(1881-1972) Писатель. Учился в МВТУ и на юрид. ф-те Моск. ун-та (1898-1907). Печатался с 1901. Входил в лит. кружок моск. писателей-неореалистов «Среда». В 1921 избран пред. Всерос. союза писателей. С 1922 в эмиграции в Берлине, с 1924 жил в Париже. В 1925-29 один из ред. рижского ж. «Перезвоны». Сотрудничал в газ. «Последние новости», с 1927 - в более консервативной газ. «Возрождение», с 1947 - в газ. «Русская мысль». До конца жизни не шел на компромиссы с сов. властью, из-за чего разошелся с Н.Бердяевым (в 1944) и И.Буниным (в 1947). Романы из русской жизни в эпоху революций, судьбах эмиграции "Дальний край" (1913), «Золотой узор» (1925), «Дом в Пасси» (1935), автобиогр. тетралогия "Путешествие Глеба" (1937) «Тишина» (1948), «Юность» (1950) и «Древо жизни» (1953), худ. биографии «Преподобный Сергий Радонежский» (1925), «Жизнь Тургенева» (1932), «Жуковский» (1951), «Чехов» (1954) и др. произв. Кн. воспоминаний "Москва" (1939) и «Далекое» (1965).
ЗАЙЦЕВ Борис Константинович
ЗАЙЦЕВ Борис Константинович
Источник: Российские журналисты. 1000 ориентиров профессионального мастерства
ЗАЙЦЕВ Борис Константинович
29.01/10.02.1881 - 28.01.1972), русский писатель. Родился в Орле, в дворянской семье. Страдания и потрясения революционных лет приводят Зайцева к осознанному принятию православной веры и к Церкви, верным чадом которой он остается до конца дней. С этого времени в его творчестве, по собственным словам писателя, "хаосу, крови и безобразию" будут противостоять "гармония и свет Евангелия, Церкви". Православное мировоззрение автора отразилось уже в рассказах 1918-21 ("Душа", "Белый свет", "Уединение"), где Зайцев, расценивая революцию как закономерное возмездие за "распущенность, беззаботность... и маловерие", не впадает в озлобленность или ненависть, но призывает современника-интеллигента к покаянию, любви, кротости и милосердию. Рассказ "Улица св. Николая" - образная хроника исторической жизни России начала века, редкая по точности и глубине осмысления событий; кроткий старичок-возница Миколка (не сам ли Николай Чудотворец?), спокойно погоняющий лошаденку по Арбату, крестящийся на церкви, вывезет страну, как верится автору, из самых тяжких исторических испытаний. Главнейший мотив, проходящий сквозь все творчество Зайцева, - мотив смирения, понимаемого в христианском смысле, как мужественное принятие всего, посылаемого Богом.
Благодаря страданиям и потрясениям революции, как писал сам Зайцев, он открыл для себя неведомый прежде материк - "Россию Святой Руси". В эмиграции, вдали от родины, тема Святой Руси становится главной в творчестве художника. В 1925 вышла в свет книга Зайцева "Преподобный Сергий Радонежский". Монашеский подвиг Сергия, возродившего духовную силу Руси в годы ордынского ига, ободрял русских эмигрантов, вдохновлял на созидательную работу. Книга открывала характер русской православной духовности. Устоявшемуся представлению, что все русское - "гримаса, истерия и юродство, достоевщина", Зайцев противополагал духовную трезвенность Сергия - пример "ясности, света прозрачного и ровного", любимейшего самим русским народом.
"Россия Святой Руси" воссоздается Зайцевым во множестве очерков и заметок 1920-60-х - об Оптиной пустыни и ее старцах, о святых Серафиме Саровском, Иоанне Кронштадтском, патриархе Тихоне, церковных деятелях русской эмиграции, Богословском институте и Сергиевом подворье в Париже, русских монастырях во Франции.
В мае 1927 Зайцев совершил паломничество в центр вселенского Православия - на Св. Гору Афон, а в 1935 вместе с женой посетил Валаамский монастырь, принадлежавший тогда Финляндии. Итогом этих поездок явились книги очерков "Афон" (1928) и "Валаам" (1936), ставших лучшими описаниями этих святых мест в литературе XX столетия. Зайцев дает читателю возможность почувствовать мир православного монашества, пережить вместе с автором минуты тихого созерцания. Щемящим чувством родины проникнуты картины уникального оазиса русской духовности, образы приветливых иноков и молитвенников-старцев.
В романе "Дом в Пасси" (1935) воссоздана жизнь русской эмиграции во Франции. Драматические судьбы русских изгнанников, выходцев из различных слоев общества, объединяет мотив "просветляющего страдания". Центральный персонаж романа - монах Мельхиседек, подвизающийся в миру. Он воплощает православный взгляд на мир, на происходящие вокруг события, на проблему зла и страдания: "Последние тайны справедливости Божьей, зла, судеб мира для нас закрыты. Скажем лишь так: любим Бога и верим, плохо Он не устроит".
А.М. Любомудров
Благодаря страданиям и потрясениям революции, как писал сам Зайцев, он открыл для себя неведомый прежде материк - "Россию Святой Руси". В эмиграции, вдали от родины, тема Святой Руси становится главной в творчестве художника. В 1925 вышла в свет книга Зайцева "Преподобный Сергий Радонежский". Монашеский подвиг Сергия, возродившего духовную силу Руси в годы ордынского ига, ободрял русских эмигрантов, вдохновлял на созидательную работу. Книга открывала характер русской православной духовности. Устоявшемуся представлению, что все русское - "гримаса, истерия и юродство, достоевщина", Зайцев противополагал духовную трезвенность Сергия - пример "ясности, света прозрачного и ровного", любимейшего самим русским народом.
"Россия Святой Руси" воссоздается Зайцевым во множестве очерков и заметок 1920-60-х - об Оптиной пустыни и ее старцах, о святых Серафиме Саровском, Иоанне Кронштадтском, патриархе Тихоне, церковных деятелях русской эмиграции, Богословском институте и Сергиевом подворье в Париже, русских монастырях во Франции.
В мае 1927 Зайцев совершил паломничество в центр вселенского Православия - на Св. Гору Афон, а в 1935 вместе с женой посетил Валаамский монастырь, принадлежавший тогда Финляндии. Итогом этих поездок явились книги очерков "Афон" (1928) и "Валаам" (1936), ставших лучшими описаниями этих святых мест в литературе XX столетия. Зайцев дает читателю возможность почувствовать мир православного монашества, пережить вместе с автором минуты тихого созерцания. Щемящим чувством родины проникнуты картины уникального оазиса русской духовности, образы приветливых иноков и молитвенников-старцев.
В романе "Дом в Пасси" (1935) воссоздана жизнь русской эмиграции во Франции. Драматические судьбы русских изгнанников, выходцев из различных слоев общества, объединяет мотив "просветляющего страдания". Центральный персонаж романа - монах Мельхиседек, подвизающийся в миру. Он воплощает православный взгляд на мир, на происходящие вокруг события, на проблему зла и страдания: "Последние тайны справедливости Божьей, зла, судеб мира для нас закрыты. Скажем лишь так: любим Бога и верим, плохо Он не устроит".
