ВЕРОНСКАЯ ТРАГЕДИЯ XX ВЕКА

В огромном зале старинного веронского замка Кастельвеккьо было темно и холодно. Медленно, словно нехотя, занималась заря в этот день, 8 января 1944 года, и казалось, день не наступит никогда. Замок Кастельвеккьо был построен в XIV веке на берегу реки Адидже, и с кварталом Тренто его связывал изумительной красоты мост Скалигеров. Зал украшали картины художников XVI и XVII веков, скульптуры эпохи Возрождения. Посреди всего этого холодного великолепия в безмолвном ожидании сидели арестованные. Их было шестеро, занявших места на стульях слева от трибунала. Шестеро бывших сподвижников Муссолини, шестеро высокопоставленных фашистских чинов, членов Большого совета. Они оказались здесь за то, что около полугода назад, 25 июля, посмели поднять голос против дуче. Обвинительное заключение отличалось точностью формулировок и исключало любую двусмысленность. По мнению судей, шестеро арестованных были повинны в «измене и пособничестве врагу, в предательстве и многократном покушении на независимость государства, в частности, во время голосования, проходившего на заседании Большого совета 25 июля, в Риме». Они молча выслушали обвинение: 78-летний маршал Эмилио де Боно, 45-летний Туллио Чианетти, 45-летний Карлуччо Парески, 45-летний Лючано Готтарди, 65-летний Джованни Маринелли. Шестым был граф Галеаццо Чиано — граф Чиано, к 41 году успевший побывать членом Большого совета и министром иностранных дел Италии и продолжавший оставаться зятем Бенито Муссолини. Итак, Муссолини отдал под суд собственного зятя за «измену идее». Отдал, хотя знал: наказание, в случае вынесения обвинительного приговора, может быть только одно: смертная казнь. Но он ведь был мужем его дочери Эдды, отцом его внуков! Однако соображения подобного рода могли остановить кого угодно, только не Бенито Муссолини. Недаром Андре Брисо, один из видных специалистов по современной истории, называл веронскую трагедию «шекспировской драмой XX века». * * * 25 июля 1943 года. Рим, Венецианский дворец. В зале — члены Большого фашистского совета. Большой совет должен рассмотреть повестку дня, предложенную одним из них — Дино Гранди, человеком, которого знают как ближайшего сподвижника Муссолини и одного из основоположников идеологии фашизма. Между тем подготовленная им для нынешнего заседания повестка отражает явное недоверие к руководству. В действительности Дино Гранди первым осмелился выразить то, о чем думали почти все остальные: Муссолини толкает Италию к катастрофе. Для спасения Италии остается лишь один путь: вытянуть ее из лагеря побежденных, то есть порвать с гитлеровской коалицией. Если Муссолини не согласится пойти на это, необходимо добиться его отставки, а всю полноту власти возложить на короля Виктора Эммануила III. Ровно в 17.00 членов Большого совета пригласили в зал заседаний, а сразу за ними появился и Муссолини. Секретарь партии Скорца громко произнес: «Салют дуче!» — «За нас!» — отозвались 27 человек, вскидывая руку в фашистском приветствии. Дуче вынимает из портфеля бумаги и раскладывает их на столе: «Я созвал Большой совет, согласуясь с выраженным вами желанием и в надежде услышать от каждого из вас его личную оценку сегодняшнего положения в стране». Снова и снова он повторяет, что любая война всегда непопулярна, что нужно, несмотря ни на что, проявлять твердость, что Англия остается врагом номер один, что в любом случае Италия связана союзными обязательствами. В заключение он говорит: «Большой совет должен дать ответ на более широкие вопросы: война или мир? Упорное сопротивление или безоговорочная капитуляция?» В зале повисла гнетущая тишина. Наконец старый маршал де Боно берет слово. Он пытается защитить армию и военное командование. Но когда он предлагает продолжать упорное сопротивление, его прерывают сразу несколько голосов. Боттаи уже просто кричит: «Дуче, ты лишил нас последних иллюзий нашей способности к обороне» Слово берет Гранди. Он заранее подготовился к сегодняшнему заседанию и сейчас зачитывает отрывки из предлагаемой им резолюции: «Большой совет требует… немедленного восстановления всех функций и ответственности, возложенных на короля, на Большой совет, на правительство, на парламент и корпорации, в соответствии