отделение от рус. православной церкви части верующих, непризнавших церковные реформы Никона 1653-1656 гг.
РАСКОЛ
Раскол
движение, возникшее в середине XVII в. в Русской православной церкви. Объединило часть верующих, не признавших церковных реформ патриарха Никона.
РАСКОЛ
отделение от Русской православной церкви части верующих, не признавших церковных реформ патриарха Никона (1653—1656) и получивших название старообрядцы (см. Старообрядчество).
Источник: История России. Словарь-справочник. 2015
Раскол
отделение от русской православной церкви части верующих, не признавших церковной реформы патриарха Никона(1653-1656 гг.); религиозно-общественное движение, возникшее в России в XVII в.
РАСКОЛ
движение, возникшее в середине 17 в., в результате которого произошло отделение от Русской православной церкви части верующих, не признавших церковных реформ патриарха Никона 1653-1656 и порвавших с официальной церковью (см. Старообрядчество). Реформа вызвала протест части духовенства во главе с протопопом Аввакумом Петровым, протест нашел поддержку в среде боярства, белого и черного духовенства, посадских людей, стрельцов, крестьянства. Идеи Р. использовались в ходе массовых движений 2-й половины 17-18 вв. (восстания под предводительством С. Т. Разина, К. Ф. Булавина, Е. И. Пугачева и др.).
Источник: История отечества. Энциклопедический словарь. 1999
Раскол
религиозно-общественное движение в России, которое возникло в 17 в. и привело к разделению в русской православной церкви, к образованию старообрядчества. Церковная реформа патриарха Никона (См. Никон) была направлена на централизацию церкви, на борьбу с автономией местных церквей и монастырей, на ликвидацию принципа соборности. Несмотря на то, что реформа не затрагивала основ православия, а касалась некоторых деталей обрядовой практики, она вызвала решительный отпор со стороны бывших членов «кружка ревнителей благочестия» (в который ранее входил и Никон) протопопов Неронова, Аввакума, Даниила, Логгина и др. См. Православие, Старообрядчество, Аввакум.
Раскол
отделение от Русской православной церкви части верующих, не признавших церковной реформы Никона (1653-1656 гг.). Реформа должна была устранить разночтения в церковных книгах и разницу в проведении обрядов; она не касалась существа православия. Однако под лозунгом возвращения к старой вере объединились люди, не желавшие мириться с усилением государственно-бюрократического давления, возрастанием роли иностранцев и т.п. В расколе объединились самые разные силы, выступавшие за неприкосновенность традиционной русской культуры. Сторонников раскола стали называть раскольниками = старообрядцами = староверами. В результате раскола цековь попала в полную зависимость от государства.
РАСКОЛ
религиозно-общественное движение в России, возникло в середине XVII в. и привело к разделению в русской православной церкви, образованию старообрядчества. Церковная реформа патриарха Никона была направлена на централизацию церкви, на борьбу с автономией местных церквей, ликвидацию принципа соборности. Хотя реформа не затрагивала основ православия, она вызвала решительный протест многих верующих, в том числе бывших членов кружка «ревнителей благочестия», в который ранее входил и Никон. Противники реформы подверглись жестоким преследованиям, это придало им ореол защитников «истинного православия» и обеспечило поддержку разных слоев общества. Приверженцы старой веры после церковного собора 1666—1667 гг., принявшего решение предать анафеме противников реформы, бежали в глухие места Севера, Поволжья, Сибири и создавали там свои общины.
Источник: Словарь исторических терминов. 1998
РАСКОЛ
отделение части духовенства и мирян от господствующей русской Православной Церкви, по причине несогласия их с реформами патриарха Никона (1652-1658).
По мнению патриарха, многие места старых богослужебных книг не совсем удачно передавали смысл греческих оригиналов. Созванный им в 1654 году Собор епископов согласился с ним и постановил переиздать книги, предварительно исправив в них все обнаруженные ошибки.
Исправления не нарушали догматов веры, а касались исключительно церковных правил и обрядов. Речь преимущественно шла о принятых и вошедших в традицию: двуперстном крестном знамении, служении Литургии на семи, а не на пяти просфорах, хождении "посолонь" (по солнцу) при крещении младенцев вокруг купели, а при венчании - вокруг аналоя, сугубом (двойном) возгласе "Аллилуя!", начертании имени Христа - Исус и т.п. Все это были обычаи, освященные не только временем, но и решениями прежних русских епископских Соборов. Поэтому православные ужаснулись, услышав распоряжение изъять старые книги и принять к руководству -новопечатные. Многие признали нововведения патриарха неправославными и ненародными. Они не захотели расстаться со старыми своими обычаями в церковной жизни и в быту, сохранили прежние книги и все особенности привычного обряда, т.к. считали, что праведность достигается только точным его соблюдением.
Но новшества были объявлены непререкаемым законом. Они исходили от высшей церковной власти и поддерживались властями гражданскими, которые в борьбе с "раскольниками" не гнушались никакими мерами принуждения. Поэтому в стране восторжествовало официальное православие, а старообрядцы остались в меньшинстве. К началу XX века старый обряд сохраняло еще до 10% христианского населения России.
Старообрядчество долгое время господствовало и в казачьих обществах на севере Дона, на Яике и на Тереке. У Запорожцев и на юге Дона церковная реформа вызвала меньшие протесты. Зато "раскольники" составили наиболее надежные кадры атаманов Степана Разина и Кондратия Булавина. В результате их неудач, уже со времени Разина Казаки-старообрядцы в большом числе появились за турецкой границей на реках Куме и Кубани. Емельян Пугачев тоже пользовался их поддержкой. По актам XVIII в. известно, что на Дону и на Яике - Урале большинство Казаков оставалось еще там приверженцами старого обряда и чем больше их притесняли, тем крепче они держались своих религиозных идеалов.
