Хороня умерших, славяне клали с мужчиной оружие, конскую упряжь, убитых коней, собак, с женщиной клали серпы, сосуды, зерно, убитую скотину и домашнюю птицу. Люди думали, что отправля ют его на новое житье, подобно настоящему, но еще худшее. Поэтому снаряжали покойника в наилучшее убранство и клали с ним в могилу все, что ему необходимо было и при жизни.
Тела умерших возлагали на краду (костер), веря, что с пламенем их души попадут сразу в небесный мир.
Когда хоронили знатного человека, вместе с ним убивали несколько его слуг, причем только единоверцев – славян, а не иноземцев. Вслед за умершим супругом отправляли и одну из его жен – ту, которая добровольно соглашалась сопровождать мужа в загробный мир. Готовясь к смерти, она наряжалась в лучшие одежды, пировала и веселилась, радуясь будущей счастливой жизни в небесном мире.
Во время погребальной церемонии женщину подносили к воротам, за которыми на дровах лежало тело ее мужа, поднимали над воротами, и она восклицала, что видит своих умерших родичей и велит поскорее вести ее к ним.
Похороны завершались стравой – пиром-поминками и тризной – воинскими состязаниями. И то, и другое символизировало расцвет жизни, противопоставляло живых умершим.
Обычай обильного угощения на поминках дожил до наших дней.
На протяжении длительного периода сильно колебалось соотношение двух основных видов погребального обряда – сожжения и трупоположения.
Обычный тип русского погоста
Часто хоронили или сжигали в лодке (пережиток водяного погребения). У древних арийских народов было в обычае спускать трупы на лодках либо на плотике по воде. Память об этом методе сохранилась у русов, нормандских германцев при похоронах, которые обрисовали очевидцы.
Позднее самая форма так называемых колод (гробов) была похожа на лодку.
У старых родственных нам народов воспоминание о погребении такового рода хранилось на их монументах, где изображалась лодка.
В зимнее время племена, зашедшие на север, не могли по воде спускать покойников, а потому и обычай у них стал другой: там запрягали в сани необъезженных коней либо оленей и, положив на них лодку с покойником либо просто покойника, спроваживали его таковым образом в неизвестную даль, в неизвестную новую жизнь.
Память о похоронах такого рода сохранилась до позднейшего времени в старых наших ритуалах при похоронах и в народных сказаниях о ночных разъездах мертвецов-чернокнижников и также один набросок в рукописном (XIV в.) описании жития св. Бориса и Глеба. По указанию этой рукописи, мощи святого Глеба везут из Вышегорода в Киев на санях. Тело св. равноапостольного Владимира отпрыск его, Святополк, кладет в сани. Киевский летописец, говоря о поучении, какое писал своим детям Владимир Мономах, замечает, что он писал его, «сидя в санях», то есть перед гибелью, на смертном одре.
Первобытное погребение скорченных трупов, которым искусственно придавалось положение эмбриона в чреве, было связано с верой во второе рождение после смерти. Поэтому умершего и хоронили подготовленным к этому второму рождению.
С течением времени появился совершенно новый обряд погребения, порожденный новыми воззрениями о душе человека, которая не воплощается вновь в каком-либо другом существе (звере, человеке, птице), а перемещается в воздушное пространство неба.
Культ предков раздвоился – с одной стороны, невесомая, незримая душа приобщалась к небесным силам, от которых зависела погода, с другой стороны, благожелательных предков, «дедов», необходимо было связать с землей, рождающей урожай. Это достигалось посредством закапывания сожженного праха в землю и постройки над погребением модели дома, «домовины».
Захоронение (ингумация) предков в земле могло означать, во-первых, то, что они как бы охраняют земельные угодья племени («священная земля предков»), а во-вторых, что они, находящиеся в земле предки, способствуют рождающейся силе земли. Небо в этом случае в расчет не принималось.
При трупосожжении же совершенно отчетливо проступает новая идея душ предков, которые должны находиться где-то в среднем небе, в «аере» – «ирье», и, очевидно, содействовать всем небесным операциям (дождь, туман, снег) на благо оставшимся на земле потомкам. Когда в дни поминовения предков их приглашают на праздничную трапезу, то «деды» представляются летающими по воздуху; «душа покойника летит в небо». А если все души предков находятся в небе (в «ирье»), то они становятся как бы соприсутствующими с верховным небесным божеством. Предки помогают потомкам, прилетают к ним на «радуницу», когда «дедов» поминают на кладбище, на месте захоронения праха, у их дедовской домовины. Вот тут-то, очевидно, и возникает слияние идеи небесного бога, повелителя природы и урожая, с идеей предка-помощника, тоже оказавшегося в небесных сферах вместе с дымом погребального костра.
Два обряда погребений зарубинецкой культуры: а – трупоположение; б – сожжение
Трупосожжение не только торжественнее простой ингумации как обряд, но и значительно богаче по сумме вкладываемых в него представлений. Осуществив сожжение, отослав душу умершего в сонм других душ предков, древний славянин после этого повторял все то, что делалось и тысячи лет тому назад: он хоронил прах умершего в родной земле и тем самым обеспечивал себе все те магические преимущества, которые были присущи и простой ингумации.
Домики мертвых (домовины): 1 – Солотча (Рязань); 2 – Север; 3 – Карелия; 4 – Лехтинский р-н, хутор Рию-Варнка
Комплекс представлений, связанных с погребением предков, является общечеловеческим, и этнические особенности сказываются в деталях и в сочетаниях второстепенных признаков или в разновременности появления этих признаков, тоже в большинстве случаев общих для многих народов.
Из числа таких элементов погребального обряда у славян следует назвать курганные насыпи, погребальное сооружение в виде человеческого жилища (домовины) и захоронение праха умершего в обычном горшке для еды.
Изготовление домовины прямо связано с идеей посмертной жизни, а насыпка полусферических насыпей, по всей вероятности, отражает представления о трех горизонтальных ярусах Вселенной.
Курган изображает средний, земной ярус. Над курганом-землей находится небо, верхний мир, а под курганом – подземный мир мертвых.
Причину появления новых представлений о какой-то внутренней связи между посудой для еды и местопребыванием праха предка следует искать, очевидно, в главной религиозной задаче первобытных земледельцев – в изобретении магических средств для обеспечения своей сытости, благополучия. Горшок для варева был конечной точкой длинного ряда действий, обеспечивающих благоденствие земледельца. Горшок становился не только вместилищем праха, но и как бы постоянным напоминанием предку о первых плодах, о празднике благополучия.
Обрядность навсегда осталась соединенной с местом захоронения умерших, с домовиной на кладбище, под которой захоронен в горшке-урне прах предка. Обряд захоронения в урне объединял следующие идеи – представление о бестелесной душе (сожжение), заклинательную силу горшка для первых плодов (урна-горшок с прахом предка-покровителя), заклинание плодоносящей силы земли (зарытие урны в землю) и создание модели дома данной семьи (домовина над зарытой урной с прахом предка членов семьи).