Россия, разд. Русская литература (1855 - 1862)

Род 1855-й есть рубеж между старой и новой Россией. Литература в России, в силу слабого развития общественной жизни, более чем где-нибудь служит выразительницей духовных сил страны. Во второй половине пятидесятых годов она ярко отражает новое течение русской государственной жизни; ею овладевает страстное возбуждение, под влиянием которого журналистика становится могущественным фактором общественной жизни. С небывалым воодушевлением выдвигается понятие о гражданине, о его правах и обязанностях. Наступает единственный в новейшей истории русской мысли период, когда почти не существовало никаких партийных разногласий. Основные его черты - безграничное, полное самых светлых надежд умиление и радостная суетливость, с которой русский человек принялся нагонять потерянные годы. Оскорбленное исходом войны патриотическое чувство видело главную причину неудачи в результатах отсутствия общественного контроля - в казнокрадстве и всяческих злоупотреблениях, достигших во время войны неслыханных размеров. Обличение этих зол раздается как в публицистике, так и в беллетристике. Весенние веяния эпохи были настолько сильны, что их влияние испытал даже Герцен, только что основавший в Лондоне "вольный" орган русской печати, "Колокол". Когда появилась первая весть грядущего освобождения крестьян, - рескрипт 20 ноября 1857 г., - он написал восторженный привет императору Александру II , начинавшийся словами: "Ты победил, Галилеянин". В конце 50-х годов значение "Колокола" достигло своего апогея; члены редакционных комиссий по крестьянскому делу официально раздавали некоторые номера "Колокола" со статьями по крестьянскому вопросу. Сведения о положении дел в России Герцен всегда имел точные; доставляли ему их люди самого разнообразного душевного склада: в числе его корреспондентов был, например, такой принципиальный противник всего революционного, как Иван Аксаков . "Колокол" являлся своего рода высшей инстанцией; представители администрации боялись стать предметом его обличений. В общем, тогдашний "Колокол" гораздо больше напоминает позднейшие бесцензурные газеты, чем эмигрантский орган. Источник умеренности его лежал в общем оптимистическом настроении эпохи, в искреннем убеждении, что все будет исправлено благодаря гласности и добрым намерениям руководящих сфер. Это убеждение сказалось рельефно в небывалом количестве частных записок и проектов, которые в то время подавались на имя государя и административных учреждений. Когда в 1857 г. открылся комитет по крестьянскому делу, туда на первых порах поступило до 100 разных проектов. Из записок, касавшихся общей постановки внутренней политики, многие исходили от представителей литературы и науки - Кавелина , Кошелева , Юрия Самарина , Хомякова, Тютчева , Константина Аксакова . Даже Тургенев, во всю свою жизнь не написавший ни одной "деловой" строчки, в конце 50-х годов подал записку о введении всеобщего обязательного обучения. Особенный интерес для истории литературы имеют записки славянофилов, представляющие один из важнейших материалов для изучения их миросозерцания. В 40-х годах те стороны славянофильского учения, которые направлены против темных сторон старого порядка, не могли стать предметом гласного обсуждения; свободны славянофилы были только в славословящих частях своего освещения русской государственной жизни. Этим и объясняется вражда к ним западников, также не имевших возможности сколько-нибудь полно высказаться, но молчанием оттенявших свое отношение к ходу событий. С наступлением эпохи реформ в деятельности славянофильства на первый план выдвигается та глубокая преданность народному благу, которая заставила Герцена сказать, что западники и славянофилы, подобно Янусу, смотрели в разные стороны, но сердце у них билось одно. В эпоху реформ славянофилы энергически защищают крестьянскую реформу в наиболее ее широких предположениях и горячо поддерживают гласный суд, самоуправление, свободу слова и печати. Особенно широко ставил вопросы Константин Аксаков. В своей докладной записке, поданной молодому государю в 1856 г., он, опираясь на пример Московской Руси, предлагал созвать земский собор. Литературным центром всеобщего оживления на первых порах становится возникший в 1856 г. журнал М.