— министр финансов, род. 16 ноября (по другим показаниям — 8 декабря) 1774 г. в гессенском городе Ганау, ум. 9 сентября 1845 г. в Павловске. Двое из предков Е. Ф. Канкрина были пасторами, с фамилией Krebs, впоследствии переделанной на латинский манер в Cancrinus от cancer — рак. Дед Е. Ф. Канкрина был горный чиновник, а отец известный минералог, в 1783 г. поступивший на русскую службу, на должность управляющего Старорусскими соляными варницами. Отправляясь в Россию, родители оставили своего сына Георга (Егора) в родном городке Ганау, где он получил гимназическое образование; высшее юридико-политическое образование получил он в Гиссенском и Марбургском университетах; в этом последнем он получил в 1794 г. и степень доктора прав. Помимо юридических знаний, он приобрел обширные сведения в разных областях техники; особенно любил он горное, монетное и строительное дело. Он занимался в то же время и литературою. Среди товарищей он пользовался общим уважением, как за свои блестящие дарования, так и за отзывчивость ко всему прекрасному и благородному.
Е. Ф. Канкрин думал служить на родине; но поступить там на службу ему не удалось и в 1797 г. отец вызвал его в Россию. Впечатление, произведенное на молодого человека Петербургом, было столь неблагоприятно, что он чуть не вернулся обратно. Тяжело было ему в чужой незнакомой среде; на первых порах пришлось перенести немало разочарований, лишений и опасную болезнь. Е. Ф. Канкрин, имевший уже, по ходатайству отца, в герцогстве Ангальтском чин Regierungsrath´а, был переименован в надворные советники, что для его лет было весьма крупным шагом, но в то же время и повредило ему, так как при незнании русского языка и русских административных порядков ему нельзя было дать должности, соответствовавшей этому чину, а чин мешал ему занять какую-нибудь незначительную должность. Шесть лет провел Е. Ф. Канкрин без определенного положения, не получая достаточной поддержки от отца и даже терпя нужду; это время наложило свою печать на его характер: он остался человеком самой простой, суровой жизни и чрезвычайно бережливым; это отразилось впоследствии и на характере его министерской деятельности. В этот период своей жизни он хлопотать, но безуспешно, о месте учителя гимназии, был комиссионером, служил бухгалтером у откупщиков. Только в январе 1800 г., благодаря покровительству вице-канцлера, гр. И. А. Остермана, он получил место помощника при отце в Старой Руссе, с чином коллежского советника. В 1803 г. Е. Ф. Канкрин назначен советником соляного отделения в Экспедиции Государственного Хозяйства Министерства Внутренних Дел. Исполняя разные официальные поручения по соляному и по лесному делу, он ознакомился со многими местностями России, с русским народом и полюбил его; вместе с тем он ознакомился и с русским языком, так что впоследствии свободно говорил и даже писал по-русски, хотя и с некоторыми неправильностями.
В 1809 г. Канкрин сделан был инспектором немецких колоний Петербургской губернии. Полтора года этой службы, причем летом он жил близ Стрельны, а зимою в Петербурге, он называл потом самым счастливым временем своей жизни. Служба эта оставляла ему довольно досуга для литературных занятий, которые он весьма любил. Именно к этому времени относится интересное (анонимное, как и все его сочинения) сочинение "О военном искусстве", которое обратило на него внимание военного министра Барклая-де-Толи и известного австрийского генерала Пфуля, почитавшегося тогда одним из авторитетов по военным вопросам. Познакомившись с Пфулем Канкрин вскоре сделался известным и Александру I. В начале 1811 г. он, уже в чине действительного статского советника, сделан был помощником генерал-провиантмейстера; в начале Отечественной войны — генерал-интендантом первой армии, а в 1813 г. — и всех русских войск. Надо было много знания, энергии и находчивости, чтобы обеспечить продовольствие огромной армии, с надлежащей экономией, при тогдашних средствах подвоза; Е. Ф. Канкрин сумел устроить дело так, что армия наша ни в чем не нуждалась во все время войн 1812—1815 гг. Но по его собственным словам, в это время он живо почувствовал весь ужас войны и ясно понял все варварство средств, которые он же вынужден был советовать для продолжения войны. Сведения о своих действиях на этом посту Канкрин изложил в записке, представленной Александру I в 1815 г., а потом уже в 20-х годах в обширном труде о военном хозяйстве.
