что редакторы "Искры" вызвали П. на дуэль, а авторитетная редакция "Современника" объявила себя солидарной с яростной статьей "Искры" о Безрылове. Глубоко потрясенный всем этим, П. порвал связи с Петербургом и в начале 1862 г. переселился в Москву. Здесь, на страницах "Русского вестника", появился в 1863 г. его новый роман, задуманный за границей (где П. во время Лондонской выставки познакомился с русскими эмигрантами), начатый в Петербурге еще до разрыва с прогрессистами и законченный в Москве под свежим впечатлением этого разрыва. Общепринятое мнение о "Взбаламученном море" как о произведении грубо тенденциозном, полемическом, даже пасквильном, требует некоторых оговорок. Современная роману критика видела в нем "брань молодого поколения" (Зайцев в "Русск. слове", 1863, № 10), "личную желчь, желание оскорбленного автора отмстить противникам, не признававшим его таланта" (Антонович в "Соврем.", 1864, № 4); но все это применимо до известной степени только к последней части романа; по признанию самого автора, "если здесь не отразилась вся Россия, то зато тщательно собрана вся ее ложь". Противники П. не отказывали ему, однако, в таланте: Писарев уже после инцидента с "Искрой" ставил П. выше Тургенева и находил, что старое поколение изображено в "Взбаламученном море" в гораздо более непривлекательном виде, чем представители нового. Евпраксия — положительное лицо романа, списанное с жены автора, — противополагает молодых идеалистов герою, который во всех своих идеалистических и эстетических метаниях остается грубым материалистом. Вообще, роман написан слабо, но не лишен интересных образов (напр., Иона-циник). Из Москвы П. прислал в "Отечественные записки" новое произведение, напечатанное в 1864 г. Это "Русские лгуны" — "чисто рубенсовская коллекция живых и ярких типов русского захолустного житья". П. стал было заведовать беллетристическим отделом "Русского вестника", но в 1866 г. опять поступил на государственную службу. С переездом в Москву совпадает поворот в направлении творчества и явное ослабление художественных сил П. С этого времени им овладевает "памфлетическое отношение к сюжетам", проникая собою не только боевые изображения современности, но и картины отжившего быта. К последним относятся драмы, появившиеся в 1866 — 08 гг. в журнале "Всемирный труд": "Поручик Гладков", "Самоуправцы" и "Бывые соколы". В 1869 г. появился в славянофильской "Заре" роман П. "Люди сороковых годов". Художественное значение романа незначительно; яркими и интересными являются в нем только лица второстепенные; даже в техническом отношении, в связи и расположении частей он значительно ниже прежних произведений автора. Общественные идеи сороковых годов и представители обоих противоположных направлений, западничества и славянофильства, не находят в авторе сочувствия; социальная проповедь Жорж-Занд и Белинского кажется его любимцу — эстетику, мистику и идеалисту Неведомову — "писанием с чужого голоса", а по адресу славянофилов устами здравомыслящего Зимина направляется упрек в незнании народа — упрек, который П. повторял и впоследствии, видя в славянофильстве одно "религиозно-лингвистическое сантиментальничанье". Весьма важны автобиографические элементы романа, на которые П. не раз указывал как на дополнение к своей биографии. Здесь и его отец, в лице полковника Вихрова, и его воспитание, гимназия и увлечение театром, университет, студенческая жизнь, интерес к известной стороне "жорж-зандизма" и многое другое, игравшее роль в жизни автора. Критика отнеслась в общем неодобрительно к роману, не имевшему успеха и в публике. Появившийся около того же времени немецкий перевод "Тысячи душ" вызвал в Германии целый ряд сочувственных критических отзывов (Юлиана Шмидта, Френцеля и др.). Через два года ("Беседа", 1871) появился новый роман П., "В водовороте", где автор пытался "представить нигилизм, осуществляемый в общественной среде". По своему литературному значению этот роман еще ниже предыдущего. Затем П. обратился