По мнению патриарха, многие места старых богослужебных книг не совсем удачно передавали смысл греческих оригиналов. Созванный им в 1654 году Собор епископов согласился с ним и постановил переиздать книги, предварительно исправив в них все обнаруженные ошибки.
Исправления не нарушали догматов веры, а касались исключительно церковных правил и обрядов. Речь преимущественно шла о принятых и вошедших в традицию: двуперстном крестном знамении, служении Литургии на семи, а не на пяти просфорах, хождении "посолонь" (по солнцу) при крещении младенцев вокруг купели, а при венчании - вокруг аналоя, сугубом (двойном) возгласе "Аллилуя!", начертании имени Христа - Исус и т.п. Все это были обычаи, освященные не только временем, но и решениями прежних русских епископских Соборов. Поэтому православные ужаснулись, услышав распоряжение изъять старые книги и принять к руководству -новопечатные. Многие признали нововведения патриарха неправославными и ненародными. Они не захотели расстаться со старыми своими обычаями в церковной жизни и в быту, сохранили прежние книги и все особенности привычного обряда, т.к. считали, что праведность достигается только точным его соблюдением.
Но новшества были объявлены непререкаемым законом. Они исходили от высшей церковной власти и поддерживались властями гражданскими, которые в борьбе с "раскольниками" не гнушались никакими мерами принуждения. Поэтому в стране восторжествовало официальное православие, а старообрядцы остались в меньшинстве. К началу XX века старый обряд сохраняло еще до 10% христианского населения России.
Старообрядчество долгое время господствовало и в казачьих обществах на севере Дона, на Яике и на Тереке. У Запорожцев и на юге Дона церковная реформа вызвала меньшие протесты. Зато "раскольники" составили наиболее надежные кадры атаманов Степана Разина и Кондратия Булавина. В результате их неудач, уже со времени Разина Казаки-старообрядцы в большом числе появились за турецкой границей на реках Куме и Кубани. Емельян Пугачев тоже пользовался их поддержкой. По актам XVIII в. известно, что на Дону и на Яике - Урале большинство Казаков оставалось еще там приверженцами старого обряда и чем больше их притесняли, тем крепче они держались своих религиозных идеалов.
Раскол
религиозномировоззренческое размежевание между приверженцами старого обряда и реформированной Русской Церковью, возникшее в середине XVII в. вследствие церковной реформы, проведенной патриархом Никоном и царем Алексеем Михайловичем. Замысел церковной реформы возник при государевом дворе. Желание овладеть Константинополем как законным наследством русских царей, освободить православные народы и Святую Землю от турецкого владычества и упрочить единство Православной Церкви побуждали Алексея Михайловича задуматься о путях возрождения Византийской империи и о церковных преобразованиях, призванных согласовать старинные русские обряды со сравнительно новыми греческими образцами. Вопрос о такого рода реформе возникал еще в XVI в., но тогда на Стоглавом соборе (1551) предпочтение было отдано не новогреческим, а древнерусским (принятым от древней Византии) обрядам. В XVII в. ситуация изменилась. 25 июля 1652 патриархом был поставлен властный и решительный Никон. Перед Великим постом 1653, не созывая церковного собора, Никон разослал по всем московским церквам распоряжение креститься не двумя, а тремя перстами. Это невиданное, ничем не объясненное покушение самого первоиерарха на старый церковный обряд смутило все русское православное общество, ибо относительно образа сложения перстов для крестного знамения существовало правило Стоглавого собора: «Иже кто не знаменается двумя персты, яко же и Христос, да есть проклят». Нововведение патриарха вызвало резкий протест русского народа, который по типу своего религиозного мировоззрения не был подготовлен к подобного рода акциям. Обрядовая сторона церковной жизни была тем ключом, которым народ открывал для себя абсолютную истину христианства. По словам известного старообрядческого писателя В. П. Ряпушинского, русский человек всецело включался в богослужение: кланяясь до земли и слагая персты для крестного знамения, он «ликовал об обряде», радуясь, что и плоть его участвует в молитве и исповедует Христа, Бога и человека. Обрядовое благочестие, укоренившееся в народной массе, и поколебал Никон своими действиями. Торопясь осуществить реформу, он самовольно изъял одно слово из восьмого члена Символа веры, а в ходе правки священных текстов в текст Символа веры были внесены на первый взгляд формальные, но на самом деле многозначительные изменения. (Так, слова о Царствии Божием, которому «несть конца», оказались заменены выражением «не будет конца». Это, разумеется, не стало ересью, но вместе с тем выражало отход религиозного сознания от вневременного восприятия истории и погружение в ее процесс.)
В 1655 в неделю Торжества Православия во время службы в Успенском соборе, в присутствии царя со всем синклитом, материально зависимые от Никона патриархи антиохийский Макарий и сербский Гавриил торжественно прокляли в Москве всех крестящихся двумя перстами. Между тем сторонником двоеперстия был тогда весь русский народ. На борьбу за старые церковные обычаи поднялись тесно связанные с народом священники – протопоп Аввакум, Иван Неронов, Логгин, Даниил, а также епископ Павел Коломенский, подвергшиеся преследованиям. В 1658 испортились отношения Никона с царем. Властный патриарх удалился в свою резиденцию – Новый Иерусалим, не отказываясь от патриаршества, но практически отойдя от руководства церковной жизнью. Во время восьмилетнего его отсутствия старообрядцы усилили свою борьбу против нововведений. Самый рьяный из них, Аввакум, который был возвращен из ссылки царем, желавшим примирения, категорически отказался принять реформы и был снова выслан из Москвы. В некоторых местах начали происходить настоящие восстания против властей церковных и гражданских. Для окончательного разрешения вопросов церковной жизни был созван в конце 1666 в Москве Церковный собор, на котором из 30 епископов 14 было иноземных, причем среди последних присутствовали крайние авантюристы. Собор на первом же заседании низложил патриарха Никона, затем избрал нового патриарха, наконец, осудил старообрядцев как еретиков. Собор утвердил исправленные книги и целый ряд обрядовых новшеств (трехперстное крестное знамение, изменение в Символе веры, написание имени «Иисус» с двумя «и», а не с одним, как ранее, трехкратное, а не двукратное произнесение «аллилуйя» и т. д.). Аввакум с единомышленниками были сосланы в Пустозерск, причем его сподвижникам, иноку Епифанию и отцу Лазарю, были отрезаны языки.
