Старицкие

— удельные князья, младшая ветвь князей Московских, свое имя получили от главного в их уделе городка Старицы, ныне уездного города в Тверской губернии. Основанная в 1237 г. кн. Михаилом Ярославичем Тверским, Старица принадлежала Тверскому княжеству до 1375 г., когда Дмитрием Донским была присоединена к московским владениям; вскоре она вновь перешла к Твери, но в 1482 г. вторично была отнята Москвою и, по смерти Иоанна III Васильевича, вместе с некоторыми другими волостями была отдана в удел его младшему сыну, Андрею Ивановичу, который и является первым удельным князем Старицким. Судьба этого удельно-княжеского рода чрезвычайно печальна: почти все его немногие представители, — взрослые и малолетние, мужчины и женщины — погибли неестественною смертью в царствование Иоанна Грозного. Андрей Иванович был заморен по распоряжению правительницы Елены Глинской, его же сын и малолетние внуки — отравлены по приказанию Иоанна IV, в его личном присутствии. Между тем, при иных обстоятельствах судьба их могла быть совершенно другой: царское происхождение могло в будущем, за пресечением старших линий, обеспечить потомкам Андрея Ивановича права на Московский престол.

Андрей Иванович, родоначальник князей Старицких, был шестым и младшим сыном царя и великого князя Московского Иоанна III Васильевича и супруги его Софии Палеолог; род. 4 или 5 августа 1490 г. О раннем детстве его никаких сведений не сохранилось. Упомянув о его рождении, летописцы отмечают его имя в следующий раз лишь в 1503 г., когда он вместе с остальными детьми Иоанна III сопровождал больного отца на богомолье в Троице-Сергиевский монастырь, затем в Ростов и в Ярославль. По завещанию в 1506 г. скончавшегося родителя А. И. получил в отчину Верею, Вышгород, Алексин, Любутск, Новый Городок и Старину, по имени которой и стал прозываться — князем Старицким, Со своим старшим братом, Василием Иоанновичем, унаследовавшим Московский престол, А. И. прожил в полном мире и согласии. Осенью 1510 г. он сопровождал великого князя в Новгород, откуда последний, без всякого кровопролития, исключительно путем переговоров, сопровождаемых, впрочем, со стороны Василия Иоанновича ратными угрозами, заставил склонить свою выю перед Москвою и собою Псков, единственный тогда город, в незначительной степени сохранивший еще остатки былых вольностей, принудил его уничтожить вече, снять вечевой колокол и принять государевых наместников. К этому акту своего брата А. И., по-видимому, отнесся с полным сочувствием; известно, что он принял участие в торжественном въезде великого князя в слабый, угрожаемый московскими войсками, покорившийся и по отнятии вольностям рыдающий город. В 1514 г. великий князь ходил в поход на Смоленск, и А. И., единственный из всех братьев государя, оставлен был в Москве с царевичем Петром. Затем, в течение нескольких следующих лет, летописные сведения о нем ограничиваются лить упоминанием его, как участника в охоте и других потехах, предпринимаемых государем.

В 1522 г. А. И. выступает как воевода, причем очень неудачно. В это время татарский хан Махмет-Гирей подступил к Казани, без труда овладел ею, сверг ставленника Москвы Шиг-Алея, вооружил крымцев, ногаев, вошел в союз о атаманом литовских казаков, Евстафием Дашковичем и, не теряя времени, двинулся во главе значительных сил к московским пределам. Нашествие было столь быстрым и неожиданным, что царь едва успел собрать кое-какую рать, которую лично вывел на берега Оки; сам он "ускори возвратися к Москве", главным же воеводою назначил нового Дмитрия Вельского, а его ближайшим помощником и советником — А. И. Хан замедлил появиться. Произошла битва. "В безрассудной надменности", говорит Карамзин, Бельский и А. И. "не советовались с мужами опытными или не слушались их советов, стали не там, где надлежало, пропустили хана через Оку, сразились не вовремя, без устройства...." Результатом было полное поражение московских войск и малодушное их бегство. Эта неудача, стоившая Москве, между прочим, жизни многих выдающихся воевод, разрослась вскоре в целое бедствие для страны, так как победитель без замедления пошел по следам бежавших, под Коломною соединился с полчищами другого хана, Саин-Гирея, явившегося с берегов Волги, и оба они соединенными силами стали опустошать окрестности Москвы, постоянно угрожая беспощадным разгромом самой столице. Только с чрезвычайными трудностями и большими жертвами удалось великому князю предотвратить это грозившее несчастие, виновником которого в некоторой степени был А. И. Хотя приокское поражение общая молва приписывала исключительно бездарности Бельского, но последний слагал вину, притом, кажется, не без основания, на А. И., который, по словам Бельского, первый показал неприятелю тыл, увлек за собою других, расстроил ряды московских войск и тем дал татарам ключ к победе. Великий князь разрешил взаимные пререкания виновных довольно неожиданным образом: пощадил и Бельского, и брата, а весь свой гнев обрушил на воеводу кв. Ивана Баратынского, опытного и талантливого военачальника, но из-за личных счетов с юным Бельским позволившего последнему сделать ряд непоправимых ошибок. Ответственных мест в военных действиях после первой неудачи А. И. уж более не занимал; вообще как участник походов он упоминается еще только один раз, притом без указания определенной роли, — именно в битве 1528 г. на берегах той же Оки с крымским ханом Исламом, потерпевшим жестокое поражение.

