РОЗАНОВ Василий Васильевич

— современный философ, публицист и критик, род. в Ветлуге в 1856 г., окончил курс в московском университете по филологическому факультету, был учителем истории и географии в брянской прогимназии, елецкой гимназии и бельской прогимназии; с 1893 г. служит в центральном управлении государственного контроля. Неудовлетворенный схемой университетских дисциплин, лишенных цельности и последовательности, Р., в обширном труде: "О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки, как цельного знания" (М., 1886), дает план возможного понимания или познания мира, определенный изучением первоначального строения ума, которому соответствует строение мира. Все познаваемое распределено в понимании, содержится в его формах, но только еще закрытое, непознанное; понимание завершает деятельность разума и дает ему успокоение. Всестороннюю критику утилитаризма Р. дал в статье: "Цель человеческой жизни" ("Вопросы философии", 1892, кн. 14 и 15); эстетические воззрения Р. изложены в книге "Красота в природе и ее смысл" (М., 1894), написанной по поводу взглядов Вл. С. Соловьева. Гораздо больше внимания Р. посвятил философии истории, в связи с запросами и требованиями современности ("Религия и культура", сборник статей, СПб., 1899). Выступив на это поприще статьей: "Место христианства в истории" ("Русский Вестник", 1890, 1 и отд.), Р. примкнул сначала к "Московским Ведомостям", затем обнаружил довольно определенную славянофильскую окраску в духе К. Н. Леонтьева и, наконец, выступил решительным противником некоторых основных идей догматики. Статьи Р. о браке (1898) были поворотным пунктом в этом отношении. Много было сказано здесь такого, что повергало в неподдельное изумление как единомышленников, так и противников P. (по его мнению, например, день Ходынской катастрофы есть, вместе с тем, и счастливый день русской истории). Нельзя не признать, однако, что встречающееся у Розанова своеобразное освещение исторических событий будит мысль неожиданными параллелями и взглядами. То же самое следует сказать и о статьях его педагогического содержания, собранных в книге: "Сумерки просвещения" (СПб., 1899). Критикуя современный строй школы и воспитания, Р. находит, что во всех борющихся системах воспитания нарушены три принципа образования: принцип индивидуальности, требующий, чтобы как в образуемом, так и в образующем была сохранена индивидуальность; принцип целости, требующий, чтобы всякое входящее в душу впечатление не прерывалось до тех пор другими впечатлениями, пока оно не окончило своего взаимодействия с нею; наконец, принцип единства, состоящий в требовании, чтобы образующие впечатления были все одного типа. В своих порой блестящих и всегда крайне парадоксальных критических статьях Р. занимался почти исключительно Достоевским и Гоголем: "Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского, с присоединением двух этюдов о Гоголе" (СПб., 1893) и "Литературные очерки", сборник статей (СПб., 1899). О Р. существует много полемических отзывов, из которых наиболее известна статья Вл. С. Соловьева: "Порфирий Головлев о свободе и вере" ("Вестник Европы", 1894 г., № 2).

Я. К.

{Брокгауз}

Розанов, Василий Васильевич (дополнение к статье)

— писатель. Его новейшие труды: "В мире неясного и не решенного" (СПб., 1901); "Природа и история. Сборник статей" (ib., 1900); "Семейный вопрос в России" (ib., 1903).

{Брокгауз}

Розанов, Василий Васильевич

[1856—1919] — писатель, публицист, критик. Окончил Московский университет. Был преподавателем гимназии. Известность Р. приобрел в 90-х гг., напечатав в "Русском вестнике" статью "Легенда о великом инквизиторе Ф. Достоевского". Был постоянным сотрудником "Нового времени", где работал до революции 1917. Одновременно Р. под псевдонимом В. Варварина сотрудничал в либеральном "Русском слове" и развивал идеи, совершенно противоположные нововременским. Двуличность, цинизм и писательская распущенность, присущие Р., вызывали отвращение к нему даже и у правой критики, давшей ему меткую кличку "Иудушки Головлева" (Вл. Соловьев).