С чисто богословской точки зрения Р., казалось бы, не повредил основ православной традиции на Руси, поскольку не касался собственно догматических вопросов. Однако он нанес страшный удар по русскому народному религиозному самосознанию, рассек прежде существовавшее органическое единство жизни народной и церковной. Возникшая путаница в новых и старых обрядах и их явная и подспудная борьба подрывали религиозные устои, отвлекали внимание в сторону чисто обрядовых тем от поистине существенных, религиознодуховных и нравственных проблем развития русской христ. культуры, толкали на путь бюрократизации и омертвления приходской жизни. При исключительной значимости Р. для судеб не только православия в России, но всей русской культуры и государственности он долгое время не был исследован и осмыслен в своем существе в русской церковноисторической и философской литературе. В дореволюционный период официальная государственноцерковная точка зрения на старообрядчество как на еретическое, неправославное движение препятствовала объективному изучению Р. Со времен патриарха Никона до второй половины XIX в. в отечественной историографии господствовало мнение, что, переписывая богослужебные книги, древнерусские переписчики сделали немало ошибок и искажений текста, которые со временем стали неотъемлемой частью русского богослужебного канона. Историки Р. утверждали, что эти ошибки стали возможны исключительно по причине недостаточного уровня просвещения в допетровской Руси, изза скудости русской научной и церковной мысли, а церковный Р. произошел только в силу «обрядоверия», укоренившегося в русском православии.
Первым церковным историком, который увидел события Р. в ином ракурсе, обнаружил трагические последствия необдуманных реформ Никона и взял под сомнение теорию «неправильности» старорусского обряда, был Н. Ф. Каптерев. В своей работе «Патриарх Никон как церковный реформатор» (1887) он смог доказать, что русский обряд, наоборот, сохранил ряд древневизантийских богослужебных форм (в том числе и двуперстие), которые были изменены греками в XII–XIII вв. Оказалось, что не русские, а греки отошли от церковного устава. Что же касается исправления старых русских богослужебных книг, то, поскольку за образец при этом стали брать новые греческие книги, напечатанные на Западе, а в качестве правщиков были привлечены киевские ученые монахи, находившиеся под влиянием католической схоластики, и греки, получившие образование в Италии, постольку такого рода исправления не могли упрочить православной традиции, а зачастую вступали с ней в прямой конфликт. Таким образом, официальная версия – настоятельной необходимости преобразований Никона и оправданности решений собора 1666–1667 – оказывалась необъективной. Еще более полным исследованием Р. стала книга Каптерева «Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович», где автор доказал, что виновником церковных реформ был не столько Никон, но главным образом Алексей Михайлович с его духовником Стефаном Вонифатьевым. Капитальное, обстоятельно документированное исследование навлекло на автора недовольство синодальных властей, привело к приостановке его академической карьеры и дальнейшей научной работы. В 1969 в Мюнхене русский эмигрантский историк С. А. Зеньковский написал книгу «Русское старообрядчество», продолжив и детализировав линию исследования Каптерева. Любопытно, что задолго до Каптерева и Зеньковского точку зрения на Р. как на прискорбное следствие ошибочных действий царя и патриарха Никона, приведших к ослаблению Русской Церкви и монархии, официальным образом высказала перед сенатом и синодом императрица Екатерина II. Она по существу признала староверов поповского направления не раскольниками, а православными старого обряда и предприняла практические шаги к освобождению их от административной и экономической дискриминации. Поместный собор РПЦ в 1971 отменил анафематствования, наложенные в XVII в. на старые русские обряды, а Поместный собор в 1988 подтвердил это решение. Снятие анафемы на старые обряды в 1971 дало возможность церковным историкам рассматривать события Р. в их собственной логике, присоединяясь к выводу Каптерева и Зеньковского о богословской несостоятельности замысла радикальных обрядовых реформ и их отрицательном влиянии на состояние русской церковной жизни. В своем докладе на открытии Юбилейного Архиерейского собора РПЦ 13 августа 2000 патриарх Московский и всея Руси Алексий II подтвердил, что жесткие и неоправданные методы проведения церковной реформы в XVII в. заслуживают осуждения. Наметившиеся в последнее время положительные сдвиги во взаимоотношениях РПЦ со старообрядчеством вселяют надежду на то, что копившийся веками груз недоверия и недопонимания во благовремении будет преодолен.