Н. Каткова , "Русский Вестник". Он энергично взялся как за критику старых порядков, так и за указание путей созидания новых условий общественной жизни. В целом ряде научно-публицистических статей Бунге , Головачева , Унковского , Зарудного , Лохвицкого , Бориса Утина , Победоносцева и др. говорилось о необходимости преобразований в области судебной, о вреде сословных преимуществ, об основах будущей крестьянской реформы, о благодетельности самоуправления и др. Чрезвычайную сенсацию произвели обличительные статьи С. Громеки о полиции, ее взятках и вымогательствах. Особенно ярко сказывалось направление журнала в отделе "Современной летописи", главным сотрудником которой был сам Катков, впервые здесь развернувший свой блестящий публицистический талант. Он выступил убежденным англоманом-конституционалистом, с несколько аристократическим оттенком, и горячо проповедовал необходимость пересадить в Россию установившуюся в Англии непоколебимую законность, свободу личности и общественной инициативы. Весьма знаменательным признаком времени является то, что не только изменилось общее направление цензурного ведомства, но встречались отдельные цензоры, которые, из-за сочувствия к свободному слову, рисковали своей служебной карьерой. "Русский Вестник" имел такого цензора-друга в лице Н.Ф. Крузе . "Русский Вестник" становится и центром "обличительной" беллетристики, начало которой положил именно здесь, в 1856 г., Салтыков-Щедрин, своими "Губернскими очерками", сразу выдвинувшими автора в первые ряды литературы. Чтобы понять то глубокое наслаждение, с которым читались тогда "Губернские очерки", надо вспомнить всю безмерность злоупотреблений дореформенной эпохи, - и вместе с тем иметь в виду, что в возможности гласного обличения этих злоупотреблений все радостно усматривали похороны старых порядков и старого бесправия. Необычайный успех "Губернских очерков" создал целый ряд повестей в "щедринском" роде. Из них наибольшее внимание обратили на себя "Старые годы" Мельникова-Печерского, "Откупное дело" Елагина и рассказы И.В. Селиванова . Выработался даже оригинальный тип "литератора-обывателя", исключительно в "гражданских" целях публикующего результаты своих наблюдений. То же стремление не столько доставить эстетическое удовольствие, сколько принести "пользу", легло в основу так называемых "гражданских мотивов", постепенно завладевающих стихотворным отделом журналистики и имеющих затем большой успех в отдельных изданиях. Характерной стороной "гражданской" поэзии второй половины 50-х годов и вместе с тем ярким выражением однородности настроения эпохи служит то, что наиболее заметными представителями ее были отнюдь не "либералы". Первыми отозвались в стихах на новое настроение Розенгейм и Бенедиктов , оба совершенно чуждые каких бы то ни было связей с передовым лагерем. Причислять к "гражданской" поэзии Некрасова (как это делается иногда) - большая ошибка: по источникам вдохновения "муза мести и печали" не имела ничего общего с банальными стихотворениями Бенедиктова и Розенгейма. Суровая поэзия Некрасова была выражением того глубокого стремления к созданию нового строя жизни и духа, который охватил лучшие наши кружки начиная с 40-х годов, между тем как Бенедиктов, Розенгейм и другие "обличали" и взывали к "гражданским" чувствам потому, что это было разрешено и даже официально одобрено. Пустозвонностью отозвался в значительной степени и обличительный театр конца 50-х годов; исключение и тут приходится сделать для крупного писателя - Островского ("Доходное место"). "Чиновник" графа Соллогуба , в котором герой патетически восклицает: "крикнем на всю Русь, что пришла пора вырвать зло с корнями", имел шумный успех на сцене; но это свидетельствовало только о настроении общества, жадно ловившего всякий намек на обновление отжившего строя. Люди, умевшие разбираться в литературных явлениях, тогда же видели внутреннюю фальшь и фразерство "Чиновника"; Н.Ф. Павлов поместил в "Русском Вестнике" блестящую и едкую критическую статью о пьесе графа Соллогуба. Из других драматургов обличительной эпохи имели еще успех Н.М. Львов , автор комедии "Свет не без добрых людей", и особенно Алексей Потехин, обративший на себя внимание также романами и повестями, изображавшими борьбу старых и новых понятий. Общее оживление охватило и сферы, с идейными возбуждениями обыкновенно ничего общего не имеющие. К числу самых чутких журналов того времени принадлежал "Морской Сборник". Объясняется это тем, что стоявший во главе Морского ведомства великий князь Константин Николаевич был одним из наиболее горячих поборников реформ, и так как общей цензуре "Морской Сборник" не подлежал, то он и пользовался гораздо большей свободой, чем другие органы печати. Первые обличения злоупотреблений, обнаружившихся во время войны, появились в "Морском Сборнике"; здесь же были напечатаны первые статьи о судебной реформе. Наибольшее впечатление произвели "Вопросы Жизни" Пирогова , появившиеся на страницах "Морского