Благодаря умелой экономии Е. Ф. Канкрина Отечественная война обошлась в 4 года только около 400 млн. руб. с остатком в 26 млн. руб. от сумм, ассигнованных на ее ведение. А при расчете с союзниками по продовольствию наших войск за границей он блистательно доказал неосновательность многих претензий с их стороны, так что вместо 360 млн. руб., которых требовали с русского правительства союзники, пришлось выплатить всего лишь 60 млн. руб. Строгое и честное отношение к делу создало Канкрину массу врагов; нашлись даже люди, формально обвинявшие его в злоупотреблениях; но представленный им императору Александру I отчет о всех его операциях заставил умолкнуть клеветников.
После войны Канкрин довольно долго был при главной квартире в Орше, Могилеве и Шклове. Пораженный безотрадным положением местного крестьянства он составил, в начале 1816 г., записку об освобождении крестьян, которую и препроводил императору Александру в 1818 г. По другому сведению записка была напечатана по поручению самого Государя. (Записка эта в переводе с французского, помещена в "Русском Архиве", 1865). Это был целый план постепенного освобождения крестьян. Но после войны взгляды Александра I во многом изменились; а в вопросе об освобождении крестьян он наталкивался на несочувствие не только помещиков вообще, но и весьма выдающихся и отчасти близких ему лиц, каковы Растопчин, Карамзин, Каразин и др. Поэтому возможно и то, что эта записка Канкрина несколько повредила ему; на время по крайней мере он был забыт. Служебные столкновения Канкрина с разными лицами, постоянная и твердая защита казенного интереса, преследование взяточничества и прочих злоупотреблений не находили достаточной поддержки в высших сферах; Канкрина стали считать человеком беспокойным. Утомленный бесплодною борьбою он просил об увольнении от должности, которое и получил в апреле 1820 г., с назначением в члены Военного Совета. В это время австрийское правительство предложило ему перейти на службу в Австрию на чрезвычайно соблазнительных условиях; но, свыкшись уже с Россиею и полюбив ее, Канкрин решительно отказался.
Работая в звании члена Военного Совета и участвуя в разных комиссиях, он не имел, однако, никакой активной роли. Но в 1821 г. Государь вспомнил о нем и взял его с собою на конгресс в Лайбахе, для обсуждения предполагавшихся военных операций по случаю волнений в Неаполе и Пиемонте. По возвращении с конгресса, Канкрин получил звание члена Государственного Совета по Департаменту Государственной Экономии, а 22 апреля 1823 г. он сменил собою графа Гурьева в управлении министерством финансов. В высших правительственных и общественных кругах назначение это было встречено с недоумением и недовольством. Многие утверждали, что этот мизантроп из немцев, нелюдим и ворчун, с резкими выходками и безбожно коверкающий русский язык, не знает и не понимает России и непременно ее разорит. Вышло, однако, напротив. Канкрин оказался не только искусным счетчиком, которого мудрено было ввести в заблуждение; он оказался глубоко понимающим дело финансистом и необыкновенным работником. Он работал часов по 15 в день, не считая приема посетителей и просителей. На интриги, которые велись против него постоянно, он отвечал презрением, противоставляя им блестящие результаты своего управления, беспощадно обличая злоупотребления и поражая своих недоброжелателей своими, иногда весьма едкими, остротами. Его резкие выходки и насмешки нажили ему, несомненно, еще больше врагов, чем нетерпимость к злоупотреблениям. Тем не менее, никому не удалось поколебать доверие к нему императора Николая и Е. Ф. Канкрин продолжал, до полного истощения сил, сидеть, как он выражался, "на огненном стуле" русского министра финансов.