А.М. Любомудров
Зайцев Борис Константинович
Зайцев Борис Константинович - талантливый писатель. Родился 29 января 1881 г. в городе Орле, в дворянской семье, происходящей от татарского рода с примесью польской крови. Детство Зайцев провел в имении под Калугой, в атмосфере приволья и семейной ласки. Одно из главных влияний детства - постоянное общение с природой и охота. Учился в калужском реальном училище; в 1898 г. поступил в Императорское техническое училище в Москве, но в 1899 г. был оттуда исключен за участие в беспорядках; был студентом горного института; стремясь в университет, сдал в 1902 г. экзамен по древним языкам и поступил на юридический факультет Московского университета, но курса на кончил. Этот период студенческой жизни Зайцев сам характеризует как ""время метаний - пока не определилась деятельность литературная в 1905 - 1906 гг."". Первые литературные опыты относятся к возрасту 16 - 17 лет. Рассказ ""В дороге"" появился в ""Курьере"" в 1901 г. Затем Зайцев печатался в газетах: ""Курьер"", ""Утро России"" и ""Речь"" и в журналах: ""Правда"", ""Новый Путь"", ""Вопросы жизни"", ""Золотое Руно"", ""Перевал"", ""Русская Мысль"", ""Современный мир"", ""Вестник Европы"", ""Новый журнал для всех"", ""Новая жизнь"", в альманахах ""Шиповника"" и ""Земли"". Первая книжка рассказов вышла в 1906 г., вторая в 1909 г., третья - в 1911 г. (все в Санкт-Петербурге). В 1913 г. вышел роман Зайцева ""Дальний край"". Зайцев - один из наиболее даровитых и своеобразных писателей, выступивших в первые годы ХХ века. Это - типичный представитель новейшей, так называемой ""молодой"" литературы. В нем отразились все ее особенности и ее главнейшие искания в области как идей, так и формы. Ему в большой мере присуща свойственная молодой литературе склонность к философствованию - к уяснению жизни в свете моральных проблем. Его интересует не конкретная видимость вещей, не их внешний облик, а внутренняя сущность; их отношение к коренным вопросам бытия и их взаимная связь. Отсюда недовольство старыми художественными формами - бытовым реализмом, искание новых, более соответствующих содержанию. Содержание творчества Зайцева - человеческая душа как часть космоса и его отражение. Наиболее подходящими приемами, на первых порах, ему представлялись отчасти так называемый ""импрессионизм"", отчасти символизм, а затем в нем все более и более проявляется тяготение к новому - углубленному и утонченному - реализму. Зайцев - большой субъективист, но его экспансивность не производит впечатления грубой откровенности: напротив, она придает его творчеству отпечаток интимного благородства. Лиризм является основной чертой его рассказов. Среди них нет ни одного, который не был бы типично зайцевским. Вопрос о смысле жизни и связанные с ним мятежные, болезненные настроения отразились в психологии Зайцева весьма сложно. Они столкнулись с его духовной организацией, совсем не склонной к бурям и не страдающей диссонансами, с его душой светлой, по-чеховски мирной и созерцательной, покорно принимающей жизнь. Современность отравила Зайцева своим ядом, но теоретически он остался убежденным и последовательным защитником жизни. Этим объясняется и та двойственность, которая присуща зайцевским героям. Все они - за ""жизнь"" и считают, что человеку-""светочу"" не дано право тушить себя, пока его не потушат; но жить, устраивать свою жизнь, они не умеют. В них слаб пульс жизни. Герои Зайцева - такие же пассивные созерцатели, как и чеховские хмурые люди; но у них нет присущей интеллигенту оторванности от космоса; они не чувствуют себя среди природы одинокими. В рассказах 3-го сборника: ""Мгла"", ""Тихие зори"", ""Священник Конид"", ""Миф"" эта связь человека с миром так сильна, что они кажутся слитыми: человек как будто не выделился из космоса. Космос вообще господствует у Зайцева над индивидуальным началом и заглушает его даже в позднейших рассказах, например, в ""Вечернем часе"". Отстрадавшая, покончившая с личными вопросами героиня говорит: ""Что бы то ни было, я вижу. Я ощущаю даже радость жизни, - она все больше заключается для меня в клочке синего неба, в фиалке, глазах влюбленной девушки, белой пене моря, смехе ребенка..."" Современный кризис индивидуализма почти не задел Зайцева: не было к этому склонности в его натуре. К своему художническому оптимизму он пришел не сразу. В ранних рассказах, например, в ""Сестре"" и ""Гостье"", герои испытывают тревожное чувство перед вопросами бытия. Полнее и ярче всего оптимизм Зайцева выразился в ""Аграфене"", потому что ему пришлось иметь дела с символами, а не с живыми людьми. В этой повести о человеческой, в частности - женской жизни, по задачам, есть общее с ""Жизнью человека"" Андреева , но по настроению они резко различаются. Сопоставление этих двух произведений, в одинаковой степени схематичных, может показать, как далеко разошелся Зайцев с отрицателями жизни в роде Андреева, Ремизова или Арцыбашева . Несмотря на свою отвлеченность, ""Аграфена"" с чрезвычайной убедительностью раскрывает проблему жизни. В резиньяции Аграфены, прожившей бурную жизнь, не уклонявшейся ни от радости, ни от страдания, нет ничего искусственного: она кончает полным просветлением и приятелем мира. В красивом рассказе ""Спокойствие"" и в большом романе ""Дальний край"" оптимизм Зайцева носит несколько половинчатый характер: с одной стороны, герои утверждают, что ""жизнь прекрасна"", и в ней ""бесповоротно побеждает кто-то близкий и родной"", с другой - они так хилы и неустойчивы, что в крайнем случае - ""если очень прихлопнет"", всегда готовы и ""на попятный"". Будучи новатором, Зайцев вместе с тем - одно из тех звеньев, которые связывают литературу прошлого с литературой будущего. Зайцев роднит со старой литературой, прежде всего, его идеализм и прочный моральный фундамент. В его героях очень сильно чувство долга. Они не свободны; они чувствуют себя в мире исполнителями высшей воли. ""Драмы есть, ужасы - да, но живем мы во имя прекрасного..."". ""Жизнь есть жизнь - борьба за свет, культуру, правду. Не себе одному принадлежит человек"". Мысль, выраженная в последних словах, является у Зайцева центральной. Роднит его со старой литературой и яркая в его творчестве русская стихия. В его произведениях все подлинно русское - и природа, и человек. Природа, как у Чехова - типично русский пейзаж: широкая равнина, бесконечная даль, необозримый простор, с обычным преобладанием элегических, матовых красок, располагающих к самосозерцанию, самоуглублению - в духе картин Левитана . Русский человек у Зайцева обозначился не сразу, как и человек вообще; но уже в ""Спокойствии"" Константин Андреевич является типичным русским помещиком - скитальцем, потомком лишних людей Тургенева . Герой ""Изгнания"" - конкретный русский человек, с налетом толстовства, большими моральными запросами и внутренней готовностью к ""уходу"". Зайцев - один из немногих молодых писателей, избежавший влияния Достоевского . Все литературные влияния распределились в нем равномерно, с некоторым преобладанием толстовского и тургеневского. Ближайшим и, по-видимому, очень любимым учителем Зайцева был Чехов, с которым у него много общего и в натуре, и в таланте. Талант Зайцева не отличается такой законченностью и устойчивостью, как у Чехова, но зато нежнее и тоньше. Зайцев - тоже миниатюрист, но внесший много нового в миниатюру. Он умеет сосредоточить внимание читателя на той именно стороне предмета, которая ему особенно нужна. Лучшие образцы таких волнующих миниатюр помещены в 3 томе. В каждом из очерков: ""Заря"", ""Смерть"", ""Жемчуг"", представлен какой-нибудь жизненный эпизод на широком фоне авторских чувств и мыслей о жизни. В способности подходить к предмету непосредственно и сразу захватывать кроется обаяние зайцевской манеры, которая, несмотря на усиленное тяготение Зайцева к реализму, остается импрессионистско-лирической даже в большом романе ""Дальний край"". Отдельные картины этого романа свежи и поэтичны и вполне могли бы рассматриваться как самостоятельные произведения (например, все итальянские эпизоды). Но в целом роман не отличается полнотой, стройностью и широтой захвата. Кроме рассказов и романа, у Зайцева есть несколько пьес, не особенно удачных, но характерных для него: ""Верность"", ""Любовь"", ""Усадьба Лариных"". Последняя напоминает отчасти ""Чайку"" Чехова, отчасти тургеневский ""Месяц в деревне"". - Ср. Ю. Айхенвальд ""Сил. рус. пис."" (т. III); А. Горнфельд ""Книги и люди""; Е. Колтоновская ""Новая жизнь"". Е. Колтоновская.