Свою политическую позицию махрового реакционера Р. в 1910 выразительно сформулировал словом "служи". В годы первой революции Р., не порывая связи с полицейским "Новым временем", пытался пролезть в прогрессивную печать и даже старался проникнуть в ряды социал-демократии. На события 1905—1906 Розанов откликнулся рядом статей (позднее собранных в книгу "Когда начальство ушло"). Последовавшую затем победу реакции Р., еще недавно восторгавшийся "движением стихий", приветствовал статьей "Ослабнувший фетиш" [1906], посылая славословия монархии и проклятия революции. Р. умудрился забыть, что еще вчера он объявлял революцию "новым христианством", а ее деятелей — "тихими ангелами".

Исходным пунктом философских и общественных воззрений Р. делает сексуальное начало. В этом он сближается с взглядами австрийской психоаналитической школы (Фрейд, Юнг и др.), однако из своего основного тезиса делает своеобразные выводы. Р. подымает пол — "святую плоть" — на высоту "положительного всеединства", проповедуя освящение, "теитизацию семьи", утверждая, что "проституция есть прототип социальности".

Прислужник Победоносцева, убежденный апологет К. Леонтьева, Н. Страхова, Ап. Григорьева, Розанов требует "продлить культурное существование человечества чрез отсечение славянского мира от очевидно разлагающейся культуры Западной Европы" ("Литературные очерки") и в этом своем требовании воспроизводит худшие черты славянофильства. В своих конкретных литературных оценках Р. особенно чтит и возвышает Достоевского, отмечая "вековечный смысл" его произведений и. с особым удовлетворением подчеркивает отрыв писателя от текущей действительности. В сравнении с Достоевским, — по Р., аналитиком всего неустановившегося в человеческой жизни и в человеческом духе, — Л. Толстой определен как художник жизни в ее уже завершившихся формах. Резко отрицательна оценка Розанова Гоголя, гениального живописца якобы лишь "внешних форм", за которыми "ничего в сущности не скрывается, нет никакой души". Если, по мнению Р., в "Мертвых душах" — "непрерывное однообразие на всем их протяжении", то у Грибоедова в "Горе от ума" — "комедия движется на паркете", в ней "поразительный недостаток физиологии, жизнеоборота". С ненавистью критикует Розанов Щедрина, борется со взглядами "материалиста Добролюбова", считает Чернышевского и Писарева "гасителями просвещения в России" и т. д.

Как писатель Р. известен книгами "Уединенное" и "Опавшие листья", представляющими собрание самых разнородных обрывков, мыслей, мнений, бытовых мелочей и т. д. Это — исповедь обнаженной души обывателя. Беззастенчивый цинизм ("Литературу я чувствую, как штаны") соединяется в них с безграничным самомнением ("Моя кухонная приходо-расходная книжка стоит "Писем Тургенева к Виардо"").

Весь внешний стиль писаний Р. — критика, публициста, литератора — отмечен цинизмом и злопыхательством в соединении с елейностью, умиленностью, юродивостью. Обнаженно правдиво охарактеризовал сам себя Р.: "Бедный я человек: и сирота в фактах, и убог мыслью". Манера письма Р., создавшая ему в старых реакционно-интеллигентских кругах репутацию "своеобразнейшего", "оригинальнейшего" писателя, только подчеркивает ту внутреннюю сущность Р., которую так хорошо выразил он сам: "А убеждения? — Равно наплевать" (второй короб "Опавших листьев").

Библиография: I. Легенда о великом инквизиторе Ф. Достоевского, изд. 1, СПб, 1894; Литературные очерки, СПб, 1899; Когда начальство ушло, СПб, 1910; Опавшие листья, СПб, 1913; То же, Короб второй, СПб,.. 1915; Уединенное, СПб, 1916.

II. Ожигов А., Вместо демона — лакей, "Современник", 1913, кн. VI; Полонский В., Исповедь одного современника, "Летопись", 1916, кн. II.