с положениями Конституции». Гранди отважно бросает: «Муссолини, ставший героем парадов, массовых демонстраций и танцевальных ансамблей, нам не нужен!» И снова в зале тишина. Наконец раздается усталый голос Муссолини. Оказывается, он просто представляет следующее слово министру народной культуры Польверелли. И тогда с места поднимается Галеаццо Чиано. Высказав критику в адрес Германии, он тем не менее заявляет: «Никогда, ни при каких обстоятельствах мы не изменяли нашим договоренностям с Германией». Заседание продолжается, и каждый поочередно берет слово. Уже стоит поздний вечер, и споры присутствующих становятся все более беспорядочными. Уже половина третьего ночи. Наконец, Муссолини, словно очнувшись от сна, объявляет: «Нам предложено три резолюции. Учитывая, что первым предложил свою резолюцию Гранди, предлагаю секретарю партии поставить ее сейчас на поименное голосование». Скорца поднимается и рычит: «Я голосую против!» — «Суардо?» — «Воздерживаюсь» — «Де Боно?» — «За» — «Де Векки?» — «За» — «Гранди?» — «За». Голосование идет быстро. Большинство — «за». «Чиано?» — «За». Итак, Галеаццо Чиано без колебаний высказался против дуче. В этот миг он решил свою судьбу. Скорца подсчитал голоса: 19 — за резолюцию Гранди, 7 — за поддержку дуче, 1 воздержался. Муссолини молча собирает свои бумаги и встает: «Вы спровоцировали кризис режима. Вы убили фашизм». Хорошо известно, что в тот же самый день после полудня Муссолини, отправившийся на встречу с королем, был арестован при выходе из королевской резиденции. Впоследствии ему пришлось сменить несколько тюрем, пока 12 сентября в тюрьму Гран-Сассо, где он в то время находился, не прибыл Отто Скорцени, посланный Гитлером для освобождения дуче. Его посадили в самолет и увезли, несмотря на охрану, которую несли солдаты Бадольо. Уже в Германии, после совещания с Гитлером, он примет решение об образовании на севере страны Итальянской социальной республики, которую, естественно, сам же и возглавит. * * * В течение нескольких дней от фашистского режима не осталось ничего. Чиано с семьей хотел бы выехать в Испанию, но ему не выдают визу. И вот, незадолго до 15 августа, бывший министр иностранных дел принимает решение: он должен просить помощи у Германии. По его поручению Эдда Чиано тайно встречается с полковником СС Додлманном. Гитлера в известность поставил обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер. Эдда всегда вызывала у Гитлера восхищение. Ни секунды не раздумывая, он говорит: «Любой ценой нужно спасти детей Чиано — ведь в них течет кровь Муссолини. Буду счастлив принять в Германии графиню и троих ее детей». 23 августа Эдда Чиано вместе с детьми выходит из дома. Они направляются на ежедневную прогулку. Охранники ни о чем не подозревают и выпускают их беспрепятственно. Едва дойдя до соседней улицы, мать и дети замечают машину, которая тормозит прямо возле них. Дети быстро забираются на заднее сиденье, Эдда садится рядом с шофером, и автомобиль пулей срывается с места. Одновременно из дома выходит и граф Чиано, одетый в плащ с поднятым воротником и в темных очках, что делает его неузнаваемым. Прямо перед домом резко тормозит спортивный автомобиль, и Чиано вскакивает в него. Машина быстро набирает скорость, и когда до полицейских наконец доходит, что именно произошло, она уже далеко. Обе машины встречаются во дворике, где их ждет крытый немецкий грузовик. Все усаживаются в него и едут к аэродрому. Грузовик подруливает вплотную к транспортному «юнкерсу», и семья Чиано перебирается в самолет, так никем и не замеченная. И вот уже самолет летит к Мюнхену. Правительство, которое собрал вокруг себя Муссолини, состояло из «фанатиков, интриганов и просто никчемных людишек». Ультра беспрестанно подстегивали Муссолини: мы должны показать пример, твердили они, мы должны быть беспощадны, а нанесенное нам оскорбление можно смыть только кровью. Но полиция новой фашистской республики могла добраться лишь до немногих, оставшихся на виду. Но тем больше ненависти вызывали к себе эти люди. Надо наказать хотя бы их, и наказать примерно. Особенно сильное негодование вызывал у ультра Галеаццо Чиано. Да, Галеаццо Чиано сам решил свою судьбу. 