Полежаев Александр Иванович

— поэт; род. в 1805 г., умер в 1838 году. Родился в селе Покрышкине, Саранского уезда, Пензенской губернии, в 20-ти верстах от Саранска. Отцом его был помещик этого села, Леонтий Николаевич Струйский, а мать, Степанида Ивановна, была дворовой девушкой в доме Струйских. Кроме поэта, А. И. Полежаева, плодом этой связи была еще дочь Олимпиада, об отношениях которой к брату-поэту мы ничего не знаем. Отец очень любил детей и намеревался усыновить их, но, вследствие семейных интриг, Степанида Ивановна, вопреки воле барина, была повенчана с мещанином соседнего города Саранска Полежаевым, фамилия которого перешла к будущему поэту. От него ли получил он и отчество — неизвестно. Невоздержный в своем поведении, по всей вероятности, и раньше, Леонтий Николаевич после насильственной потери сожительницы окончательно предался разнузданной жизни, наполненной кутежами и жестокостями по отношению к крепостным. К счастью для них, губернатором в Пензу назначен был в это время М. М. Сперанский, и, по его настоянию, Струйский выслан был на поселение в Тобольск. Покидал родное село, он поручил детей общему попечению своей матери, в частности же сына — брату своему Петру Николаевичу, а дочь — сестре Екатерине Николаевне.

Полубарчонок по отцу, полудворовый по матери, П. одинаково кровно был связан и с средой помещичьей, барской, и с средой дворовой. В доме Струйского, проводившего жизнь в безобразных оргиях помещичьего произвола, оба эти мира так тесно переметались, что трудно было сказать, где кончался один и начинался другой.

О детских годах П. в родительском доме мы узнаем из автобиографической поэмы "Сашка". Отсюда видно, что отец очень любил его, но о воспитании его не заботился. Проводя время то в барском доме, то среди дворни, будущий поэт усвоил все грубые замашки "дворового" мальчика: "исправно" выучил от своего "наставника", лакея из дворни, "весь сквернословный лексикон", в шесть дет играл на балалайке "Барыню" и не уступал кучерам в игре в бабки и свайку. Десяти лет Полежаев отправлен был в Москву, в модный тогда пансион Визара, в котором он пробыл пять лет. В первый же год пребывания своего в Москве он потерял отца, сосланного в Сибирь. Мы ничего не знаем об отношениях П. к матери, к бабушке со стороны отца и к дяде Петру Николаевичу. По-видимому, заботы о Полежаеве перешли к другому дяде, Юрию Николаевичу, жившему в Петербурге (на что находим указание в поэме "Сашка"). "Изучив" российский, латинский и французский языки, историю, географию и арифметику, П., получив увольнение от Саранского мещанского общества, подал 30-го сентября 1820 г. в Московский Университет прошение о принятии его вольным слушателем на словесное отделение и на приемном экзамене был признан "способным к слушанию профессорских лекции в звании вольного слушателя".

Московский Университет находился в это время в состоянии упадка и далеко не соответствовал своему значению, как высшего учебного заведения. Убогая обстановка "святилища наук", слабые стороны наставников: скудость их познаний, тупое педантство, формализм и схоластика в преподавании и в научных воззрениях, заменяющие живую, одушевляющую мысль, а с другой стороны свойственная вообще юности жажда увлечения высоким, жизненно-плодотворным, стремление в чем-нибудь выразить, проявить просящиеся наружу силы привели к тому, что П., как и многие его товарищи, быстро променял скучную аудиторию на веселый разгул. Полежаева же влекли на этот путь и впечатления детства. К этому надо прибавить, что и семейной сдержки у него не было, так как дядя его Юрий Николаевич жил в Петербурге и непосредственно руководить пылким юношей не мог; семья отца оставалась в деревне, семья матери — в Саранске, и Полежаев вполне предоставлен был самому себе. "Дикий Дон-Жуан", по меткому выражению Н. П. Огарева, он, "подобно многим людям того времени, не подумал, что он мог и должен был уволить себя только от понятий и нравственности толпы, а не от всяких понятий и всякой нравственности. Освобождение от предрассудков он счел освобождением от всякой разумности, и начал обожать эту буйную свободу. Свобода была его любимым словом, его любимой рифмой, и только в минуты душевной муки понимал он, что то была не свобода, а своеволие, и что наиболее свободный человек есть в то же время и наиболее подчиненный человек. Избыток сил пламенной натуры заставил его обожать другого, еще более страшного идола — "чувственность". Так говорит Белинский в разборе стихотворений Полежаева.

Как проявились у Полежаева эти необузданные наклонности, видно из его "уродливой", по выражению Н. П. Огарева, поэмы "Сашка", которая предоставляет единственный материал, по коему можно составить себе верное понятие о Полежаеве-студенте, так как она заключает в себе явные признаки произведения, вполне автобиографического.

Окончив успешно университетский курс в 1826 г., с правом на чин XII-го класса, П. подлежал увольнению из податного состояния, но тут разразилась над ним неожиданная и до сих пор различно толкуемая его биографами кара за его злосчастную поэму "Сашка", написанную им как раз в это время и быстро разошедшуюся в Москве по рукам в рукописных списках. О Полежаеве, и без того уже "прославившемся" по Москве своими буйными похождениями, заговорили сильнее по поводу его "откровенной" поэмы. A время было тревожное и для каких бы то ни было "откровенностей" опасное. Еще у всех свежо было впечатление от разгрома С.-Петербургского и Казанского Университетов, студенты которых были обвинены в превратных понятиях и безнравственном поведении. С другой стороны, необходимо вспомнить, что только что разыгрались события 14-го декабря. Ко всему этому надо присоединить еще и "частную", гак сказать, причину: готовившуюся в 1826 г. коронацию императора Николая Павловича и приезд его для этого в Москву. Как раз в этот момент по всему городу пошли толки о "Сашке". Поведение П. и без того немало смущало местную администрацию, составление же этой "поэмы" походило уже на дерзкий вызов, на бравурство своим поведением. Обращенное к "читателям" стихотворное предисловие как бы подтверждало такое понимание его поступка, ибо в этом предисловии высказано было полное пренебрежение к общественному суду.

Понятно, что такой вызов не мог пройти для Полежаева без более или менее чувствительных для него последствий, хотя, конечно, трудно было ожидать, чтобы дело окончилось для него столь трагически.

Почти тотчас по приезде императора Николая в Москву поэма Полежаева очутилась в его руках, и несчастный автор потребован был к императору, который, в присутствии министра народного просвещения адмирала А. С. Шишкова, подверг Полежаева строгому допросу. На вопрос императора, он ли сочинил эти стихи, П. ответил утвердительно. "Вот", сказал государь, обращаясь к министру, "вот, я вам дам образчик университетского воспитания, я вам покажу, чему учатся там молодые люди". И засим велел Полежаеву прочитать всю поэму вслух. Когда, во время чтения, П. стал экспромтом заменять чересчур циничные по своей откровенности строки другими, император тотчас это заметил и, вырвав с гневом тетрадь, изобличил несчастного автора. Похвальный отзыв министра о поведении Полежаева смягчил несколько гнев государя. "Этот отзыв тебя спас", сказал он Полежаеву: "но наказать тебя надо для примера другим", и тут же решил определить его в военную службу. 4-го августа 1826 г. он уже был зачислен унтер-офицером в Бутырский пехотный полк, расположенный в Московском округе, с сохранением приобретенного им в Университете права на чин XII-го класса, а следовательно и на личное дворянство.

