Помяловский Николай Герасимович

— писатель-беллетрист; родился в 1835 году. Отец его, дьякон при Мало-Охтенской кладбищенской церкви в Петербурге, был человек добродушный, старавшийся действовать на детей одними советами и кроткими внушениями. Полное отсутствие семейного гнета благотворно действовало на развитие ребенка и положило первые основы его самостоятельности в мыслях и поступках. Первыми товарищами его детства были охтяне-тонщики, с которыми он по целым дням проводил время на гонках, с удочкой в руках и на местной тоне, ведя с ними частые и продолжительные беседы. Такая жизнь на воле располагала бойкого, смышленого мальчика к размышлениям и давала полную волю его детским фантазиям. Немало также, конечно, влияли на его детскую душу кладбище с его мрачными картинами, к которым ему было суждено приглядываться с самой колыбели. Под влиянием этих впечатлений выработался его мрачно-скептический характер, который под кличкой "кладбищенство" и изобразил он в одном из своих героев, Череванине.

Грамоте выучил П. сам отец; потом он был отдан в приготовительную Охтенскую школу, но пробыл в ней не более четырех месяцев. Когда же мальчику исполнилось восемь лет, он был помещен в Александро-Невское духовное училище, откуда затем (в 1841 году) был переведен в Петербургскую Духовную Семинарию. Здесь начались для него долгие годы бурсацкой "каторги"; замечательные по своей правдивости и реализму "Очерки бурсы" и преимущественно четвертый очерк их: "Бегуны и спасенные", где, под именем Карася, П. изобразил самого себя, лучше всего свидетельствуют о том, что должен был перенести в бурсе П. Юношу, привыкшего к ласке, не видевшего в своей семье ничего, кроме самой заботливой любви, вдруг охватила какая-то тяжелая, гнетущая атмосфера, где все, начиная с товарищей и кончая учителями, были какими-то палачами. Бессмысленное заучивание слово в слово сухих, непонятных учебников, невероятная грубость, постоянное сечение розгами, все это должно было подействовать на него угнетающим образом. Нисколько, поэтому, неудивительно, что, будучи мальчиком крайне впечатлительным, П. чрезвычайно ожесточился, сделался недоверчив, держался особняком, замкнулся в самого себя. По словам его ближайшего друга и товарища по бурсе, П. даже с ним никогда не бывал откровенен, никогда не позволял себе говорить с ним о любимой семье, опасаясь, что бурсак, кто бы он ни был, ответит ему насмешкой над его лучшими чувствами. Единственно, что разнообразило жизнь юноши, это постоянное, хотя и запретное чтение книг, случайно проникавших в бурсу. Он поглощал решительно все, что попадалось ему под руку, начиная с сонника или песенника, до рыночных романов включительно. Бурсацкая наука встречала в нем совершенно апатичное и даже недружелюбнее отношение, хотя в общем учился он удовлетворительно, иногда даже хорошо, но без всякого интереса; переживал, одним словом, свою бурсу, как что-то неизбежное, как какую-нибудь болезнь. Несколько оживился П., перейдя в старший класс Семинарии. К этому времени бурсаки успели сжиться друг с другом, превратились в более или менее сносных товарищей и образовали даже особый кружок, задумавший издавать собственный семинарский журнал. П. с жаром принялся за новое дело и сделался одним из редакторов журнала, который, под названием "Семинарский Листок", выходил раз в неделю, тетрадями от 3-х до 5-ти листов мелкого письма. П. же явился и наиболее деятельным и талантливым сотрудником, часто под псевдонимами: "Тамбовский семинарист" и "Тамбовский отшельник". Первым дебютом его была большая статья: "Попытка решить нерешенный и притом философский вопрос: имеют ли животные душу?", в которой, вопреки царившим в то время семинарским авторитетам, доказывал, что животные также, как и человек, имеют душу. В том же "Листке" появился и первый рассказ П.: "Махилов", который произвел на класс огромное впечатление.