к новому предмету обличения: ряд драм-памфлетов рисует в грубых и малореальных красках финансовых дельцов. "Подкопы" (комедия, в "Гражданине", 1873) — памфлет настолько резкий, что цензура вырезала его из журнала, — посвящены высшей администрации; "Ваал", "Просвещенное время" ("Русский вестник", 1873 и 75) и "Финансовый гений" изобличают концессионеров, биржевиков, капиталистов во всевозможных преступлениях. Пьесы эти сценичны и имели успех, но "Финансовый гений" показался редакции "Русского вестника" настолько слабым в литературном отношении, что его пришлось печатать в маленькой "Газете Гатцука". В столь же незначительных органах появились и два последние романа П.: "Мещане" ("Пчела", 1877) и "Масоны" ("Огонек", 1880). Первый посвящен изобличению все того же пошлого и наглого "Ваала", противополагаемого стародворянскому культу условного благородства, красоты и тонкого вкуса; автор мало знаком с подлинным "мещанством", и потому отрицательные образы романа совершенно лишены тех детальных, интимных черточек, которые только и могут сообщить поэтической абстракции жизненность. В "Масонах" автор блеснул богатыми историческими сведениями [Ему в этом отношении очень много помог Вл. С. Соловьев.], но роман мало занимателен, и интересных фигур в нем, кроме упомянутого выше полковника Марфина, почти нет. Успеха он не имел никакого. "Я устал писать, а еще более того жить, — писал П. Тургеневу весной 1878 г., — тем более, что хотя, конечно, старость — не радость для всех, но у меня она особенно уж не хороша и исполнена таких мрачных страданий, каких не желал бы я и злейшему врагу своему". Это тягостное настроение владело П. еще с начала семидесятых годов, когда внезапно покончил с собой его любимый сын, молодой математик, подававший надежды. Тщетно боролась любящая семья с приступами возрастающей ипохондрии, к которой присоединились еще и физические недуги. Светлыми моментами последних лет жизни П. были празднование 19 января 1875 г. (на полтора года позже, чем следует), в обществе любителей российской словесности, двадцатипятилетнего юбилея его литературной деятельности и Пушкинские дни 1880 г. Хотя речь о Пушкине как историческом романисте, произнесенная П. на празднестве, прошла незамеченной, общее настроение его, приподнятое чествованием памяти любимого поэта, было недурно. Новое несчастие — безнадежная болезнь другого сына, доцента Московского университета — надломила исстрадавшийся организм П. Обычный припадок острой тоски и мнительности не завершился тихой грустью и физическим изнеможением, как бывало прежде, но перешел в предсмертную агонию. 21 января 1881 года П. скончался. Его смерть не показалась ни критике, ни публике значительной утратой для литературы, и погребение его представило разительный контраст с похоронами умершего почти в то же время Достоевского. В воспоминаниях людей, знавших П., резко отпечатлелся его характерный и сильный образ, в котором слабые стороны значительно перевешиваются достоинствами. Он был человек добродушный, с глубокой жаждой справедливости, чуждый зависти и при всем сознании своих заслуг и дарований удивительно скромный. Всеми особенностями своего духовного склада, от неуменья усвоить себе иностранную культурность до непосредственности, юмора и меткости суждений простого здорового смысла, он выдавал свою близость к народу, напоминая умного великорусского мужика. Основная черта его характера стала первостепенным достоинством его дарования; это — правдивость, искренность, полное отсутствие отмеченных им в статье о Гоголе недостатков догоголевской литературы: "напряженности, стремления сказать больше своего понимания, создать что-то выше своих творческих сил". В связи с этим он, один из величайших русских реалистов после Гоголя, защищал в теории "искусство для искусства" и ставил своему учителю в упрек желание "поучать посредством лирических отступлений" и "явить образец женщины в лице бессмысленной Улиньки". Впоследствии П. пожертвовал этими взглядами в