Политика в области просвещения казахов: роль Оренбурга

Подписание ханом Младшего жуза Абулхаиром в октябре 1731 г. акта о признании своего подданства Российской империи стало началом процесса распространения российской власти на тер. казахской Степи. Как и в др. колониях, власть метрополии способствовала постепенной модернизации казахского общества, одним из аспектов чего стало развитие просвещения в казахской среде. В итоге это создало предпосылки для становления казахского образованного класса, создававшегося как инструмент внешнего управления, но ставшего выразителем идей казахского национализма. Казахи, будучи кочевым народом, были расчленены на множество родоплеменных образований, объединенных единством культуры и генеалогической традиции; крупнейшими из них были Старший, Средний и Младший жузы. С др. стороны, казахское общество было сословно, основными единицами его структуры выступали две главные социально-статусные группы: «Ак-с?як» («белая кость» была закрытой привилегированной стратой, претендовавшей на особое династическое происхождение, эндогамной и изолированной от генеалогической структуры жузов (включала сословия торе (Чингизидов), обычно именовавшихся султанами, и кожа – сеидов, потомков Пророка)); «Кара-с?як» («черная кость») – собств. казахские роды, не являлась эндогамной замкнутой структурой; ее элита (бии, батыры и старшины-аксакалы) была открытой и формировалась в т.ч. за счет тех, кто выдвигался, опираясь на собств. силы, таланты и приобретенное богатство. Российская империя могла стать верховным сюзереном казахских жузов, лишь привлекая на свою сторону казахских правителей. Одним из каналов этого привлечения становилась учеба их сыновей в России; в этом процессе Оренбург играл едва ли не ведущую роль. 1. Первый этап: до 1860-х гг. Первоначально молодые выходцы из Степи получали образование не в русских учебных заведениях, а в школах, создававшихся татарами. Практика отправки сыновей казахских султанов на учебу в «магометанские училища» (чаще всего в мектебах и медресе Каргалы) являлась, по сути, единственным способом приобщения молодого поколения казахской знати к основам российской жизни. Так, в письме от 12.06.1823 г. к оренб. губернатору П.К. Эссену глава российского МИД К.В. Нессельроде отмечал: «Старшины Киргизской орды, выводимые на ханское достоинство, должны быть приготовленными к успешному исполнению обязанностей сего звания хотя бы некоторым предварительным образованием». Следовало пригласить «пять молодых султанов с отличнейшими умственными способностями... переехать из кочевий... и посвятить себя на несколько лет изучению необходимых для них сведений». В списке предлагавшихся им дисциплин были в первую очередь те, которые могли быть получены только в мус. учебном заведении («языки татарский, арабский и алкоран (Коран. – Авт.)»), а также «язык российский, а равно и др. полезные знания». Привлечь к этому султанов следовало, используя авторитет муллы Сеитовского посада, который должен был «склонить» их к продолжению «общего образования; местом их «воспитания» определялся Оренбург или «слобода Сеитовская, сообразно условиям». Однако с сер. XVIII в. российский политич. курс в отношении Степи подвергся существенной ревизии. Этому способствовали и изменение международной ситуации, и действия казахских правителей. Разгром антирусских выступлений правителей Среднего жуза 1820-40 гг. превращал Степь в «усмиренную» и «внутреннюю» тер. Российской империи. Прямым итогом этого стала законодательная отмена ин-та ханской власти и проведенные в пределах Степи администр. преобразования. В составе Оренб. ведомства, которому были подчинены казахи Младшего и отчасти Среднего жузов, были созданы три округа, названные в 1828 г. Вост., Ср. и Зап. частями Орды. Новая система управления Степью предполагала введение назначаемых империей управителей округов – «старших султанов» – и подчиненного им штата сотрудников. Создание этого аппарата было немыслимо без появления уже русских, а не татарскомус. учебных заведений, задачей