В бурсе П. провел четырнадцать лет (курс Семинарии окончил в 1858 г.), т. е. ровно половину, притом лучшую половину своей жизни. Что же он вынес из нее, что дало ему это продолжительное, стоившее стольких физических и нравственных страданий учение? Множество текстов, заглавия нескольких непригодных для жизни наук — вот и все те научные познания, с которыми вышел П. из бурсы. За это время он развил в себе лишь способность постоянного скептического анализа и воспитал в себе глубокую ненависть ко всему формальному. Ничего положительного бурса ему не дала. "Проклятая бурса, — писал он по ее окончании, — не дала никаких убеждений, а теперь и доставай их, где хочешь". Бурса же развила в П. потребность "в минуту жизни трудную" топить свое горе в вине. Впрочем, сам он указывает на зарождение этой потребности еще до бурсы...

Выйдя из нее, П. падал в этом отношении все ниже и ниже, отдаваясь своему пороку целыми неделями и месяцами, а под конец жизни страсть к вину приняла в нем невероятные размеры. В самых грязных трущобах, на Сенной, отыскивал он каких-то приятелей и целые недели проводил с ними в оргиях и бесшабашном кутеже. Приходя в себя, П. сам ужасался своего положения и чувствовал, что заходит очень далеко; своей страсти он боялся. "Это болезнь, — говорил он, — страшная болезнь, которая медленно разлагает человека и даже доводит до подлости — я этого больше всего трушу"...

При таких-то условиях выступил П. на поприще общественной деятельности. Прослушав несколько времени лекции в Петербургском Университете, куда он записался вольнослушателем под влиянием лекции M. M. Стасюлевича "О значении библейских пророков", он выступил в качестве учителя воскресной школы на Шлиссельбургском тракте и вложил в это новое дело чисто идеалистические стремления и мечтал об общении всех воскресных школ, о создании "Листка" этих школ, об издании полезных книг и брошюр. Талантливые уроки его обратили на него внимание Тимаева, наблюдавшего за преподаванием в школе по поручению попечителя учебного округа. Тимаев познакомил юношу с известным педагогом, в то время инспектором Смольного Института, Ушинским, который и пригласил его преподавать русский язык в младших классах Института. П. на это предложение согласился, так как должность преподавателя могла материально его обеспечить, но вскоре же оставил уроки и всецело занялся литературной деятельностью, к которой был уже немного причастен, так как два его очерка: "Вукол" и "Долбня", были напечатаны в 1859 г. у Чумикова в "Журнале для воспитания". Без уроков П. впал в бедственное материальное положение, которое прекратилось лишь с появлением в февральской книжке "Современника" 1861 г. "Мещанского счастья". Произведение это сразу выдвинуло автора в ряды лучших беллетристов, привлекло к нему внимание публики и критики в лице Д. И. Писарева, посвятившего ему одну из самых блестящих своих статей: "Роман кисейной барышни". Вскоре же была напечатана (в октябрьской книжке "Современника" за тот же год) и вторая повесть его: "Молотов", которая довершила известность Помяловского. Он близко познакомился с Чернышевским и с прочими членами редакции "Современника" и завел обширный круг знакомства; редакции наперерыв приглашали его к себе.

Сойдясь с кружком литераторов, П. и здесь не замедлил проявить свою организаторскую жилку, неоднократно сказывавшуюся в нем в созидании широких замыслов. Так, он начал пропагандировать идею общинного литературного труда, мечтал об организации общества писателей для исследования разных сторон общественного быта и об издании реального журнала, где писатели-исследователи помещали бы добытые ими сведения. Сочувствие к такому проекту П. встретил во многих, но далее сочувствия дело не пошло. Вообще в последние два года жизни П. обнаруживал необычайную энергию в разнородной деятельности: посещал публичные лекции, участвовал в литературных чтениях, принимал деятельное участие в комитете воскресных школ и в составлении букваря для этих школ.

В то же время П. с не меньшей энергией занимался и своими беллетристическими работами. В течение этих же двух лет он написал "Очерки бурсы" (для журнала "Век"), "Поречане", набросал начало большого романа "Брат и сестра" и обдумал план другого романа: "Каникулы, или Гражданский брак".