Сборника" в 1856 г. Пирогов восставал против обычая сызмала приготовлять ребенка к специальной деятельности: истинная задача педагогики - воспитать человека, который, усвоив себе основы общечеловеческой культуры, пусть и избирает сам, по желанию и способностям, ту или другую специальность. В том же "Морском Сборнике" появляется ряд статей о воспитании - Бэма, Даля, пастора Задергольма, встретивших самый сочувственный отзвук в других журналах. Все это привело к большому оживлению в учебном деле. Университеты широко раскрывают двери всем желающим, не исключая и женщин; профессора читают публичные лекции, привлекающие множество слушателей; в студенчестве пробуждается страстный интерес к общественной жизни. Система доверия к общественным силам и совпадающий с ней период общественного единодушия в стремлении к реформам длится, однако, очень недолго. После появления в 1857 г. рескрипта на имя виленского генерал-губернатора, возвещавшего близость уничтожения крепостного права, появляются стремления затормозить реформу или сузить ее рамки. Сторонники этих стремлений не имели сколько-нибудь серьезного представительства в литературе, но были сильны своими связями, и по временам достигали того, что печать была стесняема в обсуждении реформы. Эти неожиданные стеснения, которые как бы указывали на колебание в реформаторском настроении, заставляли теснее сплачиваться людей, не знавших колебания. Вот почему уже в конце 50-х годов обозначаются первые признаки борьбы миросозерцаний и поколений. Это был органический процесс, вызванный не одним только изменением внешних обстоятельств. Как во всякую эпоху коренных переломов, из общего хора первоначально умеренных требований начинают выделяться более решительные стремления. Открытой борьбы между умеренными и радикальными элементами еще нет, но радикальное настроение растет. Усиливается рознь между умеренно-прогрессивными "отцами", людьми сороковых годов, помнящими суровость только что завершившейся эпохи и потому довольствующимися сравнительно немногим, - и бурно отрицающими все старое "детьми", которые о прошедшем судят не по непосредственному впечатлению, а больше по рассказам. Центром радикального настроения в конце пятидесятых годов становится "Современник", в лице главных своих теоретиков - Чернышевского и Добролюбова. Н.Г. Чернышевский (1828 - 89) был человек чрезвычайно разнообразных знаний. Он оставил яркий след в критике, философии, публицистике, политической экономии. Как мыслитель, он был враг всего неясного и больше всех содействовал переходу от туманной философии 40-х годов к научно-позитивному миропониманию. Как политэконом, он укрепил и обострил то отрицательное отношение к буржуазному строю, которое началось еще в 40-х годах, но затем замерло под влиянием реакции. Как публицист и полемист, он выработал тот особый тип журнальных статей, который состоит в том, что научно-философские темы берутся не как предмет специального исследования, а только в общих своих очертаниях, с непосредственным приложением к вопросам времени. Как критик и эстетик, Чернышевский в своей диссертации: "Эстетические отношения искусства к действительности" (1855) выдвинул теорию подчинения искусства требованиям жизни. Этот утилитарный взгляд был не продолжением, а отклонением от традиций Белинского, хотя именно Чернышевский и положил начало культу великого искателя истины своими известными статьями о "Гоголевском периоде русской литературы". Непреклонным ригористом, как и Чернышевский, был Н.А. Добролюбов (1836 - 61), скоро ставший во главе критического отдела "Современника". Подобно чрезвычайно мягкому в личной жизни Чернышевскому, и Добролюбов таил в своей душе неисчерпаемый запас нежности и мягкости, ярко выступающий в его интимной жизни; но в общественной деятельности он был беспощаден и резок. Глубоко преданный идее действительного прогресса, он не выносил пародирования прогрессивностью; банальные "вопли о правде, гласности, взятках, свободе торговли, вреде откупов, гнусности угнетения и прочего" его крайне раздражали. В "Свистке", - сатирическом приложении к "Современнику", - он дал полную волю своему тонкому остроумию и провел резкую демаркационную линию между людьми либеральничающими, потому что это дозволено, и людьми, для которых свобода общественной жизни составляет лозунг всех духовных стремлений. Совершенно неверно представление о Добролюбове как о разрушителе по преимуществу. Кто, как не он, создал Островскому настоящую всероссийскую славу, которую были бессильны ему доставить ближайшие литературные друзья из "Москвитянина"? Кто красноречивее его комментировал "Обломова"? Не справедливо также усматривают в Добролюбове "разрушителя эстетики" и упразднителя искусства. Он является не провозвестником публицистического искусства, а основателем публицистической критики. С него начинается та полоса русской критики, не закончившаяся и поныне, когда литературное произведение оценивается по преимуществу как фактор прогресса или регресса. Статьи Добролюбова как будто трактовали о Тургеневе, Островском, Гончарове , а на самом деле это были лирические манифесты нового миросозерцания. В истории русской литературы нет периода, равного по интенсивности творчества концу 50-х и началу 60-х годов. Помимо появления в свет лучших произведений С.