19 октября он по доброй воле сел в самолет, который должен был доставить его из Мюнхена в Верону. У трапа его ждет полиция фашистской республики и представители госбезопасности. Немедленный арест. Дальше — тюрьма. Фашистская пресса продолжает неистовствовать. Ультра выступают на улицах, собирая вокруг себя небольшие кучки фанатиков. Они хотят крови. Им нужна голова Чиано. Мало-помалу в сознании Муссолини формируется величественный образ отца, приносящего в жертву обществу — пусть не сына, но все-таки близкого родственника — зятя. 18 декабря к отцу приходит Эдда. Она умоляет его спасти графа. И вот что она слышит в ответ: «Когда решалась судьба Рима, римские отцы не колебались, если требовалось принести в жертву собственного сына. В истории не бывает ни отцов, ни дедов. Есть дуче и есть фашизм». Рыдающая Эдда уходит. Больше своего отца она не увидит. 7 января 1944 года к дуче явился председатель Чрезвычайного трибунала, созванного для суда над предателями, Альдо Веккини. Он пришел за инструкциями. И он их получил: «Действуйте так, как считаете нужным и невзирая ни на какие лица. Руководствуйтесь только голосом собственной совести и законом». В большой зал замка Кастельвеккьо входят судьи. Все они одеты в гражданское, все — в черных рубашках. Обвиняемые, в их числе и Чиано, встают и вскидывают руки в фашистском приветствии. Первый день заседания посвящен допросам. Чиано громко заявляет, что он — не предатель. Он голосовал на Большом совете, потому что искренне надеялся послужить Италии. Он хотел не падения фашизма, а его внутренней реформы. На следующий день с обвинительной речью выступает прокурор. Для него все голосование Большого совета — результат заговора. Для всех обвиняемых он требует смертной казни. В 10.05 трибунал удаляется для совещания. Лишь в 13.40 судьи снова появятся в зале. Веккини зачитывает приговор, но голос его звучит так тихо, что с трудом можно разобрать слова. Джианетти, учитывая смягчающие обстоятельства, получает 30 лет тюрьмы. Все остальные приговорены к смертной казни. Старик-маршал де Боно не расслышал приговора. Он склоняется к Чиано, и зять дуче, указывая на Джианетти, поясняет: «Он один отделался. Нам всем — крышка». И чертит пальцами в воздухе крест. Фашистские министры собрались на совещание в Брешии, в резиденции министра юстиции. Сюда же прибыли прочие высшие сановники. Обсуждается всего один вопрос: передавать ли дуче просьбы осужденных о помиловании? Обсуждение длится долго, почти всю ночь. Наконец решение принято. Учитывая чрезвычайную важность рассматриваемого дела, министры приходят к выводу, что не имеют права передавать его на рассмотрение дуче. Просьбы о помиловании остаются неотправленными. В час ночи секретарь приносит Муссолини письмо от дочери: «Дуче, я до сегодняшнего дня ждала от вас хоть малейшего знака человечности или теплоты. С меня довольно. Если Галеаццо не будет через три дня в Швейцарии — на тех условиях, которые я обговорила с немцами — я использую все, что мне известно и чему я имею весомые доказательства. Если, напротив, нас оставят в покое и безопасности (включая внезапный туберкулез или автомобильную аварию), вы больше о нас не услышите. Эдда Чиано». Но Муссолини не может ничего решить. Быть может, он ждет, когда ему принесут просьбу о помиловании? Он ее не дождется. Автобус с заключенными быстро приближается к стрельбищу Сан-Дзено, что возле древнего бастиона Сан-Проколо, в двух километрах от города. Здесь, возле небольшого пригорка уже выставлено пять стульев. На Чиано — светлое твидовое пальто, на голове — мягкая черная шляпа. На часах — 9.20. Осужденным приказали сесть на стулья, спиной к автоматчикам. Это должно символизировать крайнюю степень унижения. Майор Фурлотти зычным голосом отдает положенные команды. И вот главное слово: «Огонь!» В тот самый миг, когда солдаты готовы стрелять, Чиано внезапно вскакивает со своего стула и поворачивается к палачам лицом. Это сбивает их с толку, и выстрелы летят мимо цели. Ранен только Чиано, который сейчас же падает на землю. Он громко стонет. Фурлотти, вне себя от ярости, снова командует: «Огонь! Огонь!» Залп следует за залпом, а Чиано все еще жив. Тогда Фурлотти, подбежав к Чиано, дважды стреляет ему в голову из револьвера. Потом добивает остальных четверых.