Нельзя не обратить внимания на быстроту, с которой постигла Полежаева кара за его поэму: 21-го июля, в 3 ч. пополудни, император прибыл из Царского Села в Петровский дворец (см. "Московские Ведомости" 1826, № 59, стр. 2368), а 4-го августа участь Полежаева уже была решена. Это дает повод предполагать, что поэма попала в руки императора путем доноса, а сообщаемые Герценом со слов Полежаева подробности его "ареста" как бы подтверждают такое предположение: ректор Университета, Прокопович-Антонский разбудил Полежаева в 3 часа ночи; попечитель (г.-м. А. А. Писарев, а не кн. Оболенский, как говорится в биографиях Полежаева) увез его тотчас же к Шишкову, а последний, уже в б ч. утра, привез его во дворец. При этом никто, даже сам Шишков, не знали, почему государь потребовал так внезапно какого-то безвестного студента. Во всем этом заметна какая-то поспешность, нетерпеливость, заставляющие предполагать, что происходило что-то важное, не терпящее отлагательства. Между тем, дело объясняется очень просто. Вероятно, под влиянием впечатления от 14-го декабря, отчасти же ввиду приближавшейся коронации, на Московский Университет обращено было в 1826 г. особенное внимание. В июле его посетил министр народного просвещения А. С. Шишков; 4-го августа Вел. Кн. Елена Павловна (см. "Московские Ведомости" 1826 г.), а в промежутке между этими двумя посещениями Университет удостоился видеть в своих стенах самого императора Николая Павловича. Приехав в Университет на дрожках и узнанный только сторожем, отставным гвардейским солдатом, государь прошел прямо в студенческие комнаты и под одним тюфяком нашел тетрадь с Полежаевской поэмой (Пирогов: Вопросы жизни, автобиографич. зап., стр. 257). Таким образом, поэма найдена самим государем. Велев переписать ее, он, вместе с тем, приказал Шишкову вытребовать к нему и самого автора. Так как посещение Университета императором состоялось, всего вероятнее, после полудня, а на переписку поэмы нужно было время, то император и назначил Шишкову явиться к нему с Полежаевым ко времени утреннего доклада. При этом император не счел нужным предупредить Шишкова о причине, по которой он требует к себе студента Полежаева и самого министра.

Существует мнение, высказанное и в печати, будто Полежаев пострадал, как политический преступник, что он был отдан в солдаты и что самое назначение его в военную службу было наказанием за его преступление. Ho в данном случае дело было не так. Никакого политического преступления Полежаев не совершал и никто никогда его в этом не обвинял, и сам он политическим преступником себя не считал. Когда отец Ек. Ив. Бибиковой, сообщившей важные и интересные воспоминания о Полежаеве, уговаривал последнего присоединить к стихотворению "Божий суд", которое предполагалось послать к гр. Бенкендорфу, "что-нибудь вроде просьбы о прощении", Полежаев ни за что не хотел на это согласиться, утверждая: "я против царя ни в чем не виноват, просить прощения не в чем".

И действительно, в самой поэме никаких политических выходок не заключается. Наконец, не политический характер "вины" Полежаева подтверждается и резолюцией о нем государя по делу Критских (1828 г.), обвинявшихся в политическом преступлении. По представлении дерзкого, приписанного Полежаеву стихотворения государю, он приказал узнать, когда оно написано Полежаевым: после отдачи в солдаты или до того; в первом случае он определил отдать его под суд, во втором — простить. Иначе говоря, Полежаев и в данном случае подлежал бы ответственности, как военный, а не как политический преступник. Определение Полежаева в один из полков, расположенных в Московском (т. е. столичном) округе и легкость, с которой его отпускали из полка к знакомым также свидетельствуют, что на него не смотрели, как на политического преступника. Принимая же во внимание все, что нам известно по этому делу, можно даже утверждать, что за Полежаевым вообще не было признано никакой личной вины: по словам самого государя, он был наказан для примера другим. Лично же для Полежаева военная служба предназначена была, как средство нравственного очищения.

Что именно такой или подобный смысл имела кара, постигшая Полежаева доказывается тем, что он вовсе не был отдан в солдаты, а определен в военную службу по Высочайшему повелению и зачислен был в полк не солдатом, а унтер-офицером, очевидно, с целью дать ему возможность скорейшего производства в офицеры, для чего сохранено было за ним и право на чин XII-го кл., на личное дворянство. Если на деле вышло не так, и определение в военную службу не спасло, а погубило Полежаева, то в этом виноват был прежде всего он сам. Вот почему Белинский, без сомнения, хорошо знавший все подробности жизни Полежаева, и сказал, что он "не был жертвой судьбы и, кроме самого себя, никого не имел права обвинять в своей гибели". Но не один П., однако, был виновен в своей печальной участи: виноваты были и его друзья и родственники, сразу и навсегда от него отвернувшиеся после постигшего его несчастья. Он очутился сразу одиноким и беспомощным. А между тем ему шел в это время всего только 21-й год! Что же мудреного, что он запутался, растерялся и дальнейшим поведением не только не улучшил своей участи, а, напротив, поставил себя в самое опасное и ужасное положение, когда ему пришлось выбирать между грозившим ему прогоном сквозь строй и самоубийством. При этом надо иметь в виду, что он вообще отличался бесхарактерностью или, лучше сказать, безволием. Человек добрый, сердечный, умный и даровитый, но, вместе с тем, страстный, пылкий, он никогда не умел подавить в себе своих желаний, каковы бы они ни были, потому что у него не было никаких твердых нравственных основ.

Определяя его в военную службу, государь сказал ему: "От тебя зависит твоя судьба; если я забуду, то можешь мне писать". Не видя никакой перемены в своей судьбе и, вместе с тем, не умея терпеливо дождаться этой перемены, хотя в возможности ее, как мы видели, не могло быть никакого сомнения, П. решился напомнить о себе государю и несколько раз обращался к нему с письменными просьбами, но ни на одну из них ответа не последовало. Полагая, что просьбы его не доходят до государя, он решился лично обратиться к нему и, не подумав о последствиях своего поступка, самовольно отправился в 1827 г. пешком в Петербург, но, одумавшись, вернулся с дороги и явился к начальству.

Конечно, он отдан был за это под суд, а так как он определен был в военную службу с сохранением права на личное дворянство, то приговор представлен был на высочайшее утверждение. Приговор был суров, но неизбежен. "За отлучку из полка, из коей сам добровольно явился", Полежаев был лишен личного дворянства и разжалован из унтер-офицеров в рядовые без выслуги.

Вот теперь он действительно стал "разжалованным", и положение его сделалось безвыходным, ввиду же бесхарактерности его, даже безнадежным. Он впал в отчаяние и окончательно запил. Однажды засидевшись с одним из бывших товарищей студентов, он возвратился в казармы нетрезвый и позже назначенного срока. На выговор фельдфебеля он ответил бранью, за что вторично попал под суд и, как штрафованный уже, был закован в кандалы и посажен под арест на гауптвахте Спасских казарм. Дело тянулось почти целый год и грозило кончиться прогоном сквозь строй. Страшась этого ужасного наказания, П. задумал избавиться от него самоубийством. Но милосердие государя предотвратило и то, и другое. Полежаеву, "в уважение весьма молодых его лет", вменено было в наказание долговременное содержание под арестом, и он, избегнув ужасного наказания, переведен был (2-го января 1829 г.) в Московский полк той же 14-й дивизии, расположенный в Московском округе. С этим полком П. попал, в середине 1829 г., на Кавказ, где принимал участие в экспедициях 1830—1832 гг. в Чечне и Северном Дагестане против мюридов, предводимых фанатическим мусульманским "пророком" имамом Кази-муллой. На Кавказе П. чуть не сделался жертвой холеры.