При такой кипучей деятельности П., однако, не бросал своей слабости к вину, — и силы его надламливались и ждали ничтожного повода для смертного исхода. В сентябре 1863 года, после сильного припадка delirium tremens, продолжавшегося несколько дней, у него открылась опухоль в ноге и затем образовался нарыв, по вскрытии которого в клинике Медико-Хирургической Академии обнаружилась гангрена, и 5-го октября 1863 года П. умер.

Известность П. зиждется почти исключительно на его "Очерках бурсы". Бесспорно, талантливые очерки освещали один скромный, но очень темный уголок русской жизни, куда не заглядывало еще ничье независимое око. Культурное русское общество, сокрушавшееся по поводу "Антонов-Горемык", засчитывавшееся "Записками охотника", было поражено откровением, сделанным П. С ужасом узнало оно, что в Петербурге — центре культурной жизни, существует известная до сих пор лишь по добродушному описанию Гоголя и Нарежного бурса и что в этой бурсе творятся дела, поражающие своей бесцельной и бесчеловечной жестокостью. "Очерки" имели сенсационной успех, произвели на общество сильное впечатление и доставили автору большую популярность, нежели все его другие произведения. Однако, это далеко не самое главное, не самое характерное произведение П. Это — талантливые, яркие, но все-таки публицистические или этнографические очерки, воспоминания, имеющие мало общего с его другими повестями: "Молотов" и "Мещанское счастье". В этих повестях, тесно связанных между собой и имеющих одно и то же главное действующее лицо — Молотова, — автор, выросший среди разночинцев и знавший до тонкостей жизнь этого сословия, впервые дал художественное изображение той среды, которой не касался до него никто из современных ему писателей. По замечанию Д. И. Писарева, П. в своих повестях вывел новый для литературы того времени тип разночинца, выставил но вый мир — мир петербургского чиновничества низшей руки, с его неприглядной, серенькой жизнью, мелкими интересами, незатейливыми идеалами. На этом фоне выставлены два героя-разночинца: Молотов и Череванин, которые представляют собой отзвуки настроений самого автора, типичного и одаренного крупным талантом разночинца, любившего свою среду, не чуждавшегося ее и смотревшего с гордостью на каждую силу, выходящую из мещанства или вообще из низших слоев общества.

Указанными очерками и повестями ("Вукол", "Долбня", "Мещанское счастье", "Молотов", "Поречане" и "Очерки бурсы") исчерпывается все, что было напечатано П. После него остался еще ряд незаконченных произведений, часть которых напечатана в "Собрании сочинений". Сочинения П. отдельной книгой впервые вышли в 1865 г., в издании редакции "Русского Слова", под заглавием "Повести, рассказы и очерки Н. Г. П." (2 тома); 2-е и последующие издания носили название "Полное собрание сочинений". До сего времени появилось 11 изданий; все они имеют портрет писателя и биографию его, составленную Н. А. Благовещенским.

"Полное собрание сочинений Н. Г. Помяловского", СПб. 1865—1903; "Сочинения Д. И. Писарева"; А. М. Скабичевский, "История новейшей русской литературы". Изд. 4-е, СПб. 1900 г.; "Отеч. Записки" 1862 г., № 11, стр. 68 — 77 и 484—501, статья И. А. Самоцветова; "Время" 1862 г., № 1, стр. 31—57 и № 9, стр. 28—42, ст. А. Бибикова; "Библ. для Чтения" 1863 г., № 4, стр. 1—38; "Современник" 1864 г., № 11—12, стр. 61—101; "Русское Слово" 1864 г., № 10; 1865 г., № 1, ст. Д. Писарева.

Б. Городецкий.

