Социальный портрет мусульманина 1930-х гг

социологическое исследование, выполненное в нач. 2000-х гг. А.В. Михалевой на основе анализа данных личных анкет репрессированных и проходивших по данным делам свидетелей из числа татар и башкир Прикамья. Проанализировав дела репрессированных мусульман, хранящихся в архивных фондах, автор приходит к выводу, что на 1937 г. среднестатистический портрет мусульманина Прикамья был следующим: немолодой человек 43 лет, рожденный в посл. десятилетии XIX в. (1894), по национальности татарин или башкир, выходец из середняцкой крестьянской семьи, неграмотный или малограмотный (с учетом критерия – знание русского яз.), беспартийный, несудимый, воздержавшийся от военной службы в период Гражданской войны, не имеющий наград и пр. знаков отличия, женатый, хозяин большой семьи (более 4 чел.). Автор подчеркивает, что репрессивная волна была направлена прежде всего против выходцев из семей кулаков и духовенства. Социальное происхождение арестованных показывает аграрный характер мус. населения Прикамья (80% – выходцы из крестьянских семей и 20% – из семей духовенства, которые совмещали свою деятельность с земледелием). 5% арестованных имели религиозное образование (окончили медресе), однако следственные органы при составлении анкет игнорировали образование, полученное в мус. религиозных школах, хотя многие из арестованных прекрасно владели арабским яз., на нем читали и вели переписку. До 40% арестованных были приезжими в Бардымский р-н (из них 66,8% – из ТАССР, по 8,3% – из Челябинской обл. и Удмуртии. Анализируя религиозные представления арестованных, отразившиеся в протоколах допросов, даже с учетом жестких методов их проведения и навешивания ярлыков, исследователь констатирует, что «они не только высказывались против советской власти, колхозного строительства, тяжести налогового бремени, но и были убеждены, что на смену власти большевиков придет власть религии, а точнее ислама». Их показания наполнены эсхатологическими ожиданиями, что характерно для мус. населения региона на протяжении всего советского времени (См. «Антисоветская организация ишанизма» в Молотовской обл.). Социальный портрет второй группы исследуемых лиц серьезно отличается от первой. Свидетели – это молодые люди 1903 г.р. (34 года), из числа местных жителей, из семей крестьян-бедняков, малограмотные (в отдельных случаях с партийным образованием), не всегда партийные (35%), семейные, служившие в прежних армиях (особенно в РККА), не судимые. Автор отмечает, что религиозные взгляды свидетелей определить намного сложнее, но практика последующих лет (1960–80-х гг.) показывает, что даже партийные работники, советские чиновники, атеистические пропагандисты, в период массовых репрессий проходившие по делу в качестве свидетелей, вспоминали о своей конфессиональной принадлежности: устраивали несанкционированные религиозные занятия, завещали похоронить себя по мус. обряду. Т.о., и они не стали опорой режима и местных властей. Автор приходит к следующим выводам: «Из основных характеристик следует, что это люди, изначально отстраненные от власти, прежде всего из-за своей нац. принадлежности... мусульмане региона не представляли реальной угрозы существующему режиму. Наоборот, сама власть подогревала нац. и религиозные чувства татаро-башкирского населения. Насилием, репрессиями, достигался обратный эффект – культивировались этноконфессиональные аспекты сознания. Именно внутренняя традиция (мечеть, родственные, семейные узы) обеспечивала выживание, социализацию этноконфессионального общества». Лит.: Михалева А.В. Социальный портрет мусульманина 1930-х годов // Политический альманах Прикамья. – Пермь, 2002. Вып. 3, с. 178–84. А.С.