На Кавказе Полежаев пробыл до 1833 г. и к лету этого года возвратился с полком в Москву, а в сентябре переведен был в Тарутинский полк той же дивизии, но 2-й бригады. Участие в военных действиях на Кавказе, давая случай отличиться, возродило в Полежаеве почти угасшую надежду на перемену к лучшему. Тут в первый раз он нашел в себе силы для того, чтобы самому о себе позаботиться и собственными силами подняться из того унижения, которое так подавляло его (см. поэму "Чир-Юрт"). И действительно, ему удалось положить начало своему "возрождению": разжалованный в 1827 г. в солдаты без выслуги, он через четыре года высочайшим приказом 29-го декабря 1831 г., за отличие в делах против чеченцев, произведен был в унтер-офицеры.

Но с возвращением полка в Москву возможность "отличиться" прекратилась. К сожалению, не сохранилось никаких известий о жизни П. в Москве, по возвращении с Кавказа. Известно только, что страсть к вину все усиливалась в нем и он "не переставал пить без меры".

В 1834 г. он познакомился с семейством И. П. Бибикова и прогостил у них, в селе Ильинском, близ Москвы, две недели, будучи принят с радушием, участием и даже почтением, как поэт и хороший образованный человек. Дочь Бибикова, Екатерина Ивановна, сообщившая свои воспоминания об этом знакомстве, написала по желанию отца, акварельный портрет Полежаева, гравированный снимок с которого приложен впервые к Суворинскому изданию его стихотворений. Между ней и несчастным поэтом возникли даже романические отношения, но эта "идиллия", как выразилась сама Е. И. Бибикова, продолжалась только две недели, т. е. пока не кончился срок, на который Полежаев был отпущен из полка. И. П. Бибиков, имевший связи в Петербурге, сделал даже попытку выхлопотать улучшение участи Полежаева и с этой целью обратился с письмом о нем к гр. Бенкендорфу, приложив к нему стихотворение Полежаева "Божий суд". Ho из этой попытки ничего не вышло.

Упомянув о дружеских отношениях к Полежаеву семейства Бибиковых, надо прибавить, что, кроме них, Полежаев был дружен с тогдашним поэтом Л. А. Якубовичем, стихотворцем 1830-х гг., и с неким А. П. Лозовским, которому посвятил несколько искренних, задушевных стихотворений. Есть еще указание, что он был знаком с Ротчевым, при посредстве которого появилось в печати его стихотворение "Видение Валтасара". Если к этому прибавить, что П. бывал у А. И. Герцена, М. П. Погодина и В. Г. Белинского, то этим исчерпаются все сведения о знакомствах и литературных связях Полежаева.

16-го июля 1887 г. начальство представило Полежаева к производству в офицеры, но утверждение этого представления, последовавшее 27-го декабря того же года, застало его уже на краю гроба. Мало-помалу невоздержная жизнь Полежаева довела его до рокового конца: он нажил себе чахотку, от которой и скончался в Московском военном госпитале 16-го января 1838 г.

О наружности П. мы имеем известия противоречивые. Белинский, по поводу портрета его, "с пошлым выражением в лице", приложенного к сборникам его стихотворений "Кальян" и "Арфа", заметил: "И это красавец Полежаев!". Но Е. И. Бибикова, которой, по ее отношениям к Полежаеву, более можно доверять, наоборот, сообщает, что "А. И. Полежаев не был хорош собой. Роста он был не высокого, черты лица его были неправильны; но вся наружность его, с виду некрасивая, могла в одно мгновение осветиться, преобразиться от одного взгляда его чудных, искрометных, больших черных глаз".

Скажем в заключение несколько слов о его литературной деятельности. Полежаев родился и первые годы детства провел в семье, не чуждой литературе. Дед его с отцовской стороны, Николай Еремеевич Струйский, был известным метроманом времен императрицы Екатерины II, печатавшим свои стихотворные произведения в собственной типографии, устроенной им в селе Рузаевке, Пензенской губ., Инсарского уезда, в 44-х верстах от уезд. г. Инсара. Дочь его, Маргарита Николаевна, тетка Полежаева, участвуя в литературных занятиях отца, занималась и сама переводами. Наконец, один из двоюродных братьев Полежаева по отцу, Дм. Юрьевич Струйский, сын старшего брата Леонтия Николаевича — Юрия Николаевича, был довольно известным писателем 1830-х годов.

Литературная деятельность самого Полежаева началась еще в пансионе Визара, т. е. еще в отроческие его годы; а будучи студентом Университета, он уже появляется и в печати. Первыми напечатанными его стихотворениями были оригинальное — "Непостоянство" и переводное из Макферсона: "Морни и тень Кармана", появившиеся в декабрьской книжке "Вестника Европы" 1825 г. С этих пор его стихотворения почти без перерыва появляются в разных журналах и альманахах 1826—1838 гг. в следующем хронологическом порядке: "Воспоминание" ("Вестник Европы" 1826 года, № 1, стр. 27—28); "Любовь" (там же, стр. 32—33. Перепечатано в "Эвтерпе" 1831 г. и в "Венке Граций" 1838 г.); "Восторг дух Божий" ("Вестник Европы" 1826 г., № 2, стр. 81 — 84); "В память благотворений Императора Александра I-го Императорскому Московскому Университету" ("Вестник Европы" 1826 г., № 3, стр. 166 — 168 и в книге: "Речь и стихи, произнесенные в память незабвенных благотворений Государя Императора Александра I, оказанных Московскому Университету"); "Ночь" ("Вестник Европы" 1826, № б, стр. 35—36); "Иман Козел" (там же, 1826, № 11, стр. 159—177). П. А. Ефремов в Суворинском издании, в примечании к этому стихотворению (стр. 543), говорит, ссылаясь на записки Гилярова-Платонова, будто содержанием этого стихотворения послужил слух, ходивший по Москве, о попе в козьей шерсти. Ho в рассказе Гилярова-Платонова говорится не о слухе, ходившем по Москве, а о народных преданиях, которые в свободное время рассказывали друг другу ученики Коломенского духовного училища. У Гилярова приведен и самый рассказ о попе в козьей шерсти, по содержанию очень близкий к стихотворению Полежаева. Значит, последний облек в стихотворную форму не слух, ходивший по Москве, а народную сказку. —"Гений" ("Вестник Европы" 1826 г., № 12, стр. 281—290). В биографиях Полежаева говорится, что он сам читал это стихотворение на акте в Московском Университете, 3-го июля 1826 г. Между тем, в отчете об акте, напечатанном в "Московских Ведомостях" 1826 г. (стр. 2475), сказано, что это стихотворение прочитано было магистром словесных наук Гавриловым. "Злобный гений" ("Вестник Европы" 1826 г., № 15, стр. 204 — 206); "Юность" (там же, стр. 206 — 207; "Человек к Байрону (из Ламартина)"—"Урания", альманах Погодина на 1826 г., стр. 269 — 287; "Оскар Альвский"— "Труды Общества любителей российской словесности при Московском Университете" 1826 г., ч. VI, стр. 249—269. Стихотворение это было прочитано Полежаевым в 77-м заседании Общества, 19-го февраля 1826 г., и он в этом же заседании избран был в сотрудники Общества; "Смерть Сократа" там же, стр. 211—220. В протоколе 78-го заседания Общества, 27-го февраля 1826 г., сказано, что в этом заседании действительным членом Ф. Ф. Кокошкиным прочитано: "К бессмертию, из Ламартиновой поэмы: "Смерть Сократа", стихотворение сотрудника Полежаева".