III. Владиславлев И., Русские писатели, изд. 4, М., 1924; Голлербах Э., В. В. Розанов. Жизнь и творчество, П., 1922.

М. Лучанский.

{Лит. энц.}

Розанов, Василий Васильевич

[20.04.(02.05)1856 — 05.02.1919] — философ, публицист, литератор. Род. в г. Ветлуга Костромской губ., в семье коллежского секретаря. После смерти мужа мать Р. перебралась с детьми в Кострому. Детские годы Р. прошли в нищете. Спасением для мальчика стал переезд в Симбирск в 1870, где учителем в местной гимназии был его ст. брат. В 1873 семья переезжает в Нижний Новгород. В нижегородской гимназии Р. пережил период бурного увлечения позитивистскими и социалистич. идеями. В 1878 Р. поступил на первый курс ист.-филол. ф-та Моск. ун-та, где наибольшее впечатление на него произвели лекции В.И.Герье, М.М.Троицкого, Н.И.Сторо-женко и Ф.И.Буслаева. В этот же период он пишет свои первые филос. этюды. На четвертом курсе Р. женится на А.П. Сусловой. В 1882, после окончания ун-та, отправляется учительствовать в рус. глубинку. Около 10 лет Р. преподает историю и географию в Брянской прогимназии, Елецкой гимназии (с 1887) и Вельской прогимназии (с 1891). Здесь им было написано и опубликовано первое большое филос. соч. "О понимании". Кн., вышедшую в 1886 в Москве тиражом 300 экземпляров, не раскупили (имеются сведения, что часть тиража пошла на оберточную бумагу, часть вернули автору). В это же время А.П.Суслова бросает мужа, одновременно отказываясь дать ему развод. Эти годы были одними из самых тяжелых в жизни Р. Живительной и спасительной для него явилась встреча с В.Д.Бутягиной, вдовой учителя Елецкой гимназии. Р. буквально воскрес к жизни. В 1891, после тайного венчания, молодые переезжают из Ельца в г. Белый Смоленской губ. Здесь происходит заочное знакомство Р. с К.Н.Леонтьевым, оказавшим на него определяющее влияние. В 1893 Р. с женой переезжают в Петербург. Р. работает в Гос. контроле в должности чиновника особых поручений VII класса. В 1899 Р. оставляет службу и переходит на место постоянного сотрудника газ. А.С.Суворина "Новое время", где проработал до самого закрытия газ. в 1917. Осн. содержание последующей биографии Р. — это его многообразная лит. работа. За два предреволюц. десятилетия им были напечатаны в разл. изд-вах десятки кн., брошюр и статей. Незадолго до смерти он составил план изд. своих соч. в 50 т. В сентябре 1917 Р. с семьей переехал в Сергиев Посад, где спустя полтора года умер от истощения, успев выпустить перед смертью свои размышления и впечатления о революц. катастрофе России ("Апокалипсис нашего времени"). Р. питал повышенный филос. интерес к скрытым слоям индивидуальной и нац. душевной жизни, к диалектике и антиномичности чело-веч, мысли, к метафиз. тайнам бытия, таким как вера, брак, любовь, пол. В его соч. причудливо переплетались тяга к чувственному, плотскому язычеству с уважением к христ. молитве и откровению; жесткая логич. афористичность с интуитивно-бессознательным доверием к спонтанному художеств. слову; культ земли, простоты и обыденности с изощренным интеллектуализмом. Отсюда и постоянные смены идейных ориентиров, и перманентные колебания в оценке событий. Р. был высоко ценим писателями и философами самой разл. идейной ориентации — от П.А.Флоренского до З.Гиппиус и О.Мандельштама.