В 1533 г., вскоре после рождения у великого князя сына Иоанна (впоследствии Иоанн IV), А. И. женился на княжне Евфросинии Андреевне, дочери кн. Андрея Ивановича Хованского; венчание совершил (22 февраля) митрополит Даниил, в соборной церкви, на свадьбе присутствовал великий князь с супругою и дарил новобрачных. Поздняя женитьба А. И. объясняется тем, что царь, будучи до тех пор бездетным, не позволял вступать в брак своим младшим братьям, опасаясь перехода престола к их потомству. Ближайшие после этого летописные упоминания об А. И. касаются событий малозначительных. 3 сентября 1533 г. он называется, тотчас после имени царя, в числе лиц, присутствовавших при освящении ростовским архиепископом Кириллом великолепного храма Вознесения в Коломне, 3 ноября был при крещении второго сына Василия Иоанновича, Георгия (Юрия) и пр. Затем в 1534 г. А, И. сопровождал Василия Иоанновича на охоту в Волоколамск, где государь заболел, и оттуда — обратно в Москву. 4 декабря того же года, при последних минутах государя, А. И. был в числе немногих лиц, выслушавших его последнюю волю, в присутствии митрополита Даниила принес крестное целование на верность наследнику Иоанну и его матери, Елене Глинской, обязался жить на своем уделе, от Москвы не отзывать к себе людей и против врагов великого князя и своих собственных стоять с ним "прямо вообчи за один". Из свидетелей последних минут государя А. И. более чем кто-либо другой противился пострижению брата на смертном одре; когда митрополит приготовил черную ризу, он силою пытался вырвать ее у него из рук, чем навлек на себя гнев митрополита и был им лишен благословения.