Император уважал и умел ценить своего министра финансов. Иногда Государь и министр расходились в воззрениях, но по большей части дело устраивалось согласно мнению Канкрина; Император неизменно благоволил к Канкрину до последних его дней. В 1839 г. Канкрина постигло первое сильное потрясение здоровья (апоплексия) и силы его стали видимо слабеть; противники его уже не встречали в нем более такого резкого и опасного оппонента, как прежде. Он стал проситься в отставку, но Государь на это долго не соглашался, а только увольнял его несколько раз для поправления здоровья за границу (1840, 1841, 1843 гг.). Эти поездки несколько укрепляли его; но затем силы его снова быстро падали и в начале 1844 г. он снова и тяжело заболел. Когда он несколько оправился, Государь дважды приезжал к нему и уговаривал оставаться в должности; Канкрин, однако, чувствовал, что силы его истощены окончательно, что он уже не может, так работать, как считал он нужным, и настоял на своем решении выйти в отставку. 1 мая 1844 г. он был уволен от должности министра финансов, с назначением членом Государственного Совета, и опять уехал за границу. Летом 1845 г. он вернулся и поселился в Павловске, где и скончался 9 сентября 1845 г., не переставая до последних минут интересоваться наукой. В самый день смерти жена его читала ему политико-экономическое исследование Коха. Полезная деятельность Канкрина во все время его службы награждалась по-царски. Сверх чинов и орденов, до самых высших, и возведения в графское достоинство (1829 г.), он неоднократно получал аренды и крупные денежные награды; сверх того (в 1835 г.) ему было пожаловано в потомственное владение 30 тыс. дес. земли в Бессарабии.
В с лишком двадцатилетнее управление Канкрина министерством финансов экономическое положение России поднялось весьма высоко. Систему свою, основанную главным образом на поднятии экономического благосостояния России, он проводил с неуклонной последовательностью, соблюдая при этом большую осторожность относительно нововведений. "Не ломать. а постепенно улучшать" было его правилом. И хотя он любил говорить, что заслуга его "не столько в том, что он сделал, сколько в том, чему помешал", но и сделал он очень много, как в области финансов, так и в области народной экономии. Главные принципы его финансово-экономической политики можно характеризовать так: 1) бережливость, экономия; 2) осторожность в пользовании государственным кредитом; 3) крайняя осторожность в установлении новых налогов; 4) поднятие отечественной промышленности и 5) упрочение денежной системы.
Признавая, что государственное финансовое хозяйство должно следовать тем же правилам, что и частное, Канкрин ставил бережливость весьма высоко. Прежде всего он позаботился об устранении дефицита из бюджета 1823 г. Отлично зная хозяйственную часть армии, он доказал возможность значительных сокращений бюджета по этой статье; затем он добился некоторых сокращений и по другим ведомствам. Канкрин устранял расходы излишние; но необходимые естественно продолжали расти и потому дефициты нередко повторялись в более или менее крупных суммах. Но нельзя винить за это Канкрина: то неурожаи, то войны, то другие чрезвычайные, особенно политические обстоятельства нередко разрушали все его расчеты. Сокрушаясь, что ему не удается устранить повторение дефицитов, он говаривал: "что я сберегаю, то все уйдет на казармы, крепости и пр.", "что миллион — то батальон". Канкрин был бережлив, но он не хранил своих сбережений под спудом; в экстренных случаях они являлись полезным подспорьем. Так накопленные им в первые годы управления 160 млн. руб. асс. обеспечили ведение Персидской войны.
Оберегая всеми силами казначейство от обычных, самых разнообразных на него посягательств, Канкрин на действительные потребности не был скуп и всегда имел деньги; "я скряга на все, что не нужно", говорил он. В вину ставили иногда министру, что его скопидомство привело к накоплению специальных капиталов в равных ведомствах, что вызвало большую запутанность в отчетности и содействовало неправильному пользованию доходами с этих капиталов; но может быть более виновато в этом отсутствие единства кассы, устраненное у нас лишь почти через 20 лет после Канкрина. Он, со своей стороны, многое улучшил в счетной и казначейской части и устранил много злоупотреблений по собиранию доходов, которые вследствие этого сразу повысились.
