(псевдоним Александра Александровича Малиновского) — по образованию медик, современный русский философ, социолог и экономист, один из руководителей большевистской фракции РСДРП в период 1904—07. Считает себя марксистом, но резко расходится с учением Маркса в области философии, а также в ряде вопросов, касающихся общественных наук. Род. в 1873. К рабочему движению примкнул в середине 90-х гг., работая в с.-д. кружках Тулы, Москвы, Твери и др. городов. В партии был известен и писал под кличками: Вернер, Рахметов, Рейнерт, Рядовой, Сысойка. В 1901 сослан в Вологду. После раскола РСДРП на 2-м съезде (1903) Б. примкнул к большевикам, являясь в рядах большевистской партии одним из активных работников по организации созыва 3-го съезда.
Ему принадлежит ряд листовок, направленных против меньшевиков, которые, теряя после 2-го съезда РСДРП свое влияние в массах, упорно противились созыву 3-го съезда. Б. участвовал (осенью 1904) в совещании "22 твердокаменных", стоявших на точке зрения большинства 2-го съезда РСДРП, и был избран в члены "Бюро комитетов большинства" (БКБ). От имени БКБ Б. (Максимов) выступил с докладом на 3-м съезде РСДРП. Б. был избран съездом в члены ЦК партии. После 3-го съезда Б. был командирован в Петербург, где вместе с Л. Б. Красиным и П. Румянцевым вошел в состав постоянного Бюро ЦК для налаживания и руководства массовой партийной работой в общероссийском масштабе. После манифеста 17 окт. 1905, в т. н. "дни свободы", Б., вместе с др. товарищами по партии, организовал первую легальную большевистскую газету "Новая Жизнь" и работал в ее редакции. Будучи в 1905 представителем ЦК РСДРП в Петербургском Совете Рабочих Депутатов, Б. был арестован 3 (16) декабря 1905 при аресте Исполнительного Комитета Совета. Освобожден летом 1906. На 4-м (Стокгольмском) съезде РСДРП Б. был избран членом ЦК. На 5-м (Лондон, 1907) съезде Б. участвовал в качестве представителя большевиков. Избран вновь в ЦК РСДРП и в "Большевистский центр". Б., однако, скоро стал отходить от большевизма. Разногласия между большевиками и Б. по философским вопросам существовали и раньше, но революционная горячка 1905, выдвигавшая на первый план вопросы тактики, в которых Б. солидаризировался с большевиками, заставляла временно игнорировать эти разногласия. В годы политической реакции они вновь обострились. Б. в своих философских работах все дальше отходил от марксизма, а вместе с тем постепенно порывал и с тактикой большевизма. В июле 1907, на 2-й общероссийской конференции (в Выборге), Б., выступая в качестве докладчика от большинства большевистской фракции конференции (разошедшейся с Лениным), отстаивал тактику бойкота 3 Государственной думы. Позднее, настаивавшая на тактике бойкота и на иной общей оценке ситуации в стране часть большевиков образовала обособленную группу "ультиматистов" и "отзовистов". В начале 1909 "Большевистский центр" открыто отмежевался в своем органе "Пролетарий" от проводившихся Б. взглядов. В это же время Б., совместно с А. В. Луначарским (см.) и при содействии М. Горького (см.), приступил к организации партийной школы на о-ве Капри, пытаясь создать здесь ядро фракционной организации. В июне 1909 "Большевистский центр" (на совещании расширенной редакции "Пролетария") снял с себя всякую ответственность за каприйскую школу и за политическую деятельность Б. После разрыва с большевиками, Б., вместе с Луначарским, Горьким и M. H. Покровским, стал во главе группы т. н. "впередовцев", издававших свой орган "Вперед". Позднее большинство "впередовцев" снова вернулось в большевистские ряды, а Б., отходя все дальше от марксизма, окончательно порвал с большевизмом, а затем и с массовым революционным движением пролетариата вообще. Во время мировой войны был мобилизован на фронт в качестве врача. В Октябрьской Революции и в борьбе за советскую власть участия не принимал. В 1918 участвовал в организации "Пролетарского университета". В настоящее время (1927) деятельно работает, как организатор и вдохновитель Института переливания крови. Выпустил интересную книгу о работах Института "Борьба за жизнеспособность".