В 1655 в неделю Торжества Православия во время службы в Успенском соборе, в присутствии царя со всем синклитом, материально зависимые от Никона патриархи антиохийский Макарий и сербский Гавриил торжественно прокляли в Москве всех крестящихся двумя перстами. Между тем сторонником двоеперстия был тогда весь русский народ. На борьбу за старые церковные обычаи поднялись тесно связанные с народом священники – протопоп Аввакум, Иван Неронов, Логгин, Даниил, а также епископ Павел Коломенский, подвергшиеся преследованиям. В 1658 испортились отношения Никона с царем. Властный патриарх удалился в свою резиденцию – Новый Иерусалим, не отказываясь от патриаршества, но практически отойдя от руководства церковной жизнью. Во время восьмилетнего его отсутствия старообрядцы усилили свою борьбу против нововведений. Самый рьяный из них, Аввакум, который был возвращен из ссылки царем, желавшим примирения, категорически отказался принять реформы и был снова выслан из Москвы. В некоторых местах начали происходить настоящие восстания против властей церковных и гражданских. Для окончательного разрешения вопросов церковной жизни был созван в конце 1666 в Москве Церковный собор, на котором из 30 епископов 14 было иноземных, причем среди последних присутствовали крайние авантюристы. Собор на первом же заседании низложил патриарха Никона, затем избрал нового патриарха, наконец, осудил старообрядцев как еретиков. Собор утвердил исправленные книги и целый ряд обрядовых новшеств (трехперстное крестное знамение, изменение в Символе веры, написание имени «Иисус» с двумя «и», а не с одним, как ранее, трехкратное, а не двукратное произнесение «аллилуйя» и т. д.). Аввакум с единомышленниками были сосланы в Пустозерск, причем его сподвижникам, иноку Епифанию и отцу Лазарю, были отрезаны языки.
С чисто богословской точки зрения Р., казалось бы, не повредил основ православной традиции на Руси, поскольку не касался собственно догматических вопросов. Однако он нанес страшный удар по русскому народному религиозному самосознанию, рассек прежде существовавшее органическое единство жизни народной и церковной. Возникшая путаница в новых и старых обрядах и их явная и подспудная борьба подрывали религиозные устои, отвлекали внимание в сторону чисто обрядовых тем от поистине существенных, религиознодуховных и нравственных проблем развития русской христ. культуры, толкали на путь бюрократизации и омертвления приходской жизни. При исключительной значимости Р. для судеб не только православия в России, но всей русской культуры и государственности он долгое время не был исследован и осмыслен в своем существе в русской церковноисторической и философской литературе. В дореволюционный период официальная государственноцерковная точка зрения на старообрядчество как на еретическое, неправославное движение препятствовала объективному изучению Р. Со времен патриарха Никона до второй половины XIX в. в отечественной историографии господствовало мнение, что, переписывая богослужебные книги, древнерусские переписчики сделали немало ошибок и искажений текста, которые со временем стали неотъемлемой частью русского богослужебного канона. Историки Р. утверждали, что эти ошибки стали возможны исключительно по причине недостаточного уровня просвещения в допетровской Руси, изза скудости русской научной и церковной мысли, а церковный Р. произошел только в силу «обрядоверия», укоренившегося в русском православии.
Первым церковным историком, который увидел события Р. в ином ракурсе, обнаружил трагические последствия необдуманных реформ Никона и взял под сомнение теорию «неправильности» старорусского обряда, был Н. Ф. Каптерев. В своей работе «Патриарх Никон как церковный реформатор» (1887) он смог доказать, что русский обряд, наоборот, сохранил ряд древневизантийских богослужебных форм (в том числе и двуперстие), которые были изменены греками в XII–XIII вв. Оказалось, что не русские, а греки отошли от церковного устава. Что же касается исправления старых русских богослужебных книг, то, поскольку за образец при этом стали брать новые греческие книги, напечатанные на Западе, а в качестве правщиков были привлечены киевские ученые монахи, находившиеся под влиянием католической схоластики, и греки, получившие образование в Италии, постольку такого рода исправления не могли упрочить православной традиции, а зачастую вступали с ней в прямой конфликт. Таким образом, официальная версия – настоятельной необходимости преобразований Никона и оправданности решений собора 1666–1667 – оказывалась необъективной. Еще более полным исследованием Р. стала книга Каптерева «Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович», где автор доказал, что виновником церковных реформ был не столько Никон, но главным образом Алексей Михайлович с его духовником Стефаном Вонифатьевым. Капитальное, обстоятельно документированное исследование навлекло на автора недовольство синодальных властей, привело к приостановке его академической карьеры и дальнейшей научной работы. В 1969 в Мюнхене русский эмигрантский историк С. А. Зеньковский написал книгу «Русское старообрядчество», продолжив и детализировав линию исследования Каптерева. Любопытно, что задолго до Каптерева и Зеньковского точку зрения на Р. как на прискорбное следствие ошибочных действий царя и патриарха Никона, приведших к ослаблению Русской Церкви и монархии, официальным образом высказала перед сенатом и синодом императрица Екатерина II. Она по существу признала староверов поповского направления не раскольниками, а православными старого обряда и предприняла практические шаги к освобождению их от административной и экономической дискриминации. Поместный собор РПЦ в 1971 отменил анафематствования, наложенные в XVII в. на старые русские обряды, а Поместный собор в 1988 подтвердил это решение. Снятие анафемы на старые обряды в 1971 дало возможность церковным историкам рассматривать события Р. в их собственной логике, присоединяясь к выводу Каптерева и Зеньковского о богословской несостоятельности замысла радикальных обрядовых реформ и их отрицательном влиянии на состояние русской церковной жизни. В своем докладе на открытии Юбилейного Архиерейского собора РПЦ 13 августа 2000 патриарх Московский и всея Руси Алексий II подтвердил, что жесткие и неоправданные методы проведения церковной реформы в XVII в. заслуживают осуждения. Наметившиеся в последнее время положительные сдвиги во взаимоотношениях РПЦ со старообрядчеством вселяют надежду на то, что копившийся веками груз недоверия и недопонимания во благовремении будет преодолен.
Источник: Краткий православный словарь.