Первые дни после вступления на престол Иоанна IV положение А. И. оставалось прежним. Мать царя-младенца, правительница Елена Глинская, относилась к нему в это время, по-видимому, вполне доброжелательно, по крайней мере внешним образом. Даже когда (всего через несколько дней по кончине Василия Иоанновича), по приказу Елены, был схвачен и заключен в тюрьму другой брат покойного государя, князь Юрий Иванович, обвиненный в желании царствовать, — А. И. остался вне всякого подозрения и продолжал спокойно жить в Москве. В эту пору он, как дядя государя, при дворе и в совете бояр пользовался еще всеми знаками уважения; хотя в правлении он не принимал никакого фактического участия, но в сношениях с иностранными державами ему давали даже имя первого государственного попечителя. Благосклонное отношение (если оно не было только наружным) правительницы к А. И., при господствовавшей подозрительности и интригах совета бояр, объясняется, надо думать, тем что A. И., в противоположность заключенному брату, не обладал ни сильным и стойким характером, ни теми качествами, которые могли бы вызвать к нему симпатии со стороны широких слоев московского населения, а, следовательно, и подозрение со стороны правящих лиц. Несмотря, однако, на оказываемый ему почет, А. И., имея пред глазами участь брата, был далеко не спокоен и, по выражению Карамзина, трепетал за свою судьбу. Вместе с тем он, по-видимому, относился с неодобрением к репрессиям Елены Глинской по отношению ко многим выдающимся лицам в государстве и позволял себе иногда нескромные выражения по адресу правительницы и совета бояр, о чем они, конечно, и уведомлялись разными добровольными доносчиками. Вскоре после сорочин по усопшем великом князе, А. И. бил челом новому государю и его матери и стал припрашивать к своей вотчине новых городов и земель. В этом ему отказали, а взамен просимого наградили его шубами, конями, седлами и драгоценными сосудами. Обиженный А. И. немедленно после этого (в марте 1534 г.) уехал к себе в удел, именно в Старицу. Здесь вокруг него стали собираться многие из недовольных могуществом Глинских и их жестокостями. В этом кругу, центральной фигурой которого сделался А. И., часто раздавались жалобы на правительницу и окружавших ее. Нашлись наушники, донесшие в Москву о том, что А. И. злословит Елену, а ему самому стали говорить, что правительница хочет его "поимати". С целью заверить его в несправедливости таких слухов из Москвы к А. И. в Старицу, по поручению Елены, ездил кн. Иван Васильевич Шуйский, а затем и сам А. И. в свою очередь поехал в Москву для личных объяснений. Правительница уверяла его, что никакой злобы к нему не питает, и предложила назвать людей, которые их ссорят, намереваясь поступить с ними так, чтобы "вперед этого но было". Выдать кого-либо А. И. отказался, уклонился также и от указания прямых причин своей подозрительности, объяснив ее нашедшим на вето "маением". После взаимных и неискренних уверений в любви, он был отпущен в Старицу с большими почестями. Свидание это, однако, не положило конца недоразумениям и нисколько не изменило отношений А. И. к правительнице; он продолжал по-прежнему питать к ней страх и "в сердце гнев" за отказ в прибавке к вотчине. Некоторые новые его резкие выражения об Елене послужили поводом ко вторичному доносу, в котором, между прочим, указывалось намерение А. И. бежать в Литву. Летописец уверяет, что правительница этому не поверила, из прежних доносов будто бы убедившись в их неизменной ложности. Так ли это или нет, но вскоре после этого А. И. получил приглашение приехать в Москву, дабы подать свой совет о войне с подступившим к Мурому казанским ханом Сафа-Гиреем. Незадолго перед тем (26 августа 1586 г.) умер в темнице князь Юрий Иванович. Голодная мученическая смерть родного брата привела А. И. в ужас. Последнее обстоятельство, а также и то, что вызов его в Москву был мотивирован явно надуманно, ибо раньше он никогда не принимал участия в совещаниях по государственным вопросам, — все это заставило А. И. предположить неладное, и он отказался поехать, сказавшись больным и потребовав к себе из Москвы "мастера" (врача). Отправленный к нему известный врач Феофил болезнь нашел легкой, какую-то болячку "на стегне". Вновь были посланы из Москвы люди с повторным приглашением; им поручалось, между прочим, разведать также о истинных причинах неприезда А. И. Посланные вынесли впечатление, что он "потому и в постели лежит и больным сказывается, что в Москву ехать не хочет". Между тем правительница вновь получила донос о намерении А. И. "одноконечно бежати" (от кн. Василия Федоровича Ростовского); сам же А. И. писал ей: "В болезни и тоске (очевидно, по брате) я отбыл ума и мысли. Согрей во мне сердце милостию. Неужели велит государь влачить меня отсюда на носилах?" В ответ на это Елена послала в Старицу нескольких представителей духовенства, во главе с крутицким владыкою Досифеем, велев последнему передать А. И., что "у них (Елены и Иоанна) лиха в мысли нет никоторого"; в случае же злых умыслов — объявить ему церковное проклятие (мера довольно обыденная в то время). Одновременно с этим князья Никита Васильевич Хромой и конюший Иван Федорович Овчина-Теленнев Оболенские в челе многочисленной дружины выступили в Волоколамск, чтобы помешать бегству А. И., если бы увещания владыки оказались бесполезны; посланного же А. И. в Москву для объяснений, боярина его Пронского велено было схватить и арестовать. Предупрежденный об этих мерах ушедшим из Москвы боярским сыном Сатиным, А. И. вместе с женою и младенцем-сыном немедленно покинул Старицу (5 мая 1536 г.). В 60 в. от нее он остановился в с. Борнове, Новоторжского уезда. Здесь он вместо обычно приписывавшегося ему намерения бежать в Литву решился на иной, гораздо более серьезный шаг: ко всем боярским детям и по погостам стал рассылать он грамоты, в которых (в передаче донесшего об этом в Москву кн. Василия Федоровича Голубого-Ростовского) писал: "Князь великий мал, а держат государство бояре, и вам у кого служити? И вы едте ко мне служити, а яз рад вас жаловати". На грамоту откликнулись многие из боярских детей, которые последовали призыву и составили в общем довольно значительный отряд. Не легко с точностью установить намерения А. И. в это время. Ближайшею его целью было во главе образовавшейся рати идти на Новгород, завладеть им, а оттуда поступать в зависимости от обстоятельств, — быть может, даже протянуть руку к московскому престолу. Замыслы его в Москве были, конечно, известны. Никита Васильевич Хромой-Оболенский получил оттуда приказ поспешить к Новгороду, занять его раньше прихода А. И., привести жителей к присяге, укрепить торговую часть и сопротивляться "сколько Бог поможет". Этот приказ, свидетельствующий о том, что поднятому А. И. мятежу придавали большое значение, Оболенский был выполнен вовремя. "И бысть в Новегороде, — говорит летописец, — от князя Андрея Ивановича смятение, бегали новгородцы в осаду, да город обложили... а срубили город в три (по иным свидетельствам, в пять) дни"... Отсюда против А. И. был даже послан отряд во главе с Ив. Никит. Бутурлиным. С другой стороны, фаворит правительницы, конюший Ив. Федор. Овчина-Телепнев-Оболенский получил повеление двинуть свою рать в погоню за А. И., свернувшим с большой новгородской дороги на Русу (Старую). Телепнев настиг его около с. Тюхоли; обе стороны стали энергично готовиться к бою. Неизвестно по каким соображениям, может быть, ввиду неоправдавшихся расчетов на Новгород, А. И., однако, раздумал "бой поставити" и начал переговоры (по одной из летописей, последние начаты Телепневым), соглашаясь положить оружие, если Телепневым будет ему клятвенно обещано, что правительница не поступить с ним худо. Клятва была дана, и А. И. поехал с повинной в Москву. Глинская, узнав о данном Телепневым без ее согласия обещании, наложила на своего любимца опалу, впрочем, временную, а А. И. велела заковать, вместе с сыном и супругою посадить в "палату" (во дворе Берсенева) и "наложить на него всякую тягость". Вместе с ним были схвачены и многие из приближенных к нему бояр: князья — Федор Дмитриевич Пронский, Ив. Андр. Оболенский, дворецкий Юрий Андр. Пенин-Оболенский Больший и его брат того же имени (Меньший), конюший Ив. Борис. Палецкий, Ив. Ив. Умный-Колычев, Ив. Андр. Хованский и все те, кто так или иначе ведал про думу А. И. Всех их пытали и затем казнили торговою казнью. Принявших же сторону А. И. детей боярских, в числе 30 человек, жестоко били кнутом, а потом повесили по новгородской дороге, на большом расстоянии труп от трупа. Что же касается самого А. И., то он через шесть месяцев после своего заключения, подобно брату, умер насильственною смертью (10 декабря 1536 г.). Тело его с большими, по лицемерными почестями было погребено в церкви Архангела Михаила.