{Половцов}

Помяловский, Николай Герасимович

— известный беллетрист. Родился в 1835 г. в семействе дьякона петербургской малоохтенской кладбищенской церкви. Постоянное соприкосновение с похоронами, панихидами, покойниками не помешало ему расти мальчиком крепким и здоровым, закаленным упражнениями на местных рыбных промыслах. Домашняя жизнь сложилась для него благоприятно. 8 лет он был определен в Александро-Невское духовное училище, которое впоследствии и было им описано в знаменитых "Очерках бурсы". В четвертом очерке бурсы, под загл. "Бегуны и спасенные" П. вывел самого себя под именем Карася. Кулачное право, право физически сильного, дерзкого и наглого царило над всеми остальными сторонами товарищеской бурсацкой жизни; не найди маленький П. себе покровителя в лице одного из старших воспитанников бурсы, ему пришлось бы совсем плохо. Этот период ученической жизни выработал в нем недоверчивость, скрытность, озлобление и ненависть к окружающей среде. Неумелые педагогические приемы тогдашних учителей, а также непонятные детскому уму и бестолковые учебники отбили в П. всякую охоту к учению и классным занятиям: он рано стал лениться, оставался по несколько лет в классе и понемногу обратился в бесшабашного, озлобленного и "отпетого" бурсака. Его жестоко пороли (всего, по собственному его счету, до четырехсот раз), а потом и сечь перестали. Пробыв в училище 8 лет, он перешел в семинарию, где условия жизни были уже много лучше и где он впервые обрисовался в глазах товарищей как человек большого ума, глубокого анализа и широких дарований. И семинария, подобно училищу, мало давала пищи умам воспитанников, хотя уроки русского языка, а в особенности логики и психологии, все же хоть несколько вызывали интерес к занятиям и ставили вопросы, над которыми приходилось задумываться. Результатом этих размышлений явилось издание в старшем классе семинарии рукописного журнала: "Семинарский листок", в котором П. принял самое деятельное участие. Затаенным желанием П. было, чтобы "листок прошел через весь курс и чтобы на его страницах был выяснен идеал семинариста". Оживление, вызванное среди воспитанников появлением журнала, имело и вредную сторону: они по ночам устраивали танцы, театральные представления и разные оргии. Начальство разузнало об этом, арестовало зачинщиков и исключило восемь человек наиболее способных и энергичных воспитанников. "Листок" захирел и прекратил свое существование на 7-м выпуске. П. поместил в нем несколько философских рассуждений, напр. "Попытка решить нерешенный и притом философский вопрос: имеют ли животные душу?", а также начало рассказа "Махилов". С прекращением "Листка" П. снова отдался апатии и лени и стал чаще и чаще предаваться пьянству. Он окончил курс предпоследним, хотя под конец учебного курса начальство сумело разглядеть в его лице не "окончательного дурака". По окончании курса П. поселился у матери на Охте, усиленно занявшись чтением и самообразованием; в этот период он сильно увлекался педагогическими вопросами и обратил особенное внимание на младшего брата. "Сам погиб", — говаривал он — "но брату погибнуть не дам и в бурсу не пущу! Я расскажу ему все, до чего додумался: человеком, может быть, сделаю". Тогда же он задумал писать педагогические статейки и очерки, и один из очерков, "Вукол", отдал в редакцию "Журнала для воспитания" Чумикова. Статьи Добролюбова и Чернышевского оказали громадное влияние на склад убеждений П.; в том же смысле подействовало на него и сближение с представителями университетской молодежи. Он поступил вольнослушателем в Унив. и особенно увлекся лекциями М. М. Стасюлевича. Вскоре он занялся преподавательской деятельностью в Шлиссельбургской воскресной школе. Здесь он обратил на себя внимание своими оригинальными методами преподавания; ему вскоре предложено было место учителя в младшем классе Смольного института, где инспектором состоял Ушинский. В Институте, несмотря на блестящее начало его педагогической деятельности, дело не пошло; он натолкнулся на рутину и косность, которые оказались сильнее его новаторских стремлений. Не терпя сделок с совестью, П. бросил учительство, оказался от обеспечивавшего его места и снова остался без всяких средств к жизни. Выручило его то, что около этого времени была принята редакцией "Современника" повесть "Мещанское счастье" (1861). Он познакомился с главными представителями редакции и сделался постоянным сотрудником журнала, с определенным содержанием. Новая дорога принесла ему немало счастья и радости, но вместе с тем большие средства дали ему возможность вести разгульный несдержанный образ жизни. В конце того же 1861 г. в "Современнике" появилась вторая его повесть, "Молотов", имеющая, помимо своего общелитературного характера, громадное значение для характеристики самого П. В лице Череванина автор во многом выразил здесь свой собственный образ мыслей и даже свою манеру речи. П. испытал свои силы и в других литературных жанрах — в качестве критика, фельетониста, но эти роды писательства ему не удались. Следующим крупным его произведением были "Очерки бурсы", окончательно упрочившие его литературное имя. Он замышлял ряд других произведений, но они остались неоконченными. Материала для них им было собрано немало, но самый процесс его собирания был очень тяжел. В своем желании реабилитировать интеллигентный пролетариат, в стремлении показать и среди падших, среди забитых пошлостью жизни и злобой дня душу живую, П. слишком тесно сближался с этими падшими, слишком проникался их наклонностями и привычками. Это имело самые печальные следствия для его здоровья. Среди кабаков и притонов разврата, в душной атмосфере ночлежных домов он окончательно расшатал свое здоровье, падал все ниже и ниже, и никакие усилия родных в близких уже не могли его поддержать и вывести на настоящую дорогу. Открывшаяся в ране на ноге гангрена положила конец его бурной, многострадальной жизни. Скончался П. 5 окт. 1863 г., не выполнив многого из своих широких замыслов, но успев внести в нашу литературу свежую струю: он первый поставил читателей лицом к лицу с положительными типами из среды интеллигентного пролетариата, поставленного в невыгодные условия борьбы за существование. Ср. биографический очерк П., составленный Н. А. Благовещенским, в предисловии к "Полному собранию сочинений"; ст. Д. И. Писарева, "Роман кисейной барышни". Собрание соч. П. выдержало несколько изд.