В следующие за сим два с лишним года стихи П. в печати не появлялись, и только после того, как состоялось об нем в декабре 1828 г. решение суда, избавившее его от шпицрутенов, — с января 1829 года стихотворения его опять начинают появляться в печати и следуют в таком порядке: "Вечерняя Заря" ("Галатея" 1829 г., № 3, стр. 151); "Видение Валтасара" (там же, 1829, № 6, стр. 131 и "Московский Телеграф" 1829, № 2, стр. 175); "Песнь пленного Ирокезца" (там же, № 10, стр. 209); "Другу при посылке стихов" (там же, № 12, стр. 41); "К... " (там же, № 14, стр. 161. Это отрывок из стихотворения "Арестант"); "Кремлевский сад" (там же, № 22, стр. 32); "Табак" (там же, № 26, стр. 57; "Отрывок" (там же, № 30, стр. 227; из стихотворения "Арестант"); "На смерть Темиры" (там же, № 35, стр. 196); "Песня из Панара" (там же, № 40, стр. 196); "Ренегат" (там же, № 49, стр. 158); "Живой мертвец" ("Галатея" 1830 г., № 4, стр. 226 — 227); "Отрывок из поэмы "Узник" (там же, № 11, стр. 250—251); "Глас несчастливца" ("Северное сияние", альманах на 1831 г., стр. 178—179); "Провидение" ("Телескоп" 1831 г., № 12, стр. 463); "Зачем задумчивых очей" ("Венера, или собрание стихотворений разных авторов", М. 1831 г., ч. I, 148—149). Книга эта процензурована 18-го сентября 1830 г., следовательно, и стихотворение это написано не позже этого года.

"Песнь погибающего пловца"; напечатано впервые в изд. 1832 г., откуда перепечатано в "Сыне Отечества" и "Северном Архиве" 1832 г., № 8, стр. 52. "Отчаяние" ("Телескоп" 1836, №12, стр. 457); "Тайный голос" ("Литературные прибавления к "Русскому Инвалиду" 1838 г., № 17, стр. 326, под заглавием "Духи зла"; в сбор. "Арфа" 1838 г., под заглавием "Божий суд"; в исправленном виде в "Русском Архиве" 1881 г., № 6, стр. 237); "Грешница" — в "Литературн. прибавлениях к "Русскому Инвалиду" 1838 г., № 20, стр. 384. Перепечатано в издании Н. Е.: "Грешница". Поэмы И. (sic!) Полежаева, А. Толстого, В. Крестовского, Д. Минаева. СПб. 1893 г.); "Песня" ("Литературные прибавления к "Русскому Инвалиду" 1838, № 23, стр. 444); "Грусть" ("Московский Наблюдатель" 1838 года, март, кн. 2, стр. 202); "Черные глаза" (там же, стр. 271, первые двенадцать строф. Вполне — в сборнике "Арфа" 1838 г.); "Кориолан" ("Сын Отечества" 1838 г., № 5, стр. 16 — 20. Хотя оно помечено 1834 г., в примечании редакции сказано: "Одно из последних стихотворений поэта, столь безвременно нами утраченного); "Напрасное подозрение" (Сборник "Арфа" 1838 г. Перепечатано в сборнике: "Любовные стихотворения, песни и куплеты для холостых людей" M. 1860 г.; то же, 2-е издание, 1893 г.); "К моему гению" ("Галатея" 1839 г., № 3, стр. 201—202); "Сарафанчик" — в сборнике "Арфа" 1888 г.; перепечатано: в "Библ. для чтения" 1839 г., т. 36, № 12 и в сборнике: "Любовные стихотворения, песни и куплеты для холостых людей", M. 1860 г.; тоже 2-е издание, M. 1893); "Людовик XVII" ("Галатея" 1839 г., № 13, стр. 305.); "Прощание" ("Новогодник", альманах H. Кукольника 1839 г., стр. 346); "Узник" ("Отечественные Записки" 1840, № 2, стр. 155); "Четыре нации" ("Библиографические Записки" 1859, № 20, столб. 634—635 (первые три строфы). Вполне, с пропуском только одной строки и одного слова и с указанием года написания (1826), — в альбоме С. Д. Полторацкого в "Русской Старине" 1887 г., № 10, стр. 140 — 141. Стихотворение это первоначально приписывалось А. С. Пушкину ("Москвитян." 1849, № 4, отд. 85; "Письма Гоголя" в изд. Кулиша, т. VI, стр. 383). К стихотворениям Полежаева оно отнесено на основании показаний А. Н. Афанасьева в "Библ. Зап." и С. Д. Полторацкого. Показания эти подтверждаются известием, сообщаемым А. В. Смирновым, в биографии местного литературного деятеля H. И. Шаганова, которому Полежаев подарил свои рукописи, в числе которых было и стихотворение "Четыре нации" ("Уроженцы и деятели Владимирской губернии", вып. 3-й, стр. 101); "Отрывки из поэмы "Узник" 1828" — в "Развлечении" 1860, № 19; "Сашка" сначала в статье Рябинина в "Русск. Арх." 1881 г., потом, полнее, в издании Суворина: "Имениннику" ("Русск. Арх." 1881, № 2, стр. 349 — 350, без 13 заключительных стихов); "К своему портрету" и "Е. И. Бибиковой" — в "Рус. Арх." 1882, № 6, стр. 240—241; "Чудак"—"Нева" 1887, № 5—6 и 7—8, напечатано, как новость, хотя появилось еще в изд. 1832 г.;—"Негодование", в первый раз в сборн. "Арфа", с пропусками и искажениями; полнее и исправнее в изд. 1857 г., а полный текст в "Пантеоне литературы" 1888, № 2. Остальные стихотворения, не упомянутые в этом перечне, появились в первый раз в печати в собраниях стихотворений А. Я. Полежаева (см. ниже). Необходимо еще указать стихотворения, приписываемые Полежаеву. В Суворинском издании указано четыре таких стихотворения, которые признаны не принадлежащими Полежаеву; из них одно было помещено в "Невском Альманахе" Н. Бобылева на 1839 г., а остальные — в Улитинском издании стихотворений Полежаева. Первое из отвергнутых П. А. Ефремовым стихотворений, несомненно, принадлежит Полежаеву, так как имя Полежаева упомянуто и на обложке "Невского Альманаха" 1839 г. в числе главных вкладчиков. Что касается остальных трех, то и их ничто не препятствует признать за Полежаевские: ошибки против версификации, на которые указывает г-н Ефремов, у Полежаева не редкость, а по содержанию эти стихотворения нисколько не противоречат остальным его пиесам. Точно также нельзя отвергать и принадлежности Полежаеву стихотворения "Отрывок", помещенного в журнале "Орел" 1859 и перепечатанного в изд. стихотворений Полежаева Маркса, так как нет оснований к сомнениям.