Как экономист, Б. известен у нас, гл. обр., своим "Кратким курсом экономической науки", выдержавшим много изданий до революции и особенно после нее. Ясность и популярность языка и полное отсутствие других доступных изложений марксистской экономической теории сделали учебник Б., несмотря на его крупные недостатки, основным пособием при изучении политической экономии как в подпольных кружках дореволюционного периода, так и в партийных и советских школах первых лет после революции. Значительные расхождения Б. с Марксом в трактовке основных вопросов политической экономии, имевшие место уже в 1-м издании (1896), могли казаться вначале вольностями изложения, связанными с популяризацией; благодаря этому "Краткий курс" был сочувственно встречен марксистами и, в частности, Лениным (см. его рецензию в "Мире Божием" за апрель 1898, вошла во 2-й т. собр. соч. В. И. Ленина, 1926, стр. 371). Однако, последующие литературные выступления Б. как в области экономики, так и в области философии, показали, что концепция Б. представляет собой лишь одно из искажений марксизма и что ошибки, допущенные им в "Кратком курсе", были не случайны. Те же взгляды Б. последовательно развернул позднее как в своем "Введении в политическую экономию в вопросах и ответах", представляющем собой схематическое изложение "Краткого курса", так и в двухтомном "Курсе политической экономии" (1-й том вышел в 1910), написанном им совместно с И. И. Степановым-Скворцовым. Основной особенностью экономических воззрений Б., тесно связанной с его философскими взглядами и, в первую очередь, с его отказом от метода диалектического материализма, является непонимание специфической формы проявления общественных отношений в товарном хозяйстве, в отличие от всех других общественных формаций, — а именно непонимание факта овеществления общественных отношений, из которого только и вытекает, по Марксу, необходимость в особой науке, изучающей простое товарное и товарно-капиталистическое хозяйство. Поэтому фетишизация общественных отношений товарно-капиталистического хозяйства представляется Б. лишь явлением идеологического порядка, которое устраняется с того момента, как экономист производит в своей голове "раскрытие затемняющих познание форм мышления". Поэтому же и теория товарного фетишизма не относится, по Б., к политической экономии, которая "имеет дело уже с прозрачными производственными отношениями". Но в таком случае на долю политической экономии остается лишь описание этих ставших прозрачными общественных отношений. Т. о., согласно Б., политическая экономия, по удачному выражению Дволайцкого, по существу начинается лишь там, где, по Марксу, она кончается. С точки зрения Маркса, политическая экономия есть наука об общественных отношениях производства товарно-капиталистической системы, п. ч. форма проявления и сущность общественных отношений именно в этом обществе не совпадают; ибо, "если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, то всякая наука была бы излишней" (Маркс). Поэтому задача политической экономии и сводится, по Марксу, к исследованию того, какое содержание, какие внутренние закономерности кроются за внешней формой проявления вещей в товарно-капиталистическом хозяйстве, и почему это содержание принимает именно такую форму. Т. к. и при изучении других хозяйственных формаций стоит задача описания свойственных им общественных отношений, то Б. вполне последовательно делает предметом изучения политической экономии и эти формации, объявляя политическую экономию наукой, которая исследует "общественные отношения производства и распределения в их изменениях, в их развитии и деградации", т. е. наукой об общественных отношениях производства вообще. Это-то непонимание специфического своеобразия отношения между формой и содержанием в товарно-капиталистическом обществе приводит Б. к неверной трактовке основной категории политической экономии — категории ценности (Б. употребляет термин "трудовая стоимость"). Отождествляя трудовые затраты с ценностью (трудовой стоимостью), Б. даже не ставит основного вопроса, который стоял перед Марксом, а именно: почему трудовые затраты принимают в товарно-капиталистическом хозяйстве форму ценности? Т. о., категория ценности представляет собой не выражение отношений людей между собой, а отношений между человеком и окружающей его природой, и является, следовательно, не исторической, а логической категорией. Правда, Б. называет трудовую стоимость "общественным свойством" продукта, но не в том смысле, как это понятие употребляется обычно в марксистской политической экономии, а лишь в том, что труд затрачивается в обществе. В этом же смысле он говорит и о потребительной ценности, как общественном свойстве продукта. В области понимания ценности Б. примыкает к теориям, которым свойственно натуралистическое понимание абстрактного труда и ценности, — напр., теории Л. Буха (см.). Из других наиболее важных проблем политической экономии, в которых Б. отклоняется от марксизма, следует отметить проблему производительного труда и теорию ренты. В то время как философские взгляды Богданова подвергнуты были целым рядом марксистов исчерпывающей критике, его экономическое учение еще до настоящего времени не было в марксистской литературе достаточно обстоятельно разобрано.