"Полное собрание русских летописей". т. IIІ, стр. 149, 200; т. IV, стр. 157, 283; т. V, стр. 90; т. VI, стр. 25, 37, 239, 250, 254, 261, 263—264, 266—267, 268, 269, 270. 272—275; т. VII, стр. 227, 230, 231, 239; т. VIII, стр. 4, 6, 7, 219, 251, 255, 269, 280, 281, 282, 283—284, 285, 286, 292—293, 294—"Синод. летопись", № 351, л. 182—186, 191; № 365, л. 543. — "Дела Крымские" в московск. архив иностр. дел, № 8, л. 20—"Царствен. книга", стр. 67, — Карамзин, "История госуд. Российск.", изд. Эйнерлинга, СПб. , 1843, т. VI, стр. 88, 203; прим. 206, 607; т. VII, стр. 21, 26, 39, 66, 69, 96, 100—104; прим. 98, 219, 231. — С. M. Соловьев, "Истории России с древнейших времен", изд: "Обществ. Пользы", по указателю. — "Энциклоп. словарь" Брокгауза-Ефрона, т. 2, s. v.

Владимир Андреевич, единственный сын предыдущего, двоюродный брат царя Иоанна ІV Грозного. Некоторые моменты его жизни полны глубокого драматизма. Высокое происхождение и богатство природных данных, высокий ум, неутомимая энергия, мужество, мягкий характер, не только не защитили его от превратностей судьбы, но именно эти свойства, при подозрительности и жестокости Иоанна, и были главными причинами трагической кончины В. А. В целом это одна из тех исторических фигур, над которыми с интересом может остановить свой взгляд как исследователь старины, так и поэт-художник. Летописные сведения о нем сухи и неестественно скудны. Вполне вероятно, что летописцы намеренно обходили молчанием некоторые эпизоды жизни В. А., особенно же момент его насильственной смерти, факт которой лишь констатируется без указания причин и подробностей. Повествовать о братоубийстве Иоанна, из страха перед ним, может быть, "не разверзались уста". Лишь в хрониках современных иностранцев дошли до нас более подробные, хотя часто противоречивые сведения о жизни этого представителя князей Старицких.