РАСКОЛ
старообрядчество, - религиозно-обществ. движение в России в сер. 17 в. Поводом для возникновения Р. послужила церковно-обрядовая реформа, к-рую в 1653 начал проводить патриарх Никон с целью укрепления церк. организации. За ликвидацию местных различий в церк.-обрядовой практике, устранение разночтений и исправление богослужебных книг и др. меры по унификации моск. богословской системы выступали все члены влиятельного "Кружка ревнителей благочестия". Но протопопы Аввакум, Даниил, Иван Неронов и другие считали, что рус. церковь сохранила "древлее благочестие", и предлагали проводить унификацию, опираясь на древне-рус. богослужебные книги. Другие члены кружка (Стефан Вонифатьев, Ф. М. Ртищев), к к-рым позднее присоединился Никон, хотели опираться на греч. образцы. Этот путь позволял приблизиться к объединению под эгидой рус. патриарха моск. церкви с православными церквами Украины (вопрос о ее присоединении приобрел в это время важное значение) и Балкан. При поддержке царя Алексея Михайловича Никон начал проводить унификацию на основе греч. образцов: исправил рус. богослужебные книги по современным ему греческим и изменил нек-рые обряды (двоеперстие было заменено троеперстием, во время церк. служб "аллилуя" стали произносить не дважды, а трижды и т.д.). Нововведения были одобрены церк. соборами 1654-55. В течение 1653-56 на Печатном дворе шел выпуск исправленных или вновь переведенных богослужебных книг. Хотя реформа затрагивала лишь внешнюю, обрядовую сторону религии, но в условиях господства в обществе религ. идеологии эти изменения получили значение большого события. К тому же определенно выявилось стремление Никона использовать реформу для централизации церкви и усиления власти патриарха. Недовольство вызывали и насильственные меры, с помощью к-рых Никон вводил в обиход новые книги и обряды. Первыми на защиту "старой веры", против реформ и действий патриарха выступили члены "Кружка ревнителей благочестия" Аввакум, Даниил и Иван Неронов. Аввакум и Даниил подали царю записку в защиту двоеперстия и о поклонах. Затем они стали доказывать, что внесение исправлений по греч. образцам оскверняет истинную веру, т.к. греч. церковь отступила от "древлего благочестия", а ее книги печатаются в типографиях католиков. Иван Неронов, не касаясь обрядовой стороны реформы, выступил против усиления власти патриарха и за демократизацию церк. управления. Столкновение между Никоном и защитниками "старой веры" приняло резкие формы. Аввакум, Иван Неронов и др. идеологи Р. подверглись жестоким преследованиям. Выступления защитников "старой веры" получили поддержку в различных слоях рус. общества, что привело к возникновению движения, названного Р. Плебейская часть духовенства, видевшая в сильной патриаршей власти лишь орган эксплуатации, выступая за "старую веру", протестовала против увеличения феод. гнета со стороны церк. верхушки. К Р. примкнула и часть высшего духовенства (епископы коломенский Павел, вятский Александр, нек-рые монастыри), недовольная централизаторскими устремлениями Никона, его самоуправством, и отстаивавшая свои феод. привилегии. Призывы сторонников "старой веры" получили поддержку отдельных представителей высшей светской знати. Но большую часть сторонников "старой веры" составляли посадские люди и особенно крестьяне. Усиление феод.-крепостнич. гнета и ухудшение своего положения нар. массы связывали с нововведениями, в частности - в вере. Объединению в движении столь разнородных социальных сил способствовала противоречивая идеология Р. Идеализация и защита старины, ненависть к новому, проповедь национальной ограниченности и принятия мученического венца во имя "старой веры", как единственного пути к спасению души, и т.д. сочетались в идеологии Р. с резкими обличениями в религ. форме феод.-крепостнич. действительности. Различным слоям общества импонировали различные стороны этой идеологии. В нар. массах живой отклик находили проповеди расколоучителей о наступлении "последнего времени", о воцарении в мире антихриста, о том, что царь, патриарх и все власти поклонились ему и выполняют его волю. Р. стал одновременно и знаменем консервативной антиправительств, оппозиции церк. и светских феодалов и знаменем антифеод. оппозиции. Нар. массы, становясь на защиту "старой веры", выражали этим свой протест против феод. гнета, прикрываемого и освящаемого церковью. Массовый характер движение Р. приобрело после церк. собора 1666-67, по решению к-рого казнили или сослали идеологов Р. Этот этап в развитии движения совпал с подъемом в стране антифеод. борьбы. Он характеризуется тем, что движение Р. достигло своего апогея, распространилось вширь, привлекая новые слои крестьянства, в особенности беглых крепостных, бежавших на окраины. Идеологами Р. стали представители низшего духовенства, порвавшие с гос. церковью, а церк. и светские феодалы отошли от Р. Главной стороной идеологии Р. и в это время оставалась проповедь ухода (во имя сохранения "старой веры" и спасения души) от зла, порожденного антихристом. В наиболее крайних направлениях Р. возникла практика "огненных крещений" (самосожжений). Увлекаемые проповедью расколоучителей, многие посадские люди и особенно крестьяне бежали в глухие леса Поволжья и Севера, на юж. окраины гос-ва, в Сибирь и даже за границу, основывали там свои общины. Это был массовый уход простых людей от выполнения не только нововведенных церк. обрядов, но и от выполнения феод. повинностей. Правительство в 1681 было вынуждено признать умножение "церк. противников", особенно в Сибири. Но в 70-80-е гг. 17 в. в идеологии Р. важное место стали занимать обличения, вскрывавшие отдельные социальные