Е. Солнцев.
Философские и социологические воззрения Б. можно разбить на три периода: 1) период, к которому относится работа Б. "Основные элементы исторического взгляда на природу", СПб, 1899 (и отчасти "Познание с исторической точки зрения", СПб, 1901); в этот период Б. находился под влиянием энергетической философии Оствальда; 2) период эмпириомонизма, к которому Б. пришел под влиянием эмпириокритической философии Маха и Авенариуса, и, наконец, 3) период тектологический, находящийся в самой тесной связи с эмпириомонизмом. Следует отметить последовательность Б. в применении своей общефилософской точки зрения к отдельным частным наукам, благодаря чему, ревизуя диалектический материализм Маркса, Б. и в учении об обществе приходит к ряду выводов, резко отличных от марксизма.
Исходным пунктом своей эмпириомонистической точки зрения Б. считает эмпириокритицизм, как "наиболее законченное и строгое выражение критики познания с точки зрения опыта и критики самого опыта". Б. принимает учение Маха о познании, как социальном приспособлении, стремящемся, при условии максимальной экономии мышления, дать возможно более чистое описание опыта. Содержание опыта составляют т. н. элементы опыта (по Маху, "элементы-ощущения"), тождественные и в физическом и в психическом ряде. "Красное" в телах и "ощущение красного" в их восприятии суть тождественные элементы опыта, которые мы только различно обозначаем. Недостаток эмпириокритицизма Б. видит в том, что эмпириокритицизм не преодолевает окончательно двойственности физического и психического. Монизм, по Б., достигается тем, что "физическое" и "психическое" рассматриваются не как параллельные друг другу закономерности, а как различным образом организованные элементы единого опыта: психическое — как индивидуально-организованный опыт, физическое — как социально-согласованный, социально-организованный опыт (отсюда и название эмпириомонизм). Сведение одного ряда опыта к другому достигается при помощи так наз. "всеобщей подстановки". Согласно последней, эмпириомонизм рассматривает все существующее, как непрерывную цепь развития, низшие звенья которой теряются в "хаосе элементов", а высшие нам известные звенья представляют опыт людей — психический и еще выше — "физический" опыт. С этой точки зрения, "физическое тело" есть результат группировки и систематизации восприятий, сначала индивидуальной, затем коллективной. Т. о., в своей основе опыт представляет собой прежде всего психический опыт, на который опирается представление о физических телах. "Тело" живого человека (или вернее — "восприятие" тела) есть отражение суммы его переживаний в других живых существах, и обратно. Объективный характер настоящего "физического тела" оно принимает лишь постепенно, путем социальной организации опыта. Область "подстановки" совпадает с областью "физических явлений"; под явления "психические" ничего подставлять не требуется, ибо это — "непосредственные комплексы". Подстановка на них основывается и социальным путем из них развивается; они — ее первичный материал в "общении" людей. Поэтому время, пространство, причинность и закономерность в природе Б. рассматривает не как нечто принадлежащее самому опыту, а как организующие формы опыта, создаваемые нашим мышлением. В связи с этим же, Б. отрицает объективность истины, признавая истинным то, что социально значимо для данной эпохи. Понимания истины, как соответствия наших понятий объекту, не может быть у Богданова, так как им отрицается само существование каких бы то ни было вне нашего сознания находящихся предметов.