В. А. родился в конце 1533 г. в Старице, где и провел первых два года. Уже младенцем он перенес тяжелые испытания. В 1536 г. умер "нуждною", голодною смертью его отец (см. выше), не поладивший с Еленою Глинскою. За счеты отца с правительницею пострадал и безвинный 3-х-летний В. А. Еще в июне или июле этого года он был вместе с родителями заключен в тюрьму, в которой пробыл почти целых три года; освобождение его и матери состоялось лишь в декабре 1539 г., когда при дворе пало влияние кн. Ивана Шуйского и верх взяла партия Бельских, принявшая более миролюбивое направление во внутренней политике (в "Царственной книге" упоминается, что В. А. был освобожден по ходатайству известного священника Сильвестра, но это известие другими первоисточниками не подтверждается; надо полагать, что Сильвестр в это время даже еще и не был в Москве). Первое время по освобождении В. А. и его мать жили уединенно и скромно в своем московском доме. В конце 1540 г. они были представлены молодому государю, и с этого момента царская опала к ним сменяется милостью, выразившейся прежде всего в возвращении им отнятых у Андрея Ивановича поместий и в дозволении иметь свой двор, — бояр, княжеских слуг и пр. Все сведения о юношеском возрасте В. А. без всяких противоречий сходятся на том, что в эту пору он был в самых дружественных отношениях с Иоанном, который ласкал и чтил его, а в государственных указах его имя присоединял к своему. "Мы уложили с братьями и с боярами"... — так обычно начинались многие, иногда важные государевы указы в это время, причем под братьями разумелись В. А. и родной брат Иоанна, Юрий Васильевич. Близость В. А. к Иоанну подтверждается также и тем, что он сопровождал молодого государя почти во всех его увеселительных поездках, на охоту, при осмотре монастырей и пр. Так, в 1536—1537 гг. он был с царем во Владимире, Можайске, Волоке, Ржеве, Твери, Новгороде, Пскове; бывали случаи, когда Иоанн отсылал в Москву всех остальных своих приближенных, при себе же оставлял только В. А. и с ним отправлялся в какой-нибудь монастырь. В 1547 г. В. А. был в тысяцких на свадьбе царя с Анастасией Романовной Захарьиной, а в 1549 г., во время первого казанского похода, он был оставлен "блюсти" Москву, что свидетельствует о высоком доверии к нему государя. Особенная же милость царя к В. А. выразилась в том, что Иоанн, сам еще не имея детей, позволил ему жениться. Еще до похода "приговорил" царь его женить и разрешил смотрины, которые состоялись уже после похода, в 1550 г. "Маия 24... смотрели царь и князь Володимер Андреевич девок и полюбили дочь Нагова", Евдокию Александровну. Венчание совершал (31 мая 1550 г.) митрополит Макарий, а свадьба была на дворе у государя. Дальнейшие сведения о В. А. относятся к 1552 г., который он провел в походах. В начале этого года он упоминается как участник в совещании о походе на Свияжский городок, а несколько позже находится в самом походе; вслед за этим Иоанн хотел послать его против крымского хана Девлет-Гирея, подступившего к Рязани, но почему-то раздумал. Наконец, в том же году он участвовал во втором походе на Казань. В течение всей этой знаменитой осады он начальствовал царской дружиной и неотлучно находился при государе. Летопись говорит, что В. А. "великия при взятии Казани оказал государю услуги", но ближайший характер их не указывается. Известно лишь, что он лично участвовал в решительном приступе на укрепленный город, хотя его ратные подвиги, по-видимому, не ограничивались одним этим, что косвенно подтверждается многократными благодарностями ему Иоанна. Царь благодарил его и непосредственно после взятия Казани, и в своей речи, обращенной при въезде в Москву (8 ноября 1552 г.) к встретившему его населению, особенно же подчеркивал его заслуги во время торжественного обеда в Москве, данного в честь победы. Везде Иоанн вспоминает мужество Β. Α., как одну из причин успеха русских; на обеде же сугубо честил его, дарил шубами, кубками, ковшами и пр. В 1553 г. произошел ряд событий, выдвинувших личность В. А. на первый исторический план. В начале этого года Иоанн тяжело заболел острою формою горячки. Болезнь была настолько серьезна, что вызывала опасения за исход, почему государь написал духовную; наследником престола он объявил в ней своего сына, Димитрия, которому было всего несколько месяцев от роду. Когда дошла очередь до присяги завещанию, многие из видных приближенных Иоанна отказались принести ее. Причины неповиновения воле государя нужно искать в опасении этих лиц перед повторением недавней эпохи, когда по малолетству самого Иоанна вся государственная власть сосредотачивалась в руках немногих бояр, злоупотреблявших ею. Теперь предстояла подобная же опасность — неограниченная олигархия Захарьиных, из рода которых была супруга Иоанна, Анастасия. "Мы, государь, до твоего возраста уже испили чашу бедствий от боярскаго правления", прямо заявили некоторые из непокорных Иоанну. Кого же хотели посадить на престол упорствовавшие в присяге? Родной брат царя, Юрий Васильевич, не мог иметь партии; он был, как известно, скорбен главою, — "без ума и без памяти, и безсловесен". Единственным претендентом на престол мог быть только В. А. Царская кровь, высокие природные данные, гуманный для своего времени характер, — все это были качества, которые импонировали весьма многим, особенно после пережитых лет бурного правления бояр. Вокруг него образовалась значительная партия из влиятельных лиц. Знаменитый воевода Петр Михайлович Щенятев, казначей Никита Фуников, князья Дмитрий Курлятев, Иван Пронский, Семен Ростовский и др., наконец, известный влиятельный священник Сильвестр были в числе его явных или тайных сторонников. Даже тесть родного брата Иоанна (Юрия), кн. Дмитрий Палецкий, уже присягнувший завещанию, через доверенное лицо дал знать В. Α., что если последний утвердит свой удел за Юрием, то он, Палецкий, и все его родственники признают В. А. царем. И во дворце, и на площади сторонники В. А. славили его и в пользу его приводили доводы: "Лучше служить старому, нежели малому", "как же служить малому мимо стараго и раболепствовать Захарьиным?", и пр. Против принявших столь неожиданное направление событий ничего не имел и сам В. А. Сохранилось известие, что он и его мать лично старались вербовать приверженцев среди более широких кругов московского населения, собирая у себя в доме детей боярских и раздавая им деньги. Когда узнал об этом больной государь, он пригласил к себе В. А. и предложил ему обязаться "целовальною записью" на верность Димитрию, но встретил торжественный отказ от присяги. В совете бояр между подчинившимися воле Иоанна и сторонниками В. А. на почве этих разногласий происходили бурные сцены; первые настаивали на непреложности царской воли, вторые указывали на предстоящее фактическое управление государством не Димитрием, а Захарьиными и их ближними; противники называли друг друга изменниками, властолюбцами и пр. Конец всему этому шатанию был положен Иоанном. Призвав непокорных, он грозно приказал им окончить присягу. Гнев его подействовал, и упорствовавшие один за другим целовали крест. Всеми оставленный, должен был покориться, наконец, и В. А. 12 марта 1553 г. он также целовал крест и клятвенною грамотою с приложением родовой печати обязался не думать о царстве, а во всем повиноваться Димитрию.

"Огневая" болезнь Иоанна кончилась, как известно, его выздоровлением. Как ни странно, но он, оправившись, никого из отказывавшихся от присяги бояр опале не подверг; наоборот, стал относиться к ним едва ли не милостивее прежнего. Некоторое объяснение этому явлению, в общем остающемуся загадкой, можно найти в самой натуре Иоанна, неуравновешенной и сотканной из противоречий, столь широко обнаружившихся впоследствии. Возможно также, что забвение вины было лишь наружным; хотя это менее вероятно. Как бы ни было, но отношения его к В. А. нисколько не изменились, и последний продолжал пользоваться ласками и почестями со стороны государя по-прежнему. В июне 1553 г. умер царевич Димитрий, а в марте следующего года у Иоанна родился второй сын (также Иоанн). По этому поводу государем была составлена новая духовная, в которой он оказал Β. А. просто необъяснимые, особенно ввиду предыдущих событий, милости: объявил его, на случай своей смерти, опекуном сына-младенца и правителем государства, наконец, — что особенно важно, — объявил его наследником престола, если царевич скончается в малолетстве. С своей стороны и В. А. дал клятву быть верным долгу, не знать мести в государственных делах, не вершить их без ведома царицы, митрополита и думных бояр, у себя в московском доме не держать свыше 100 человек бояр и слуг (остальных в вотчине) и даже не щадить своей матери, если она замыслит что-либо недоброе против супруги Иоанна или его сына. Все это В. А. подтвердил двумя целовальными записями, в апреле и мае 1554 г.