Кредитом он пользовался осторожно, держась того убеждения, что государственные долги не увеличивают народного благосостояния. "Строго говоря, пишет он в одном из своих сочинений, к займам следует прибегать только тогда, когда они нужны для того, чтобы вывести государство из затруднительного положения, или для общеполезных предприятий, не только дающих народному богатству проценты, но и погашающих долг; потому что тогда достается потомкам нашим эквивалент за антиципацию, сделанную нами на их счет". Неохотно обращаясь к государственному кредиту, Канкрин делал секретные займы в государственных банках, из частных вкладов в государственные кредитные учреждения, остававшихся свободными за удовлетворением ссудами заемщиков банков. Эта система позаимствований навлекла на Канкрина в позднейшее время немало нареканий. Указывали, что такими займами он мог поставить кредитные учреждения в безвыходное положение, в случае если бы явились усиленные востребования вкладов. Но эту опасность он хорошо сознавал и потому обращался к этому источнику лишь с осторожностью и умеренностью. До известной степени такие тайные займы оправдываются тем, что при обилии свободных сумм в банках, деньги эти являлись мертвым капиталом, требуя, тем не менее, оплаты процентами в пользу вкладчиков. Как уже упомянуто, Канкрин не охотно вводил новые налоги и за все время его управления к существовавшим тогда налогам прибавил один только — акциз на табак и то очень умеренный. Он держался убеждения, что "все виды налогов страдают коренными недостатками" и что "в монархиях особенно трудно вводить новые налоги, так как тут причиняемое ими неудовольствие обращается против самого монарха". Таким образом, если Канкрин не ввел никаких улучшений в прямые налоги, то по крайней мере он их и не повысил. — Особенно сильные упреки против него вызвало восстановление откупной системы питейных сборов. Может быть он и не решился бы на эту меру, если бы мог предвидеть печальные нравственные результаты откупов, да притом имел бы в виду другой, столь же обильный источник дохода. Конечно, он обманывался, полагая, что "монополия эта есть истинное благодеяние, ограничивая пьянство" и решился на нее только после "всевозможных стараний сохранить казенное управление" — и только тогда, когда "последнее оказалось неблагонадежным", он вернулся к "откупной системе, но улучшенной против прежнего". Хотя эта система дала весьма значительное приращение дохода, Канкрин не считал однако отрадным явлением, что питейный доход составлял главную статью бюджета; но, оберегая по необходимости этот доход, он сократил некоторые другие налоги, между прочим налог на соль, сбор с водяных сообщений и др. Поощрение промышленности и вместе поднятие этим путем финансового благосостояния государства, составляло существенную часть финансовой системы Канкрина. Его протекционизм заслужил ему едва ли не больше упреков, чем какая-либо другая часть его системы. Прежде всего заметим, что он признавал нужным для России довольно высокое таможенное обложение не только ради покровительства промышленности, но также, чтобы косвенным путем привлечь к участию в уплате государственного дохода классы привилегированные, не затрагивая их привилегий. Что же касается до протекционизма, то начало строго покровительственной системы было положено еще до Канкрина. Либеральный тариф 1819 г. был заменен запретительным еще в 1822 г.; впрочем, почти несомненно, что и тогда дело это состоялось под сильным влиянием Канкрина. Полагают, что появившаяся тогда записка, в которой резко критиковалась система 1819 г., была написана самим Канкриным. Признавая, что "каждый народ должен стремиться к полной независимости от других народов" и что "народы обогащаются в торговле только хитростью или силою", Канкрин и действовал как протекционист. К тому же, зная косность и необразованность русских производителей, он думал, что если чем-либо можно возбудить их к деятельности, то лишь приманкою больших барышей, какие обещало ограничение иностранного соперничества. Однако, не одними только высокими пошлинами старался он поднять промышленность и, сверх покровительствснного тарифа, принимал и другие меры к оживлению русской промышленности. Так, по его инициативе начато было издание "Коммерческой Газеты", "Журнала мануфактур и торговли" (с 1824 г.), "Известий о мануфактурном и горном деле" (с 1839 г.); издано более 30 сочинений по разным отраслям техники и карта распределения мануфактурной промышленности в России; отправлены за границу агенты, чтобы узнавать о новейших открытиях и усовершенствованиях; привлечены в Россию искусные мастера; учреждены: Мануфактурный Совет с отделениями и