А.В.Иванов

Р. считал, что рус. имеют две формы выражения филос. интересов — официальную, по службе (должностную), и филос. сектантство — темные, бродящие филос. искания. Эта вторая ветвь рус. филос., не имея науч. декорума, полна "жизненного пороха, самогорения, порыва мысли и всегда около действительности, около природы вещей (см.: "Природа и история". СПб., 1900. С.161). "Философское сектантство" Р. проявилось в особом интересе к секретным, глубинным пластам душевной жизни, тайнам бытия, к логич. запутанности человеч. мысли. Для филос. Р., предстающей перед нами то в бытовых зарисовках, то в выступлениях на злобу дня, характерны бессистемность, кажущаяся несерьезность и кроющаяся за ней глубина. При всей необычности манеры философствования у Р. просматривается достаточно цельная и последовательно развиваемая концепция. В основе его мировоззрения — признание ценности индивидуального бытия, отдельных вещей, человеч. переживаний и устремлений. Утверждение равноправности и равноценности разл., на первый взгляд, несопоставимых предметов и событий, того, что признается великим или значительным, с тем, что считается мелочами жизни, является одним из осн. мотивов его работ: "Моя кухонная (прих.-расх.) книжка стоит "Писем Тургенева к Виар-до". Это — другое, но это такая же ось мира и, в сущности, такая же поэзия. Сколько усилий! бережливости! страха не переступить "черты"! и — удовлетворения, когда "к 1-му числу" сошлись концы с концами". Такой взгляд согласуется с космологич. представлениями Р., его убеждением в общности происхождения разл. вещей из единой сущности, из "мистико-мате-ринской утробы универса". Для социол. взглядов Р. характерно противопоставление естеств. искусственному — естеств. развития человека и об-ва искусственным построениям соц. прожектеров, равно как и искусственным ограничениям, налагаемым на человеч. жизнь господствующей моралью и гос. учреждениями. Р. не принимал полит. радикализма, призывов к разрушению существующего гос-ва и обществ. ин-тов, к достижению всеобщего счастья в будущем ценой кровопролития и благополучия ныне живущих людей. Он критикует поколение революционеров-"шестидесятников" за слишком узкое и огрубленное понимание человека, сведение к минимуму его многообразных потребностей, готовность принести естеств. (реальную) жизнь в жертву своим искусственным построениям, за уверенность в том, что они "строятся в пустыне". Отвергая взгляд на человека прежде всего как на носителя определ. соц. идеалов и исполнителя ист. задач, Р. настаивает на том, что именно в индивидуальном — основание истории, ее гл. центр, ее смысл, ее значительность. Он говорит о моральной ответственности "прогрессивных" властителей дум, призывающих молодых людей к террору: "Сколько у нас репутаций если не литературных..., то журнальных, обмоченных в юношеской крови". Однако Р. был уверен, что непонимание естества человека и обществ. устройства обрекает на неудачу проекты социалистов-радикалов: "Битой посуды будет много", но "нового здания не выстроится"; "новое здание", с чертами ослиного в себе, провалится в третьем-четвертом поколении". С уважением относясь к "действительности, выросшей из истории", Р. включал в эту действительность и свою страну, не идеализируя ее, но считая, что необходимые преобразования должны проводиться за счет усовершенствования, а не разрушения сложившихся полит. и обществ. ин-тов, с учетом уже проявившихся тенденций ее развития. В условиях поляризации обществ. сил, когда на одном полюсе объединились "прогрессивность", соц.-полит. радикализм и антипатриотизм, а на др. — консервативность, славянофильство и державность, Р. практически всю свою жизнь был на стороне вторых. "Да, рус. печать и общество, не стой у них поперек горла "правительство", разорвали бы на клоки Россию и роздали бы эти клоки соседям даже и не за деньги, а просто за "рюмочку" похвалы. И вот отчего без нерешимости и колебания нужно прямо становиться на сторону "бездарного правительства", к-рое все-таки одно только все охраняет и оберегает. К-рое еще одно только не подло и не пропито в России". Р. разделил со славянофилами идеализацию начал соборности, общинности, мирского владения землей и склонности к артельной форме труда, видя в полном развитии этих начал обещание жизни "более высокой, гармоничной и примиренной, нежели в какой томится Европа". Семейный вопрос Р. считал важнейшим в обществ. жизни. Тему семьи он тесно связывал с темой пола. Мотивы "привязанности" Р. к этой проблеме, к поискам "религии пола" лежали в его собственной жизненной драме. Счастливый в своем втором браке, Р. по законам Росс. империи считался двоеженцем. Все его пятеро детей считались незаконнорожденными и не могли носить его имя. Будучи христианином, он жаждал освящения своего истинного брака Церковью, стремился найти в христ. учении основания для этого, понять причины существующей позиции Церкви в отношении к браку и рождению. Отсюда — упреки христианству в "бессеменности", пренебрежении "чресленным началом", к-рому уделяется гораздо больше внимания в иудаизме. Пол занимает важное место в космологии Р. Именно через пол, считает он, человек связан со всей природой. Пол — нечто мистическое, глубинная тайна его не м.б. познана. "Связь пола с Богом — большая, чем связь ума с Богом, даже чем связь совести с Богом...". Всякое человеч. рождение свято и должно быть освящено Церковью, оно всегда правомерно.