После этого сведения о жизни В. А. прерываются на целых восемь лет, вплоть до 1562 г., под которым он упоминается сначала как начальник полков, стоявших в Южной России ввиду опасения набегов со стороны крымского хана, затем как участник в литовской войне, в течение которой находился в Большом полку, далее — присутствующим в Можайске, куда собрались все полки и приехал сам государь, наконец — как участник во взятии Полоцка.

В 1563 г. в судьбе В. А. наступил резкий поворот. Один из его дьяков, некий Саблук Иванов, послал Иоанну донос, в котором писал, что В. А. и его мать "многия неправды ко царю чинят и того для его (дьяка) держат в тюрьме". Царь придал доносу веры, и по указаниям приехавшего в Москву Саблукова был произведен сыск. На основании результатов последнего, Иоанн, призвав к себе обвиняемых, в присутствии митрополита и епископов "уличи мать и сына в неправде". Приведя это неопределенное выражение, летопись обходит полным молчанием его содержание, почему сущность "неправды" остается неизвестной. Тем не менее этот инцидент имел весьма серьезные последствия для Β. А. и его матери: последняя была заключена в Воскресенский монастырь на Белоозере, вина же самого В. Α. была отпущена Иоанном только после усерднейшего ходатайства духовенства. Однако прощение было исключительно наружным, так сказать, официальным, и с этих уже пор собственно и начинается опала Β. А. Хотя Иоанн продолжал относиться к нему внешним образом довольно дружелюбно, ласкал его, ездил к нему гостем в Старицу и Вырею, пировал и веселился там, но характер истинных отношений прорывался уже и тогда; чаще всего это чем-либо прикрывалось и маскировалось, нередко же было лишено и такого декорума. Так, все бояре, стольники и дьяки Β. Α., без всяких видимих причин, были взяты на государеву службу, ему же взамен дали других лиц, т. е. окружили "надзирателями", или, говоря проще, шпионами. Чтобы несколько загладить неблагоприятное впечатление от такой перемены, Иоанн вновь проявил себя милостивым к Β. Α., дав ему в Кремле большое место для постройки нового дворца, но и то же время постарался отнять у него весь его родовой удел, прикрыв этот шаг маскою обмена на другие вотчины. Таким образом Β. А. (в январе и марте 1566 г.) уступил царю Старицу и Новый Городище с их уездами, Алексин, Вырею, Волково, Любуцкое и Холмские волости, получив взамен города Дмитров с уездом, Боровск и Звенигород, Козьмодемьяновский и Каменский станы и городище Стародуб-Ряполовский. С новыми поместьями В. А. казался менее опасным, нежели с прежними, где хранился еще дух древней удельной системы. Вскоре у него отобрали и часть новых поместий, вместо которых ему дали Романов на Волге. Едва, ли все это могло быть следствием будто бы раскрытой Иоанном "неправды", учиненной В. А.; надо думать, что здесь скорее сказалась месть царя за воскресшую в его памяти историю отказа В. А. принести присягу царевичу Димитрию. Иоанн ведь умел помнить старые вины; к тому же это время совпало с одним из тех периодов, когда он был особенно подозрителен и жесток. Опала, наложенная на Β. Α., несмотря на ее неявный характер, не могла, разумеется, укрыться от бояр и сановников; опасаясь за собственную судьбу, никто из них не решался поддерживать с Β. А. дружеских отношений; "только лазутчики приближались к нему, чтобы довести царю о всяком нескромном слове", говорит Карамзин. Несмотря на все это, наружно отношения царя к В. А. сохраняли еще дружелюбный характер. В 1568 г. Иоанн ездил в Новгород, куда сопровождал его и В. А. Иностранец Кельх уверяет, что во время этой поездки В. А. намеревался бежать в Литву, — известие, другими источниками не подтверждающееся. Если оно и справедливо, то Иоанн, по-видимому, о нем не знал. У него недоставало еще повода, чтобы на его ocнoвании приблизиться к развязке. Лишь в 1569 г. произошел маловажный сам по себе случай, на который царь, однако, посмотрел иначе и, воспользовавшись им, кровавым образом покончил свои счеты с В. А. Весною этого года в Нижнем Новгороде было собрано значительное войско для защиты Астрахани. Во главе его был поставлен В. А. По дороге в Нижний он проехал через Кострому, где население и духовенство встретили его с крестами, хлебом-солью и с "великою честью". В этой встрече, обычной при приеме представителей царского рода, Иоанн усмотрел, а вернее — захотел усмотреть нечто гораздо большее; только болезненно развившаяся подозрительность или желание во что бы ни стало погубить В. А. могли побудить царя в этом ничтожном случае увидеть измену, даже посягательство на московский престол. Первым актом Иоанна был приказ о привозе начальников Костромы в Москву, где все они были казнены. В то же время царь ласково пригласил к себе В. А. Последний вместе с супругою и детьми последовал призыву, но, подозревая неладное, не осмелился въехать в Александровскую слободу, где тогда жил Иоанн, а остановился в 3 верстах от нее, в деревне Слотине, откуда и дал знать царю о своем приезде, ожидая ответа. Ответом был неожиданный приезд в Слотино самого царя с полком всадников, окруживших деревню. К В. А. явились Василий (Васька) Грязной и Малюта Скуратов и объявили ему, что он обвиняется в умысле на жизнь царя, именно — будто бы подкупил одного из царских поваров и дал ему яд для отравления Иоанна. Повар был налицо и подтвердил свои заявления, подкрепленные и другими лжесвидетелями. В присутствии Иоанна В. А. отрицал взводимые на него обвинения, клялся в их ложности, просил не верить им, плакал, наконец, давал обещания уйти от света, удалиться в монастырь, но ничто не могло спасти его от смерти. Намерения царя были непоколебимы, и он на все доводы в ложности обвинения ответил: "Вы хотели умертвить меня ядом; пейте его сами". Видя, что нет никакой надежды на спасение, В. А. простился с супругою, облобызал и благословил детей и твердой рукою поднес чашу с ядом к устам; вслед за ним то же сделали его сыновья и жена (вторая, Евдокия Романовна, урожденная княжна Одоевская, в браке с В. А. с 28 апреля 1555 г.). Иоанн лично присутствовал при их предсмертных мучениях и терзаниях и при самой смерти. Тогда же были расстреляны и повешены слуги и служанки погибших, а вскоре была утоплена в Шексне и мать В. Α., Евфросиния Андреевна, в инокинях Евдокия. Изложенная версия о последних минутах В. А. и его семейства — наиболее распространенная и, как кажется, наиболее достоверная. Кроме нее существует еще несколько их, основывающихся на показаниях иностранцев; последние же пишут об этой казни весьма разноречиво; одни утверждают, что Β. А. и его близкие были расстреляны, другие — утоплены, третьи — зарезаны. Летописи также далеко не согласны в этом пункте: в то время как одна из них определенно констатирует факт убийства... "царь и великий князь Иоанн Васильевич уби брата своего благовернаго и великаго (!) князя Владимира Андреевича Старицкаго"... другая скромно обходит этот факт словами, что к такому-то времени В. А. "в живых не стало". Значительная разница существует и в показаниях о времени смерти В. А. Обыкновенно датой ее принимается декабрь 1569 г., хотя более вероятно показание одной летописи, в которой прямо называется день Крещения, 6 января того же года.