корреспондентами, Технологический Институт и промышленные школы, бесплатные школы рисования с женскими отделениями, классы рисования при гимназиях; началась посылка молодых людей за границу; улучшен полицейский надзор за работами; устроены промышленные выставки в Петербурге и Москве и приняты многие другие меры. В 1832 г. тариф 1822 года, и без того высокий, был повышен на 12½%; но это пришлось сделать ради увеличения доходов, расстроенных турецкою и польскою войнами, и в 1834 и 1836 гг. последовали некоторые понижения таможенных сборов. В 1842 г. введен был новый тариф, выработанный непосредственно самим Канкриным, во избежание преждевременной огласки перемен. Тариф этот также ставят в упрек Канкрину; но он содержит наряду с повышениями пошлин на одни предметы, понижения на другие; в 1844 и 1845 гг. были сделаны в нем еще некоторые облегчения. Да и большинство повышений тарифных ставок, по словам Канкрина, сделаны были теперь не столько в целях покровительства, сколько для увеличения государственного дохода. Вообще же Канкрин держался убеждения, что "поощрять промышленность следует лишь гомеопатическими дозами, не слишком ускоряя ход дел" и высказывал надежду, что "со временем и Россия будет иметь свободную торговлю". Враги Канкрина указывали на то, что благодаря высоким пошлинам чрезвычайно усилилась контрабанда и вообще увеличились злоупотребления в таможенном ведомстве. Но и этот упрек не имеет достаточного основания: организация таможенной части была при нем во многом улучшена, введен лучший контроль, обращено внимание на выбор личного состава служащих, увеличена и преобразована таможенная стража. Но не одна мануфактурная промышленность обращала на себя внимание Канкрина. Сельское хозяйство, лесоводство, овцеводство, горное дело и т. д. все это было предметом его забот. Правда, непосредственных мер поощрения земледелию и скотоводству не предпринималось; но правительство открыло помещикам кредит под залог имений и не его вина, если взятые ссуды расходовались большею частию непроизводительно. Для улучшения экономического положения государственных крестьян и для подъема их хозяйства Канкрин сделал очень много. Он старался о введении у них четырехпольного хозяйства, об улучшении системы запасных магазинов; принимал меры к переселениям, где нужно заводил школы и т. д. В 1835 г. при Технологическом Институте устроено было производство сельскохозяйственных орудий, с бесплатною пересылкою их в казенные палаты для продажи; в 1836 г. производство земледельческих орудий заведено и в Москве; в 1833 г. началось издание "Земледельческой Газеты"; тогда же возникло Закавказское Общество поощрения промышленности и сельского хозяйства, 1838 г. таковое же в Дерпте; в 1826 г. заведены были в Петербурге, Москве и в Остзейском крае общества для распространения тонкорунного овцеводства, оказавшие, при материальном содействии правительства, большое влияние на подъем этой отрасли хозяйства. К поддержанию сельского же хозяйства должно было служить: учреждение шерстяных ярмарок (1828 г.), сортировка шерсти (1829 г.), учреждение двух акционерных обществ: (1832 г.) для развития тонкорунного овцеводства в Западной Сибири и в Харькове — для торговли шерстью (1838 г.). В 1827 г. устроено было в Тифлисе иностранцем Кастель, с значительною субсидией от казны, шелкомотальное заведение, давшее сильный толчок развитию этого дела; а в 1836 г. учреждено было в Закавказье, с разными привилегиями и пособиями от казны общество для распространения шелководства. В 1825—1830 гг. учреждены: компания для улучшения крымских вин и такая же в Закавказском крае; заведена выделка бочек, бутылок; улучшена выделка бурдюков; рассылались семена табаку и других технических растений, не без успеха для развития их культуры. В 1825 г. учреждена была Луганская образцовая ферма, затем Горыгорецкое Земледельческое Училище.
Немало сделано было также для лесного и горного хозяйства. До Канкрина лесная часть была организована весьма неудовлетворительно, а научная ее сторона была в полном упадке; Лесной Институт существовал, но находился в полном упадке, не имея даже преподавателя лесного хозяйства. Канкрин преобразовал его, учредил при нем землемерное училище, устроил Лисинское учебное лесничество, лесные классы при Митавской гимназии; послал значительное число молодых людей за границу для изучения лесного дела; выработал проект лесного законодательства, с специальным указанием начал правильного лесного хозяйства; предпринял меры для сохранения и разведения лесов в южных губерниях; улучшил охранение лесов и т. д.; изданы были на казенный счет разные сочинения по лесной части; учреждены: "Лесной журнал" и "Общество лесного хозяйства".
