Шлецер, Август Людовик фон

(Schlözer) — знаменитый историк, статистик и публицист; род. 5 июня 1735 г. в Гогенлоэ; учился в университетах виттенбергском и в геттингенском, где был учеником знаменитого Михаэлиса, начавшего новую эпоху в истории своими взглядами на связь исторической науки с другими научными дисциплинами (см.). Здесь у него явилась мысль изучить Восток, но для этого не было средств. Из Геттингена уехал в Швецию, изучил язык и издал "Новую историю литературы в Швеции", "Историю торговли и мореплавания" на шведском языке (переведена на немецкий). В 1760 г. принял предложение российского "историографа" и академика Герарда Миллера (см.) занять место домашнего учителя и помощника его в исторических трудах с жалованьем 100 руб. в год. Ш. поставил себе 3 задачи: 1) изучить русский язык, 2) помогать Миллеру в его "Sammlung Russischer Geschichte", 3) заняться изучением русских исторических источников, для чего познакомился с церковно-славянским языком. Скоро у него начались несогласия с Миллером. Обладая громадными дарованиями и знаниями, проводник нового взгляда на историю и историческую критику, Ш. не мог удовольствоваться скромной ролью, которую ему ставил Миллер, значительно уступавший ему в знании и способностях. Ш. ушел от Миллера и через Таубарта сделан был адъюнктом академии на неопределенное время. Ш. увлекся летописями, но многое ему было непонятно. Случайно Таубарт нашел рукописный немецкий перевод полного списка летописи, сделанный ученым Селлием, и Ш. занялся извлечениями из нее. Здесь он заметил связь летописного рассказа с византийскими источниками и стал изучать Георгия Пахимера, Константина Багрянородного, но так как оказалось, что одними византийскими источниками всего объяснить нельзя, то он стал заниматься славянским языком и по этому поводу высказал такой взгляд: "кто не знаком с греческим и славянским языками и хочет заниматься летописями, тот чудак, похожий на того, кто стал бы объяснять Плиния, не зная естественной истории и технологии".

В 1764 г. Ш., которому мало улыбалась перспектива быть ординарным академиком русским с 860 руб. жалованья, на что только он и мог рассчитывать, решил уехать в Германию, и там издать свои "Rossica" — извлечения из источников; для этой цели Ш. просит 3-годичный отпуск и предлагает в свою очередь два плана занятий. I-й. Мысли о способе обработки русской истории; мысли эти следующие: русской истории пока нет, но она может быть создана им, Ш. Для этого нужны: 1) studium monumentorum domesticorum, т. е. изучение русских летописей: а) критическое (малая критика: собирание и сверка их для получения более верного текста), б) грамматическое, так как язык летописи во многих местах не ясен, в) историческое — сравнение летописей по содержанию друг с другом для того, чтобы отметить особенности и вставки в них и в других исторических сочинениях; 2) studium monumentorum extrariorum, изучение иностранных источников, главным образом, хроник: польских, венгерских, шведских, особенно византийских и монголо-татарских, даже немецких, французских и папских, так как, начиная с Х в., в них есть сведения о России. Критическое изучение должно вестись по следующему методу: 1) все рукописи должны получить свое имя и быть описаны "дипломатически", 2) историю разделить на отделы, лучше по великим князьям, и для каждого отдела составить особую книгу, в которую занести все сравнения, объяснения, дополнения и противоречия из русских и иностранных источников. II-ой план Ш. касался распространения образования среди русского общества. Русская академия наук, — говорит он, — с 1726 г. по 1736 г. издала несколько хороших учебников, но с 1736 по 1764 г. она ничего не делала. Ш. предлагает издать ряд популярных сочинений на легком русском языке.

Проекты его встретили противодействие со стороны академии, особенно Ломоносова и Миллера. Последний опасался, что Ш. за границей издаст собранный материал и что обвинение падет на него, Миллера, как это незадолго перед этим случилось с ним. В это дело вмешалась императрица, которая предложила Ш. заниматься русской историей под ее покровительством со званием ординарного академика и 860 руб. жалованья и разрешила выдать ему заграничный паспорт. По возвращении в Геттинген Ш. продолжал заниматься с русскими студентами, приезжавшими туда, но продолжать службу при тогдашних порядках в академии не согласился. Ш. уехал в Геттинген и больше не возвращался, хотя срок его контракта истекал в 1770 г. В Геттингене он издал в 1769 г. подробный лист летописей под заглавием "Annales Russici slavonice et latine cum varietate lectionis ex codd. X. Lib. I usque ad annum 879". Другие работы его по истории России: "Das neue veränderte Russland" (1767—1771); "Geschichte von Lithauen" (1872); "Allgem. Nord. Geschichte" (1772) и др.