С другой стороны, Полежаеву приписано стихотворение "На смерть Пушкина", принадлежность которого ему ничем не доказана; оно внесено впервые в число полежаевских стихотворений в Суворинском издании (стр. 211) и взято с автографического снимка, помещенного под портретом Полежаева, изображенного в гробу, изданным через месяц после его смерти (цензурная помета на этом портрете: 18-го февраля 1838 г.). Очевидно, это стихи неизвестного автора, написанные на смерть Полежаева, и ничто не указывает на то, чтобы это были стихи Полежаева, написанные на смерть Пушкина.

Собрания стихотворений Полежаева издавались несколько раз: 1) "Стихотворения А. Полежаева". М. 1832; 2) "Эрдели и Чир-Юрт. Две поэмы А. Полежаева" M. 1832; 3) "Кальян. Стихотворения А. Полежаева" М. 1833. О портретом в унтер-офицерской форме. То же, изд. 2-е M. 1836. То же, изд. 3-е М. 1838; 4) "Арфа, стихотворения А. Полежаева". М. 1838. С портретом в офицерской форме; 5) "Часы выздоровления, стихотворения А. Полежаева", M. 1842; 6) "Стихотворения А. Полежаева. С портретом автора и статьей о его сочинениях, написанной В. Белинским". Изд. К. Солдатенкова и Н. Щепкина. М. 1857, тоже, изд. 2-е, М. 1859; 7) А. И. Полежаев. Собрание сочинений. С биографией, портретом и факсимиле, М. 1883, изд. книгопродавца В. Н. Улитина. 8) Дешевая библиотека русских писателей. I. А. И. Полежаев. Собрание стихотворений. С портретом, биографией и факсимиле. М. 1888. Изд. В. Н. Улитина; 9) Стихотворения А. И. Полежаева. С биографическим очерком, портретом и снимком рукописей. Издание А. С. Суворина, под редакцией П. А. Ефремова. СПб. 1889. Это — лучшее, наиболее полное и исправное издание; 10) "Родные поэты. Кн. А. И. Одоевский и А. И. Полежаев". С приложением их стихотворений. Изд. общ. распр. пол. книг. M. 1901; 11) Сборник "Нивы". Ежемес. беспл. прилож. к журн. "Нива" 1892, № IX. Полное собрание сочинений А. И. Полежаева. Изд. А. Ф. Маркса, под ред. Арс. И. Введенского. С биографич. очерком и портретом А. И. Полежаева.

Что касается содержания полежаевской поэзии и критической оценки их, то необходимо припомнить слова Белинского: "Полежаев жил в Азии, а Европа только на мгновение шевелила его душу". Этими словами великий критик метко и верно определил нравственную бессодержательность поэтического творчества Полежаева. Пафосом его поэзии была чисто восточная чувственность, развившаяся на почве чисто русской самодурной разнузданности и только отчасти смягченная и опоэтизированная отличающим поэзию Полежаева лиризмом. "При науке и нравственном развитии", говорит Белинский, "талант Полежаева принес бы богатые плоды, оставил бы после себя замечательные произведения и занял бы видное место в истории русской литературы". Но "Полежаев остановился на одном чувстве, которое всегда безотчетно и всегда заперто в самом себе, всегда вертится около самого себя, не двигаясь вперед, всегда монотонно, всегда выражается в однообразных формах". Отметив далее недостаток содержания в поэзии Полежаева и связанное с этим неуменье овладеть собственного мыслью и выразить ее полно и целостно, не примешивая к ней ничего постороннего, Белинский совершенно верно объяснил эти недостатки нравственной неразвитостью Полежаева и происходящей из нее неясностью и неопределенностью содержания. — Добролюбов, указав в таланте Полежаева чрезвычайную силу, необыкновенную страстность и стремительность, обещавшие, при другой жизненной обстановке, "не звуки проклятий и злобы, а роскошные звуки чистых, спокойных стремлений", отметил вместе с тем в поэзии Полежаева и такие элементы, из которых проистекают "грязные произведения поэтов, сбитых с чистого пути и столкнутых в вонючую лужу". — Дружинин, повторив мысль Белинского об односторонних дарованиях, "которые пробуждаются от какой-нибудь случайности — несчастья, утраты, и открыв в душе своей затаенный родник грустной поэзии, скоро исчерпывают его весь", признал эти слова лучшим определением поэзии Полежаева и утверждал, что "крушение его частной жизни не только не принесло с собой крушения его поэтического значения, но скорее... развило в нем некоторые поэтические стороны, которым без того бы никогда не проявиться..."

Белинский закончил свой критический обзор произведений Полежаева мнением, что, до появления Лермонтова, один Полежаев мог явиться законным преемником Пушкина. Вспомним, что тогдашняя критика ту же роль достойного преемника Пушкина присваивала и Подолинскому. Но жизнь решила иначе: ни тот, ни другой не оправдали возлагавшихся на них надежд.