угоду дидактическим намерениям. Не это, однако, было причиной упадка его таланта. Многосложные процессы общественной жизни, которые П. взял предметом своих позднейших романов, требовали для правдивого, хотя бы даже и не исчерпывающего изображения не одного дарования, но и определенной и достаточно возвышенной точки зрения. Между тем еще Ап. Григорьев, которого никак нельзя заподозрить в дурном отношении к Писемскому, замечал о его ранних произведениях, что они "говорят всегда за талант автора и довольно редко — за его миросозерцание". Но этого таланта было вполне достаточно, чтобы дать поразительно верную и рельефную картину элементарно-простого строя дореформенной России. Объективность настолько глубоко проникает лучшие создания П., что Писарев называл Гончарова — это воплощение эпического творчества — "лириком в сравнении с П.". Скептическое отношение к представителям красивого празднословия, не переходящего в дело, наравне с широкими и мрачными картинами отживающего быта сослужило незаменимую службу тому движению, которому суждено было порвать связь между первоклассным писателем и русской читающей публикой. "Полное собрание сочинений П." издано товар. Вольф в 24 тт. (СПб., 1895). В 1 т. этого (2-го изд.) напечатаны: "Библиография П. Список книг, брошюр и статей, касающихся жизни и литературной деятельности П.", критико-биографический очерк В. Зелинского, статья П. Анненкова "П., как художник и простой человек" (из "Вестника Европы", 1082, IV), четыре автобиографических наброска и письма П. к Тургеневу, Гончарову, Краевскому, Буслаеву (о задачах романа), Анненкову и французскому переводчику П., Дерели. Материалы для биографии П., кроме вышеуказанных, — в статьях Алмазова ("Русский архив", 1875, IV), Боборыкина ("Русские вед.", 188, № 34), Горбунова ("Новое время", 1881, № 1778), Русакова, "Литературный заработок П." ("Новь", 1890, № 5), Полевого ("Истор. вестн.", 1889, ноябрь). Письма к П. с примечаниями В. Русакова напеч. в "Нови" (1886, № 22; 1888, № 20; 1890, № 7; 1891, № 13—14). Обзоры жизни и деятельности П. с литературными характеристиками см. у Венгерова: "П." (СПб., 1884; указана литература до 84 г.), Скабичевского: "П." ("Биографическая библиотека" Павленкова, СПб., 1894), Кирпичникова: "П. и Достоевский" (Одесса, 1894, и в "Очерках истории русской литературы", СПб., 1896), Иванова: "П." (СПб., 1898). Более значительные общие оценки у А. Григорьева, "Реализм и идеализм в нашей литературе" ("Светоч", 1861, IV), Писарева ("Русское слово", 1861 и "Сочинения" Писарева, т. I), Ор. Миллера, "Публичные лекции" (СПб., 1890, т. II), Н. Тихомирова, "Значение П. в истории русской литературы" ("Новь", 1894, № 20). О "Тысяче душ" см. Анненкова, "О деловом романе в нашей литературе" ("Атеней", 1859, т. I, VII, II), Дружинина ("Библ. для чтения" 1859, II), Дудышкина ("Отеч. записки", 1859, I), Эдельсона ("Русск. слово", 1859, I); о "Горькой судьбине" — Михайлова и гр. Кушелева-Безбородко ("Русское слово", 1860, I), А. Майкова ("СПб. ведомости", 1865, №№ 65, 67, 69), Некрасова ("Моск. вестник", 1860, № 119), Дудышкина ("Отеч. записки", 1860, 1, и 1863, XI—XII), "Отчет о 4-м присуждении премий Уварова" (рецензии Хомякова и Ахшарумова); о "Взбаламученном море" — Эдельсона ("Библ. для чтения", 1863, XI—XII), Скабичевского, "Русское недомыслие" ("Отеч. записки", 1868, IX), Зайцева, "Взбаламученный романист" ("Русское слово", 1863, X), Антоновича ("Современник", 1864, IV). По поводу юбилея в 1875 г. и смерти П. в 1881 г. во всех почти периодических изданиях посвящены обзоры его жизни и деятельности; более значительные некрологи — в "Вестнике Европы" и "Русской мысли" (март, 1881). Иностранные отзывы о П. у Courrière, "Histoire de la littérature contemporaine eu Russie" (1874); Derely, "Le réalisme dans le théâtre russe"; Julian Schmidt, "Zeitgenossische Bilder" (т. IV). На немецкий яз. переведены, кроме "Тысячи душ", "Старческий грех" и "Взбаламученное море", на франц. — "Тысяча душ" и "Мещане".