Б. Глинский

{Брокгауз}

Помяловский, Николай Герасимович

беллетрист-писатель; р. 1837 г., † 5 окт. 1868 г.

Прибавление: Помяловский, Николай Герасимович, † 1863 г. 5 окт. (1868 — указ. неверно).

{Половцов}

Помяловский, Николай Герасимович

[1835—1863] — один из первых и наиболее значительных писателей радикальной мелкой буржуазии 60-х годов. Род. в семье дьякона на окраине Петербурга. Восьми лет П. отдали в Александро-Невское приходское, а через два года он перешел в Александро-Невское духовное училище. П. жил в общежитии при училище. Бессмысленная зубрежка, розга как главное средство воздействия на учащихся, грубость нравов и цинизм, дикие проделки с учителями, являвшиеся единственной формой протеста и самозащиты, — вот что характеризовало духовную школу. Все это нашло яркое отражение в автобиографич. "Очерках бурсы". В 1851 Помяловский кончил училище и поступил в духовную семинарию. Здесь господствовали та же зубрежка и муштра. Чтение небогословских книг преследовалось; но именно чтение было единственной отрадой Помяловского; читал он все, что попадало под руку. В старшем классе семинаристы издавали рукописный журнал "Семинарский листок", одним из редакторов которого был П. Он поместил в журнале рассказ из семинарской жизни "Махилов", статью "Попытка решить нерешенный и притом философский вопрос" (имеют ли животные душу) и др. П. кончил семинарию в 1857. Первое время жил, как всякий окончивший курс семинарист, в ожидании места, — читал по покойникам, пел в церкви и т. д. В то же время занимался самообразованием, следил за журналами. Больше всего помог П. в выработке мировоззрения "Современник", особенно статьи Добролюбова и Чернышевского. Заинтересовавшись педагогическими вопросами, П. написал ряд очерков, а один из них — "Вукол" — напечатал в 1859 в "Журнале для воспитания". Это было начало его недолгой, четырехлетней лит-ой деятельности. В 1860—1861 П. посещал университет в качестве вольнослушателя, одновременно с увлечением работал в воскресной школе, мечтал об издании листка воскресных школ. В 1861 он напечатал в "Современнике" первое большое произведение "Мещанское счастье", а вслед за ним "Молотова". В 1862—1863 П. напечатал "Очерки бурсы". Весной 1862 начал роман "Брат и сестра", но написал очень немного. В это время резко обозначился крутой поворот правительственной политики в сторону реакции. К этому у П. присоединились неудачи личного характера. Он впал в апатию, запил, покушался на самоубийство. Незадолго до смерти он писал А. Н. Пыпину: "Опротивела мне цензурная литература, опротивела гаже бурсацкой инструкции. Я дела хочу... Не будет дела, не найду его, буду пить мертвым поем". В промежутках между запоями П. все-таки работал (рассказ "Поречане", несколько глав романа "Брат и сестра", замысел нового романа "Каникулы", или "Гражданский брак"). Умер Помяловский 5 октября 1863 на 29-м году жизни, не успев осуществить главные свои замыслы.