Эмпириомонизм Б. подвергся самой резкой критике со стороны представителей ортодоксального марксизма — Плеханова ("Materialismus militans" — три письма А. Богданову), Ленина (В. Ильин, "Материализм и эмпириокритицизм"), А. Деборина и Л. Аксельрод (Ортодокс), а с другой стороны — вызвал значительный отклик среди философских ревизионистов в марксизме (Луначарский, Базаров, Юшкевич, Валентинов, Берман и др.). С участием Богданова вышел ряд сборников, объединивших близких к нему, отходивших или отошедших от философии марксизма, писателей: "Очерки реалистического мировоззрения", 1904, "Очерки по философии марксизма", 1908, "Очерки философии коллективизма", 1909.
С 1913 Б. начинает издавать свою "Всеобщую организационную науку" (тектологию), представляющую дальнейшее развитие эмпириомонистической точки зрения. Уже в предшествующих "Тектологии" работах Б. исходил из того, что закономерность в опыт вносит наше мышление, организуя его при помощи целого ряда форм: времени, пространства, причинной связи и т. д. Отодвигая теперь на задний план общефилософскую проблему отношения субъекта к объекту, физического и психического, Б. сосредоточивает свое внимание на изучении различных организационных методов современного мышления. Все задачи, которые ставит себе человечество, суть задачи организационные. Марксовский тезис о том, что "философы до сих пор объясняли мир, а задача заключается в том, чтобы изменить его", Б. толкует в том смысле, что философия, как созерцательная по существу своему наука, должна быть отброшена и заменена всеобщей организационной "строительной" наукой (тектологией, от греч. τεκταινоμαι — строю), задачей которой является не "представлять" мир в виде единого целого, а превратить мир в организованное целое, "каким реально он не был". Для тектологии единство опыта не устанавливается в результате познания природы, а "создается активно-организационным путем". Материалом для этой организации служит знакомый еще по эмпириомонизму "хаос элементов" опыта. Хотя еще в "Вере и науке" (статьи против Ленина-Ильина) Б. считал своей заслугой, что он внес в махистское понятие организации элементов мысль о сопротивлении организованного комплекса всякому разъединению или изменению вообще, однако, в "Тектологии" он сам исходным пунктом всякого организационного процесса считает конъюгацию (соединение) элементов, сопротивление же признает производным отсюда, результатом той организации, которой мы наделяем ту или иную систему. Метод организационной науки Б. связывает ближе всего с "механистической" точкой зрения физико-химических наук, исследующей всякую систему под углом зрения выяснения того "механизма", который образует ее и приводит в движение. В связи с этим, Б. подвергает критике диалектику Маркса и Энгельса, стремясь доказать, что она не свободна от остатков гегелевского идеализма, поскольку основными принципами своими она признает единство противоположностей во всех явлениях природы и общества, закон перехода количества в качество (и обратно) и закон отрицания отрицания. В противоположность диалектике, Б. выдвигает теорию равновесия, согласно которой все существующее представляет собой сменяющие друг друга состояния подвижного равновесия, устанавливающегося в результате столкновения различно направленных сил. Тектология различает механизм формирующий и механизм регулирующий системы. Основой формирующего механизма является конъюгация, соединение элементов непосредственно или через посредство какого-либо третьего элемента (ингрессия); основой регулирующего механизма является подбор.
Состояния равновесия сменяются состояниями нарушения равновесия или кризисов, изучение которых составляет задачу организационной диалектики. Все схемы, выводимые отсюда Б., носят универсальный характер и применяются им к познанию различных процессов как природы, так и общества, независимо от различия содержания объединяемых при посредстве тон или иной схемы явлений.