В 1770 г. Ш. делает попытку завязать снова отношения с академией, главным образом из финансовых побуждений, но из этого ничего не вышло. По возвращении из России Ш. занимает кафедру ординарного профессора философии в Геттингене, затем после смерти основателя геттингенской статистической школы Ахенваля в 1772 г. — его кафедру истории и статистики, а в 1787 г. — кафедру политики. Но и в Геттингене Ш. следил за ходом исторической науки в России и, когда в ней опять выступили молохи и скифы, престарелый Ш. снова берется за русскую историю и пишет своего "Нестора" (1802—1809), которого посвящает императору Александру I. Жизнь его в Геттингене посвящена была работам над статистикой, политикой и публицистической деятельности. Поэтому деятельность Ш. можно разбить на следующие отделы: 1) история вообще и в частности история русская; 2) статистика и публицистика.

Ш. как историк. До Ш. история была предметом чистой учености, делом кабинетного ученого, далеким от действительной жизни. Ш. первый понял историю как изучение государственной, культурной и религиозной жизни, первый сблизил ее с статистикой, политикой, географией и т. д. "История без политики дает только хроники монастырские да dissertationes criticas". Wessendonck в своей "Die Begründung der neueren deutschen Geschichtsschreibung durch Gatterer und Schlözer" говорит, что Ш. сделал в Германии для истории то, что сделали Болинброк в Англии и Вольтер во Франции. До Ш. единственной идеей, связующей исторический материал, была богословская идея 4 монархий Даниилова пророчества, причем вся история Европы помещалась в 4-ую Римскую монархию; к этому надо еще прибавить патриотическую тенденцию, под влиянием которой факты подвергались сильному искажению. В этот хаос Ш. ввел две новые, правда, переходного характера идеи: идею всемирной истории для содержания и по методу идею исторической критики. Идея всемирной истории заставляла изучать одинаково "все народы мира", не отдавая предпочтения евреям, или грекам, или кому-нибудь другому; она же уничтожала национальное пристрастие: национальность только материал, над которым работает законодатель и совершается исторический ход. Правда, что Ш. не обратил должного внимания на "субъективные элементы национальности, как на объект для научно-психологического исследования", но это объясняется его рационалистическим мировоззрением. Идея исторической критики, особенно благотворная для того времени, когда из благоговения к классическим авторам историк не мог усомниться ни в одном факте их рассказа, заключалась в требовании разбирать не самый рассказ, а источник его, и от степени серьезности его отвергать факты или признавать их. Восстановление фактов — вот задача историка. Ход разработки исторического материала Ш. рисовал себе в постепенном появлении: Geschichtsammler´a, Geschichtsforscher´a, который должен проверить подлинность материала (низшая критика) и оценить ею достоверность (высшая критика), и Geschichtserzähler´a, для которого еще не наступило время. Таким образом, Ш. не шел далее понимания художественной истории. С такими взглядами Ш. приехал в Россию и занялся исследованиями русской истории. Он пришел в ужас от русских историков: "о таких историках иностранец не имеет даже понятия!" Но сам Ш. с самого начала стал на ложную дорогу: заметив грубые искажения географических названий в одном из списков летописи и более правильное начертание в другом, Ш. сразу априори создал гипотезу об искажении летописного текста переписчиками и о необходимости для этого восстановить первоначальный чистый текст летописи. Этого взгляда он держится всю жизнь, пока в своем "Несторе" не замечает, что что-то неладно. Этот чистый текст есть летопись Нестора. Если собрать все рукописи, то путем сличения и критики можно будет собрать disiecti membra Nestoris. Знакомство только с немногочисленными летописными списками и главное — полное незнание наших актов (Ш. думал, что 1-ый акт относится ко времени Андрея Боголюбского), главным образом, вследствие размолвки с Миллером, было причиной неудачи критической обработки летописей. Гораздо удачнее были его взгляды на этнографию России. Вместо прежней классификации, основанной на насильственном толковании слов по созвучию или смыслу, Ш. дал свою, основанную на языке, которой наука во многих случаях, например в делении урало-алтайской расы на 5 групп, придерживается до сих пор. Особенно резко выступил он против искажения истории с патриотической целью. "Первый закон истории — не говорить ничего ложного. Лучше не знать, чем быть обманутым". В этом отношении Ш. пришлось вынести большую борьбу с Ломоносовым и другими приверженцами противоположного взгляда. Особенно резко их противоречие в вопросе о характере русской жизни на заре истории. По Ломоносову и другим, Россия уже тогда выступает страной настолько культурной, что при рассмотрении дальнейшего хода ее жизни не замечаешь почти изменения. По Ш. же, русские жили "подобно зверям и птицам, которые наполняли их леса". Таким образом Ш. впадает сам в крайность и преувеличивает дикость наших предков, а это повлекло его к ошибочному заключению, что в начале истории у славян восточных не могло быть торговли. Во всяком случае, Ш. в данном случае был ближе к истине, чем Ломоносов и др. Во взгляде на общий ход исторического развития Ш. не идет дальше своих предшественников и современников: он заимствует его у Татищева. "Свободным выбором в лице Рюрика основано государство, — говорит Ш. — Полтораста лет прошло, пока оно получило некоторую прочность; судьба послала ему 7 правителей, каждый из которых содействовал развитию молодого государства и при которых оно достигло могущества... Но... разделы Владимировы и Ярославовы низвергли его в прежнюю слабость, так что в конце концов оно сделалось добычей татарских орд... Больше 200 лет томилось оно под игом варваров. Наконец явился великий человек, который отомстил за север, освободил свой подавленный народ и страх своего оружия распространил до столиц своих тиранов. Тогда восстало государство, поклонявшееся прежде ханам; в творческих руках Ивана (III) создалась могучая монархия". Сообразно с этим своим взглядом Ш. делит русскую историю на 4 периода: R. nascens (862—1015), divisa (1015—1216), oppressa (1216—1462), victrix (1462—1762). Если Ш. не достиг блестящих результатов, то не надо забывать, при каких условиях он работал и какой незначительный промежуток своей жизни он мог уделить занятиям по русской истории.