Т. Аксакова ("Семейная хроника" и "Воспоминания"), по возрасту и развитию принадлежащего к другой эпохе, к этому времени относится созревание, а отчасти и нарождение целой фаланги великих талантов; "Рудин", "Дворянское гнездо", "Накануне", "Отцы и дети", "Обломов", "Гроза", "Губернские очерки", "Тысяча душ", "Горькая судьбина", "Записки из Мертвого дома", "Севастопольские рассказы", - весь этот фундамент храма славы новейшего русского романа и русской драмы создался в первые годы новой эпохи. Знаменательно, что даже в жизни представителей так называемой "чистой" поэзии, - Майкова, Полонского, Фета, - конец 50-х годов был эпохой расцвета таланта. Некрасов из автора нескольких хороших стихотворений превращается в крупного поэта, вещее слово которого воспитывает ряд поколений в любви к обездоленным и неимущим. В общем получается картина небывалого литературного оживления. Тесная связь его с оживлением общественно-политическим всего ярче, однако, сказывается не в появлении целого ряда высокоталантливых произведений, а в той по преимуществу общественной окраске, которая отныне становится одной из основных черт нашей литературы. Если и прежде наша литература не замыкалась в сфере чисто художественных интересов и всегда была кафедрой, с которой раздавалось учительное слово, то отныне все крупные ее деятели в той или другой форме отзываются на потребности времени и становятся художниками-проповедниками. Ярче других думы и ожидания начальных лет эпохи реформ отразил самый крупный писатель того времени, И.С. Тургенев (1818 - 83), в таланте которого чуткость к колебаниям общественной атмосферы является наиболее характерной чертой. Один из самых тонких художников всемирной литературы, он вместе с тем представляет собой образец самого тесного взаимодействия литературы и общественной жизни. В общении с Белинским он выработал себе весьма определенное общественное миросозерцание. В "Записках охотника" он выполнил аннибаловскую клятву своей молодости - бороться с крепостным правом; в меланхолических произведениях первой половины 50-х годов он отразил общую подавленность тяжелой эпохи; теперь он возбужденно отдается воплощению в художественных образах новых общественных настроений и течений. Творческое чутье тянет его к подведению итогов прошлого поколения и к гаданию о близком будущем. Олицетворение вынужденной бездеятельности 40-х годов, Рудин ("Рудин", 1856), умирает за чужое дело; неприспособленный к активной роли в жизни Лаврецкий ("Дворянское гнездо", 1859) добровольно очищает место и с грустью, но без горечи, благословляет молодые, грядущие силы. В "Накануне" (1860) эти молодые силы впервые выступают на арену общественной жизни, а в "Отцах и детях" (1862) начинается пора открытой борьбы двух поколений. Названные четыре произведения, образующие, вместе с отразившими настроение сороковых годов "Записками охотника", основание значения Тургенева, представляют собой наиболее яркое проявление одной из самых характерных особенностей новейшей русской литературы - сближение литературы и жизни. Вследствие удивительной способности придавать еще неопределившемуся определенные очертания, едва зарождающееся кристаллизовать в ясных художественных образах, произведения Тургенева являлись могущественным фактором выработки новых общественных течений. Романами Тургенева не только зачитывались - его героям и героиням подражали в жизни: всякая девушка воображала себя Еленой, половина поколения захотела стать Базаровыми. Не менее крупную роль, хотя совершенно иного свойства, сыграло другое подведение итогов - "Обломов" (1859), Н.