СМОЛЕНСКИЕ СТЕНЫ

Точная дата возникновения Смоленска пока не установлена. Но уже в Устюжском летописном своде рассказывается, как князьям Аскольду и Диру, плывшим к Киеву по Днепру, открылся на его берегах красавец-город, но завладеть им они не решились. Смоляне в то время не платили никому дани и управляли собой сами. У соборного храма висел вечевой колокол, звон которого собирал граждан на торговую площадь, где всем миром решались важные дела. Расположенный на берегу Славутича (Днепра), Смоленск занимал выгодное географическое положение. Через город проходил знаменитый путь «из варяг в греки», связывавший Балтийское и Черное моря. И ганзейские купцы привозили в Смоленск товары, производимые чуть ли не во всех странах света, а вывозили оттуда главным образом мед, меха, воск, после татарского нашествия еще и лошадей. От торговли с иноземными купцами Смоленск разбогател и разросся по соседним холмам. Смоляне окружили город земляными валами, и к началу Русского государства Смоленск был большим и крепким городом, крупным торговым, культурным и ремесленным центром. Город был и щитом Русского государства, недаром шли на него литовцы, поляки, французы и немцы. Киевский князь Владимир Красное Солнышко крестил Смоленск, а потом отдал город своему младшему сыну Святославу. Он и стал первым князем Смоленска, хотя в город по малолетству не приехал, а потом вскоре умер. Последние удельные князья ссорились между собой, от этого Смоленское княжество слабело, и им захотели овладеть соседи — литовские князья. В июле 1404 года литовский князь Витовт подошел к Смоленску и голодом заставил его жителей сдаться. Только через 110 лет московский князь Василий III осадил Смоленск и так стеснил его, что литовским воеводам пришлось сдать город. Царь Федор Иоаннович по совету Бориса Годунова решил укрепить Смоленск как можно лучше. В 1587 году была заложена каменная стена, но возведение ее впоследствии остановилось и возобновилось только в 1595 году, когда за дело взялся сам «ближний великий боярин» Борис Годунов. «Князю Василию Андреевичу Звенигородскому, да Семену Владимировичу Безобразову, дьякам Поснику Шипилову и Нечаю Порфирьеву, да городовому мастеру Федору Савельевичу Коню ехати в Смоленск делати государеву отчину город Смоленск каменной…» Декабрьским днем, когда солнце уже склонялось к заснеженным холмам, стоял Федор Конь на ветру, не слыша колокольного звона. Он видел, как взбегала на холмы и ныряла в овраги деревянная стена, темная от времени и сырости. Видел своим внутренним взором, как вырастает на ее месте стена каменная — могучая и нарядная своей силой, перехваченная гордыми башнями. Видел, как остроконечными тесовыми кровлями они вонзались в низкие свинцовые тучи, а в черных прорезях их бойниц поблескивали пищали… И потянулись в Смоленск со всей Руси каменных и иных дел мастера, да и просто голодный и бесприютный люд, прослышав про государев указ: «Наймовати охочих людей, уговариваясь с ними, а наем им давать из государственной казны, смотря по делу, от чего что пригоже.» Шли и одни мужики, и семьями, шли целые артели — невпроворот было всякого люду на улицах Смоленска. В городе царило необыкновенное оживление: всюду лежали груды самого разного материала — кирпичей, камней, бревен, досок, железа. Пахло известью, талой водой, свежей щепой, лошадиным потом… Тысячи возов с камнем, кирпичом, тесинами и глиной окружали Смоленск, и десятки тысяч людей ждали, когда Борис Годунов повелит «заложить град». С Запада нависала угроза вторжения, а путь на Москву был открыт, и потому смоленские стены ставили спешно, «не мешкая, с великим радением». И строили так, как никогда еще на Руси до этого не строили, да и в Европе такого бескрайнего размаха не бывало. Был даже издан царский указ о запрещении под страхом смертной казни производить на Руси какие-либо каменные работы во время сооружения Смоленского кремля, ибо его стена «строилась всеми городами Московского государства». Летописцы потом отмечали, как «во все грады» были посланы царевы люди, которые искали «письменных и неписьменных каменщиков и кирпичников, и горшечников, и кувшинников, и гончаров, и печников, и мастеров, которые делают жернова и точила». Везли и «их детей, и братьев, и дядьев, и племянников, и учеников, и казаков, и всяких людей, которые дела делают… в Смоленск для каменного и кирпичного дела». Из-за тяжелых условий работы, голода и болезней, к которым прибавились еще холодные дожди и ранние морозы, в 1599 году на строительстве вспыхнул бунт, но работы не останавливались. После вступления на престол Борис Годунов усилил свое внимание к Смоленску: в 1600 году прислал в город 200 000 рублей, увеличил плату рабочим, на стройку стали принимать всех желающих, благодаря этому смоленскую стену удалось закончить в 1602 году. Возводя крепостные стены, мастер Федор Конь предусмотрел трехъярусное ведение боя и