Ш. как статистик и публицист. Ш. — самый выдающийся представитель геттингенской статистической школы. Свой взгляд на статистику, как науку, он в значительной степени заимствовал у Ахенваля. Понимая статистику как отдельную научную дисциплину, он в то же время рассматривал ее как часть политики; эти две области, по его мнению, находятся в такой же связи, как, например, знание человеческого тела с искусством лечить. Для расположения статистических материалов при разработке их он следует формуле: vires unitae agunt. Эти vires — люди, области, продукты, деньги, находящиеся в обращении, — суть создание государственного устройства; применение соединенных сил этих осуществляется администрацией. Ш. принадлежит изречение: "история — это статистика в движении, статистика — это неподвижная история". Современному пониманию статистической науки подобный взгляд чужд, но прагматический метод Ш. оправдывает его постольку, поскольку он стремится при статистической разработке факторов государствоведения найти причинную зависимость между ними на основании изучения социальных и экономических данных прошлого отдельных стран. Этим ретроспективным методом пользовался Ш., работая, по системе Ахенваля, над воссозданием картины нравственного благосостояния людей, параллельно с описанием материальных условий; такова, по его мнению, двойственная задача статистики. От истории как науки он требовал, чтобы ею принимались во внимание не только политические и дипломатические события, но и факты экономического порядка. Ш. прекрасно понимал, что статистика не может обойтись без цифр, но в то же время он был врагом так называемых "рабов таблиц", именно в силу той двойственности задачи, которую устанавливала для этой науки геттингенская школа. Ш. известен как теоретик по вопросу о колонизации. Его взгляды в этом отношении были для того времени вполне оригинальны. Способ обработки земли, условия для жизни, статистика посевов и урожаев — все это он требовал принимать в соображение при обсуждении мер для поощрения или для задержания переселения. Стремление государства увеличить народонаселение должно идти рука об руку со стремлением расширить и облегчить способы пропитания, так как, — говорил он, — "хлеб всегда создаст людей, а не наоборот". Более 10 лет Ш. пользовался громадной известностью как публицист и издатель "Staatsanzeigen". Вооружаясь против злоупотреблений дарованными правами, против произвола, крепостничества, он наводил страх на немецких деспотов, дрожавших за сохранение средневековых порядков в своих княжествах. Долго и упорно возобновлял он пропаганду английского Habeas corpus act, по его мнению, все государства материка должны были ввести ее у себя. Таким образом Ш. на несколько десятилетий опередил своих современников. Кроме указанных сочинений, Ш. принадлежат еще следующие: "Versuch einer allgemeinen Geschichte der Handlung und Seefart in den ältesten Zeiten" (Росток, 1761); "Systema politices" (Геттинген, 1773); "Briefwechsel meist historischen und politischen Inhalts" (1776—1782); "Historische Untersuchungen über Russlands Reichsgrundgesetze" (Гота, 1776); "Entwurf zu einem Reisecollegium nebst einer Anzeige des Zeitungskollegii" (1777); "Nähere Anzeige des sogenannten Zeitungscollegii" (1791); "Staatsanzeigen als Fortsetzung des Briefwechsels" (1782—93); "Staatsgelartheit nach ihren Haupteilen in Auszug und Zusammenhang" (Геттинген, 1793—1804); "Kritische Sammlung zur Geschichte der Deutschen in Siebenbürgen" (1795—97). Кроме того, издал работу Ахенваля: "Staatsverfassung der europäischen Reiche im Grundrisse" (Геттинген, 1784) и др.