которых было подготовить казахов к системе российского управления Степью. Российская политика постепенно вводила в страту по-русски образованных казахов и выходцев из неаристократических слоев общества. Первые по-русски образованные казахи оканчивали в основном учебные заведения Оренбурга. Ведущим среди них было открытое в 1825 г. Неплюевское военное училище, с 1844 г. преобразованное в кадетский корпус. Из 100 казенных вакансий созданного Азиатского отделения (Второго эскадрона) Неплюевского кадетского корпуса 50 предназначалось для обучения детей казахских султанов, биев и старшин. За время существования этого отделения (1825–66 гг.) его окончили 37 казахов, из них 21 чел. – сыновья султанов, 2 – дети биев, остальные – сыновья старшин. Это учебное заведение было уже русским, но в нем предусматривалось преподавание казахским ученикам основ ислама, которым занимался специально приглашавшийся мус. законоучитель-татарин, и традиционных для российского мус. образования дисциплин, сочетавшихся с естественными науками и «русской словесностью». В стенах Неплюевского училища получили образование выходцы из Младшего и Среднего жузов М.-Г. Таукин и М.-С. Бабаджанов, С. Джантюрин, двоюродные братья А. и Т. Сейдалины. Все они не только стали деятелями системы российского администр. управления в Степи, но и заложили основы исследования истории, этнографии и быта казахов. Постепенная интеграция казахского общества и казахских земель в структуру империи, постепенный переход к прямому управлению казахами расширял и усложнял задачи колониальной администрации. К кон. 1860 гг. стала очевидной необходимость расширения круга по-русски образованных казахов, необходимых посредников между русской властью и массой коренного населения. При этом региональные центры управления Степью осознали эту необходимость даже раньше, чем столичные органы власти. В кон. 1840 гг. канцелярия оренб. ген.-губернатора вступила в переписку с петерб. ведомствами, считая необходимым указать на важность подготовки в российских учебных заведениях фельдшеров и ветеринаров из числа казахов (поскольку «скотоводство – основное занятие киргизского населения», продукты же хозяйства скотоводов «преимущественно вывозились из Киргизской степи» в Россию). В 1850-е гг. в Оренбурге стали говорить и о возможности «технической учебы» казахских детей в Казанском ун-те, и вообще о «дозволении киргизам поступать для высшего образования в ун-ты». Однако более ярким показателем трансформации российской системы казахского образования стала созданная в Оренбурге в 1850 г. (просуществовала до 1869 г.) 7-летняя общеобразовательная школа для «киргизских» (казахских) детей при Оренб. пограничной комиссии (ведомство российского МИД, отвечавшее за сношения с правителями Степи. – Авт.). Эта школа готовила знающих русский яз. письмоводителей и гражданских чиновников для работы в низшем звене аппарата управления казахскими землями. Наряду с русским яз. обучение в ней предполагало преподавание ислама и тюрки. В школе учились дети привилегированных сословий казахского общества (в составе первых записанных в нее 30 детей 11 были сыновьями султанов, 5 – биев, остальные – старшин). Школа мало чем отличалась от Азиатского отделения Неплюевского училища. Впрочем, и просуществовала она не много дольше этого отделения, закрытого только потому, что в 1866 г. Неплюевское училище было преобразовано в военную гимназию, куда не могли приниматься не призывавшиеся в империи на военную службу казахи. 