А. Горнфельд.

{Брокгауз}

Писемский, Алексей Феофилактович

писатель-романист; род. 10 марта 1820 г., † 21 января 1881 г.

{Половцов}

Писемский, Алексей Феофилактович

[1820—1881] — романист и драматург. Род. в семье мелкого помещика Костромской губ. Образование закончил в Московском университете (по физико-математическому факультету). По окончании в 1844 университета поступил на государственную службу, на которой с перерывами находился по 1872, занимая все время незначительные должности. Лит-ая репутация П. установилась с конца 40-х гг. в связи с цензурным запрещением его первого романа "Виновата ли она?", посланного весной 1848 в "Отечественные записки" и появившегося в свет лишь 10 лет спустя под измененным заглавием "Боярщина". Благодаря университетским связям с кружком молодых писателей славянофильского направления (Островский, Т. И. Филиппов и др.) П. вошел в круг сотрудников "Москвитянина" (см.), где в 1850 напечатана его известная повесть "Тюфяк". В "Москвитянине" им напечатан и ряд других произведений: "Сергей Петрович Хазаров и Мари Ступицина", "Брак по страсти" [1851], "Комик" [1851], "Ипохондрик" [1852], "М-р Батманов" [1852], "Питерщик" [1852]. В следующем году "Москвитянин" выпустил первое трехтомное собрание сочинений П. Обличительные тенденции его ранних произведений, сочный реалистический показ дворянского быта во всей его неприглядности, саркастическое разоблачение провинциального "печоринства", картины крепостной деревни сделали П. популярным в либерально-дворянских кругах, боровшихся с крепостническим режимом. Сотрудничества его искали "Отечественные записки" и "Современник". При сопоставлении его произведений с повестями Тургенева Д. И. Писарев напр. отдавал предпочтение П.

Предметом внимания молодого П. являлось тупое прозябание малокультурного мелкого дворянства, полунатуральное хозяйство которого гибло под натиском развивавшегося капитализма. И по темам и по способам их разработки П. пытался следовать творческим заветам Гоголя. Давая картины крепостной России, иногда достигавшие большой силы в выразительности, П. выступал как идеолог мелкого дворянства, кровно с ним связанный, болевший и страдавший за него. На рубеже 60-х гг., когда он распознал в преуспевавшей промышленной буржуазии и в революционно-демократической интеллигенции двух главных врагов своего класса, беззлобная ирония П. сменилась яростным памфлетом и злобным пасквилем. Индиферентность П. к общественным проблемам, волновавшим тогда идеологов обуржуазившегося дворянства и революционной демократии, наличие проблем, лишенных для основных борющихся классовых группировок общественной актуальности, — все это создавало мнение о "бестенденциозности" П. Появление в 1856 "Очерков из крестьянского быта", вызвавших ряд отзывов крупнейших критиков того времени, в том числе и Чернышевского, внесло известную поправку в такую трактовку П. Оценка Чернышевского определила границы приемлемого для революционной демократии П. и дала социологическую интерпретацию его "Очерков". Она имела однако неожиданные следствия: при перепечатке "Очерков" в "Полном собрании сочинений" 1861 П. устранил все те места, которые цитировал и на которых основывал свои выводы Чернышевский. Дальнейшее развитие лит-ой деятельности П. пошло в сторону большего расхождения, а затем и полного разрыва его с революционной демократией. Сблизившись с редактором дворянско-эстетической в то время "Библиотеки для чтения" А. В. Дружининым, войдя сперва в состав редакции, а затем взяв целиком редактуру, П. с конца пятидесятых годов все более стал обнаруживать консерватизм своего мировоззрения. Появившийся в декабрьской книжке "Библиотеки для чтения" 1861 фельетон, подписанный псевдонимом "Старая фельетонная кляча Никита Безрылов", рисовал карикатурный образ беспринципного, бесталанного либерально-буржуазного или радикального журналиста (Писемский различия между ними не делал). Резкий отзыв о Безрылове фельетонистов "Искры" и "Северной пчелы", еще более резкие ответы П. (под собственным именем и под псевдонимом), вызов его на дуэль редакторами "Искры" В. Курочкиным и Н. Степановым, отказ П. от дуэли — вся эта "безрыловская" история была внешним проявлением глубоких идеологических расхождений между Писемским и революционной демократией.

В 1863 был опубликован в катковском "Русском вестнике" роман П. "Взбаломученное море". В нем П. ожесточенно нападал на разложившуюся провинциальную администрацию (тема, развернутая П. еще в "Тысяче душ" — в одном из значительных его романов), на прожигавшее свою жизнь в кутежах и разврате дворянство. Но главный удар в романе все же был направлен по адресу революционной демократии. "Взбаломученное море" среди демократии вызвало всеобщее негодование. В течение 60—70-х гг. П. создал свои наиболее крупные по объему произведения: автобиографический роман "Люди сороковых годов" [1869], роман-памфлет "В водовороте" [1871], "Мещане" [1877], "Масоны" [1880].