Литература. Его автобиография "A. L. Schlözer´s öffentliches und Privat-Leben, von ihm selbst beschrieben" (Геттинген, 1802); "O. und P—L. A. L. Schlözer aus originalen Kunden vollständig beschrieben von dessen ältesten Sohne Christ. von Schlözer" (Лейпциг, 1828). Перевод автобиографии с 1761—65 гг. в "Сборнике отделения русского языка и словесности Императорской академии наук" (т. XIII); А. Попов, "Шлецер, рассуждение о русской историографии" ("Московский Сборник", 1847); Соловьев, "Ш. и антиисторическое направление" ("Русский Вестник", 1856, т. II; 1857, т. VIII); "Отечественные Записки" (1844, № 8); Милюков, "Главные течения русской исторической мысли" (1898); Бестужев-Рюмин, "Русская история" (т. I). Ср. Pütter, "Akademische Gelehrtengeschichte von der Universität Göttingen"; Lueder, "Kritische Geschichte der Statistik" (Геттинген, 1817); Mone, "Historia statisticae adumbrata Lowanii" (Левен, 1828); Schubert, "Handbuch der allgemeinen Staatskunde" (Кенигсберг, 1835); Döring, "A. L. von Schlözer nach seinen Briefen und anderen Mitteilungen dargestellt" (1836); Fallati, "Einleitung in die Wissenschaft der Statistik" (Тюбинген, 1843); A. Bock, "Schlözer. Ein Beitrag zur Literaturgeschichte des XVIII Jahrhunderts" (Ганновер, 1844); Mohl, "Geschichte und Litteratur der Staatswissenschaften" (Эрланген, 1855—58); Jonak, "Theorie der Statistik" (Вена, 1856); "Biographie universelle ancienne et moderne" (т. XXXVIII, Париж, 1863); Kaltenborn, "A. L. von Schlözer" (в "D. St.-W. von Bluntschli und Brater", т. IX, Штутгарт, 1865); Ad. Wagner в "D. St.-W. von Bluntschli und Brater" (т. X, 1867); Waitz, "Göttinger Professoren" (Гота, 1872); Roscher, "Gesch. d. Nat" (Мюнхен, 1874); Zermelo, "А. L. Schlözer, ein Publicist in alten Reich" (Б., 1875); Wesendonck, "Die Begründung der älteren deutschen Greschichtschreibung durch Gotterer und Schlözer" (Лейпциг, 1876); Haym, "Herder" (т. I, Б., 1877—80); J. Bernays, "Phokion" (ib., 1881); John, "Geschichte der Statistik" (Штутгарт, 1884); Block, "Traité de statistique" (П., 1886); Mayr und Salwioni, "La statistika e la vita sociale" (Турин, 1886); Wenek, "Deutschland vor hundert Jahren" (Лейпциг, 1887—90); Gabaglio, "Teoria generale de la statistika" (Милан, 1888); Westergaard, "Theorie der Statistik" (Йена, 1890); Frensdorff, "A. L. Schlözer" ("Allgemeine deutsche Biographie", т. XXXI, Лейпциг, 1890).

Г. Лучинский.

{Брокгауз}