Творчество Помяловского было полемично по отношению к литературе господствующего класса. Устами Нади Дороговой он дает ей такую оценку: "Там, в книгах, люди живут не по-нашему, там не те обычаи, не те убеждения... Там все помещики — и герой помещик, и поэт помещик... Барина описывают с заметной к нему любовью, хотя бы он был и дрянной человек... барин всегда на первом плане, а чиновники, попадьи, учителя, купцы всегда выходят негодными людьми, безобразными личностями, играют унизительную роль". Это — суровый обвинительный акт, предъявленный дворянской литературе 1-й половины XIX в. Из творчества П. был изгнан ее излюбленный герой — дворянский интеллигент. "Мещанское счастье" и "Молотов" — первые в русской литературе той эпохи большие произведения, в центре которых стоял "плебей", разночинец, притом описанный не со стороны недоброжелательным или плохо понимающим его автором, а, так сказать, изнутри. Основной конфликт, стягивающий сюжетную и идейную ткань "Мещанского счастья", — это конфликт между "плебеем" и "барством". "Мещанское счастье" и "Молотов" — не непритязательные бытовые зарисовки, каких немало было в литературе 60-х гг., а проблемные повести, в которых писатель ставил актуальные вопросы своего времени и своего класса. П. рисовал процесс созревания классового самосознания мелкого буржуа и борьбу его за место в жизни. Он с симпатией относится не только к своему главному герою, сыну слесаря Молотову, но и к Дороговым, тяжким трудом добившимся сносного существования, и противопоставляет их дворянству, благополучие которого основано на крепостном труде. Но в то же время П. показывает, как, добившись этого относительного благосостояния, Дороговы постепенно превращаются в типичных представителей массы реакционной мелкой буржуазии. Новый герой, выдвинутый мелкой буржуазией, наиболее развернуто представлен у П. в образе Молотова. Молотов — не Дорогое´. Его характерные черты, сочувственно обрисованные П., — "плебейская" гордость, презрение к господствующим классам, отказ от их "благодеяний" и покровительства, стремление к полной независимости. Однако П. видел симптомы перерождения и в Молотове (последний разговор с Надей). Молотову противопоставлен бездомный, все отвергающий Череванин, неспособный удовлетвориться "мещанским счастьем". И Череванин и Молотов изображены во второй повести как бы на распутье. Они отвергают идеалы и быт вскормившей их среды, но не могут нащупать настоящего пути борьбы за общественное переустройство. Первая повесть П. во многом несамостоятельна, на ней заметно влияние тургеневской поэтики (несвойственный П. лирический пейзаж, ситуация "Молотов — Леночка", даже словесные совпадения). Гораздо более зрелым произведением является "Молотов". В нем П. показал себя крупным художником-реалистом, одним из зачинателей литературного стиля революционной демократии 60-х гг. Это сказалось прежде всего на изображении центрального лица повести. Положительный герой П. — живое лицо. П. — реалист. Реализм П. проявился и в мастерском изображении бытовых деталей, которое, не являясь самоцелью, полно обобщающего значения. Интересно в этом смысле описание огромного петербургского дома, в известной степени символизирующего собой весь общественный строй, сжатое и скупое описание, которое служит яркой экспозицией, определяющей общую тональность произведения. У большинства народников эта рисовка деталей и уменье воспользоваться ими для показа смысловой доминанты произведения отсутствуют. В страницах, посвященных роду Дороговых, можно усмотреть некоторое влияние "Дворянского гнезда" Тургенева, но если между ними и есть связь, то скорее следует сказать, что П. полемизирует с Тургеневым, включив в аналогичные рамки совершенно иной материал. Изображение чиновничьего быта в "Молотове" оказало несомненное воздействие на первую часть "Что делать?" Чернышевского: есть ряд фабульных соответствий в этих двух произведениях.