Источник: Биографический словарь. 2008
Зайцев, Борис Константинович
[1881—] — современный писатель-эмигрант. Родился в городе Орле, в дворянской семье. Детство свое провел частью на горных заводах, где служил отец, частью в имении отца под Калугой, "в постоянном общении с природой", в "атмосфере приволья и самого доброго к себе отношения со стороны родителей". Гувернантки, охота, захолустная техническая интеллигенция на заводах с туго развивающимся производством, разоряющиеся дворяне, владельцы крупных, но пустеющих и заброшенных имений, крепкие хозяйства одиночек-кулаков, опустелые поля середняцкой крестьянской массы, уходящей почти на круглый год в отхожие промыслы, и наконец захолустная Калуга с неизменными 50 тысячами населения за 60 лет — вот та обстановка, в атмосфере которой рос и развивался будущий писатель и к-рая оставила несмываемый след на его творчестве. До одиннадцати лет З. живет дома, затем он поступает в калужское реальное училище, в 1898 — в Московский технический институт. В 1899 З. увольняют из института за участие в студенческих волнениях. В 1902 З. сдает экзамены по древним яз. и поступает в университет на юридический факультет, однако его не кончает, отправляется в Италию, увлекаясь там искусством и древностями. С семнадцати лет начинаются литературные опыты З. В 1901 печатается в "Курьере" первый его рассказ "В дороге". В 1904—1906 работал корректором при московском марксистском журнале "Правда", где напечатал два рассказа — "Мгла" и "Сон"; третий — "Тихие зори" — уже не прошел и попал в "Новый путь", ежемесячник с мистическим уклоном.
Первый томик рассказов З. появился в 1903. Он ярко отразил психику интеллигента-дворянина из захолустья, внимательного наблюдателя замирающей жизни барских имений, делящего досуги дворянских усадеб, окруженных угрожающей массой темных землеробов, а в городе — звериной мещанской сытью. Последнюю автор изображает энергичными, резкими, даже грубыми мазками, сближая и сливая живых людей с животными и неодушевленными предметами. Волки чувствуют и мыслят у него по-человечьи, люди уподоблены обомшелым пням, грибам, кулям; волосатые тела их, наполненные снедью, накаляются, как печи, они животно сопят, бесстыдно рычат в знойных ласках. Им противостоят зарисовки интеллигентов бар с их приторно-изнеженной любовью, с деланной отрешенностью от мира сего, бескорыстных и печально изнемогающих от сознания своей обреченности и тщеты неизбывных земных желаний. Этой классово-лицеприятной оценке подчинены у З. картины природы. Весь реальный мир, живой и мертвый, полон злобы и вражды. Поэту хочется изобразить лицо вечной ночи, с грубо вырубленными, сделанными, как из камня, огромными глазами, в которых он прочел бы "спокойное, величавое и равнодушное отчаяние". А рядом — сладостные пейзажи, в которых "псы и овцы мудры по-человечески", березки — "ликующие хоралы невест", и на фоне их одинаково радуют умиленный глаз поэта и могучий шестидесятилетний поп — владелец ста десятин, и ссохшийся от старости урядник, уныло беседующий с помещиками из либералов, и выбежавший из зеленеющего клевера веселым галопцем на теплую зарю зайчик. Мнимая жизнерадостность этих залитых солнцем пейзажей отдает смакованием солнечных пятен на золоченой крышке гроба.
Классовая ограниченность восприятия поставила предел незаурядному дарованию. Несмотря на классическую завершенность отдельных страниц и отрывков, Зайцев не сумел, да и не мог, ни идейно, ни эмоционально захватить читателя даже из своего класса. Отсюда — унылое ощущение оторванности и отчужденности, наложившее на миросозерцание автора отпечаток внутренней эмигрантщины. Оставаясь "вне партий", "вне классовой борьбы", при всей своей мистической вселенской устремленности, З. не выходит за пределы кругозора дворянина, о котором самим автором правильно сказано: "не был ни социалистом, ни анархистом, ни христианином и только жаждал быть чем-то", пребывая в помещиках. Герой рассказа "Завтра", Миша, присутствует на митинге. Здесь при свете факелов он участвует в братской клятве под наклоненными знаменами умирать смело и погибнуть с теми, кто любит свободу больше, чем жизнь. Но Мише безразлично куда идти, зачем идти, он не дает себе отчета, за что конкретное борются люди. "Все равно идет не он, а Оно — Оно и мыслит, гигантское раскаленное Оно". Живые интересы масс заслонены от зайцевского человека ворохом взвинченных слов, от которых он приходит в умиление: "Ты, великий дух, ты месишь, квасишь, бурлишь и взрываешь, ты потрясаешь землю и рушишь города, рушишь власти, гнет, боль — я молюсь тебе. Что бы ни было завтра, я приветствую тебя, "Завтра"". Так восприняты октябрьские дни пятого года лириком барских усадеб. Отщепенец рад раствориться в гигантском коллективе, в красивой театральной обстановке, но цели коллектива ему безразличны, он подменяет их восторженными фразами. Пройдет угар, и пред лицом реальных вещей окажется растерянный человек, с глухой неприязнью к наступившему, вчера еще приветствуемому "Завтра". "Весь город поливают с неба серной кислотой, и мы дымимся, начинаем затлевать". Героям З. свойственно ощущение гибели их класса, они призывают к стойкости и мужеству. "Нам дано жить в тоске и скорби, но дано и быть твердыми и с честью и мужеством пронести свой дух сквозь эту юдоль неугасимым пламенем и с спокойной печалью умереть: отойти в вечную обитель ясности" ("Сестра").
Вспыхнувший Октябрь разбудил в З. те активно-реакционные тенденции, которые заложены были в его классовой природе. Неугасимый помещичий дух еще не хочет "с спокойной печалью умереть".
В рассказе "Улица святого Николая" революция дала себя почувствовать автору лишь в грузовиках, давящих прохожих. Обычно кроткий З. с ехидством жалит: "а может задавить еще иной — легкий, изящный. В нем конечно комиссары — от военно-бритых, гениальных полководцев и стратегов через товарищей из слесарей до спецов из совнархозов — эти буржуазны и покойны. Но у всех летящих общее в лице: как важно! Как велико! И сияние славы и самодовольства освещает весь Арбат". Но если З. в 1905 черносотенным погромам противопоставлял свое кроткое "Да будет", то теперь, когда красные победили и рабочие двинулись из подвалов вверх, он уже не примиряется, а с пафосом "истинно-русского" человека наставляет поджавшую хвост православную сыть: "Призывай любовь и кротость, столь безмерно изгнанный, столь поруганный. Слушай звон колоколов Арбата... но не гаси себя и не сдавайся в плен мелкой жизни, мелкого стяжательства, ты, русский гражданин Арбата". Умиленный призыв к равенству страдания, христианской любви и общего стояния пред богом под колокольный звон — вот что противопоставил Октябрю дворянский лирик.
В рассказе "Странное путешествие", являющемся продолжением "Голубой звезды", христианская, скорбно-фарисейская неприязнь к реальному тленному миру оформилась в сгущенную, правда, усталую и пассивную вражду ко всему советскому. Поэт примирился с ныне угнетенной мещанской сытью, но человеческая душа в крестьянине у него по-прежнему остается под подозрением. В рассказе "Авдотья Смерть" образ затравленной нуждой крестьянки, поколачивающей старуху мать за то, что она много "жрет", очерчен с коварным и черствым равнодушием. З. чужды жалость и понимание, у него нет ключа к людям другого класса. "С ними нужны крепче нервы. Они все такие, а ты думаешь — другие лучше. Они не так чувствуют, как ты", наставляет свою дочь бывшая помещица, единственно добрые люди в советской деревне. Как будто бы исключением являются рассказ "Молодые" и повесть "Аграфена". Но "молодые" — не живые люди, а куклы, разыгрывающие любовную пантомиму в деревенском стиле, а Аграфена — прислуга, к-рая покорно коротала свой век в барской семье. Вся повесть написана в тонах жития святых. Зато к людям своего класса З. относится с осторожной нежностью, даже когда они ему антипатичны. Так сутенер и педераст Никодимов в "Голубой звезде" зарисован с сочувственной печалью к его обреченности и роковому концу.
Едва ли не самым крупным произведением последнего периода является "Золотой узор", роман, последние главы которого напечатаны в 1925. Произведение дает красочное изображение судьбы барской интеллигентной семьи в переплете усадебных, городских и заграничных знакомств на протяжении последней четверти века. Герои этого романа не любят труда, им чужд его творческий пафос. Инженер, директор завода, в ответ на восхищение подруги его дочери пред железной симфонией и действенной мощью завода восклицает: "И чорт бы их побрал, все интересные заводы. Труд, если вам угодно, — проклятие человека".