Для биографии А. И. Полежаева: О Струйских — "Р. Арх." 1865, стр. 958; 1866, стр. 265; 1871, стр. 073; "История Русской Словесности", Галахова, II, 205; академ. изд. Державина, т. III, 497; "Библ. Зап." 1858, № 9; М. Н. Лонгинов: Новиков и москов. мартинисты, стр. 206; кн. И. М. Долгорукий. "Журнал путешествия из Москвы в Нижний", 1813, изд. "Общества Истории и Древностей Российских", стр. 39 — 81; М. А. Дмитриев. "Мелочи из запаса моей памяти", стр. 85—88; "Биографии", собрал А. Ф. Селиванов, Пенза. 1889, стр. 43; "Галатея" 1830, № 6, стр. 361; В. Бурнашев. "Мое знакомство с Воейковым"—"Русский Вестник" 1871, № 10, стр. 628; Словарь Брокгауза и Ефрона. т. XXXI, стр. 336. Об А. И. Полежаеве: А. В. Арсеньев. "Словарь писателей". СПб 1887, стр. 224—226; Н. П. Барсуков. "Жизнь и труды Погодина", т. I, стр. 318; Е. И. Бибикова. "Встреча с Полежаевым" — "Русский Архив" 1882, кн. III, стр. 233; П. В. Быков. Статья в "Ниве" 1888 г., стр. 82—83, и его же — во "Всемирной Иллюстрации" 1888 г., т. XXXIX, стр. 53; "галерея русских писателей", изд. С. Скирмунта. М. 1901, стр. 138—141, с портретом; Н. В. Гербель, "Русские поэты", стр. 397—402; Сочинения А. И. Герцена, т. VI: "Былое и думы", Берлин. 1878, стр. 199—203. В отд. изд. "Былое и думы", Лондон. 1861, ч. I, стр. 215—219; Гиляров-Платонов: "Из пережитого", M. 1886, ч. I, стр. 329; А. П. Добрыв: "Биографии русских писателей", СПб 1900, стр. 365 — 367; П. А. Ефремов — "Русская Старина" 1887 г., т. LVI, стр. 226—227; П. А. Ефремов, Памяти А. И. Полежаева — в "Пантеоне Литературы", 1888 ч., II; то же отд. оттиск. Поправку П. А. Ефремова к этой ставке см. в "Новом Времени" 1888 г., № 4286; "Исторический Вестник" 1888, № 5, стр. 505; "Русский Архив" 1881, т. III, стр. 456; "Литературное прибавление к журналу "Нива" 1898 г., № 5, стр. 96 (неправ.); К. И. Макарова: Воспоминания об А. И. Полежаеве — "Исторический Вестник" 1891, № 4; дополнение к этой статье — там же, № 6, стр. 776; пересказ этой статьи — в "Новом Времени" 1891, № 5480; Н. Мартов, "галерея русских писателей-художников" 1901, стр. 19 — 20 (С портретом); "Московские Ведомости" 1826, стр. 2475: "Торжественный акт в Московском Университете", стр. 2524: Отчет; H. H. Мурзакевич. Записки — "Русская Старина" 1887, ч. I, стр. 270; "Свет", 1888 г., № 39; Н. И. Пирогов, "Вопросы жизни", СПб 1885 г., стр. 220, 221, 257; В. Плахов: А. И. Полежаев — "Приложение к отрывному военному календарю. 1895 г., Киев; Нил Попов. Новые сведения о Полежаеве — "Русский Архив" 1881 г., т. II, стр. 471; Д. Д. Рябинин, Александр Полежаев — "Русский Архив" 1881, ч. I, стр. 314; И. П. Сахаров. Записки — "Русский Архив" 1873, № 6; А. Скабичевский: "Очерки по истории русской цензуры". СПб., 1892, стр. 216 — 219; М. Струйский, заметка об А. И. Полежаеве — "Живоп. Обозр." 1888 г., № 13; "Сын Отечества" 1838, т. I, (некролог); Петр Устимович, А. И. Полежаев. Варшава. 1888 (Из "Варшавского Дневника"); С. П. Шевырев: "История Московского Университета" М. 1855, стр. 572; "Энциклопедический Словарь" Брокгауза, т. XXIV, стр. 273—274; В. Е. Якушкин, А. И. Полежаев, его жизнь и поэзия — "Вестник Европы" 1897, № 6, стр. 716 — 729; Портреты А. И. Полежаева — в статье К. Н. Макарова в "Историческом Вестнике" 1891, № 4, стр. 114 —115; поправка к этой статье — там же, № 6, стр. 776; П. Ефремов. Мнимый портрет Полежаева при издании "Нивы"—"Новое Время" 1894, № 6453; по поводу этой заметки П. А. Ефремова, напечатаны были подтверждающие ее письма в редакцию гр. Лидии Ростопчиной ("Новое Время" 1894, № 6476) и Д. Е. Рынкевича ("Новое Время" 1894, № 6479). Несмотря на эти указания П. А. Ефремова, граф. Лидии Ростопчиной и Д. Е. Рынкевича, портрет Рынкевича под именем портрета Полежаева перепечатан, через шесть лет, в книге А. Е. Бурцева: "Библиографическое описание редких и замечательных книг". СПб. 1901, т. V-й; В "Словаре" Ровинского описан портрет Полежаева в полной военной форме; Н. Н. Полевой: "Альбом русских писателей". Москва. 1860. Из стихотворений Полежаева, положенных на музыку, нам известны только два: "Призвание". Музыка А. Вальцана, Москва, 1833, "Сарафанчик". Музыка Варламова. — Критические статьи о произведениях А. И. Полежаева: "Сочинения Дружинина", т. VII, стр. 414 — 435; "Вестник Европы" 1889, № 3, стр. 153—197; А. Н. Пыпин — "Забытый поэт"; Сочинения Ап. Григорьева, Т. I, СПб. 1876; "Исторический Вестник" 1889, № 5, стр. 435—437, статья С. Трубачева; "Литературная Газета" 1842, № 34, стр. 697 — 699; "Литературные Прибавления к Русскому Инвалиду" 1832, № 83, стр. 663 — 664. 1833, № 13, стр. 101—104, 1838, стр. 451; "Молва" 1838, № 71, стр. 281—284; 1832, № 90, 1833, № 145. "Московские Ведомости" 1857, № 90, стр. 409—410. 1856, № 94; "Московский Наблюдатель" 1839, ч. I-я, нов. кн., стр. 3—46; "Московский Телеграф" 1832, № 11, стр. 355 — 359, 1832, Авг., "Русская Литература, стр. 566—570. 1833, ч. 53, № 18, "Русская Литература", стр. 254 — 256; "Одесский Вестник" 1832, № 96, стр. 387 "Отечественные Записки" 1842, т. XXII, 1857, т. 114, № 10, отд. II, стр. 89—90; 1859, № 10, стр. 86 — 101; П. А. Плетнев: Сочинения и переводы, т. II, стр. 244; "Русский Инвалид" 1857, № 197, стр. 818; Сочинения Добролюбова, т. I, стр. 384—390; "Сын Отечества" 1857, № 58; "Северный Вестник" 1889, № 2, нов. кн., стр. 82 — 88 — о Суворинском издании; "Северная Пчела" 1832, № 222; 1833, № 69, стр. 273, 1857, № 180, стр. 853—854.

Ф. А. Витберг.