Канкрин произвел важные улучшения также в нашем горном деле: преобразовал у правление им, учредил корпус горных инженеров, улучшил ученую и учебную часть, возобновил отправку за границу для усовершенствования и стал посыдать не только молодежь доучиваться, но и лиц, имеющих уже практический опыт. При его управлении был преобразован Горный Институт и заведен при нем богатейший музей; улучшены существовавшие горные училища и созданы новые; учреждены училища — техническое по горной части и пробирное при Технологическом Институте. Казенные горные промыслы были значительно улучшены; заведено правильное лесное хозяйство на уральских заводах; сделаны крупные улучшения в самом производстве и в горном законодательстве; изданы узаконения о золотопромышленности, которая получила в управление Канкрина небывалое до того времени развитие; значительно улучшена была соляная часть; начато добывание антрацита в земле Войска Донского. Очень много сделано для исследования России в геологическом отношении: в разные места посылались экспедиции; привлечены иностранные исследователи; приглашены были в Россию знаменитые ученые путешественники-естествоиспытатели, каковы Гумбольдт, Мурчиссон, Розе, Эренберг и др. Особенно усердно содействовал Канкрин путешествию по России в 1829 г. Гумбольдта и дал ему возможность написать его знаменитое исследование о Центральной Азии, где изложены и результаты его путешествия по России. Канкрин завел сношения по вопросам горного дела с иностранными учеными обществами и специалистами; по его желанию издано было на казенный счет много сочинений по горному делу. "Горный Журнал", "Известия о мануфактурах и горных заводах", "Извлечения (на французском языке) из Горного Журнала" и берлинское издание "Архив научных сведений о России" — имели в Канкрине деятельного покровителя, а отчасти и сотрудника. По его же инициативе заведены были в разных местах магнитные и метеорологические наблюдения (с 1834 г.), нормальная обсерватория при Горном Институте, магнитные обсерватории на Урале, в Сибири и в Казани. Торговля — внутренняя и внешняя — также имела в Канкрине деятельного попечителя. Он внимательно прислушивался к ее требованиям; давал пособия и привилегии торговым городам; выполнил ряд мер для облегчения и поощрения судоходства; по его инициативе основаны новые верфи, оказывалась поддержка развитию пароходных сообщений — напр. по Днепру и Донцу; Канкрин содействовал учреждению торговых и промышленных компаний; при нем изданы: правила для браковки товаров, устав Петербургской биржи (1832 г.), наставления к лучшему сооружению судов; учреждены биржевые комитеты в Москве и Риге; заключены торговые договоры с Пруссией, Швецией, Англией и Северо-Американскими Штатами. Канкрин принял ряд мер для того, чтобы твердо поставить русскую метрологию: выписаны были из-за границы официальные образцы важнейших европейских мер длины и емкости, русские меры и вес определены очень точно, издано ученое сочинение об этом предмете и изготовлены, с помощью дорогих машин, образцы мер и веса — частию из платины — для рассылки в губернии; а для хранения образцов и поверочных машин выстроено в Петропавловской крепости особое здание, по тому времени образцовое. — Одним словом, можно сказать, не было отрасли народного хозяйства, на которую не обратил бы внимания Канкрин и которая не имела бы в его лице знающего и деятельного пособника и ходатая. Значительно улучшена была, наконец, и организация всего финансового ведомства, приняты меры к устранению злоупотреблений по собиранию доходов, улучшена система отчетности (1830 г.); пересмотрены и изданы вновь почти все узаконения по кредитной части; улучшен порядок платежей по государственным долгам и принято за правило не усиливать очень погашение для искусственного повышения курса фондов. Ускорено и упорядочено вообще передвижение казенных сумм в государстве устранением бесцельной пересылки их из губернии в Главное Казначейство и обратно. Даны новые, лучшие правила для ссуд из Коммерческого банка, а по Заемному банку прекращены ссуды под промышленные заведения ("по неблагонадежности этих ссуд и по неправильности усиления фабрик ссудами"), с восстановлением ссуд под населенные имения, с назначением погасительного процента. По мысли Канкрина сделано обязательным представление от всех мест подробных отчетов Государственному Контролю; для представления Государю Императору стали составляться разные счетные обзоры, "кои прежде не представлялись", и ежегодно представлялись отчеты в Финансовый Комитет. Несомненно, что Канкрин заботился о введении правильной отчетности и контроля; но только он находил более удобным сосредоточить контрольную часть в Министерстве Финансов, а не передавал ее целиком в Государственный Контроль; за это некоторые обвиняют его — но неосновательно — в том, что он, будто бы, был противником отчетности.