Великая война и грозная революция не открыли им ни глаз, ни ушей. Народная масса в великой войне отмечена ядрено-грубым эпизодом и красочной вульгарной шуткой. Ни звука о новой психике масс, ни звука о нарастающем сдвиге. Зато баре зарисованы с нескрываемой любовью, приютившейся в нежной грусти, и преклонением пред их культурой. Беспочвенные, отъехавшие от одного берега и не приставшие к другому герои "Золотого узора" — как бы последыши крепостной феерии. Правда, внешне они потеряли всякие признаки паразитизма. Правда, все они как будто никому ничем не обязаны, денежный знак, сорванный у банкомета или с аренды имения, не вскрывает сам по себе их социального родства с былыми прожигателями крепостных времен. Но по существу они паразиты. Оттого и веет тлением от старосветского мистицизма З. Один из зайцевских персонажей говорит: "Пускай меня арестуют и сажают в тюрьму, я отбуду наказание и поступлю туда, куда клонится мое сердце, в сектанты ли, в анархисты или просто в незаметные одинокие люди, великое преимущество которых: свобода от всех и от всего" ("Изгнание"). Это при самодержавии. А другой в "Голубой звезде" накануне революции проповедует: "Истинно свободен лишь беззаботный, вы понимаете, лишенный связей дух. Вот почему я не из демократов. Да и богачи мне чужды. Я не люблю множества, середины, посредственности. Нет ничего в мире выше христианства. Может быть, я не совсем так его понимаю. Но для меня — это аристократическая религия, хотя Христос и обращался к массе. Моя партия — аристократических нищих".
Нелюбовь к городской чиновной знати, презрение к радикальному разночинцу, теплые симпатии к нехозяйственным деревенским дворянам с мистическим душком и либеральным налетом, ржавая испуганная неприязнь к трудящейся серой массе, разъедающая нежную лирику зайцевских рассказов, и наконец все покрывающий страх смерти, жажда бессмертия и покорная обреченность судьбе — вот замкнутый и довольно целостный круг, за который не выходят переживания и творчество поэта. Выхоленный сладкопевец с весенними теплыми словами становится холодным, жестким, извощичьи грубым всякий раз, когда его перо прикасается к простым людям. Ласково зарисованные им герои не переваривают ни трудовых низов, ни даже трудовой интеллигенции. "Люди в кофточках и чесучевых пиджачках меня не раздражали... Ну что ж взять с них, неужели удивляться? Нет, конечно удивляться нечему. Все это Русь, ситцевая Россия. Но и полюбить их мудрено". Это — встреча З. в Италии с экскурсией курсисток и учителей, досадивших тем, что наивно путались в архитектуре и датах до и после христ. эры. Гробницы Аппиевой дороги, древности Рима, картинные галереи и древние монеты для зайцевских бар значительнее и красочнее, чем подлинная жизнь и подлинная борьба трудящихся масс. А вот как этим несчастным слепцам представляется наша советская молодежь: "Мрачные, полуголые юноши правильными колоннами несли плакаты с надписями: "Смерть изменникам". Лениво брели барышни советские, лениво несли над собой: "Казнь преступникам". Попадались детские отряды: "Режь буржуазию" — нынче демонстрация. И над всем городом моим, столь издавна любимым, раздавалось, не смолкая: "Смерть, смерть, смерть"". Это не из памфлета, а из дневника героини, к-рую автор изображает смелой, открытой и правдивой, обаятельно ткущей золотой узор своей жизни.
Для З. характерна тепличная утонченность суженного и изломанного, почти больного восприятия, ребячливо проглядывающего мировые исторические сдвиги, как нечто малоценное для вечности и для возвышенной "настоящей" жизни тщедушных выродков захолустного барства. "В колыхании завески кружевной, в постукивании каблучков по лестнице по больше смысл а, чем в море книг, падениях, завоеваниях и победах".
Характеристику языка и композиции З. — см. в ст. "Импрессионизм" (русский).
Библиография
: I. Сочин. Б. Зайцева, I, II, III тт., изд. "Шиповник", СПб., 1906—1911; Сочин., 6 тт., изд-во писателей в Москва, М., 1916; Голубая звезда, Повесть, сб. "Слово", 8, М., 1918. За границей: Собр. сочин., 7 тт., изд-во Гржебина, Берлин, 1922—1923; Путники и др. рассказы, кн-во "Русская земля", Париж, 1921; Дальний край, Роман, изд-во "Слово", Берлин, 1922; Улица св. Николая, Рассказы, изд-во "Слово", Берлин, 1918—1921; Рафаэль, Дон-Жуан, Карл V, Души чистилища, изд-во "Нева", Берлин, 1924; Золотой узор, изд-во "Пламя", Прага, 1926; Преподобный Сергий Радонежский, Париж, 1925; Исследование о жизни Алексея Божия человека, "Соврем. записки", 1926, XXVI.И. Русская литература XX века, ред. С. А. Венгерова, кн. VIII, стр. 65—66 (автобиография и статья); Горнфельд А. Г., Лирика космоса, сб. "Книги и люди", 1908, стр. 13—23; Морозов М., Старосветский мистик, в кн. "Очерки по истории новейшей литературы", СПб., или в сб. "Литературный распад", кн. II, 1909; Колтоновокая Е., Поэт для немногих, сб. "Новая жизнь", СПб., 1910; Коган П. С., Очерки по истории новейшей русской литературы, т. III, вып. I, М., 1910; Лаврецкий А., Б. Зайцев, "Наши дни", 1915, № 3; Львов-Рогачевский В., Новейшая русская литература, М., 1927; Русские писатели о современной литературе и о себе, "Своими путями", Прага, 1925—1926, X — XI; Бальмонт, Легкозвонный стебель, Париж, "Послед. новости" № 2087, 9 декабря 1926; Осоpгии М., Этюды о писателях. Б. К. Зайцев, "Новая русская книга", 1923, III — IV; Eго же, О Борисе Зайцеве, "Послед. новости", 1926, IX — XII; Смирнов Н., Солнце мертвых, "Красная новь", 1924, II; Адамович Г., Литературные беседы, "Звено", Париж, 1926—1927, №№ 168 и 210; Mочульский К., "Звено", Париж, 1926, № 202; Кульман Н., Возрождение, 1926, 12 — XII.
III. Владиславлев И. В., Русские писатели, Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия, т. І, М., 1928.
М. Морозов.
{Лит. энц.}
Зайцев,
Борис КонстантиновичРод. 1881, ум. 1972. Писатель-прозаик. Произведения: "Аграфена" (1908), "Дальний край" (роман, 1913), "Голубая звезда" (1918), "Преподобный Сергий Радонежский" (1925), "Москва" (мемуары, 1939) и др. В 1922 г. эмигрировал.
ЗАЙЦЕВ Борис Константинович
29.1.1881, Орел - 26.1.1972, Париж) - прозаик, мемуарист, переводчик. Сын горного инженера, в 1882-94 управляющего рудной конторой на заводах Мальцева в Калужской губернии, с 1898 директора московского завода Ю.Гужона, Детство З.
прошло в селе Усты Жиздринского уезда Калужской губернии. В Калуге учился в классической гимназии (1892-94), в 1898 окончил реальное училище и поступил в Московское техническое училище, но первокурсником отчислен за участие в студенческом забастовочном комитете, В 1899 принят в Петербургский горный институт, в 1902, сдав дополнительные экзамены, перевелся на юридический факультет Московского университета (студент до начала 1907).
Как писатель дебютировал 15.7.1901 рассказом-эскизом «В дороге» в московской газете «Курьер». После рассказа «Волки» (1902) Л.Андреев ввел З. в кружок московских неореалистов «Среда». Кумир молодого З.
А.Чехов, Стиль ранних рассказов - сочетание натуралистического модерна с лирическим преклонением перед тайной мироздания, навеянным чтением пантеистически воспринятого Вл.Соловьева, ощутимо также влияние И.Бунина, с которым З. познакомился в 1902. Период ученичества - открытие Данте, интерес к поискам современников {К.Бальмонт, А.Белый, М.Горький, Ф.Сологуб), частые, начиная с 1904, поездки в Италию - был подытожен переводами произведений Г.Флобера «Искушение святого Антония» (1907) и «Простое сердце» (1910).