От произведений, в центре которых была фигура "нового человека", от поисков "положительного героя" из разночинской среды Помяловский перешел к другому жанру, характерному для литературы 60-х годов, — к "обличительным" очеркам. В 1862—1863 он напечатал "Очерки бурсы". Бурса изображена П. как часть ненавистного социального целого, как одна из сторон затхлой, убивающей и разлагающей личность жизни. В очерках есть много резких слов о религии и церкви, покрывающих злоупотребления и насилия. Религиозному ханжеству П. открыто противопоставлял в непропущенных цензурой местах свой атеизм, хотя и не столь последовательный, как активный, воинствующий атеизм Чернышевского. Множество "кощунственных" мест о религиозных обрядах, духовенстве, бурсацком начальстве и т. д. было выброшено цензурой.

Бурсаки появлялись в литературе и до П., но веселые приключения бурсаков Нарежного и Гоголя, чистенькие и добродетельные воспитанники семинарии, изображенные в "Баритоне" В. Крестовского (Хвощинской), не имели ничего общего с героями П. Враждебная революционно-демократической литературе критика встретила "Очерки бурсы" в штыки. Анненков считал, что мрачные, беспросветные картины Помяловского, несмотря на его талант, находятся за пределами искусства; другие критики обвиняли П. в клевете, "упоеньи грязью", щеголянье цинизмом и т. п. Но раздавалось также немало голосов, утверждавших, что П. не сказал ни слова неправды. Теперь на основании целого ряда воспоминаний о бурсе мы знаем, что в "Очерках" верно не только общее освещение: они документально верны. Детальное знание всей подноготной бурсы и жгучая ненависть к ней обусловили собой, с одной стороны, реалистическое изображение бурсы, а с другой — гневный публицистический тон автора. Существенной стилистической особенностью произведения, связанной с его тематикой, является обилие церковно-славянизмов и цитат из "священных текстов", которые неоднократно использованы в комическом, пародийном плане. В "Очерках бурсы" значительно возросло уменье П. показывать людей, человеческий характер; в первых вещах есть все же в манере их изображения некоторый схематизм.

"Брат и сестра", как видно из сохранившихся отрывков, — следующий этап лит-ой эволюции П. Перед нами замысел романа, но не тургеневского или гончаровского типа, а романа, выросшего на основе обличительного очерка. Роман должен был вскрыть неблагополучие социального строя той эпохи, ужасы неравенства и классовых противоречий. Потесин и его сестра должны были связать множество сцен, типов, бытовых зарисовок, начиная с аристократических салонов и кончая притонами Сенной площади. Предвидя обвинения в цинизме и грязи и в свою очередь нападая на дворянскую эстетику, П. писал: "Мы сочли за необходимое предупредить читателя, что если он слаб на нервы и в литературе ищет развлечения и элегантных образов, то пусть он не читает мою книгу. Не скажу, чтобы я был циник, но предмет, выбранный мною, циничен часто до последнего предела". В этом заявлении дано обоснование не только "грубости" объектов, привлекающих внимание писателя, но и "грубости" словаря, характерной в большей или меньшей степени для всего творчества П. Пренебрежительное отношение ко всякой "красивости" было свойственно не одному Помяловскому, но почти всем представителям демократической литературы 60-х годов. Не менее характерной особенностью стиля последних вещей Помяловского являются публицистические отступления и обращения к читателям.