Стоит упомянуть еще, что многие города России, а Петербург в особенности, обязаны Канкрину возведением многих зданий, служивших не только к удовлетворению существовавшей надобности, но и к украшению городов. Как любитель художеств, а архитектуры в особенности, Канкрин старался придавать постройкам, которые ему приходилось возводить, по возможности изящный вид. В Петербурге воздвигнуты в его управление: здание таможни; биржевые пакгаузы с помещением для выставок; постройки для музеев Академии Наук; здание Технологического Института; Лесной Институт с двумя слободами при нем; Морской корпус; Александровский чугунно-литейный завод; пристройки к зданию Горного Института; помещение для Министерства Финансов, в составе общего здания Министерства Иностранных Дел и Главного штаба; Московские чугунные триумфальные ворота; мосты: Певческий, Банковский, Никольский. Перестроены: здание Заемного банка, с помещением для пробирного училища; здание Главного Казначейства в крепости. Монетный двор, старый гостиный двор на Васильевском острове; Собор всех учебных заведений. Устроены вновь: биржевой сквер, набережная у Тучкова моста, Александровский парк, гранитная набережная у (бывшего) Исаакиевского моста, насосы для разборки воды; очищен и углублен фарватер Невы. В Москве построено здание биржи; в Кронштадте — таможня с казармами и лесная биржа; в Риге — большое здание для арсенального склада; в Одессе и Таганроге — таможенные помещения; в Таурогене — укрепленное здание для таможни; сделаны поправки и улучшения в нижегородском ярмарочном гостином дворе; в Кяхте устроен каменный гостиный двор и таможня; в Архангельске укреплены берега и т. д.
Важнейшею мерою собственно финансового управления Канкрина была денежная реформа и восстановление металлического обращения. Уже с конца прошедшего столетия наша денежная система была расстроена. Ассигнации, появившиеся в 1768 г., как удобная замена преобладавшей тогда медной монеты, были хорошо приняты в народе и первое время ходили даже с лажем. Но с увеличением их количества курс их стал падать: в 1801 г. ассигнационный рубль стоил уже только 65—60 коп. медью, а после Наполеоновских войн — когда ассигнаций было выпущено уже на 830 миллионов рублей — только 25 коп. Тогдашний министр финансов, гр. Гурьев, согласно плану Сперанского, предложил путем внешних займов получить металл, для изъятия из обращений части бумажных денег; по его расчетам, благодаря этому, курс должен был поправиться настолько, что улучшилось бы экономическое положение всего государства. План этот был принят. Были сделаны два внешних займа на 40 и 43 миллиона рублей серебром; с помощью этих денег было изъято из обращения и сожжено ассигнаций на 181 миллион рублей; до того времени за рубль серебром платилось 4 руб. асс., т. е. 400 копеек; после этого некоторое время рубль серебряный стоил только 373 коп., но затем снова он дошел до 380 коп., и на этом остановился. Таким образом, в результате русские финансы обременены были новым долгом в 83 миллиона рублей серебром, с 5 млн. руб. серебром ежегодного расхода на проценты, а улучшения не оказалось. В таком положении застал дело Канкрин. Признавая извлечение ассигнаций займами делом нерациональным, он тотчас прекратил эту операцию, по заключению комиссии для исследования денежного обращения, организованной в 1824 г. Коренною задачею Канкрин поставил упрочение курса бумажных денег и потому не тотчас же приступил к выполнению своего плана реформы, а выжидал благоприятных обстоятельств, которые и действительно явились ему на помощь. По указу 9 апреля 1812 г. ассигнационный рубль стал нормальной государственной монетой, но принимался казною по курсу на серебряный рубль, причем для придания прочности ассигнациям прием звонкой монеты в казенные платежи был воспрещен. Между тем, с течением времени, с улучшением экономического положения государства, наличное количество оборотных средств, представляемых ассигнациями (около 596 млн. руб. асс., что при курсе около 400 коп. асс. за 1 pуб. cер. составляло всего около 150 млн. руб. сер.) стало оказываться недостаточным и в народном обращении появилось множество звонкой монеты, золотой и серебряной, русской (из-под спуда) и иностранной, так что пришлось наконец отменить запрещение приема звонкой монеты в казенные платежи и установить курс, по какому ее принимать.