В первой книге З. - «Рассказы» (СПб., 1906) - отразились юношеские увлечения писателя, но З.Гиппиус сумела выделить главное: «Читая Зайцева - грустишь, но ждешь... Язык простой и круглый..
действительно живописный, иногда очень яркий. Так видел бы природу современный Тургенев... Тургенев без романтизма... и ...без тенденции». Соединение «натурализма» и «символизма» у З. зафиксировал Белый.Г.Чулков ввел З. в 1904 в петербургский журнал «Вопросы жизни».
В 1904-8 З. познакомился с Д.Мережковским, А.Блоком, Н.Бердяевым, А.Ремизовым и др., бывал на «Башне» Вяч.Иванова. С 1907 редактор литературно-художественных альманахов издательства «Шиповник».
2.4.1912 обвенчался в Москве с дочерью археолога и нумизмата А.
Орешникова - Верой Алексеевной Смирновой. Сборники: «Рассказы» (СПб.
1909), «Рассказы» (СПб., 1911), «Усадьба Ланиных» (М" 1914), «Земная печаль» (М., 1916), «Путники» (М., 19 1 9) составили собрание сочинений, начавшее печататься с 1916 в московском кооперативном «Книгоиздательстве писателей». Написанное за это время получило по преимуществу положительные отзывы Блока, В.Брюсова, Чулкова, Ю.АНхенвальда, В.Гофмана, К.Чуковского и др.И.Одоевцева еще в Петербурге слышала от Гумилева и от Г.Иванова, что «в кругу «аполлоновцев», так строго и пристрастно судивших писателей-москвичей, Бориса Зайцева ценили и уважали...». Исключение составил роман «Дальний край» (1913, отд. изд. М., 1915), в котором ценность любви двух молодых людей и обращение к вере бежавшего в Италию русского террориста ставились выше революционных народнических заветов 1905, что вызывало неприязнь левого крыла критики.
Драматургические опыты З. (пьеса «Усадьба Ланиных», пост. в 1914 в театре Корша) в дальнейшем не получили развития. С 1913 З. по совету своего друга П.Муратова принялся за перевод ритмизованной прозой дантовского «Ада» (Париж, 1961), к которому возвращался в разные и, как правило, тяжелые периоды жизни.
В начале 1910-х З. переживал творческий кризис. Ранние удачи (рассказы «Миф», 1906; «Священник Кронид», 1905; повесть «Аграфена», 1909) сменились вещами неровными (рассказы «Смерть», 1911; «Актерское счастье», 1913; повесть «Кассандра», 1915). Переломными стали повести «Путники» (1916, опубл. в 1919), «Голубая звезда» (1916, опубл. в 1918), твердые по почерку, но полные лирического напряжения. Обе завершены в Притыкино (имение отца на Оке в Каширском уезде Тульской губернии) и посвящены своего рода «лишним людям», которые, словно отстав от течения жизни и ощутив некую внутреннюю тишину, застывают на перепутье, распознают рождение в себе чего-то крайне важного, но до конца не понятого и потому соотнесенного с внешним, - льющими печаль звездами. «Голубая звезда» - самое тургеневское произведение З.
Летом 1916 З. был мобилизован, поступил в московское Александровское военное училище, выпустил брошюру «Беседа о войне» (М" 1917).
Трагически пережил гибель 27.2.1917 в Петрограде племянника Ю.Буйневича, офицера Измайловского гвардейского полка; посвятил ему стихотворение в прозе «Призраки». Летом 1917 произведен в офицеры, но из-за воспаления легких в боях не участвовал. Большевистский переворот встретил в Притыкино, откуда время от времени наезжал в Москву. 19.1.1919 скончался отец писателя, в ночь на 1 октября был арестован и по обвинению в контрреволюционном заговоре расстрелян пасынок З. - А.Смирнов. Еще в декабре 1917 в однодневной газете Клуба московских писателей «Слову - свобода» в заявлении «Гнет душит свободное слово» и в открытом письме А.Луначарскому (Народоправство, 1917, № 17) З. заявил о неприятии большевизма.
В апреле 1918 принял участие в основании «самодельной гуманитарной студии» «Studio Italiano», работал в 1921 в кооперативной «Книжной лавке писателей», куда его устроил М.Осоргин. Тогда же избран председателем московского отделения Всероссийского союза писателей; 21 июля вошел во Всероссийский комитет помощи голодающим, арестован 2 6 августа вместе с другими его членами, но вскоре отпущен.
Впечатления послереволюционных лет переданы З. в рассказах, вошедших в книгу «Улица Св.Николая: Рассказы, 1918-1922», а также в позднейшем рассказе «Последнее путешествие» (1926). «Улица Св.Николая» своеобразная поэма в прозе, ритмы которой указывают на притягательность для З. «московской» прозы Белого, Почти в библейских интонациях в ней повествуется о превращении в мираж былого великолепия Вавилона-Арбата и необходимости преодоления этой утраты в христианском смирении и любви. Весной 1922 З. заболел сыпным тифом, после чего получил при содействии Л,Каменева (с которым учился в университете) и А.Луначарского визу на выезд за границу для поправки здоровья и 8.6.1922 уехал вместе с семьей в Германию.
Эмигрантские годы никогда не были легкими для З., но о выборе своем он не жалел: «Живя вне Родины, я могу вольно писать о том, что люблю в ней - о своеобразном складе русской жизни..., русских святых, монастырях, о замечательных писателях России». До конца жизни он не шел ни на какие компромиссы с советской властью, в результате чего в 19444 8 окончательно расстроились его отношения с Бердяевым, ав 1947- произошла размолвка с Буниным. По словам З.Шаховской, «победа СССР в 1945 году была для Зайцева не русской победой, т.к. не могла послужить возрождению России и освобождению ее народа, и всякое заигрывание или кокетничанье с советскими властями было дня него неприемлемо».
Ранее неприятие большевизма и присущего ему богоборчества определило оценку творчества Блока и Горького в мемуарных очерках З.
(«Побежденный», 1925: «Максим Горький (К юбилею)», 1932) и отказ в 1930-е во встрече А.Толстому. В то же время отъезд на Запад не озлобил З., привел к укреплению веры. Православное мировидение позволило З. в эмиграции по-новому открыть для себя духовный фундамент русской культуры и распознать, как писал Ю.Терапиано, «русскую всемирность тех дореволюционных лет, когда наши... писатели умели ощущать весь мир своей родиной». Круг общения З. в годы изгнания - М.Алданов, Бунин, Н.Берберова и В.Ходасевич, Муратов, Осоргин, Ремизов, Н.Тэффи и др., а также о.Г.Спасский, архимандрит Киприан (Керн). Полагая, что Россия - там, где Христос, он сердцем почувствовал родину, побывав в апреле-мае 1927 на Афоне, и в июле-сентябре 1935 на Валааме (тогда - Финляндия).
Летом 1922 Зайцевы жили в курортном местечке Мисдрой близ Штеттина, с сентября в Берлине, где писатель находился в гуще литературной жизни, регулярно посещал «Клуб писателей» и кафе «Ландграф». В марте 1923 З.
был избран вице-председателем Союза русских писателей и журналистов; параллельно сотрудничал в берлинской газете «Дни», пражском журнале «Воля России». Лето 1923 семья З. провела в приморском поселке Преров-Остзеебад вместе с Бердяевыми, Ходасевичем и Берберовой, семьей С.Франка, Муратовым. В 1922-23 З.Гржебин, давний зайцевский знакомый, «в виде почетного исключения» выпустил в Берлине 7-томное собрание сочинений З., где впервые была опубликована книга лирических очерков «Италия», В сентябре-декабре 1923 З. посетил по приглашению итальянского слависта Э.Ло Гатто Италию, читал лекции в римском Институте Восточной Европы, В 1920-30-е З. - один из наиболее уважаемых писателей «старшего» поколения эмиграции. Часто бывал в литературных салонах Фондаминских и Цетлиных, являлся почетным членом основанного в 1927 Мережковским и Гиппиус литературно-философского общества «Зеленая лампа». Начиная с 14-й тетради печатался в журнале «Современные записки», а также работал в газете «Последние новости», но из-за финансовых разногласий перешел осенью 1927в более консервативное «Возрождение» (до 1940 - ок. 200 публикаций). С октября 1925 редактировал журнал «Перезвоны».