{Половцов}

Полежаев, Александр Иванович

(1805—1838) — выдающийся поэт. Отец его — помещик Пензенской губ. Струйский, мать — крепостная этого помещика, выданная впоследствии замуж за саранского мещанина П., от которого поэт и получил свое имя. Десяти лет от роду П. отдан был в Москве во французский пансион; затем он поступил вольнослушателем в Московский у нив. по словесному факультету. Первое стихотворение П., "Непостоянство", появилось в "Вестнике Европы" 1825 г. Университетское начальство поручило П. написать к торжественному акту 12 янв. 1826 г. оду "В память благотворения Александра I Императорскому моск. университету", а на выпускном акте в том же году П. прочел свое стихотворение "Гений". К тому же времени относится сатирическая поэма П. "Иман-Козел", вызванная ходившими тогда нелепейшими слухами об одном священнике в Москве. Другая сатирическая поэма П., "Сашка", в которой изображались студенческие похождения и попойки, испортила всю его жизнь. Поэма ходила по рукам в списках и попала в руки начальству, которое, обратив внимание на несколько стихов с неуважительными отзывами по вопросам религиозным и с указанием на неудовлетворительность общественных условий России, дало ход делу. Шуточная поэма очутилась в руках императора Николая Павловича, прибывшего в Москву на коронацию. Император приказал привести к себе П., который в его присутствии должен был прочесть свою поэму. По окончании чтения государь, обращаясь к министру нар. просвещения кн. Ливену, сказал: "Я положу предел этому разврату; это все еще следы, последние остатки" (т. е. брожения, приведшего к заговору декабристов). Получив, однако, от министра отзыв, что П. "поведения превосходнейшего", государь сказал: "Этот отзыв тебя спас, но наказать тебя надобно для примера другим", а затем добавил: "Я тебе даю военною службою средство очиститься... от тебя зависит твоя судьба, если я забуду, то можешь мне писать"; с этими словами государь, поцеловав П. в лоб, отпустил его. П. не мог примириться с крайне тяжелым положением унтер-офицера из "политических преступников"; пользуясь дарованным ему правом писать к государю, он решился послать просьбу о помиловании или об улучшении его участи. Не получив ответа на неоднократные прошения и полагая, что они не доходят до государя, П. задумал лично обратиться к нему, самовольно оставил полк и отправился пешком в Петербург. Сообразив, однако, все значение своего поступка, П. вернулся с дороги и явился к начальству. Он был отдан под суд и приговорен к прогнанию сквозь строй, но приговор был государем смягчен, и П. был разжалован в рядовые без выслуги. Всеми покинутый, П. пришел в отчаяние и запил. За оскорбление фельдфебеля он был опять отдан под суд и просидел в тюрьме, в ужаснейшей обстановке, в кандалах, почти целый год, имея в перспективе прогнание сквозь строй; но ему было вменено в наказание долговременное содержание под арестом. В 1829 г. полк, в котором служил П., был отправлен на Кавказ. П. принимал участие в целом ряде сражений и стычек и везде искал случая отличиться, чтобы добиться офицерского чина. Начальство не пожелало, однако, обратить на него внимание, и в 1833 г. он возвратился с Кавказа унтер-офицером. Организм его был совершенно расшатан; он впал в чахотку и на смертном только одре мог узнать, что 27 декабря 1837 г. произведен в прапорщики. Исключительные обстоятельства жизни наложили резкую печать на поэзию П.; она мрачна, как самая жизнь поэта. Оторванный от общества, он мог наполнять свои произведения лишь картинами горького субъективного чувства. Дважды находясь в ожидании приговора, который равнялся смертному, П. излил свои чувства в "Песне пленного ирокезца" и в стихотворении "Осужденный". В длинном и не вполне еще напечатанном стихотворении "Арестант" П. с жестокой правдой описывает обстановку своего ареста. Из автобиографических стихотворений П., наиболее многочисленных и сильных, видно, что он никогда не мирился с своей судьбой. Всего чаще повторяется здесь мотив сожаления о растраченных годах жизни; иногда поэт преувеличивает свои заблуждения, сопоставляя их с постигшей его непомерной карой; не менее часто слышится мотив упорного сознания своего достоинства, сурового протеста или, наконец, отчаяния, потери веры в жизнь и человеческую справедливость. Пребывание на Кавказе отозвалось у П. целым рядом поэм, стихотворений, песен, в которых наряду с изображением войны звучит раздумье о ее значении, сочувствие к страждущим и побежденным. Много прекрасного в песнях П. в народном жанре, к которому Белинский находил у него большую способность ("У меня ль молодца", "Баю-баюшки-баю" и др.). В общем произведения П. весьма неравного достоинства, что объясняется обстановкой, среди которой они писались; но многие из них свидетельствуют о сильном и своеобразном таланте. Вполне оригинален и стих П.: это — не подражание пушкинскому стиху, а скорее переход к Лермонтову, также к Кольцову. В свое время прославилась по оригинальности стиха его воодушевленная "Песнь погибающего пловца", писанная двухстопными хореями с рифмами. Собрания сочинений П. издавались в 1832, 1859, 1889 (под редакцией П. А. Ефремова) и 1892 гг. (под ред. А. И. Введенского). См. ст. Ефремова (в "Пантеоне литературы", 1888, № 2), Пыпина (в "Вестнике Европы", 1889, № 3) и Якушкина (в "Вестнике Европы", 1897, № 6).

{Брокгауз}

Полежаев, Александр Иванович

поэт; род. 1807 г., † 16 янв. 1838 г.

{Половцов}

Полежаев, Александр Иванович

[1805—1838] — поэт. Сын дворовой девушки Аграфены Ивановой и богатого пензенского помещика Л. Н. Струйского [1782 — ок. 1825], настолько жестокого крепостника, что даже при царском режиме того времени его отправили в ссылку за бесчеловечное отношение к крепостным. П. годы раннего детства провел в имении отца. 10 лет был отдан в московский пансион Визара, откуда [в 1820] поступил вольнослушателем на словесное отделение Московского ун-та. В университете П. сошелся с группой студентов, настроенной демократически и оппозиционно, позднее выделившей членов тайных кружков 30-х гг. (кружок бр. Критских 1827, Сунгурова 1831, Соколовского, Герцена, Огарева 1834). П. числился "уволенным из мещанства", т. к. его мать для "прикрытия барского греха" выдали замуж за саранского мещанина Полежаева. П. болезненно переживал свое социальное отщепенство и под конец жизни отметил его в своей поэме "Царь охоты" [1837]. Ранние лирические стихотворения П. ("Непостоянство". "Любовь" и др.) носят черты подражательности романтическим поэтам; мотивы грустного надлома соответствовали социальному положению П., к тому же материально бедствовавшего. Но условная лиричность быстро уступила место реализму. В раннюю лирику П. врывались социальные мотивы, в частности мотивы протеста против церкви, сковывавшей быт своей опекой ("Новая беда", 1825). В поэме "Сашка" [1825] недовольство выросло в критику феодально-крепостнических порядков и проповедь атеизма. За изображением студенческого разгула в поэме скрывался протест во имя новых буржуазных отношений. Социальная направленность поэмы, отличная от пародируемого ею частично уже известного П. романа Пушкина "Евгений Онегин", ставила его вне дворянско-помещичьей литературы. Донос, аттестовавший поэму как "наполненную развратными картинами и самыми пагубными для юношества мыслями", был причиной личного вмешательства Николая І в жизнь Полежаева, которого сам царь 28 июня 1826 отдал в солдаты. Гибель декабристов, слияние с разночинно-демократической средой, личная трагедия (солдатчина) и дальше — столкновения с властью (военные суды, тюрьма) обострили политическое сознание П. и подняли его творчество на большую высоту. В 1826—1828 П. написал ряд стихотворений, в которых клеймил царя и презренных палачей за расправу с идейно-близкими ему декабристами ("Рок", 1826), угрожал местью самовластью и с глухо затаенной враждой говорил о бесплодности борьбы с царем. Отстаивая буржуазно-прогрессивные тенденции (ликвидацию крепостнического строя, низвержение самодержавия, церкви и духовенства), П. написал яркий памфлет на феодальную Русь ("Четыре нации", 1827), где беспощадно изобразил Россию кнута и рабства. В 1827 за бегство из полка был судим, лишен полученного в университете дворянства, в 1828 в результате начатого расследования жандармами участия П. в тайном обществе бр. Критских он был посажен в "яму" при Спасских казармах, где просидел год. Из-за тяжелых условий этой жизни, которая казалась П. "страшнее ста смертей", он намеревался покончить с собой. Свою борьбу с царем П. художественно обобщил в большой поэме "Арестант" [1828], написанной в тюрьме. В этой поэме П. сделал первую попытку широко показать отвратительный облик царя — душителя декабристов и народа. В "Арестанте" налицо также атеистические мотивы. Указывая прямо на разрыв с дворянством (с кругом "щегольков"), П. признавал единственным исходом для революционеров-одиночек гордую смерть ("Цепи", 1828, "Песнь пленного ирокезца", 1828, и др.). Одновременно с мотивом обреченности в стихах П. этого времени звучал мотив одиночества. Трагическая гибель певца вольности разрабатывалась П. во многих стихотворениях этого периода. У Полежаева нет испуга перед народной революцией (как у Пушкина), но нет и представления о ее силе.