Культурологи (см.: "К.". Т.2. С.2. 172—173) считают Р. "основателем теории и практики постмодернизма,— задолго до его западно-европ. аналогов". Этот постмодернизм особенно ярко продемонстрирован в таких программных для него "мозаичных" произведениях, как "Уединенное" (1912), "Смертное" (1913), "Апокалипсис нашего времени" (1917—18) и др. Эти произведения, как отмечает И.В.Кондаков, отличаются новаторством не только по замыслу, но и в жанрово-стилевом отношении: как будто в хаотическом порядке здесь чередуются дневниковые записи, житейские афоризмы, филос. рассуждения, лиризм и публицистичность, откровение обывателя, самобытное жизнетворч. и мн. др. Метод мышления Р. здесь "принципиально междисциплинирован и метаисторичен: филос. культуры и искусство мысли, литературность бытия и пошлость литературы, метафизика повседневности и тривиальность вечных истин то и дело меняются местами и переходят друг в друга, что создает картину многозначности и неисчерпаемости мира, взаимосвязи его культурных значений и смыслов, относительности всех ценностей".

Соч.: Легенда о Великом инквизиторе Ф.М.Достоевского. СПб., 1894, 1902, 1906; Сумерки просвещения. СПб., 1899; Религия и культура. СПб., 1899, 1901; Природа и история. СПб., 1903; Около церковных стен. В 2 т. СПб., 1906; Русская Церковь. СПб., 1909; Темный лик. Метафизика христианства. СПб., 1911; Уединенное. СПб., 1912, Пг., 1916; Люди лунного света. Метафизика христианства. СПб., 1913; Опавшие листья. Короб первый. СПб., 1913; Опавшие листья. Короб второй. Пг., 1915; Апокалипсис нашего времени. Вып.1 — 10. Сергиев Посад, 1917—1918; Избр. Нью-Йорк, 1957; Избр. Мюнхен, 1970; Мысли о литературе. М., 1989; Соч. в 2 т. М., 1990; Сумерки просвещения. М., 1990; О себе и жизни своей. Уединенное. Смертное. Опавшие листья. Апокалипсис нашего времени. М., 1990; Религия. Философия. Культура. М., 1992; В темных религиозных лучах. М., 1994 (Т.3); Цель человеческой жизни // Смысл жизни. (Антология). М., 1994; Мимолетное. М., 1994 (Т.2); Среди художников., 1994 (Т.1); В мире неясного и нерешенного. М., 1995 (Т.6); О писательстве и писателях. М., 1995 (Т.4). Около церковных стен. М., 1995 (Т.5); О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания. М., 1996; Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М., 1996 (Т.7), (в кн. вошли "Литературные очерки", а также никогда не переиздававшиеся ранее статьи разных лет о писателях и деятелях русской культуры); Когда начальство ушло... М., 1997 (Т.8); Сахарна. М., 1998. (Т.9); Во дворе язычников. М., 1999 (Т. 10); Последние листья. М., 2000 (Т.11); Апокалипсис нашего времени. М., 2000 (Т.12)