Наряду с появлением звонкой монеты в обращении и бумажный рубль несколько поправился; вместо 380 коп. асс. рубль серебра стал цениться уже в 350 коп. асс., а некоторое время и того ниже (до 330 коп.). Но вместе с тем появился лаж: номинально ассигнационный рубль оставался рублем, но при платежи на него накидывался некоторый процент, при том в разных местах различный и доходивший иногда до 27%. Этим создавалось весьма неопределенное положение денежного обращения, которое порождало своего рода ажиотаж, обманы и неопределенность в платежах. Хотя лаж и был узаконен мнением Государственного Совета 27 октября 1827 г., но тем не менее он составлял прямо народное бедствие. Образовалось несколько разных курсов: вексельный, податной, таможенный, биржевой и простонародный, которые изменялись не только по времени, но и по местностям и путали все расчеты; разница между биржевым и народным курсом бывала от 3% до 18%. Необходимо было положить конец этой путанице и неустойчивости. Появление в обращении звонкой монеты и значительно усилившаяся к концу 30-х гг. добыча золота (с 25 пудов в 1823 г., она дошла в 1842 г. до 1000 пудов) — словом, имевшийся запас металла — давали возможность серьезно приступить к реформе, которая и была произведена в начале 1840-х годов. — На рассмотрение Государственного Совета представлено было пять проектов денежной реформы; два из них — адмиралов Мордвинова и Грейга были найдены непрактичными; а остальные три — Сперанского, князя Друцкого-Любецкого, и Канкрина — были совершенно сходны в своей основе, особенно проекты Сперанского и Канкрина, с тою разницей, что Сперанский не находил возможным обойтись без внешнего займа, а Канкрин доказывал, что внешний заем не нужен и действительно выполнил реформу, не прибегая к займу. Идея реформы была взята из проекта Джона Гранта, представленного этим последним императору Александру I в 1821 г. 1 июля. 1839 г. вышел манифест, коим серебряный рубль объявлен был законною монетною единицею, а ассигнационный допускался лишь в качестве второстепенного знака, с неизменным отношением к серебру — как 3½ к 1. С установлением этого постоянного отношения простонародные лажи исчезли мгновенно. Далее предстояло заменить ассигнации представителями, писанными на узаконенную серебряную единицу. Но простая замена одних бумажек другими только уменьшила бы количество их в 3½ раза, не придав им никакой фактической прочности; надо было обеспечить их разменом и для этого — создать металлический фонд. Операция эта и была выполнена Канкриным весьма искусно: с 1 января 1840 г. открыта была при Коммерческом банке депозитная касса для приема от публики золота и серебра, с выдачею за них "депозитных" билетов (ценностью 3, 5, 10, 25, 50 и 100 рублей), т. е. как бы сохранных расписок (как и предлагал назвать их Сперанский) на эти вклады, обмениваемых на металл немедленно по предъявлении. Публика охотно понесла свои запасы металла в эту кассу, так что через год с небольшим в ней образовался фонд до 38 млн. руб. cep., а впоследствии с лишком удвоился. Таким образом, добыт был разменный фонд для будущих бумажных денег без всяких затрат. Засим, в виде опыта и для облегчения оборотов кредитных установлений (затрудненных востребованием вкладов) выпущены были в 1841 г. 50-рублевые кредитные билеты на сумму 30 млн. руб. (Манифест 1 июня 1841 г.). Номинально они обеспечивались всем достоянием государства, а для действительного размена образован был фонд в 1/6 часть количества выпущенных билетов. Опыт оказался удачным и можно уже было приступить к довершению задуманной меры.
1 июня 1843 г. издан был манифест о замене ассигнаций кредитными билетами, размениваемыми на звонкую монету по предъявлении. Вместо депозитных касс учреждена Экспедиция государственных кредитных билетов. С сентября 1843 г. и началась замена ассигнаций и депозитных билетов кредитными, при фонде около 36 млн. руб., который быстро затем увеличивался и в год смерти Канкрина составлял около 87 млн., при 189,4 млн. руб. выпущенных билетов. После Канкрина количество их превысило 300 млн. при соответственном увеличении фонда (напр. в 1848 г. 147 млн. pуб.). Эта сумма очевидно не представляла опасности для твердости обращения; к обмену представлялось очень мало и наряду с требованием металла и он сам вносился в обмен на кредитные билеты. Можно было думать, что система упрочена. Экспедиция кредитных билетов, обязанная разменивать билеты по предъявлении, была ничем не хуже банка, хотя бы и акционерного, но не могущего иметь самостоятельности. И действительно, денежное обращение было достаточно прочно до тех пор, пока Крымская война, а позднее Восточная война 1877—1878 гг. не вынудили к усиленным выпускам кредитных билетов. Но нельзя же винить за это Канкрина, прекрасно понимавшего (как видно из его действий и отзывов) весь вред пользования бумажными деньгами, как финансовым ресурсом.
В самом начале реформа Канкрина в некоторой части публики встретила неодобрение. Член Государственного Совета граф Литта заявлял даже, что теперь Росси