пороки общества. Нек-рые же идеологи Р., в частности Аввакум и его соратники по ссылке в Пустозерском остроге, перешли к оправданию активных антифеод. выступлений, объявляя нар. восстания небесным возмездием царской и церк. власти за их действия. Часть сторонников "старой веры" приняла активное участие в Крестьянской войне под предводительством С. Т. Разина 1670-71. Соловецкое восстание 1668-76, возникшее как движение в защиту "старой веры", переросло в крупное антифеод. выступление против гос. власти. Значительной была роль сторонников "старой веры" в Московском восстании 1682 и других антифеод. выступлениях. В кон. 17 - нач. 18 вв. после поражения антифеод. восстаний произошел спад движения. Этому способствовала и политика пр-ва Петра I, к-рое ослабило преследования староверов, установив для них повышенное налоговое обложение. С 18 в. в идеологии Р. исчезают обличения социальных пороков действительности и усиливается значение ее консервативных сторон (но провозглашение Е. И. Пугачевым лозунга борьбы за "старую веру" способствовало вовлечению масс в антифеод. крест. войну). Р. с самого начала не был единым движением и по форме. К кон. 17 - нач. 18 вв. он начал распадаться на многие толки и согласия, иногда существенно отличавшиеся друг от друга. Р., или старообрядчество, делится на поповщину и беспоповщину. Поповщина - более умеренное направление. Поповцы признавали необходимость духовенства и всех церк. таинств. Осн. р-ны распространения поповщины - Керженец, Стародубье, Дон, Кубань. Беспоповщина распространилась в основном на С. гос-ва. Беспоповцы отрицали необходимость духовной иерархии и нек-рых таинств. По мере того как раскольничьи общины втягивались в рыночные отношения, в них росло предпринимательство; из среды раскольников выделялась купеческая верхушка. Постепенно большинство раскольничьих согласий теряет оппозиционный характер. Особенно это относится к поповщине, из к-рой вышло много купцов и предпринимателей. В 1800 часть старообрядцев-поповцев пошла на соглашение с офиц. церковью. Сохранив свою обрядность, они подчинились местным епархиальным архиереям. Поповцы, не желавшие идти на примирение с офиц. церковью, создали свою церк. организацию. В сер. 19 в. они признали своим главой Боснийского архиепископа Амвросия, к-рый центром старообрядческой организации сделал Белую Криницу (Австрия). Позднее роль центра этой организации перешла к общине Рогожского кладбища в Москве (Белокриницкая иерархия). Часть общины поповцев, к-рые стали наз. беглопоповщиной (они принимали "беглых" попов, т. е. перешедших к ним из господствующей церкви), не признали Белокриницкую иерархию. В беспоповщине наряду с более или менее умеренными согласиями по мере роста дифференциации внутри общин возникали крайние толки. В кон. 17 в. на С., вокруг Выговской старообрядческой пустыни, сложился наиболее умеренный в беспоповщине Поморский толк. На С.-З. распространилась федосеевщина (ее центр с 70-х гг. 18 в.- Преображенское кладбище в Москве), порвавшая с поморянами. В 1-й пол. 18 в. от Поморского толка откололась филлиповщина. В ней проповедовалась необходимость самоуморений и самосожжений. Отдельно существовала нетовщина (или Спасово согласие), к-рая отрицала все таинства и призывала своих последователей к самосожжениям. Беспоповщина в нек-рых своих крайних толках (напр., "бегуны") вплотную смыкалась с сектантством. Источн.: Мат-лы для истории раскола за первое время его существования, под ред. Субботина, т. 1-9, М., 1875-95; Барсков Я. Л., Памятники первых лет рус. старообрядчества, "ЛЗАК", т. 24, СПБ, 1912; Памятники истории старообрядчества XVII в., Л., 1927 ("РИБ", т. 39). Лит.: Щапов А. П., Рус. раскол старообрядства, рассматриваемый в связи с внутр. состоянием рус. церкви и гражданственности в XVII в. и в первой пол. XVIII в., Соч., т. 1, СПБ, 1906; Сапожников Д. И.. Самосожжение в рус. расколе. Со 2-й пол. XVII в. до кон. XVIII в., М., 1891; Смирнов П. С., Внутр. вопросы в расколе в XVII в., СПБ, 1898; его же, История рус. раскола старообрядства, 2 изд., СПБ, 1895; его же, Споры и разделения в рус. расколе в первой четв. XVIII в., СПБ, 1909; Каптерев Н. P., Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. 1-2, Сергиев Посад, 1909-1912; Плеханов Г. В., История рус. обществ. мысли, т. 2, (М., 1915); Никольский Н. М., История рус. церкви, 2 изд., М.-Л., 1931; Анкундинова Л. Е., Социальный состав первых раскольников, "ВЛГУ", 1956, т. 14, Серия истории, яз. и лит-ры, в. 3; Робинсон А. Н., Творчество Аввакума и обществ. движения в кон. XVII в., "ТрОДРЛ", т. 18, М.-Л., 1962; Сахаров Ф., Литература истории и обличения рус. раскола. Систематический указатель книг, брошюр и статей о расколе..., в, 1-3, Тамбов-СПБ, 1887-1900; Pascal P., Avvakum et les d?buts du raskol. La crise religieuse au XVII si?cle en Russie, P., 1938. В. С. Шульгин. Москва.
РАСКОЛ
Расколом принято называть произошедшее во 2-й пол. XVII в. отделение от господствующей Православной Церкви части верующих, получивших название старообрядцев, или раскольников. Значение Раскола в русской истории определяется тем, что он являет собой видимую отправную точку духовных нестроений и смут, завершившихся в н. XX в. разгромом русской православной государственности.
О Расколе писали многие. Историки - каждый по-своему - толковали его причины и разъясняли следствия (большей частью весьма неудовлетворительно и поверхностно). Рационализированные научные методики и широкая эрудиция ученых мужей оказались беспомощны там, где для решения вопросов требовалось понимание духовных, таинственных глубин народного сознания и благодатного церковного устроения.