А. Гончарова (1812 - 91). Для нас в знаменитом романе больше всего интересна бытовая его сторона - изображение жизни в Обломовке и другие картины "нравов"; но в момент появления "Обломова" тайна его колоссального успеха лежала не в эпических его достоинствах. Нужна была кличка для обозначения дореформенной инертности и косности, - и она быстро вошла во всеобщий обиход, как только Добролюбов ее формулировал в своей знаменитой статье: "Что такое обломовщина". По свидетельству современников, всякий усматривал в себе элементы "обломовщины"; всем казалось, что найдено объяснение несовершенств нашего общественного строя. Таким-то образом приобрел широкую популярность писатель, по общему складу своего духовного существа всего менее склонный к тому, чтобы стать писателем-проповедником. Он уловил "момент", - и его произведение явилось, помимо его творческих намерений, одним из сильнейших ферментов нового настроения. В эти же последние дни мира достиг высшей точки своей известности А.Ф. Писемский (1820 - 81), напечатавший в 1858 и 1859 годах лучшие свои вещи - роман "Тысяча душ" и драму "Горькая судьбина". В "Тысяче душ" Писемский, в лице Калиновича, вывел администратора нового типа, искренно задающегося целью содействовать искоренению старых непорядков. Герой Писемского купил свою порядочность дорогой ценой тяжелых страданий и внутреннего перерождения. Чисто литературный интерес произведений - в том, что перерождение это психологически вполне подготовлено и потому художественно правдиво. "Тысячей душ" Писемский занял одно из крупных мест в истории русского общественного романа, - и это особенно характерно, так как до тех пор он считался человеком чисто физиологического таланта, творившего, не задаваясь никакими идейными проблемами. Еще менее, казалось бы, подходил к роли выразителя новых общественных течений недавний столп полуславянофильской "молодой редакции Москвитянина", крупнейший драматург новейшей русской литературы - А.Н. Островский (1823 - 86). А между тем в какой яркой форме выразилась эта перемена! Он пишет "Доходное место" (1856), "Воспитанницу" (1859), "Грозу" (1860), которые, помимо всяких комментариев, совершенно определенно примыкают к новым веяниям. Вместе с тем вся его предыдущая деятельность получает совершенно новое толкование: его дал Добролюбов, в одной из тех составляющих эпоху статей, которые сразу и навсегда устанавливают значение и смысл деятельности того или другого писателя. В "Темном царстве" Добролюбова выяснено значение Островского как писателя исключительно гуманного, гуманного без всяких задних мыслей, без всякого тенденциозного желания прославлять "истинно русские" начала жизни, будто бы сохранившиеся в патриархальном быту московского купечества. И в появившемся после "Темного царства" лучшем произведении Островского, - "Грозе", - все уже единодушно усмотрели только одну потрясающую картину дикого самодурства, хотя и в достаточной степени "истинно русскую". Из второстепенных выразителей общественного "момента" второй половины 50-х годов большой успех выпал на долю М.В. Авдеева (1821 - 1876). В воздухе носились новые представления о семейных отношениях, в крайнем своем развитии создавшие в 60-х годах теорию так называемого "гражданского брака". Их и отразил, отчасти, Авдеев, в своем романе "Подводный камень" (1860). Благотворно подействовал общий подъем русской жизни и на талант лучших представителей поэзии. О каком бы то ни было гонении на поэзию тогда не было еще и речи. Хотя Чернышевский и провозгласил уже теорию подчинения искусства жизни, но вместе с тем он в высшей степени почтительно относился к воплощению русской поэзии - Пушкину. Добролюбов не только тонко понимал поэзию, но и сам был человек с истинно поэтической жилкой; кроме целого ряда остроумных пьес в "Свистке", он написал несколько прекрасных лирических стихотворений. "Гражданскую" поэзию розенгеймов и бенедиктовых он поднял на смех столько же за ее мелкоту, сколько за прозаичность. При таком настроении вождей движения в полном душевном равновесии доживает последние дни почета поэтическая плеяда, на которую через несколько лет посыплется целый град насмешек и оскорблений; но в свою очередь и она еще не посвящает себя всецело "чистому" искусству. В деятельности А.Н. Майкова (1821 - 97) начало эпохи великих реформ является временем очень напряженного творчества и высшего признания. Публика с необычной для Майкова горячностью приветствовала его теперь, когда он, на вошедших в моду литературных вечерах, выступал с новейшими произведениями своей раньше столь строго-античной и бесстрастной музы. В его творчестве господствует полоса преклонения перед такими людьми, как Гус и Савонарола; из трех римлян, действующих в "Трех смертях" (поэма начата еще в 1841 г., но в окончательном виде появилась в 1857 г.), самый беспокойный, самый нервный - это поэт Лукан. Когда Майков выступал на литературное поприще, поэт рисовался ему в виде грека-пастуха, который, сделав