Подобно эмпириокритицизму, эмпириомонизм Богданова и его "Тектология" не выдерживают научной критики. Прежде всего, совершенно неправильно то понимание опыта, которое Б. заимствует у эмпириокритиков (а эти последние у Беркли и Юма). По Б., непосредственно данным в опыте являются только наши психические переживания. На самом же деле опыт представляет собою единство субъекта и объекта, нашей воспринимающей способности и воздействующего на нее предмета. Если признать, что в опыте нам непосредственно дано только психическое, если физическое, рассматривать, как нечто вторичное, производное от психического, то все содержание нашего опыта неизбежно сводится лишь к совокупности наших ощущений, исчерпывается содержанием нашего сознания. Внешний мир исчезает. Не спасает указание Б. на то, что элементы-ощущения не являются "собственностью только моего сознания", а принадлежат коллективному сознанию людей. Исходя из точки зрения Б., нельзя доказать далее существование этих других людей, ибо общаться с ними мы можем лишь через посредство нашего тела, которое само представляет с эмпириомонистической точки зрения лишь наше переживание. В такой же тупик приводит и учение Б. о времени и пространстве, как организующих орудиях нашего мышления. Если время и пространство суть лишь орудия нашего мышления, то они не существуют объективно в природе, независимо от нашего мышления. Но это находится в непримиримом противоречии с современной теорией эволюции, которая считает, что само мышление возникло в результате развития природы в пространстве и во времени. Так же несостоятельно и учение Богданова об истине, как о том, что социально значимо для данной эпохи. Из того, скажем, что товарный фетишизм представляет собой необходимо возникающий при капитализме способ представления, вовсе не следует, что он истинен. Его иллюзорность не исключает его "социальной значимости" для определенной эпохи и определенного класса. Истинным мы признаем не "социально-значимое", а доказанное практикой соответствие понятия предмету. Так как "Тектология" целиком опирается на эмпириомонистическую картину мира, то все возражения против эмпириомонизма сохраняют свое значение и для "Тектологии". Организационная точка зрения Б., кроме того, несостоятельна сама по себе. Применяя организационную точку зрения ко всей природе по аналогии с человеческой деятельностью, Богданов невольно телеологизирует природу. "Элементы опыта", явления природы оказываются пассивным материалом нашей организационной деятельности, механически соединяющей их в системы, причем отрицается внутренне присущее самим явлениям, самой природе движение. Закон движения вещей заменяется внешней схемой их организации. Хотя Б. и подчеркивает постоянно необходимость исторической точки зрения на действительность, но у него самого она оказывается невозможной: поскольку нет места превращению одного элемента в другой, а есть только механическая их перегруппировка, — нет появления нового.
В теории общества воззрения Б. отличаются от исторического материализма Маркса в следующем. В соответствии с своей общефилософской точкой зрения, Б. видит отличительный признак общественного явления в его сознательно-психическом характере. "Социальная жизнь во всех своих проявлениях есть сознательно-психическая... Социальность нераздельна с сознательностью. Общественное бытие и общественное сознание, в точном смысле слова, тождественны" (сб. "Из психологии общества"). Это — резко отличная от марксовой точка зрения, поскольку, по Марксу, общественное сознание отражает общественное бытие и обусловливается им. Смысл идеи прогресса Б. находит в "возрастающей полноте и гармонии жизни сознания", становясь и здесь на психологическую точку зрения. Б. не удовлетворяет марксово решение проблемы идеологии и ее связи с общественным целым. Установив зависимость развития общества от развития техники общественного производства, Б. видит в идеологии — в соответствии с своей общей точкой зрения — "организующие формы для всей практики общества или, что то же, — ее организационные орудия". Экономика, совокупность производственных отношений, для Б. — лишь "пограничная область технического и идеологического процесса". Собственность на средства производства оказывается не чем иным, как внешним выражением организационных функций. Поэтому разделение общества на классы, по Б., происходит в зависимости не от владения средствами производства, а от владения организационным опытом. Классы возникают в результате выделения в родовой общине патриарха-организатора; господствующим классом является класс организаторов производства; путь к уничтожению классов лежит не через завоевание власти, не через переход средств производства в руки рабочего класса, а через обобществление организационного опыта путем идеологического воспитания рабочего класса, путем создания "пролетарской культуры". На самом деле движущие пружины исторического процесса лежат не в идеологической области, а в экономической структуре общества, обусловленной определенным уровнем развития производительных сил, классы возникают в связи с появлением собственности на орудия труда, деление общества на классы определяется отношением непосредственных производителей к владельцам средств производства, путь к социализму лежит через пролетарскую революцию.