увеличил количество башен, в цоколе устроили трубы для стока воды, а отверстия заделали решетками. Среди башен особое место занимала Фроловская (северная), звон ее набатного колокола оповещал смолян обо всех важных событиях. С юга приезжих встречали величественные Молоховские ворота, существовало еще семь башен с воротами, остальные были глухими. К весне 1602 года были убраны последние строительные леса: сооружение сильнейшей в мире крепости, имевшей четыре оборонительные линии, было закончено. Перед днепровским мостом и перед Копыте некими и Молоховскими воротами были сооружены палисады и остроги; в восточной, западной и южной сторонах шел ров с водой, потом мощно возвышалась крепостная стена высотой в 13–19 метров с двухметровыми зубцами и могучими башнями. За ними, как третья линия обороны, сохранилась старая крепость на литовском земляном валу, а внутри самой крепости имелись еще два укрепления. К ним относились бывший литовский княжеский двор «Довжон» и Соборная гора, на которой со времен князя Ростислава расположилась резиденция епископа, со временем превратившаяся в замок. Следуя прихотливым изгибам оврага, но сохраняя «строгость и регулярность», стена уходила на юг к Днепру. Она вырастала из земли неспешным каменным откосом и на высоте двух метров, словно набрав скорость, взлетала в бескрайне распахнутое небо. Вдоль всей стены, чуть выше белокаменного цоколя, перебегая со стен на башни, тянулась ниточка искусно выложенного из белого камня валика. Он не был нужен стене, если смотреть на нее только как на «фортификацию», но зато как упруго стянул он всю массу стены воедино, уничтожив тем самым ее закономерную монотонность. При возведении Смоленского кремля свободного времени не было ни одного часу, и в 1600 году кладку восточной части стены вели даже осенью, чего раньше никогда не делали. Но несмотря на невероятные темпы строительства, зодчий Федор Конь творил не только по законам целесообразности, но и по законам высокого искусства, поэтому бойницы были украшены наличниками, какими украшали на Руси окна мирных домов. Но камень был «столь тверд, что подобной доброты при многих опытах сделать было невозможно». Молва гласит, что Борис Годунов назвал смоленские стены «красотой неизглаголенной, подобно которой нет во всей поднебесной». Как на важной боярине красовито лежит многоценное ожерелье, прибавляя ей красоты и горделивости, так Смоленская стена станет теперь ожерельем всея Руси Православной на зависть врагам и на гордость Московского государства. Смоленские стены были возведены своевременно, потому что уже в 1609 году к городу приблизилась 22-тысячная армия польского короля Сигизмунда III. Предпринимая поход на Смоленск, польский король надеялся, что жители сдадут ему город, в чем его уверяли литовские магнаты. Тем более что в Москве происходили беспорядки, и 3000 ратных людей ушли из Смоленска на помощь столице. Но, прибыв под Смоленск, польский король убедился, что обманулся в своих ожиданиях: город сдаваться не думал, а жители его решили защищаться до последней капли крови. Обо всех замыслах Польши смоленский воевода М.Б. Шеин знал, так как посылал туда своих лазутчиков, которые и доставляли ему всевозможные сведения. При известии о походе поляков воевода, посовещавшись с дворянами и именитыми гражданами, приказал выжечь посады и слободы вокруг города, а все жители их закрылись в крепости. На крепостных стенах разместили чугунные и каменные ядра, а перед крепостными воротами устроили блокгаузы (деревянные срубы) для удержания неприятеля. Русские войска воевода приказал разместить по всей смоленской стене и дал им подробные указания, как действовать во время осады. Горели дома, частоколы и сараи, черный дым повис над Днепром. От крытого деревянного моста, соединявшего посад с крепостью, остались лишь обугленные сваи, торчавшие из серой воды. Перед польским войском лежал близкий, но недоступный Смоленск, окруженный могучей каменной стеной. Одна из бойниц заволоклась белым дымом, а через мгновение глухой звук выстрела достиг горящего посада, и в жидкую грязь упало ядро. Так началось двухлетнее «смоленское сидение», ставшее легендой. С самого начала осада Смоленска пошла для поляков неудачно. Король Сигизмунд приказал громить смоленские стены пушками, но ядра или не долетали до вершины косогора, где стояла крепость, или падали к подножию высоких и крепких башен без всякого для них вреда. Огонь же осажденных смолян был намного действеннее, причем они позволяли себе дерзкие вылазки. На рассвете 12 сентября 1609 года польский король приказал своим отрядам идти на приступ. Разбив Аврамиевские ворота петардой, часть войска ворвалась было в город, но, не получив подкрепления от своих, вновь была вытеснена. После еще нескольких неудавшихся штурмов врагам стало ясно, что приступом город не взять. В конце сентября 1609 года Сигизмунд III предложил