себе из тростника свирель, оживил лес и долы сладкими звуками ("Искусство"). А теперь тоже представитель античного мира, Лукан, так рисует задачу "дара песен": "Народов мысли - образ дать, их чувству - слово громовое, вселенной душу обнимать и говорить за все живое - вот мой удел! вот власть моя". Лукан гордится тем, что возбудил против себя "злобу мрачных изуверов, ханжей, фигляров, лицемеров, с которых маски он сбивал". Даже чисто антологическая картинка, вроде вошедшей во все действия книжки "Нивы", заканчивается молением "о духовном хлебе", о том, чтобы "повеяло весной" и чтобы пустили "свежие ростки" "мысли семена". Несомненно хорошо чувствовал себя в эти годы всеобщего мира и другой виднейший представитель старой поэтической школы - Я.И. Полонский (1820 - 98). Нельзя считать простой случайностью, что наивно поэтическое дарование Полонского именно теперь создало самое выдержанное, самое художественно-цельное произведение свое - прелестную поэму "Кузнечик-музыкант". Очевидно, поэт чувствовал возможность вполне отдаться своему настроению: идиллический сюжет никому не казался малодостойным и предостаточно "серьезным". Третий поэт-хранитель пушкинских традиций, представитель поэзии, отрешенной от условий места и времени - А.А. Фет-Шеншин (1820 - 92), имя которого скоро должно было стать, и стать надолго, синонимом бесцельного творчества, в то время был еще близок к "Современнику", где печатались его стихотворения и письма из-за границы. Бесспорным признанием пользовалось в это время и дарование Ф.И. Тютчева, современника и последователя Пушкина. Продолжали в полном спокойствии свою деятельность и два поэта, - Мей и Щербина, - выступившие в начале 50-х годов, и в эпоху писаревского гонения на поэзию тоже причисленные к школе "чистого искусства". Это до известной степени правильно по отношению к незлобивому Мею, но далеко не точно по отношению к Щербине. Запечатлев память о себе в истории русской поэзии "Греческими мелодиями" (1850), посвященными культу античной красоты, он является вместе с тем одним из самых злых и желчных эпиграммистов наших. Большая часть его эпиграмм направлена против радикальных стремлений; но жертвой его язвительного остроумия часто являлись и люди того лагеря, к которому он сам принадлежал. Из других поэтом школы "чистого искусства" во второй половине 50-х годов получает известность граф Алексей Толстой (1817 - 75). Расцвет его деятельности падает на 60-е годы, когда он написал свою драматическую трилогию и исторический роман "Князь Серебряный". Трилогия отводит Толстому одно из первых мест в русской исторической драме; роман его богат только внешним интересом. На значение Толстого как лирика и эпика (исторические баллады в старорусском стиле) существуют два взгляда: одним он кажется поэтом очень большой силы, другие находят его вычурным и неестественно нарядным. Всецело принадлежит второй половине 50-х годов безотрадная поэзия И.С. Никитина (1824 - 61). В противоположность мажорному тону его знаменитого земляка, Кольцова , лира Никитина настроена очень минорно: он рисует грубость, невежество, эксплуатацию сильным слабого. И это не было в нем результатом напускных "гражданских" чувств, а верным отражением его собственных наблюдений. В грусти его нет ничего ходульного; знаменитая элегия: "Вырыта заступом яма глубокая" принадлежит к трогательнейшим стихотворениям всей русской поэзии. Искренность чувства доставила теперь успех и поэзии Ю. Жадовской , в сороковых годах довольно сурово встреченной Белинским. К рассматриваемой эпохе относится также появление целого ряда поэтов-юмористов и представителей легкой сатиры. Собственно родоначальником юмористического стихотворства следует считать коллективное поэтическое лицо Кузьмы Пруткова , стихотворения которого относятся к концу дореформенной эпохи ("Современник", 1854). Некоторое участие принимали в их сочинении Некрасов и Алексей Толстой, главное - В. и А.М. Жемчужниковы , из которых последний до сих пор является бодрым поэтом-гражданином. Из выступающих в конце 50-х годов поэтов-юмористов особенно выдается переводчик Беранже и основатель сатирической газеты "Искра" (1859), В.С. Курочкин . "Искра" зорко следила за общественной жизнью и неумолимо обличала всякую пошлость. Из ее сотрудников Д. Минаев обладал легким и бойким стихом, а И.И. Бейнберг составил себе впоследствии почетную известность как один из самых лучших переводчиков иностранных поэтов - Гейне, Шекспира и многих других. Высоколитературными достоинствами обладают такие переводы М.И. Михайлова, в 1862 г. арестованного за составление прокламаций и вскоре умершего в Сибири.