Социологические воззрения Б. оказали в последние годы значительное влияние на группу "Рабочая Правда".
Философско-социологические работы Б.: Основные элементы исторического взгляда на природу, 1899; Познание с исторической точки зрения, 1901; Из психологии общества, сборник, 1904; Эмпириомонизм, 3 книги, 1905—06; Приключения одной философской школы, 1908; Падение великого фетишизма. Вера и наука, 1910; Философия живого опыта, M., 1923; Наука об обществ, сознании, 1914; Всеобщая организационная наука (тектология), ч. I, 1913, ч. 2, 1917 (все 3 части впервые изданы в Берлине Гржебиным в 1922; 1-я часть вышла 3-им изданием в 1925, 2-я часть — в 1927); Очерки всеобщей организационной науки, 1921; Вопросы социализма, 1918; О пролетарской культуре (включает ряд ранее опубликованных брошюр), 1925; Элементы пролетарской культуры в развитии рабочего класса, 1920. Б. принадлежат также два утопических романа: "Красная Звезда" (1908, 2-ое изд.—1918) и "Инженер Мэнни" (1919).
Марксистская критика Б.: Плеханов, Г., Materialismus militans, собр. соч., т. XVII, ГИЗ, М., 1924; Ленин, Н. (Вл. Ильин), Материализм и эмпириокритицизм, Собр. соч., т. X; Дебоpин, А., Введение в философию диалектического материализма, М., 1925; Аксельрод, Л. (Ортодокс), Философские очерки, ГИЗ, М., 1925; Карев, П., Тектология или диалектика (ж. "Под Знаменем Марксизма", №№ 1, 2, 3, 1926); Вайнштейн, И., статьи в ж. "Под Знаменем Марксизма" и "Вестнике Коммунистической Академии", 1924—25.
Н. Карев.
Богданов, А.
[1873—1928] — псевдоним политического деятеля, философа, социолога, экономиста и литературного критика Александра Александровича Малиновского. С середины 90-х гг. Б. — участник соц.-дем. движения. Вел ожесточенную борьбу с меньшевиками во время подготовки к III съезду РСДРП. В 1904 избран в члены "Бюро комитета большинства", от имени которого и выступает с докладом на III съезде. На этом же съезде Б. избран членом ЦК. В 1905 Б. как один из членов постоянного Бюро ЦК работает в центре первой революции — Петербурге — по руководству массовым движением. Б. — один из руководителей газ. "Новая жизнь", к-рая в так наз. "дни свободы", в конце 1905, была легальным большевистским органом. В декабре 1905 арестован вместе с Исполнительным комитетом Пет. сов. раб. деп., в котором он представлял ЦК РСДРП. В 1906 возвращается к энергичной революционной работе. IV (Стокгольмский) и V (Лондонский) съезды переизбирают Б. в ЦК. На Лондонском съезде Б. избран также в "Большевистский центр". Но уже с 1907 Б. расходится с Лениным по существенному тогда вопросу о бойкоте 3-й Думы (Б. стоял за бойкот). Разногласия обострились по вопросу об организованной Б., совместно с Горьким, Луначарским и Покровским, партийной школе на Капри. К началу империалистической войны 1914 отходит от партии. После Октябрьского переворота член ЦК, Пролеткульта, проф. политической экономии в I МГУ, член Коммунистической академии, директор и руководитель "Института борьбы за жизнеспособность". На этом посту Б. и погиб: он произвел на самом себе весьма рискованный эксперимент по переливанию крови.
Как мыслитель Б. выступил сначала с философией "эмпириомонизма", а затем со "всеобщей организационной наукой" (тектологией).