Непосредственным поводом для Раскола послужила так называемая "книжная справа" - процесс исправления и редактирования богослужебных текстов. Не один историк останавливался в недоумении перед трудным вопросом: как столь ничтожная причина могла породить столь великие следствия, влияние которых мы до сих пор испытываем на себе? Между тем ответ достаточно прост - беда в том, что его не там искали. Книжная справа была лишь поводом, причины же, настоящие, серьезные, лежали гораздо глубже, коренясь в основах русского религиозного самосознания.
Религиозная жизнь Руси никогда не застаивалась. Обилие живого церковного опыта позволяло благополучно решать самые сложные вопросы в духовной области. Наиболее важными из них общество безоговорочно признавало соблюдение исторической преемственности народной жизни и духовной индивидуальности России, с одной стороны, а с другой - хранение чистоты вероучения независимо ни от каких особенностей времени и местных обычаев.
Незаменимую роль в этом деле играла богослужебная и вероучительная литература. Церковные книги из века в век являлись той незыблемой материальной скрепой, которая позволяла обеспечить непрерывность духовной традиции. Поэтому неудивительно, что по мере оформления единого централизованного Русского государства вопрос о состоянии книгоиздания и пользования духовной литературой превращался в важнейший вопрос церковной и государственной политики.
Еще в 1551 Иоанн IV созвал собор, имевший целью упорядочить внутреннюю жизнь страны. Царь самолично составил перечень вопросов, на которые предстояло ответить собранию русских пастырей, дабы авторитетом своих решений исправить изъяны народной жизни, препятствующие душеспасению и богоугодному устроению Русского царства.
Рассуждения собора были впоследствии разделены на сто глав, откуда и сам он получил название Стоглавого. Предметом его внимания, среди многих других, стал и вопрос о церковных книгах. Их порча через переписывание неподготовленными писцами, допускавшими ошибки и искажения, была очевидна для всех. Собор горько жаловался на неисправность богослужебных книг и вменил в обязанность протопопам и благочинным исправлять их по хорошим спискам, а книг непересмотренных не пускать в употребление. Тогда же возникло убеждение, что надо завести вместо писцов типографию и печатать книги.
После Стоглава вплоть до половины XVII в. дело исправления книг существенных изменений не претерпело. Книги правились с добрых переводов по славянским древним спискам и неизбежно несли в себе все ошибки и неисправности последних, которые в печати становились еще распространеннее и тверже. Единственное, чего удалось достигнуть, было предупреждение новых ошибок - патриарх Гермоген установил для этого при типографии даже особое звание книжных справщиков.
В Смутное время печатный дом сгорел, и издание книг на время прекратилось, но, как только обстоятельства позволили опять, за издание взялись с завидным рвением. При патриархе Филарете (1619-33), Иоасафе I (1634-41) и Иосифе (1642-52) труды, предпринятые по этой части, доказали необходимость сверки не по славянским спискам, а по греческим оригиналам, с которых когда-то и делались первоначальные переводы.
В ноябре 1616 царским указом поручено было архим. Сергиевской лавры Дионисию, священнику с. Климентьевского Ивану Наседке и канонархисту лавры старцу Арсению Глухому заняться исправлением Требника. Справщики собрали необходимую для работы литературу (кроме древних славянских рукописей было у них и четыре греческих Требника) и принялись за дело с живым усердием и должной осмотрительностью. Арсений хорошо знал не только славянскую грамматику, но и греческий язык, что давало возможность сличения текстов и обнаружения многочисленных ошибок, сделанных позднейшими переписчиками.
Книгу исправили - себе на беду. В Москве огласили их еретиками, и на Соборе 1618 постановили: "Архимандрит Дионисий писал по своему изволу. И за то архимандрита Дионисия да попа Ивана от Церкви Божией и литургии служити отлучаем, да не священствуют". Пока происходили соборные совещания, Дионисия держали под стражей, а в праздничные дни в кандалах водили по Москве в назидание народу, кричавшему: "Вот еретик!" - и бросавшему в страдальца чем ни попадя.
Восемь лет томился в заточении архимандрит, пока патр. Филарет не получил в 1626 письменный отзыв восточных первосвятителей в защиту исправлений, произведенных Дионисием. Как первый, дальний еще раскат грома предвещает грядущую бурю, так этот случай с исправлением Требника стал первым провозвестником Раскола. В нем с особой отчетливостью отразились причины надвигающейся драмы, и потому он достоин отдельного обстоятельного рассмотрения.
Дионисия обвинили в том, что он "имя Святой Троицы велел в книгах марать и Духа Святого не исповедует, яко огнь есть". На деле это означало, что исправители полагали сделать перемены в славословиях Святой Троицы, содержащихся в окончании некоторых молитв, и в чине водосвятного молебна исключили (в призывании ко Господу "освятить воду сию Духом Святым и огнем") слова "и огнем", как внесенные произвольно переписчиками.
Бурная и резкая отповедь, полученная справщиками, осуждение и заточение Дионисия кажутся большинству современных исследователей совершенно несоответствующими малости его "проступка". Неграмотность и сведение личных счетов не может удовлетворительно объяснить произошедшее. Исправление в большинстве случаев сводилось просто к восстановлению смысла, да и против справщиков выступали не только малоученные уставщики лавры, но и московское духовенство. Ученый старец Антоний Подольский написал даже против Дионисия обширное рассуждение "Об огне просветительном"...