В годы солдатской службы на Кавказе [1829—1833] во время близкого соприкосновения с крестьянскими массами, одетыми в солдатские шинели, П. отразил мятежное сознание этих масс, их гнев и ропот по адресу угнетавшего их царизма (солдатская песня "Аи, ахти, ох, ура"). П. сумел взглянуть на Кавказ и на войну глазами человека, пришедшего туда походным порядком в солдатской шинели. Не экзотику Кавказа, что воспевали поэты дворянско-аристократических кругов, а тяжелую жизнь солдата, жуткую оборотную сторону завоевательной войны, картины разрушений, гибель аулов и местного населения и наконец подлинный смысл феодально-империалистического похода показал П. в своих кавказских поэмах "Эрпели" [1830], "Чир-Юрт" [1832]. Но П. не был последовательным, он был охвачен и пафосом войны и успехов русского оружия. Мотивы героики войны, воспевание "вождей" (Ермолова, Вельяминова) и уверенность, что "горцы под кровом русской власти узнали счастье и покой" ("Эрпели") проникают кавказские поэмы. В поэме "Герменчугское кладбище" [1833] П. преодолел эти настроения и, насколько позволяла цензура, разоблачал официальную ложь о благородной деятельности покорителей Кавказа.

П. участвовал в 1829—1833 в завоевании аулов, деревень; 13 окт. 1831 он был произведен в унтер-офицеры за "отличия в сражениях против чеченцев"; в октябре 1832 был представлен к офицерскому чину за "отличное мужество против горцев", но представление не было утверждено царем. В 1832 вышел первый сборник стихотворений П. В январе 1833 П. вернулся вместе с полком в Россию: сначала в Ковров Владимирской губ., затем в Москву. Здесь П. познакомился с Герценом, Огаревым, А. В. Уткиным, поэтом В. А. Соколовским.

В творчестве П. этого периода преобладает лирика с мотивами безнадежности, грусти, обреченности и отчаяния ("Грусть", 1834, "Узник", 1836, "Отчаяние", 1836, "Тоска", 1837); с этим связан уход в античность, в мир легенд и мифов ("Эндимион", 1835), в показ мелочей быта ("Сарафанчик", 1834, и др.). Лишь изредка у Полежаева прорывался теперь гневный протест против притеснителей и властелинов ("Негодование", 1834). В эти годы П. усиленно переводил В. Гюго, а также Байрона, Ламартина, Легуве, Пакара. Сознавая неизбежную неудачу борьбы с самодержавием без поддержки сколько-нибудь значительных социальных сил, П. ставил себе задачей, как и В. Гюго, содействовать моральной победе добра над злом. Эта тенденция присуща и его самостоятельным произведениям, например "Кориолану" [1834]. Осенью 1837 он бежал третий раз из полка и за это был наказан розгами; 26 сент. 1837 слег больной чахоткой в Московский военный госпиталь. 16 января 1838 умер. Трагическая судьба П. была характерна для революционера-одиночки 30-х гг. П. неустанно преследовал царь. Поэт платил ему ненавистью. Н. П. Огарев метко сказал, что П. "заканчивает в поэзии первую, неудавшуюся битву свободы с самодержавием". Его творчество было выражением взглядов и настроений деклассировавшегося дворянина, переходившего в разночинцы и боровшегося против феодально-крепостнических устоев во имя буржуазных свобод. Поэзия П. оформлялась в борьбе с поэзией дворянства, росла и крепла через противопоставление себя поэзии Пушкина, у которого вместе с тем он многое взял, но переработал по-своему. П. противостоял дворянской литературе как по тематике и основным идейным мотивам, так во многом и по форме. Разоблачая самодержавие, крепостное право, церковь, завоевательные кавказские войны, ужасы тюремной жизни и т. д., он привнес в свое творчество много едкой сатиры и сурового реализма. "Низкие" бытовые детали, прозаизмы и простонародные выражения, некоторая грубость, отражавшие "низкую" действительность, столь знакомую П., давали подчас печать натуралистичности. Страстная напряженность протеста или тоски создала яркую лиричность поэзии Полежаева; герой ее — почти всегда сам автор. Отсюда — ее декламационность, ее ораторская структура. Если Пушкину свойственна ласкающая ухо гармония его стихов, то для П. характерна выражающая крайнюю взволнованность, исполненная напряженной энергии его, знаменитая короткая строка — одно из важнейших формальных новшеств, введенных П. в русскую поэзию: "В России чтут/ Царя и кнут;/ В ней царь с кнутом/ Как поп с крестом:/ Он им живет/ И ест и пьет,/ А русаки/ Как дураки,/ Разиня рот,/ Во весь народ/ Кричат: — ура!" и т. д. Поэзия П. в жанровом отношении многообразна: здесь и лирические "кандальные" песни, исполненные гнева ("Песнь пленного ирокезца" например), и элегические стихотворения ("Вечерняя заря", "О, для чего судьба меня сгубила" и др.), и романсы, и поэмы — сатирические ("Сашка"), реалистические ("Арестант", "Эрпели", "Чер-Юрт") и т. д. Общественной направленностью своей поэзии, революционным ее характером, реализмом, напряженной лиричностью, декламационностью, антидворянской ее заостренностью — всем этим П. оказался в начале того пути русской поэзии, который привел затем к Некрасову. Радищев, декабристы, Полежаев, Некрасов — такова революционная линия русской поэзии.

Библиография: I. Стихотворения, М., 1832; Эрпели и Чир-Юрт, Две поэмы, М., 1832; Кальян, Стихотворения, М., 1833 (изд. 2, М., 1836; изд. 3, М., 1838); Арфа, Стихотворения, М., 1838; Часы выздоровления, Стихотворения, М., 1842; Стихотворения, под ред. П. А. Ефремова, СПб, 1889 (наиболее полное и лучшее издание из дореволюционных); Запрещенные цензурой стихотворения Полежаева, публикация Н. Ф. Бельчикова, "Литературное наследство", кн. 15, Москва, 1934; Стихотворения, ред., биографии, очерк и примеч. В. В. Баранова, изд. "Academia", Москва — Ленинград, 1933 (самое полное изд.).

II. Белинский В. Г., Собр. сочин., т. I, СПб, 1900, стр. 369—370; т. IV, 1901, стр. 46—55; т. VII, 1904, стр. 167—204, 217 и 581—595 (примеч. С. А. Венгерова); т. IX, стр. 95; Статья Белинского в изд. "Стихотворений" Полежаева, М., 1857; Бобров Е. А., Полежаев в отзывах Белинского, "Русский филологический вестник", 1908, IV; Добролюбов Н. А., Полное собр. сочин., под общей ред. П. И. Лебедева-Полянского, т. I, М. — Л., 1934; Григорьев Ап., Собр. сочин., т. I, СПб, 1876; Ефремов П. А., Биографический очерк, в изд. "Стихотворений" Полежаева СПб, 1889; Пыпин А. П., Забытый поэт, "Вестник Европы", 1889, III; Витбеpг Ф. А., А. И. Полежаев, "Русский биографический словарь", т. Плавильщиков — Приме, СПб, 1905; Бобpов А. Е., Этюды об А. И. Полежаеве, Варшава, 1913; Коварский П., Полежаев и французская поэзия, в сборнике "Русская поэзия ХІХ в.", Л., 1929; Никольская Г., Новое издание А. И. Полежаева, "Звезда", 1933, XII.

III. Прочие библиографические указания см. в обзоре Баранова В. В., Судьба литературного наследства Полежаева, "Литературное наследство", кн. XV, М., 1934, и в изд. "Стихотворений Полежаева", Москва — Ленинград, 1933.

Н. Бельчиков.

{Лит. энц.}