Как праздник эмиграции был отмечен 12.12,1926 25-летний юбилей творческой деятельности З. (его речь опубл.: ПН, 14.12.1926), 30.9.1928 З. на белградском съезде русских ученых и писателей эмиграции получил (подобно Гиппиус и А.Куприну) из рук высоко им чтимого «королярыцаря» Югославии Александра Орден Св.Саввы (покровителя искусств) 2-й степени.
Летом 1925 в имении профессора В.Ельяшевича на юге Франции завершил беллетризованное житие «Преподобный Сергий Радонежский» (Париж, 1925), работал над автобиографическим рассказом «Алексей Божий человек» (1925) и очерком о Блоке; на обратном пути впервые побывал у Буниных. Преподобный Сергий для З. - воплощение того типа русской святости, который особо дорог живущим в кровавые «времена татарщины», - тем, кто в «пленении» приходит к чувству покаяния (сочувственные отзывы Н.Лосского в журнале «Путь», 1926, № 2 и Гиппиус в «Современных записках», 1925, № 25).
Этапным произведением стал для З. роман «Золотой узор» (СЗ, 1923-25, № 15-19, 2224; отд. изд. Прага, 1926), начатый в Берлине. Роман (написанная от первого лица история жизни молодой женщины с ее детства на рубеже столетий до отъезда с мужем в эмиграцию) распадается на две неравноценные части. Первая - посвящена дореволюционной эпохе и достаточно аморфна, является ухудшенным вариантом повествовательных ходов из «Голубой звезды». Вторая - лирический монолог, разреженный риторическими вопросами, чередованием абзацев разной длины, пейзажным декоративизмом. Контраст между двумя частями привел к особой экспрессивности последних глав об «окаянных днях» 1917-22. Покинув Россию, Наталия в тишине знаменитой часовни начинает понимать смысл слов Христа, сказанных по преданию на этом месте апостолу Павлу, поначалу бежавшему из нероновского Рима: «Quo vadis?». В совокупности сильных и слабых сторон «Золотой узор» свидетельствовал о завершении тургеневского этапа его творческой биографии.
Облик дома, в котором З. поселился в мае 1926, воссоздан в единственном романе 3" полностью охватывающем жизнь эмиграции, «Дом Пасси» (Берлин, 1935). Памяти матери, умершей 20.7.1927 в Москве, З.
посвятил книгу рассказов «Странное путешествие» (Париж, 1927).
Эмоциональным откликом на это событие явилась повесть «Анна», написанная в жесткой, не характерной для З. манере (СЗ, 1928, № 36-37; 1929, № 38; отд. изд. Париж, 1929), где описывается гибель в России молодой сельской женщины. В 1928 в Париже вышла посвященная митрополиту Евлогию (Георгиевскому) книга очерков «Афон». Начиная с ноября 1929 З. присутствовал на вечерах русско-французского общества, в работе которого приняли участие многие французские писатели и философы (Ж.Бернанос, П.Валери, А.Мальро, Ж.Маритен, П.Фор и др.).
Многократные попытки описать тайну русской святости (книга очерков «Валаам». Таллинн, 1936) сказались также на обращении З. к беллетризованной биографии, в жанре которой написаны книги «Жизнь Тургенева» (Париж, 1932), «Жуковский» (Париж, 1951), «Чехов» (НьюЙорк, 1954), эссе «Жизнь с Гоголем» (СЗ, 1935, № 59), «Тютчев - жизнь и судьба (К 75-летию кончины)» (Возрождение, 1949, № 1). Увидев в Тургеневе своего «спутника», З. неосознанно написал книгу не в меньшей степени автобиографическую, чем биографическую. По эротичности натуры, рассуждает З., Тургенев исконно русский писатель: любовь для него - не «гастрономия», как у современных ему французских прозаиков, а подобие мистического просвета. Но т.к. этому «дионисизму» не суждено было перерасти в веру, то отношение Тургенева к любви двойственное, это и источник чистого вдохновения, изящества, и страх небытия. Общий замысел З. в биографических сочинениях - показать «двойную» судьбу писателей: путь художника, с одной стороны, и отражение в его «жизни сердца» раздумий о преодолении смерти - с другой. Намерение увидеть в Тургеневе и, в особенности, Чехове писателей «подземно» религиозных определяется виденьем духовной целостности русской культуры.
В 1941-42 З. вернулся к переводу «Ада». Пережил бомбардировки Бианкура (пригорода Парижа, где некоторое время жил). Весной 1949 путешествовал по Италии (последняя встреча с Вяч,Ивановым).
Сотрудничал в журналах «Грани», «Вестник РСХД», «Мосты», «Новый журнал», газетах «Русская мысль», «Новое русское слово» и др.
2.2.1957 В.А.Зайцеву разбил паралич, в течение 8 лет З.
самоотверженно ухаживал за женой. 11.2.1960 скончался духовник З.
архимандрит Киприан (Керн). З. пережил практически всех своих современников. В 1971 прошло торжественное празднование 90-летнего юбилея З., «последнего лебедя Серебряного века». Множеству близких З.
сказал последнее «прости» в виде некрологов и мемуарных очерков, которые стали появляться еще в 1920-х. Они были собраны и переработаны в книгах «Москва» (Париж, 1939), «Далекое» (Вашингтон, 1965), «Мои современники» (Лондон, 1988), где даются портреты Белого, Бальмонта, Вяч.Иванова, Бердяева, Д.Мережковского, А.Бенуа, Муратова, Айхенвальда, К.Мочульского и др. В 1965 З. опубликовал один из лучших рассказов «Река времен» (НЖ, № 78), навеянный чеховским «Архиереем»; прототип архимандрита Андроника в нем - архимандрит Киприан (Керн). В 1969 написал открытое письмо в поддержку А.Солженицына (Вест. РСХД, № 94). Скончался в кругу семьи своей дочери. Отпет в соборе Св.Александра Невского (в котором отпевали Тургенева), погребен на русском кладбище в Сент-Женевьевде-Буа.
Итоговым и наиболее художественно совершенным произведением З. стала посвященная жене тетралогия «Путешествие Глеба»: «Заря» (1934-36, опубл. в 1937), «Тишина» (1938-39, опубл. в 1948), «Юность» (194044, опубл. в 1950) и «Древо жизни» (1953). Ее жанр - элегический и автобиографический роман, тема - становление художника, готовящегося к открытию своего «града Китежа» - ушедшей навсегда России - в изгнании. Глеб учится восприятию жизни у древних русских святых, князей-страстотерпцев Бориса и Глеба, эмоциональный стержень повествования - христианская устремленность к вечности. По замыслу З.
взросление Глеба перекликается с евангельской притчей о росте древа веры из «зерна горчичного». В маршруте своего путешествия он открывает смысл одновременно и индивидуальный, и общий - тот взгляд на мир, который Вяч.Иванов назвал «реалистическим символизмом».
«Житийное» изображение главного персонажа и эпохи как преимущественно фона резко отличает тетралогию З. от «Жизни Арсеньева» Бунина книги, под впечатлением которой роман, повидимому, был задуман. Творчество З. примиряло по-своему трактуемые натурализм и символизм - Флобера с Тургеневым, Чехова с Буниным, «прозу» с «поэзией». Тем самым он откликнулся на потребность символизма в «обращении к канону» (А.Блок), которым для него стало как бы очищенное от субъективизма лирическое переживание собственной биографии, возвышенной до духовного чувствования единой людской участи.
прошло в селе Усты Жиздринского уезда Калужской губернии. В Калуге учился в классической гимназии (1892-94), в 1898 окончил реальное училище и поступил в Московское техническое училище, но первокурсником отчислен за участие в студенческом забастовочном комитете, В 1899 принят в Петербургский горный институт, в 1902, сдав дополнительные экзамены, перевелся на юридический факультет Московского университета (студент до начала 1907).
Как писатель дебютировал 15.7.1901 рассказом-эскизом «В дороге» в московской газете «Курьер». После рассказа «Волки» (1902) Л.Андреев ввел З. в кружок московских неореалистов «Среда». Кумир молодого З.