2. Второй этап: борьба с «татарским» исламом. В дальнейшем казахские учащиеся постепенно появлялись и в российских гимназиях, однако их число всегда было незначительным. Они учились в средних учебных заведениях Оренбурга и городов Оренб. губ. (в частности, Орска и Троицка). Тем не менее казахская интеллигенция оставалась немногочисленна и число образованных по-русски уроженцев Степи не имело устойчивой тенденции к росту. Поэтому российская власть увеличивала свои образовательные усилия. Это было связано с новым пониманием властных задач – не только укрепления империи, но и расширения в ней сферы русского господства. Новый этап в эволюции казахского образованного класса был связан с процессом русификации Степи и как одной из составляющих этого процесса – борьбой с «татарским» исламом в зоне расселения казахского этноса. Если для старой российской политики, основывавшейся на династическом принципе, лояльный «татарский» ислам был союзником, то для политики, ориентирующейся на национально русские задачи, он не мог не стать противником, «захватывающим» народы, потенциально способными стать объектом русификации. Это изменение отношения было связано не только с новыми нац.-гос. задачами, но и с изменениями в самом «татарском» исламе, вызванными становлением совр. татарской нации. Российская власть в Степи сталкивалась с новой реальностью. Ее собств. действия содействовали возникновению в регионе Поволжья, Урала и Степи поля новой культуры, основанной на тюрки и исламе. Это поле поддерживалось и расширялось культурной и экономической экспансией татар в Степь, их присутствием в каждом более или менее крупном городе пространства расселения казахов. При этом «татарский» ислам переживал глубокую трансформацию – в мус. поволжско-уральской среде возник джадидизм, постепенно распространявший свое влияние на Степь, где создавались новые мектебы или трансформировались уже существовавшие при каждой мечети обычно двуклассные начальные школы для мальчиков, обучение в которых осуществлялось только по татарским книгам. В свою очередь, возникавшие в российских городах Урала и Поволжья средние учебные заведения – медресе, куда отправлялись учиться молодые казахи, формировали следующую ступень образования. Возникали контуры некоего нового «протонационального» регионального единства на основе тюрки и обновленного ислама, утверждение которого, несомненно, поставило бы жесткий предел возможностям русификации и теоретически угрожало империи, все более осознававшей себя в качестве русского политич. образования. Идея татарской опасности наиболее активно пропагандировалась русским востоковедом и православным миссионером Н.И. Ильминским, жившим и работавшим, в частности, в Оренбурге. В кон. января 1869 г. он подготовил записку, поданную в канцелярию оренб. губернатора и выразившую его ощущение ситуации, складывавшейся в пореформенной Степи: «Фанатичные шакирды, ученики медресе, переселяются ежегодно в северную киргизскую степь и живут там под видом купцов; некоторые киргизы, особенно богачи, в аулах которых жили такие учители, отправляют обыкновенно более способного сына в одно из ближайших татарских медресе на обучение... В интересе отечественном» следовало предпринять все усилия, чтобы казахи «не слились бы с магометанами в общую сплошную массу». Прав-во, подчеркивал автор записки, должно содействовать сохранению казахами «особого направления своего», с тем чтобы «своим монолитом» этот народ разорвал бы единый мус. «массив» на юговостоке России. И в целом многие в русском обществе считали, что единству российского гос-ва «в восточной половине России и в далекой Сибири» угрожают, как об этом говорил в начале 1890 гг. К.П. Победоносцев, «мощные и коварные силы». На «татарский» ислам начиналось наступление. Еще раньше, в октябре 1868 г., было принято «Временное положение об управлении Оренб. губернаторством», изымавшее религиозные дела казахов из ведения ОМДС и передававшее их в МВД (эта ситуация сохранялась до 1905 г.). Действуя в этом направлении, имперские власти стремились сократить количество мечетей в Степи, но, с др. стороны, содействуя назначению на должности мулл выходцев из казахской среды (что, как стало ясно впоследствии, создало одну из основ казахской нац. самоидентификации), подчеркнуть, что их целью является защита интересов «кочевых инородцев». В итоге в Тургайской обл. на 50 ее волостей до нач. ХХ в. официально действовало только 15 мечетей. Казахское население этой области направляло бесконечные петиции в Оренбург с просьбами об открытии новых религиозных зданий, но в 1883 г. российское МВД издало распоряжение, что «в целях ограничения дальнейшего развития исламизации построение новых мечетей для киргизов нежелательно». 