смолянам сдаться. Польский король послал им манифест, в котором говорилось, что после смерти последнего Рюриковича, царя Федора, московскими государями стали люди не царского рода и не по Божию изволению, но собственной волей, насилием, хитростью и обманом. После чего восстали брат на брата, и многие люди, видя гибель Московского государства, били челом Сигизмунду, чтобы он, как царь христианский и ближайший родич Московского государства, вспомнил братство свое со старинными московскими государями и сжалился над их гибнущим государством. И потому польский король пришел с войском своим не для того, чтобы проливать русскую кровь, а чтобы оборонить русских людей, стараясь более всего о сохранении православной русской веры. Поэтому смоляне должны открыть въезд в город и встретить его хлебом-солью. И тем положить всему делу доброе начало, а в противном случае его войско никого не пощадит… На послание Сигизмунда III последовал ответ: «Всем помереть, а польскому королю и его панам отнюдь не поклониться». Врагу не помогали ни подкопы, ни ночные приступы, ни обстрел крепости раскаленными ядрами, ни уговоры, ни обещание наград и подарков: на все предложения о сдаче жители города отвечали отказом. В конце сентября войско короля Сигизмунда подступило к большим воротам, у которых произошло жестокое кровопролитие. Неприятель везде был отбит, и с тех пор уже не выходил из своего стана, только день и ночь стрелял по городу, чтобы проломить стену, и вел подкопы. Эти подкопы полякам не удавались, так как по всей стене имелись тайные «подслухи», а в глубине земли — ходы, которые помогали определять места тайной работы неприятеля. В свою очередь смоляне делали контрмины и взрывали польские подкопы с людьми на воздух. Смоляне надеялись на помощь Москвы, но в июне 1610 года войска, шедшие на помощь городу, были разбиты под Клушином. И тогда городские бояре и дворяне начали выступать за сдачу крепости, более стойкими оставались посадские люди и крестьяне. Некоторые из них ушли из крепости и стали создавать партизанские отряды, а оборонявшиеся продолжили боевые вылазки. Однажды среди бела дня шесть воинов, внезапно переплыв Днепр, появились у стана литовского маршала Дорогостайского, схватили вражеское знамя и возвратились в крепость. В 1610 году московская Семибоярщина направила в Смоленск посольство с требованием присягнуть польскому королевичу Владиславу и сдать город. Но Смоленск не открыл своих ворот и стал готовиться ко второй зимней обороне. Бесконечная артиллерийская канонада сотрясала город, не хватало дров и воды, поэтому начался голод и стали распространяться болезни. Зимой 1610 года каждый день хоронили по 30–40 человек, к лету уже по 100–150, но «окаменевший в своем упорстве Смоленск» стоял. Огромное войско польского короля, одно из лучших в Европе, беспомощно топталось у смоленских стен, почерневших от порохового дьша, потеков застывшей смолы и крови. Исход осады решило предательство Андрей Дедешин — один из тех, кто помогал мастеру Федору Коню возводить Смоленский кремль, перебежал в лагерь к неприятелю и указал врагу на тот участок стены, который был слабее остальных. В полночь З июня 1611 года польская конница и казаки под началом Стефана Потоцкого забрались по лестницам на вал и успели через пролом в стене прорваться в крепость, полк Вейгера в это время овладел стеной с другой стороны. У смолян оставалось последнее убежище — собор, каменным холмом высившийся над горящим городом. Под защиту его стен собрались 3000 человек — старики, женщины, дети. И когда стало ясно, что стены собора не выдержат натиска штурмующих, осажденные предпочли смерть поруганию и плену. Один из смолян пробрался к пороховому погребу и бросил туда зажженный факел. Русский историк Н М Карамзин так описывал жестокую резню поляков, которые не щадили никого. Бились долго в развалинах, на стенах, в улицах, при звуке всех колоколов и святом пении в церквах, где жены и старцы молились. Ляхи, везде одолевая, стремились к главному храму Богоматери, где заперлись многие из граждан и купцов с их семействами, богатствами и пороховой казной. И когда уже не было спасения, россияне зажгли порох и взлетели на воздух с имением своим и детьми, но с любовью в сердце своем к Отечеству и с упованием на Бога. От страшного грома и треска, произведенного взрывом, неприятель оцепенел и даже на время забыл о своей победе. Он только с ужасом видел весь город, объятый огнем, в который жители бросали все, что имели драгоценного, а потом бросались туда сами с женами, чтобы оставить врагу только один пепел. На улицах и площадях лежали груды сожженных тел, и не Польша, а Россия могла торжествовать в этот день — великий в ее истории. Теперь на месте, где не сдавшиеся врагу смоляне погребли себя в горящем каменном кургане, вознесся Успенский собор, возведенный в память героической обороны города в 1609—1611-е годы.