П. не был народником; не был он и последовательным идейным выразителем революционной демократии 60-х гг. Он принадлежал к той группе городской мелкой буржуазии, к-рая, не будучи непосредственно связана с революционным движением, подвергалась воздействию его идеологов. Этим и объясняется стихийная тяга П. к "Современнику"; в письме к Чернышевскому он называет себя его "воспитанником". Чернышевский, считая П. близким и большим писателем, говорил о нем как о "сильнейшем из нынешних поэтов-прозаиков", как о "человеке гоголевской и лермонтовской силы". Трагедия П. состояла в том, что он не почувствовал связей с единственным в ту эпоху революционным классом, т. е. с крестьянством. П. все больше терял веру в возможность социального переустройства России. "Мещанское счастье" уже не могло удовлетворить его; отсюда — "кладбищенские" настроения и тяга на дно.

Библиография: I. Очерки бурсы, СПб, 1865; Повести, рассказы и очерки, 2 тт., СПб, 1865; Полное собр. сочин., изд. 2, исправл. и дополн., 2 тт., СПб, 1868; Из последних предреволюционных изданий лучшими являются приложения к журн. "Нива" (СПб, 1912) и изд. "Просвещение" (СПб, 1913, 2 тт.); Очерки бурсы, М. — Л., 1930 (восстановлены некоторые, но не все цензурные пропуски); Молотов, М. — Л., 1931; Очерки бурсы, с прил. ст. Д. И. Писарева, предисл. И. Г. Ямпольского, изд. "Молодая гвардия", [М.], 1935; Письма Помяловского к Я. Полонскому ("Русская старина", 1884, І), Н. Г. Чернышевскому ("Вестник Европы", 1915, IV — там же к И. П. Панаеву, и "Литературное наследие" Чернышевского, том II, М. — Л., 1928), Н. А. Некрасову ("Архив села Карабихи", М., 1916), Достоевским ("Из архива Достоевского", М., 1923), А. Н. Пыпину ("Новый мир", 1927, V).

II. Благовещенский Н. А., Н. Г. Помяловский, "Современник", 1864, III (перепеч. в собр. сочин. Помяловского, т. I); Острогорский В., Н. Г. Помяловский, СПб, 1889; то же, изд. 2, М., 1904; Успенский Н., Из прошлого, М., 1889; Л-в В., Школьные годы Помяловского, "Исторический вестник", 1896, VII; Бибиков П., По поводу одной современной повести, "Время", 1862, I (о пов. "Молотов"); "Куда девались герои?", "Светоч", 1862, I; Анненков П., Современная беллетристика, "С.-Петербургские ведомости", 1863, № 5 (перепеч. в "Воспоминаниях и критических очерках", т. II, СПб, 1881); [Острогорский В.], Помяловский, его типы и очерки, "Биб-ка для чтения", 1863, IV; [Пыпин А.], Сочинения Помяловского, "Современник", 1864, XI — XII; Писарев Д., Роман кисейной девушки, "Сочинения", т. II, СПб, 1894; Его же, Погибшие и погибающие, там же, т. V, СПб, 1894; Incognito (Е. Зарин), Между старым и новым, "Отечественные записки", 1865, IV — V; Ветринский Ч., Памяти Помяловского, "Журнал для всех", 1903, X — XI; Сакулин П., Н. Г. Помяловский, "История русской литературы XIX века, под ред. Д. Овсянико-Куликовского", т. III, М., 1909; Измайлов А., Воинствующее плебейство (Жизнь и книги Н. Помяловского), Литературное приложение к "Ниве", 1911, XII; Борисов Н., Без живого дела, "Наша заря", 1913, IX; Горнфельд А., Памяти Помяловского, "Русское богатство", 1913, X; Игнатов И., Скучающие и довольные, "Заветы", 1913, № 10а; Кранихфельд В., Памяти Помяловского, "Современный мир", 1913, Х; Рябовский П., Поэт маленьких людей, "Просвещение", 1913, VIII; Сакулин П., Исповедь разночинца, "Голос минувшего", 1913, X; Белавин К., К вопросу об идеологическом значении "Очерков бурсы" Помяловского, "Звезда", 1930, IX — X; Ямпольский И., Помяловский и его повесть "Молотов", Вступ. ст. к "Молотову", M. — Л., 1931.

III. Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4, Гиз, М. — Л., 1924.

И. Ямпольский.

{Лит. энц.}