3. Идеология русификации. Борьба с татарским влиянием была неотделима от утверждения русского влияния. С точки зрения Н.И. Ильминского, решение проблемы достигалось через просвещение «инородцев» в «народной школе». При этом «обучение инородцев должно происходить на их же родном языке, и притом на языке народном в противоположность книжному (т.е. тюрки. – Авт.)». Для «народного» языка преподавания нужны были учебники на этом языке, напечатанные с применением основанных на русской графике алфавитов. К этому времени российская наука уже сделала успехи в изучении и кодификации казахского яз. В 1831 г. издательство Казанского ун-та выпустило первые книги на казахском яз. с использованием арабо-персидской графики. В 1870 г. в С.-Петербурге были изданы «Образцы народной литературы тюркских племен» В.В. Радлова, в 1897 г. в Оренбурге вышла в свет «Грамматика киргизского языка» В.В. Катаринского, в дальнейшем за ними последовали работы Н.Ф. Катанова и А.Е. Алекторова. Наконец в 1883, 1894 и 1900 гг. в Оренбурге и Ташкенте увидели свет первые «русско-киргизские» словари. По сути дела, эти произведения становились первыми учебниками казахского яз. Казахский яз. начинал рассматриваться российскими властями как орудие в борьбе с татарским влиянием, его распространение – как переходный этап к последующей русификации и христианизации. После создания в 1867 г. в Казани миссионерского братства «первого святителя земли Казанской» св. Гурия появились переводы православной литературы на казахский яз. В гос. масштабе вместо татарских школ казахам были предложены школы нового типа – «русско-киргизские» (см. Оренб. киргизская (русско-киргизская) учительская школа). Движению в этом направлении содействовал принятый в 1870 г. правит. документ «О мерах к образованию населяющих Россию инородцев» – сборник правил, разработанных в связи с начинавшимся в стране процессом создания учительских школ для нерусских народов. Его претворением в жизнь занималась созданная при Тургайском областном правлении Чрезвычайная комиссия по выработке правил об устройстве учительских школ для «инородцев» Оренб. края; работа патронировалась МВД. В начале мая 1871 г. оренб. губернатору Н.А. Крыжановскому была направлена записка, составленная в канцелярии МВД. В ней отмечалась «полезность» распространения «между киргизами первоначального образования и русской грамотности путем школ», для которых требовалось подготовить «народных киргизских учителей». При этом подчеркивалось, что от них не требовалось знать «татарскую грамоту». Процесс «отатаривания киргизов» следовало прервать. Отныне их следовало «учить... русскому языку через народных киргизских учителей при помощи родного киргизского языка и учебников на этом языке, напечатанных русским, а отнюдь не арабским шрифтом». Одновременно записка подчеркивала, что образование в среде казахов не должно было более ограничиваться детьми мужского пола, но «необходимо склонять киргизов и к обучению девочек». Решение задачи широкого распространения русского образования в Степи было связано с именем Ибрая (Ибрагима) Алтынсарина (1841–89), роль которого в развитии казахского просветительства (прежде всего в Тургайской обл.) была огромна. В 1879 г. И. Алтынсарин в Оренбурге опубликовал «Киргизскую хрестоматию» – учебное пособие для «русско-киргизских» школ, составленное по-казахски на русском алфавите. В предисловии автор указал, что «полезным» было бы обучение учеников «русско-киргизских школ» не на «татарском яз.», предполагавшем использование арабской графики, а на «своем родном наречии». Создававшаяся И. Алтынсарином «русско-киргизская школа» воплощала идеи его учителя Н.И. Ильминского, который писал, что языком преподавания в такой школе должен был быть «чисто киргизский язык, без всякой татарской примеси». Н.