Трагическая смерть В. А. вызвала в народе большую жалость: "и мнози по нем людие восплакашася", говорит летописец. Чтобы создать впечатление, что против его жизни существовал заговор, руководителем которого был Β. Α., Иоанн еще энергичнее принялся искать, пытать и казнить вельмож. Так, в начале 1570 г. от руки палача погибли многие из приближенных царя, обвиненные в том, что они хотели его извести и на престол намеревались посадить В. А.

От первого брака В. А. имел сына Василия Владимировича и дочь Евфимию Владимировну; о судьбе их почти никаких сведений не сохранилось; известно лишь, что они не были казнены вместе с отцом: первый упоминается еще в 1579 г. (Курбский ошибочно называет его в числе казненных детей Β. Α.; по-видимому был не женат); вторая умерла в 1571 г., т. е. также после смерти родителей. От другой супруги Евдокии Романовны, В. А. имел двоих сыновей — Юрия и Иоанна, погибших вместе с отцом, и дочерей Марфу — была пощажена и в 1573 г. вышла замуж за ливонского короля Магнуса, и Евдокию — род. 21 февраля 1560 г., умерла в младенчестве.

"Полное собрание русских летописей", т. III, стр. 149, 151, 152, 155, 162, 185, 253; т. IV, стр. 307, 342; т. VI. стр. 303, 304, 306, 307. 308, 312, 313, 315; т. VII, стр. 239: т. VIII, стр. 293, 294. — "Собрание государственных грамот и договоров", т. І, №№ 167, 168, 169, 187, 188. — "Никоновская летопись", под соответств. годами. — "Александро-Невская летопись", лл. 948, 960 и др.; выдержка у С. М. Соловьева, т. IV, прим. 89. — "Синод. летоп.", № 351, лл. 221 и 231. — "Разрядные книги", под 1562 г. — "Царственная книга", стр. 321—328, 330, 338—"Древняя российск. Вивлиофика", т. ХIII. стр. 29, 46. — "Акты археографич. экспедиции" т. І, стр. 238. — Карамзин, "История государства Российск.", изд. Эйнерлинга, СПб. , 1843 г., т. VIII, стр. 11, 36, 54, 67, 74, 90, 95, 97, 113, 116, 118, 121, 125—130, 132, 148, 188; прим. 153, 164, 193, 194, 383, 392; т. IX, стр. 6, 15, 20, 21, 24, 26—27, 48, 82—84, 91, 151; прим. 66, 84, 86, 95, 137, 161, 177, 183, 225, 227, 268, 273, 275—277, 299, 530, 561, 849, — С. M. Соловьев, "История России с древнейших времен", изд. "Общественной Пользы", кн. II, стр. 136, 137, 138, 139, 140, 141, 171, 172. — Кельх, "Lifländische Hist", 280 и др. — Д. И. Головохвастов и архим. Леонид, "Благовещенский иерей Сильвестр и его писания", М., 1874 г. и "Чтения о-ва Ист. и Др. Рос.", 1874 г., № 1. — "О синодике Старицкого Успенского монастыря", "Журнал 17-го заседания Тверск. ученого архивного комитета 3 авг. 1888 г." в "Тверск. Губ. Вед.", 1888 г., № 86. — "Труды второго областного тверского археологического съезда, 1903 г.", Тверь, 1906 г., стр. 449. — "Русский историч. сборник", т. II, стр. 65—66. — "Киевские университетск. известия", 1875 г., № 8 стр. 233—244. — Иконников, "Опыт русской историографии". — Экземплярский, "Великие и удельные князья Северной Руси", т. II, стр. 175, 191, 286, 316, 336. — Борзаковский, "История Тверского княжества", СПб. , 1876 г. — Хмыров, "Алфавитно-справочный перечень государей русских и замечательных особ их крови", СПб. , 1870 г. — П. Н. Петров, "Для немногих; специальн. заметки по генеалогии, археол., истор. и искусству", СПб. , 1871 г., — Его же, "История родов русского дворянства", т. І, СПб. , 1885 г. — Β. Дурасов, "Родословная книга всероссийского дворянства", СПб. , 1906 г., т. Ι, ч. l-ая. — Энциклопед. словарь", Брокгауза-Ефрона, т. 6, СПб. 1892 г., стр. 645—646.