Мышление Б. отличалось могучим стремлением к монизму и универсализму. Эмпириомонизм, — теория, основы которой заимствованы у Маха и Авенариуса и согласно которой внешний мир представляет собою не независимо от человека существующую движущуюся материю, а лишь социально-организованный опыт человечества, — явился подготовительной ступенью к тектологии. Задача философии — внести единство в опыт. Феодалы и буржуазия не могли этого сделать, ибо классовое строение общества, по Б. объясняющееся разделением людей на организаторов производства и исполнителей, и специализация — эти два "разрыва трудовой природы человека" — не позволяли преодолеть дезорганизованность опыта. Пролетарии, являющиеся в производстве одновременно и организаторами и исполнителями, способны стать на всеорганизационную точку зрения и внести единство в опыт. В технике общество организует внешний мир, в экономике оно само организуется для борьбы с природой, в идеологии оно организует свой опыт, свои переживания. "Следовательно, всякая задача в технике, в экономике, в сфере духовной культуры, есть задача организационная и притом социальная". Б. построил по-своему грандиозное здание науки о методах разрешения различных "организационных задач" человечества. Эта блестящая и стройная система однако страдает предельным схематизмом, формально-логическим характером построений, идеалистичностью. Эмпириомонизм и тектология подверглись сокрушительной критике В. И. Ленина, Г. В. Плеханова, Л. И. Аксельрод, А. М. Деборина и др. марксистов. Взгляды Б. на пролеткультуру связаны с его философским мировоззрением. Б. выработал своеобразную теорию пролеткультуры, ничем не отличающейся от бесклассовой культуры будущего социалистического общества. Эта пролеткультура, по мнению Б., является предпосылкой, а не следствием захвата власти пролетариатом. Такая концепция пролеткультуры коренным образом отличается от ленинской концепции, увязывающей культурное строительство пролетариата с его политической борьбой и рассматривающей это строительство как массовую культурную революцию "на другой день" после захвата власти.
Б. занялся вопросами искусства и литературы перед войной, в связи с разработкой своей теории пролеткультуры. Многие высказывания Б. по этой линии правильны (подчеркивание классового характера всякого искусства; указания, что искусство классово не в смысле сознательной защиты интересов класса, а в смысле классовой обусловленности точки зрения художника; указание на существование художников смешанно-классового типа), но все эти мысли были ранее более точно и более обоснованно высказаны Г. В. Плехановым (см.). Б. повторяет также мысли Плеханова, когда говорит, что и теория "искусства для искусства" и старый утилитаризм превзойдены марксистским искусствознанием, умеющим вскрывать социальные корни и "чистого" и "утилитарного" искусства. Когда же Б. выходит за пределы проблем теории искусства, разработанных Г. В. Плехановым, или вносит коррективы к плехановским тезисам, неизбежно обнаруживается тектологическая установка. Ошибки богдановской "всеорганизационной" социологии дают себя знать в историко-литературных экскурсах Б. (т. к. вся сложная и многообразная диалектика развития феодального и буржуазного искусства уложена на прокрустово ложе схемы авторитарности и индивидуализма; буржуазный индивидуализм в свою очередь выводится из специализации: и рабовладельцам античности, и помещичьей знати, и буржуазии огулом приписан взгляд на искусство как на забаву; вульгарно понимается организующая роль искусства — "Храм был центром общения, богиня — центром храма. Следовательно она была центром организации коллектива"; весьма сбивчиво определение идеи художественного произведения, понимаемой как его "организационные задачи", и т. д.).