А.Чехов, Стиль ранних рассказов - сочетание натуралистического модерна с лирическим преклонением перед тайной мироздания, навеянным чтением пантеистически воспринятого Вл.Соловьева, ощутимо также влияние И.Бунина, с которым З. познакомился в 1902. Период ученичества - открытие Данте, интерес к поискам современников {К.Бальмонт, А.Белый, М.Горький, Ф.Сологуб), частые, начиная с 1904, поездки в Италию - был подытожен переводами произведений Г.Флобера «Искушение святого Антония» (1907) и «Простое сердце» (1910).
В первой книге З. - «Рассказы» (СПб., 1906) - отразились юношеские увлечения писателя, но З.Гиппиус сумела выделить главное: «Читая Зайцева - грустишь, но ждешь... Язык простой и круглый..
действительно живописный, иногда очень яркий. Так видел бы природу современный Тургенев... Тургенев без романтизма... и ...без тенденции». Соединение «натурализма» и «символизма» у З. зафиксировал Белый.Г.Чулков ввел З. в 1904 в петербургский журнал «Вопросы жизни».
В 1904-8 З. познакомился с Д.Мережковским, А.Блоком, Н.Бердяевым, А.Ремизовым и др., бывал на «Башне» Вяч.Иванова. С 1907 редактор литературно-художественных альманахов издательства «Шиповник».
2.4.1912 обвенчался в Москве с дочерью археолога и нумизмата А.
Орешникова - Верой Алексеевной Смирновой. Сборники: «Рассказы» (СПб.
1909), «Рассказы» (СПб., 1911), «Усадьба Ланиных» (М" 1914), «Земная печаль» (М., 1916), «Путники» (М., 19 1 9) составили собрание сочинений, начавшее печататься с 1916 в московском кооперативном «Книгоиздательстве писателей». Написанное за это время получило по преимуществу положительные отзывы Блока, В.Брюсова, Чулкова, Ю.АНхенвальда, В.Гофмана, К.Чуковского и др.И.Одоевцева еще в Петербурге слышала от Гумилева и от Г.Иванова, что «в кругу «аполлоновцев», так строго и пристрастно судивших писателей-москвичей, Бориса Зайцева ценили и уважали...». Исключение составил роман «Дальний край» (1913, отд. изд. М., 1915), в котором ценность любви двух молодых людей и обращение к вере бежавшего в Италию русского террориста ставились выше революционных народнических заветов 1905, что вызывало неприязнь левого крыла критики.
Драматургические опыты З. (пьеса «Усадьба Ланиных», пост. в 1914 в театре Корша) в дальнейшем не получили развития. С 1913 З. по совету своего друга П.Муратова принялся за перевод ритмизованной прозой дантовского «Ада» (Париж, 1961), к которому возвращался в разные и, как правило, тяжелые периоды жизни.
В начале 1910-х З. переживал творческий кризис. Ранние удачи (рассказы «Миф», 1906; «Священник Кронид», 1905; повесть «Аграфена», 1909) сменились вещами неровными (рассказы «Смерть», 1911; «Актерское счастье», 1913; повесть «Кассандра», 1915). Переломными стали повести «Путники» (1916, опубл. в 1919), «Голубая звезда» (1916, опубл. в 1918), твердые по почерку, но полные лирического напряжения. Обе завершены в Притыкино (имение отца на Оке в Каширском уезде Тульской губернии) и посвящены своего рода «лишним людям», которые, словно отстав от течения жизни и ощутив некую внутреннюю тишину, застывают на перепутье, распознают рождение в себе чего-то крайне важного, но до конца не понятого и потому соотнесенного с внешним, - льющими печаль звездами. «Голубая звезда» - самое тургеневское произведение З.
Летом 1916 З. был мобилизован, поступил в московское Александровское военное училище, выпустил брошюру «Беседа о войне» (М" 1917).
Трагически пережил гибель 27.2.1917 в Петрограде племянника Ю.Буйневича, офицера Измайловского гвардейского полка; посвятил ему стихотворение в прозе «Призраки». Летом 1917 произведен в офицеры, но из-за воспаления легких в боях не участвовал. Большевистский переворот встретил в Притыкино, откуда время от времени наезжал в Москву. 19.1.1919 скончался отец писателя, в ночь на 1 октября был арестован и по обвинению в контрреволюционном заговоре расстрелян пасынок З. - А.Смирнов. Еще в декабре 1917 в однодневной газете Клуба московских писателей «Слову - свобода» в заявлении «Гнет душит свободное слово» и в открытом письме А.Луначарскому (Народоправство, 1917, № 17) З. заявил о неприятии большевизма.
В апреле 1918 принял участие в основании «самодельной гуманитарной студии» «Studio Italiano», работал в 1921 в кооперативной «Книжной лавке писателей», куда его устроил М.Осоргин. Тогда же избран председателем московского отделения Всероссийского союза писателей; 21 июля вошел во Всероссийский комитет помощи голодающим, арестован 2 6 августа вместе с другими его членами, но вскоре отпущен.
Впечатления послереволюционных лет переданы З. в рассказах, вошедших в книгу «Улица Св.Николая: Рассказы, 1918-1922», а также в позднейшем рассказе «Последнее путешествие» (1926). «Улица Св.Николая» своеобразная поэма в прозе, ритмы которой указывают на притягательность для З. «московской» прозы Белого, Почти в библейских интонациях в ней повествуется о превращении в мираж былого великолепия Вавилона-Арбата и необходимости преодоления этой утраты в христианском смирении и любви. Весной 1922 З. заболел сыпным тифом, после чего получил при содействии Л,Каменева (с которым учился в университете) и А.Луначарского визу на выезд за границу для поправки здоровья и 8.6.1922 уехал вместе с семьей в Германию.
Эмигрантские годы никогда не были легкими для З., но о выборе своем он не жалел: «Живя вне Родины, я могу вольно писать о том, что люблю в ней - о своеобразном складе русской жизни..., русских святых, монастырях, о замечательных писателях России». До конца жизни он не шел ни на какие компромиссы с советской властью, в результате чего в 19444 8 окончательно расстроились его отношения с Бердяевым, ав 1947- произошла размолвка с Буниным. По словам З.Шаховской, «победа СССР в 1945 году была для Зайцева не русской победой, т.к. не могла послужить возрождению России и освобождению ее народа, и всякое заигрывание или кокетничанье с советскими властями было дня него неприемлемо».
Ранее неприятие большевизма и присущего ему богоборчества определило оценку творчества Блока и Горького в мемуарных очерках З.
(«Побежденный», 1925: «Максим Горький (К юбилею)», 1932) и отказ в 1930-е во встрече А.Толстому. В то же время отъезд на Запад не озлобил З., привел к укреплению веры. Православное мировидение позволило З. в эмиграции по-новому открыть для себя духовный фундамент русской культуры и распознать, как писал Ю.Терапиано, «русскую всемирность тех дореволюционных лет, когда наши... писатели умели ощущать весь мир своей родиной». Круг общения З. в годы изгнания - М.Алданов, Бунин, Н.Берберова и В.Ходасевич, Муратов, Осоргин, Ремизов, Н.Тэффи и др., а также о.Г.Спасский, архимандрит Киприан (Керн). Полагая, что Россия - там, где Христос, он сердцем почувствовал родину, побывав в апреле-мае 1927 на Афоне, и в июле-сентябре 1935 на Валааме (тогда - Финляндия).
Летом 1922 Зайцевы жили в курортном местечке Мисдрой близ Штеттина, с сентября в Берлине, где писатель находился в гуще литературной жизни, регулярно посещал «Клуб писателей» и кафе «Ландграф». В марте 1923 З.