Евфросинья Андреевна, супруга кн. Андрея Ивановича, урожденная княжна Хованская, род. в 1516 г., замужем с 2 февр. 1533 г., умерла, вернее — утоплена, по приказанию Иоанна в Шексне, в конце 1569 г. или в начале следующего (есть даже определенная дата — 15 октября 1569 г., но точность ее сомнительна). Главнейшие моменты жизни этой честолюбивой, сильной характером и, несмотря на высокое положение, много выстрадавшей женщины уже достаточно подробно изложены в связи с жизнеописаниями ее мужа и ее сына, Владимира Андреевича (см. выше); там же выясняется и ход тех политических условий, в зависимости от которых так или иначе складывалась судьба представителей князей Старицких вообще и Е. А. в частности. Здесь, поэтому, во избежание излишних повторений, достаточно будет остановиться лишь на тех немногих событиях, которые касаются Е. А. одной или в которых особенно заметна была ее роль. Из всех сохранившихся о ее жизни известий с положительностью можно заключить, что Ε. А. составляла довольно редкое исключение среди современных ей женщин, даже и высшего круга; вопреки обычаям, мысли ее менее всего были заняты теремом и его мелкими интересами; наоборот, почти исключительно она была занята интересами политическими. Особенно ярко проявилось это во время болезни Иоанна, когда вокруг ее сына образовалась значительная и влиятельная партия, желавшая видеть его наследником московского престола. В этом движении Е. А. была едва ли не центральной фигурой. Когда сторонники Владимира Андреевича постепенно стали покидать его и под влиянием угроз больного царя переходить на сторону последнего, когда даже сам Владимир Андреевич дал клятву на верность царевичу Димитрию, одна Е. А. все еще сопротивлялась: она ни за что не хотела скрепить целовальную запись сына родовою печатью, находившеюся в ее руках. Трижды ходили к ней с уговорами видные бояре, но каждый раз слышали от нее лишь "много бранных речей" и возвращались без успеха. Уступая силе и необходимости, она, наконец, печать выдала, но при этом решительно заявила, что данная по неволе клятва ничего не значит и ни к чему не обязывает. Это исключительное упорство Ε, А. заставило Иоанна держать ее в постоянном подозрении. Хотя, по выздоровлении царя, она наравне с другими участниками движения не подверглась никакой видимой опале, даже как будто пользовалась особыми милостями царя (напр., в 1563 г. царь, возвращаясь из похода, посетил ее в Старице), но недоверие к ней Иоанна все же явно и видно, напр., из целовальных записей Владимира Андреевича; в них, по настоянию царя, он включил, между прочим, обязательство не щадить и своей матери, если она что-либо умыслит против супруги Иоанна или его сына; царь предполагал, следовательно, возможным всякий умысел со стороны Ε. Α., и это в то время, когда и она, и Владимир Андреевич пользовались особенною его благосклонностью. Еще с большей яркостью обнаружилось это недоверие после предпринятого Иоанном сыска и допроса Е. А. и ее сына по доносу и показаниям дьяка Саблукова. В то время, как Владимир Андреевич был все же пощажен, Ε. Α. попала в монастырь. Летописец говорит, что она сама после допроса била челом, прося дозволения постричься, но по всем данным следует думать, что ее просьба как нельзя более совпадала с желаниями самого Иоанна, вероятнее всего явилась даже вынужденной. Обряд пострижения Ε. А. был совершен игуменом Вассианом 5 августа 1563 г. в Москве на Кирилловом дворе. При пострижении ей было дано имя Евдокии. По ее просьбе, Е. Α. разрешили жить в ею же сооруженном Белоозерском Воскресенском монастыре, куда ее провожали бояре Феодор Иванович Умный-Колычев, Борис Иванович Сукин и др. В монастыре E. A. была окружена всяким довольством, а для того, чтобы она не сносилась с миром, к ней приставили Михаила Ивановича Колычева, Андрея Федоровича Щепотева и подьячего Андрюшку Щулепникова. Вместе с пострижением прекращается всякая роль Е. А. в политических событиях, но не прекращается подозрительность к ней Иоанна; вскоре после гибели Владимира Андреевича, по приказанию царя была умерщвлена и она — утоплена в Шексне.

Источники те же.

H. Сербов.

{Половцов}