Значительно важнее мысли Б. о пролетарской литературе. Ценность их обусловливается тем, что Б. разрабатывал проблемы пролет. литературы в то время, когда основные кадры пролет. революции были отвлечены непосредственной политической борьбой и не имели ни малейшей возможности уделить сколько-нибудь значительного внимания этим вопросам [1914—1920]. Б. в 1914 отметил не только неизбежность появления пролет, литературы, но и факт ее существования. Б. правильно подметил ряд специфических черт пролетарской поэзии (стержневые мотивы труда, борьбы, урбанизм, товарищеская солидарность, коллективизм). Правильно также указание, что пролет. писателем художника делает не происхождение, а миросозерцание. Безусловно плодотворны были напоминания о том, что "пролетарская поэзия есть прежде всего поэзия, определенного рода искусство", что рифмованное изложение самих пролетарских идей не является пролетарской поэзией, если отсутствуют живые образы. Ценны призывы к расширению тематики, призывы не ограничиваться описанием одного рабочего быта. Эта часть воззрений Б. несомненно оказала положительное влияние на пролет. поэтов эпохи гражданской войны. Однако, наряду с этими положительными чертами, во взглядах Б. на пролет. литературу были и глубоко ошибочные моменты. Прежде всего Б. упорно выдвигал мотивы коллективизма и товарищеского сотрудничества за счет мотивов борьбы. Если еще в 1914 Б. видел в товариществе основной признак пролетарской поэзии, то в разгар гражданской войны он всячески затушевывал разрушительные и боевые задачи пролетариата, протестовал против "чрезмерного сосредоточения на точке зрения социальной борьбы", против "сведения искусства к организующей боевой роли", предостерегал пролетарских поэтов от увлечения "солдатской" психологией, ратовал против "жестоких" и "грубых" символов. Тут сказывалось обычное для Б. неумение различать особенности пролетарской классовой и социалистической бесклассовой культуры. Гипертрофия строительных и затушевывание боевых мотивов бесспорно принесли вред пролетарской поэзии Пролеткульта и "Кузницы", содействуя отрыву пролетарских поэтов от текущей борьбы и политических задач пролетариата и затрудняя поэтам "Кузницы" переход к показу живого человека революции (этот показ воспринимался некоторыми из них, согласно богдановской традиции, как отход от коллективизма).
Разрабатывая проблемы пролетарской литературы, Б., естественно, подошел к проблеме художественного наследства. В 1914 Б. в общем правильно наметил задачу критического овладения наследством: "взять у них можно, и следует, много, очень много, — но не продать же им за это, незаметно для себя, свою классовую душу". Эту мысль Б. развил в специальной статье "О художественном наследстве" [1918]. Однако этот правильный тезис совершенно искажен тектологической установкой. Б. так определяет способ превращения "результатов культурного творчества прошлого" в "действительное наследство рабочего класса": "критическая переработка с коллективно-трудовой точки зрения". Ниже мы узнаем, что "коллективно-трудовая точка зрения есть всеорганизационная". Так тектология парализует те правильные мысли о наследстве, которые можно найти у Б.
Б. призывал пролетарских поэтов учиться лит-ой технике у предшественников и идти к новой форме через овладение старыми приемами и переработку этих приемов при помощи нового содержания. Развивая это, верное в общем, положение, Б. утверждал, что наиболее ценными учителями пролетарских писателей являются классики, художники исторически восходящих классов прошлого. С этой точки зрения Б. ратовал за простоту против утонченности и нападал на увлечение поэтов "Кузницы" формами символизма. И это близко к истине, но ошибка Б. заключается в неисторическом подходе к пролетарской поэзии: анализируя формальные влияния в пролет. поэзии, Б. не учитывал конкретных особенностей каждого этапа ее развития. Малодоказательна его попытка обосновать склонность пролетарских поэтов к классическим метрам ссылками на ритмы заводского труда.
С развертыванием культурной революции и усилением внимания партии к литературному фронту, влияние Б. в пролетарских литературных кругах пало.
Библиография
: I. Часть статей Б. об искусстве вошла в книжку "Искусство и рабочий класс", 1918. Все написанное Б, на эту тему помещено в его книге "О пролетарской культуре". Л. — М., 1924.II. Сжатый очерк деятельности и общих воззрений Б., а также библиография — в статьях Е. Солнцева и Н. Карева, БСЭ, т. 6, М., 1927. О литературных взглядах Б.: Вайнштейн И., Организационная теория и диалектический материализм, М. — Л., 1927; Лелевич Г., О формальных влияниях в пролетарской поэзии, "Печ. и револ.", № 5, 1927; Полонский Вяч., Лит-ое движение революционной эпохи, М. — Л., 1928; Покровский M. H., "Вестник Ком. Академии" № 27.
Г. Лелевич.
{Лит. энц.}