Испытавший на себе, подобно большинству мелкопоместных дворян, процесс дворянского оскудения после ликвидации крепостного права, Писемский постепенно проникся реакционной идеологией и выступал противником капитализации. В рассказе "Батька" [1862] Писемский формулировал свой взгляд на капитализацию деревни таким образом: "Что такое значит богатый мужик? Наипервая бестия из всех, потому что где мужику взять: он и барину подай, и в казну, и в мир. А руки-то всего две, — значит, когда хочешь богатеть — плутуй! Если бы вот даже этот дурак Евплов не мытарничал, а кормился бы больше, как следует мужичку, землицей, не был бы там, куда угораздился". В серии пьес 70-х гг. ("Ваал", "Просвещенное время", "Финансовый гений") П. дал резко-отрицательную характеристику капитализма в целом.

П. — реалист, часто даже натуралист. П. дал тщательное описание внешней стороны действительности, собрал в своих произведениях большое количество фактов и событий. Но у П. нет глубокого их анализа, нет широких обобщений. На художественной методологии П. сказалось непонимание исторического развития, хотя он остро ощущал сложность складывавшихся капиталистических отношений и неизменно враждебно относился к ним.

Наличие в творчестве П. элементов социально-сатирической оценки, хотя и с неправильных позиций, давало возможность и иной интерпретации его произведений. Именно в связи с этим приобретает интерес характеристика П., сохранившаяся в письмах Чехова: "Читаю П. Это большой, большой талант... Люди П. живые, темперамент сильный". Скабичевский в своей "Истории" обвиняет его в обскурантизме и измене, "но, боже мой, — добавляет он, — из всех современных писателей я не знаю ни одного, который бы был так страстно и убежденно либерален, как ІІ. У него все попы, генералы, чиновники — сплошные мерзавцы. Никто не оплевал так старый суд и солдатчину, как он". Это сужденье нуждается однако в существенных ограничениях. В произведениях П. бесспорны разоблачительные тенденции. Но они продиктованы не идейной целеустремленностью его творчества, а, наоборот, мрачной его бесперспективностью. Последнее имело свои социально-исторические основания: это озлобленность разоряющегося и деклассирующегося мелкопоместья. Оно разорялось процессом обуржуазивания и потому ненавидело капитализм. Оно в то же самое время чувствовало гнилость крепостничества и не питало никаких иллюзий насчет возможности его реставрации. Оно боялось ужасов крестьянской революции, не понимало идеологов этой революции. Идеологические противоречия П. в значительной мере обессилили его творчество и лишили его той исторической роли, на которую оно в праве было бы рассчитывать по богатству своего социального содержания и по сочности своих художественных средств.

Библиография: I. Полное собрание сочинений, 8 тт., изд. А. Ф. Маркса, СПб, 1911 (приложение к "Ниве"); Полное собрание сочинений, 8 тт., изд. т-ва Вольф, СПб, 1912 (с матриц. изд. 1911); Избранные произведения, в одном томе, ГИХЛ, Ленинград, 1932.

II. Чернышевский Н. Г., Очерки из крестьянского быта, А. Ф. П — го, "Критические статьи", СПб, 1895 (и в "Собр. сочин.", т. III), Писарев Д. И., Стоячая вода, "Сочинения", т. I, СПб, 1894; Его же, Писемский, Тургенев и Гончаров, там же; Его же, Женские типы в произведениях Писемского, Тургенева, Гончарова, там же; Щедрин П., Петербургские театры, "Современник", 1863, № 11; Иванов И., А. Ф. Писемский, СПб, 1898; Венгеров С. А., А. Ф. Писемский, СПб, 1884 (и в "Собр. сочин." Венгерова, т. V, СПб, 1911); Войтоловский Л., Очерки истории русской литературы XIX и XX вв., ч. 1, изд. 3-е, Гиз, М. — Л., 1928; Берков П. и Клеман М., Литературный путь Писемского (вступит. статья в гихловском однотомнике).

III. Mезиер А. В., Русская словесность с XI по XIX ст. включительно, ч. 2, СПб, 1902; Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, М. — Л., 1924; Е г о же, Литература великого десятилетия (1917—1927), т. I, Гиз, М. — Л., 1928; Венгеров С. А., Библиография Писемского (в упомянутом т. V "Собр. сочин." Венгерова); [Берков П.], Библиография произведений Писемского (при гихловском однотомнике).

П. Берков.

{Лит. энц.}