был избран вице-председателем Союза русских писателей и журналистов; параллельно сотрудничал в берлинской газете «Дни», пражском журнале «Воля России». Лето 1923 семья З. провела в приморском поселке Преров-Остзеебад вместе с Бердяевыми, Ходасевичем и Берберовой, семьей С.Франка, Муратовым. В 1922-23 З.Гржебин, давний зайцевский знакомый, «в виде почетного исключения» выпустил в Берлине 7-томное собрание сочинений З., где впервые была опубликована книга лирических очерков «Италия», В сентябре-декабре 1923 З. посетил по приглашению итальянского слависта Э.Ло Гатто Италию, читал лекции в римском Институте Восточной Европы, В 1920-30-е З. - один из наиболее уважаемых писателей «старшего» поколения эмиграции. Часто бывал в литературных салонах Фондаминских и Цетлиных, являлся почетным членом основанного в 1927 Мережковским и Гиппиус литературно-философского общества «Зеленая лампа». Начиная с 14-й тетради печатался в журнале «Современные записки», а также работал в газете «Последние новости», но из-за финансовых разногласий перешел осенью 1927в более консервативное «Возрождение» (до 1940 - ок. 200 публикаций). С октября 1925 редактировал журнал «Перезвоны».
Как праздник эмиграции был отмечен 12.12,1926 25-летний юбилей творческой деятельности З. (его речь опубл.: ПН, 14.12.1926), 30.9.1928 З. на белградском съезде русских ученых и писателей эмиграции получил (подобно Гиппиус и А.Куприну) из рук высоко им чтимого «королярыцаря» Югославии Александра Орден Св.Саввы (покровителя искусств) 2-й степени.
Летом 1925 в имении профессора В.Ельяшевича на юге Франции завершил беллетризованное житие «Преподобный Сергий Радонежский» (Париж, 1925), работал над автобиографическим рассказом «Алексей Божий человек» (1925) и очерком о Блоке; на обратном пути впервые побывал у Буниных. Преподобный Сергий для З. - воплощение того типа русской святости, который особо дорог живущим в кровавые «времена татарщины», - тем, кто в «пленении» приходит к чувству покаяния (сочувственные отзывы Н.Лосского в журнале «Путь», 1926, № 2 и Гиппиус в «Современных записках», 1925, № 25).
Этапным произведением стал для З. роман «Золотой узор» (СЗ, 1923-25, № 15-19, 2224; отд. изд. Прага, 1926), начатый в Берлине. Роман (написанная от первого лица история жизни молодой женщины с ее детства на рубеже столетий до отъезда с мужем в эмиграцию) распадается на две неравноценные части. Первая - посвящена дореволюционной эпохе и достаточно аморфна, является ухудшенным вариантом повествовательных ходов из «Голубой звезды». Вторая - лирический монолог, разреженный риторическими вопросами, чередованием абзацев разной длины, пейзажным декоративизмом. Контраст между двумя частями привел к особой экспрессивности последних глав об «окаянных днях» 1917-22. Покинув Россию, Наталия в тишине знаменитой часовни начинает понимать смысл слов Христа, сказанных по преданию на этом месте апостолу Павлу, поначалу бежавшему из нероновского Рима: «Quo vadis?». В совокупности сильных и слабых сторон «Золотой узор» свидетельствовал о завершении тургеневского этапа его творческой биографии.
Облик дома, в котором З. поселился в мае 1926, воссоздан в единственном романе 3" полностью охватывающем жизнь эмиграции, «Дом Пасси» (Берлин, 1935). Памяти матери, умершей 20.7.1927 в Москве, З.
посвятил книгу рассказов «Странное путешествие» (Париж, 1927).
Эмоциональным откликом на это событие явилась повесть «Анна», написанная в жесткой, не характерной для З. манере (СЗ, 1928, № 36-37; 1929, № 38; отд. изд. Париж, 1929), где описывается гибель в России молодой сельской женщины. В 1928 в Париже вышла посвященная митрополиту Евлогию (Георгиевскому) книга очерков «Афон». Начиная с ноября 1929 З. присутствовал на вечерах русско-французского общества, в работе которого приняли участие многие французские писатели и философы (Ж.Бернанос, П.Валери, А.Мальро, Ж.Маритен, П.Фор и др.).
Многократные попытки описать тайну русской святости (книга очерков «Валаам». Таллинн, 1936) сказались также на обращении З. к беллетризованной биографии, в жанре которой написаны книги «Жизнь Тургенева» (Париж, 1932), «Жуковский» (Париж, 1951), «Чехов» (НьюЙорк, 1954), эссе «Жизнь с Гоголем» (СЗ, 1935, № 59), «Тютчев - жизнь и судьба (К 75-летию кончины)» (Возрождение, 1949, № 1). Увидев в Тургеневе своего «спутника», З. неосознанно написал книгу не в меньшей степени автобиографическую, чем биографическую. По эротичности натуры, рассуждает З., Тургенев исконно русский писатель: любовь для него - не «гастрономия», как у современных ему французских прозаиков, а подобие мистического просвета. Но т.к. этому «дионисизму» не суждено было перерасти в веру, то отношение Тургенева к любви двойственное, это и источник чистого вдохновения, изящества, и страх небытия. Общий замысел З. в биографических сочинениях - показать «двойную» судьбу писателей: путь художника, с одной стороны, и отражение в его «жизни сердца» раздумий о преодолении смерти - с другой. Намерение увидеть в Тургеневе и, в особенности, Чехове писателей «подземно» религиозных определяется виденьем духовной целостности русской культуры.
В 1941-42 З. вернулся к переводу «Ада». Пережил бомбардировки Бианкура (пригорода Парижа, где некоторое время жил). Весной 1949 путешествовал по Италии (последняя встреча с Вяч,Ивановым).
Сотрудничал в журналах «Грани», «Вестник РСХД», «Мосты», «Новый журнал», газетах «Русская мысль», «Новое русское слово» и др.
2.2.1957 В.А.Зайцеву разбил паралич, в течение 8 лет З.
самоотверженно ухаживал за женой. 11.2.1960 скончался духовник З.
архимандрит Киприан (Керн). З. пережил практически всех своих современников. В 1971 прошло торжественное празднование 90-летнего юбилея З., «последнего лебедя Серебряного века». Множеству близких З.
сказал последнее «прости» в виде некрологов и мемуарных очерков, которые стали появляться еще в 1920-х. Они были собраны и переработаны в книгах «Москва» (Париж, 1939), «Далекое» (Вашингтон, 1965), «Мои современники» (Лондон, 1988), где даются портреты Белого, Бальмонта, Вяч.Иванова, Бердяева, Д.Мережковского, А.Бенуа, Муратова, Айхенвальда, К.Мочульского и др. В 1965 З. опубликовал один из лучших рассказов «Река времен» (НЖ, № 78), навеянный чеховским «Архиереем»; прототип архимандрита Андроника в нем - архимандрит Киприан (Керн). В 1969 написал открытое письмо в поддержку А.Солженицына (Вест. РСХД, № 94). Скончался в кругу семьи своей дочери. Отпет в соборе Св.Александра Невского (в котором отпевали Тургенева), погребен на русском кладбище в Сент-Женевьевде-Буа.
Итоговым и наиболее художественно совершенным произведением З. стала посвященная жене тетралогия «Путешествие Глеба»: «Заря» (1934-36, опубл. в 1937), «Тишина» (1938-39, опубл. в 1948), «Юность» (194044, опубл. в 1950) и «Древо жизни» (1953). Ее жанр - элегический и автобиографический роман, тема - становление художника, готовящегося к открытию своего «града Китежа» - ушедшей навсегда России - в изгнании. Глеб учится восприятию жизни у древних русских святых, князей-страстотерпцев Бориса и Глеба, эмоциональный стержень повествования - христианская устремленность к вечности. По замыслу З.
взросление Глеба перекликается с евангельской притчей о росте древа веры из «зерна горчичного». В маршруте своего путешествия он открывает смысл одновременно и индивидуальный, и общий - тот взгляд на мир, который Вяч.Иванов назвал «реалистическим символизмом».
«Житийное» изображение главного персонажа и эпохи как преимущественно фона резко отличает тетралогию З. от «Жизни Арсеньева» Бунина книги, под впечатлением которой роман, повидимому, был задуман. Творчество З. примиряло по-своему трактуемые натурализм и символизм - Флобера с Тургеневым, Чехова с Буниным, «прозу» с «поэзией». Тем самым он откликнулся на потребность символизма в «обращении к канону» (А.Блок), которым для него стало как бы очищенное от субъективизма лирическое переживание собственной биографии, возвышенной до духовного чувствования единой людской участи.
Источник: Энциклопедия Русской эмиграции