И. Ильминский содействовал выдвижению И. Алтынсарином мысли о подготовке в рукописи первого номера казахской «Киргизской газеты» на основе русской графики. Педагогический персонал создававшихся И. Алтынсарином школ укомплектовывался прежде всего за счет тех, кто оканчивал миссионерскую Казанскую учительскую семинарию Н.И. Ильминского. Это были русские и крещеные татары. Преподавать казахам ислам они не могли, и эта обязанность должна была ложиться на плечи мулл. Для И. Алтынсарина такого рода поворот событий казался абсолютно недопустимым. Кроме того, введение в школах уроков религиозного вероучения заранее предполагало, что ученики будут изучать арабскую графику хотя бы потому, что она была необходима для чтения Корана. Толкование же коранических аятов неизбежно вынуждало обращаться к тюрки. В 1884 г. в Оренбурге И. Алтынсарин опубликовал «Шариати ислам» в качестве учебного пособия для «русско-киргизских школ». По мнению Н.И. Ильминского, в этой книге был «совмещен весь вероучительный обиход, необходимый для взрослого мусульманина... все это изложено тоном рассудительным и спокойным, без всяких легендарных прикрас и увеличений». Иными словами, ислам приземлялся под бдительным оком миссионера, стремившегося не допустить, чтобы «достоинство магометанского пророка» было описано «сильными и живыми чертами». Хотя в учебнике использовался арабский алфавит, обучение ему предполагалось только после того, как дети в достаточной степени усвоят русскую азбуку. Необходимые для понимания арабских текстов объяснения должны были даваться по-казахски первоначально арабскими, а в дальнейшем русскими буквами. Преподавателями основ мус. вероучения становились теперь выпускники «русскокиргизских школ». Возникала новая школа как инструмент «духовного и экономического сближения киргизов с русским населением». Развитие этого «сближения» должно было предопределить будущее Степи: в ней возникнут «русские города», в «их интеллигентном, торговом и ремесленном населении... киргиз увидит потребителя, снабжающего степняка всеми услугами совр. цивилизации, искусства и научных знаний». Влияние этих городов и «удобных путей сообщения» будет «для жизни киргизского народа в высшей степени благодетельным... киргизы дойдут до оседлости сами и сами же сольются, рано или поздно, с русскими». Эти слова были написаны И. Алтынсарином в 1880 г. Лит.: Абдрахманова Б. История Казахстана: власть, система управления, территориальное устройство в XIX веке. – Астана, 1998; Алтынсарин И. Собрание сочинений. Т. 1–3. – Алма-Ата, 1975; Арапов Д.Ю. (сост.). Ислам в Российской империи (законодательные акты, описания, статистика). – М., 2001; ГАОО, ф. 6, оп. 10, д. 2357, л. 1; д. 6490, л. 3–4, 7, 10, 14; д. 6889, л. 26–28; Ерофеева И.В. Родословные казахских ханов и кожа ХVIII– XIX вв. (История, историография, источники). – Алматы, 2003; Она же. Хан Абулхаир: полководец, правитель и политик. – Алматы, 1999; Записка Н. Ильминского от 30 января 1869 г. «Несколько слов об образовании киргизов» // ГААО, ф. 6, оп. 10, д. 8481, л. 108– 10; Ильминский Н. Воспоминания об И.А. Алтынсарине. – Казань, 1891; Косач Г.Г. Город на стыке двух континентов: оренбургское татарское меньшинство и государство. – М., 1998; Он же. Ибрагим Алтынсарин: человек в потоке времени // Панарин С.А. (сост. и отв. ред.). Евразия: люди и мифы. – Улан-Батор, 2003; Он же. Казахский «образованный класс» в Российской империи // Фурман Д.Е. (отв. ред.). Казахстан и Россия: общества и государства. – М., 2004; Масанов Н.Э. Кочевая цивилизация казахов: основы жизнедеятельности номадного общества. – М., Алматы, 1995; Масанов Н.Э., Абылхожин Ж.Б., Ерофеева И.В. и др. История Казахстана: народы и культуры. – Алматы, 2001; Победоносцев К.П. Н.И. Ильминский. Оттиск из журнала «Русский вестник» (1892, февраль). – СПб., 1892; Полное собрание законов Российской империи; Очерк просветительской деятельности Н.И. Ильминского. Издание училищного совета при Святейшем Синоде. – СПб., 1904; Султангалиева Г.С. Западный Казахстан в системе этнокультурных контактов (ХVIII – начало ХХ вв.). – Уфа, 2001. Г.К.