Причина непонимания здесь - как и во многих иных случаях - одна: оскудение личного духовного опыта, присущего настоящей, неискаженной церковной жизни. Его значение невозможно переоценить. Мало того что он дает человеку бесценный внутренний стержень, живую уверенность в смысле и цели существования - в масштабах исторических он служит единственным связующим звеном в бесконечной череде сменяющих друг друга поколений, единственным мерилом преемственности и последовательности народной жизни, единственной гарантией понимания нами собственного прошлого. Ведь содержание этого духовного опыта не меняется, как не меняется Сам Бог - его неисчерпаемый источник.
Что касается осуждения Дионисия, то оно прямо связано с той ролью, какую играло понятие благодатного огня в православной мистике. Дело в том, что описать достоверно и точно благодатные духовные переживания человека невозможно. Можно лишь образно засвидетельствовать о них. В этих свидетельствах, рассеянных во множестве на страницах Священного Писания и творений Святых Отцов, чуть ли не чаще всего говорится об огне. "Огонь пришел Я низвесть на землю: и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!" (Лк. 12:49) - свидетельствует Сам Господь о пламени благочестивой ревности, любви и милосердия, которым пламенело Его сердце. "Духа не угашайте" (1 Сол. 5:19), - призывает христиан первоверховный апостол Павел. "Я всеми силами молюсь о вас Богу, чтобы Он вверг в ваши сердца огнь, да возможете право править вашими намерениями и чувствами и отличать добро от зла", - говорил своим духовным чадам Антоний Великий, древний основатель скитского монашеского жития. Учитывая высочайший уровень личного благочестия на Руси в н. XVII в., полноту и глубину благодатного опыта не только среди иночества, но и у большинства мирян, с этой точки зрения вряд ли покажется странной болезненная реакция общества на правку Дионисия.
В ней усмотрели противоречие с самой духовной жизнью Церкви, заподозрили опасность пренебрежительного, бестрепетного отношения к благодати Божией, "огнем попаляющей" терние грехов человеческих. Опасность эта в общественном сознании, еще не успокоившемся после мятежей Смутного времени, прочно связывалась с ужасами государственного распада и державной немощи. По сути дела, Дионисий был прав - слова "и огнем" действительно являлись позднейшей вставкой, подлежащей исправлению, но и противники его вовсе не были невеждами и мракобесами.
Дело исправления оказалось вообще трудным и сложным. Речь шла о безупречном издании чинов и текстов, переживших вековую историю, известных во множестве разновременных списков - так что московские справщики сразу были вовлечены во все противоречия рукописного предания. Они много и часто ошибались, сбивались и запутывались в трудностях, которые могли бы поставить в тупик и сегодняшних ученых.
Впрочем, для успешности работ было сделано все что можно. Непрестанное внимание уделялось предприятию на самом высоком уровне. "Лета 7157 (1649), мая в девятый день по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всея Руси указу, и по благословению господина святителя (патриарха. - Прим. авт.) Иосифа... велено было ехати в Иерусалим". Следствием указа стало отправление на Восток за древними достоверными списками книг келаря Арсения Суханова, исколесившего в поисках таковых не одну сотню верст и вывезшего в Россию около семисот рукописей, 498 из которых были собраны им в Афонских монастырях, а остальные обретены в "иных старожитных местах".
25 июля 1652 патриаршество всея Руси принял Новгородский митрополит Никон. Связанный с государем Алексеем Михайловичем узами тесной личной дружбы, одаренный недюжинными способностями ума и волевым решительным характером, он с присущей ему энергией взялся за дела церковного устроения, среди которых важнейшим продолжало числиться дело исправления книг. В тот день вряд ли кому могло прийти в голову, что служение Никона будет прервано драматическими событиями: Расколом, борьбой за самостоятельность церковной власти, разрывом с царем, соборным судом и ссылкой в дальний монастырь - в качестве простого поднадзорного монаха.
Через два года по вступлении на престол первосвятителя России патриарх созвал русских архиереев на собор, где была окончательно признана необходимость исправления книг и обрядов. Когда первая часть работы была проделана, то для рассмотрения ее Никон созвал в 1656 новый собор, на котором вместе с русскими святителями присутствовали два патриарха: Антиохийский Макарий и Сербский Гавриил. Собор одобрил новоисправленные книги и повелел по всем церквам вводить их, а старые отбирать и сжигать.
Казалось бы, все происходит в полнейшем соответствии с многовековой церковной практикой, ее традициями и не может вызвать никаких нареканий. Тем не менее именно с этого времени появляются в среде духовенства и народа хулители "новшеств", якобы заводимых в Церкви и в государстве Русском всем на погибель.
Царю подавали челобитные, умоляя защитить Церковь. Про греков, считавшихся источниками "новшеств", говорили, что они под турецким игом изменили Православию и предались латинству. Никона ругали изменником и антихристом, обвиняя во всех мыслимых и немыслимых грехах. Несмотря на то что подавляющее &большинство населения признало дело "книжной справы" с пониманием и покорностью, общество оказалось на грани новой Смуты.
Патриарх принял свои меры. Павел, епископ Коломенский, отказавшийся безоговорочно подписать соборное определение, одобрявшее исправления, был лишен сана и сослан в Палеостровский монастырь, другие вожди Раскола (протопопы Аввакум и Иоанн Неронов, кн. Львов) также разосланы по дальним обителям. Угроза новой Смуты отпала, но молва о наступлении последних времен, о близком конце света, о патриаршей "измене" продолжала будоражить народ.
С 1657, в результате боярских интриг, отношения царя с патриархом стали охладевать. Результатом разрыва стало оставление Никоном Москвы в 1658 и его добровольное самозаточение в Воскресенской обители. Восемь лет пробыл патриарх в своем любимом монастыре. Восемь лет столица оставалась без "настоящего" патриарха, обязанности которого самим же Никоном были возложены на Крутицкого митрополита Питирима. Положение становилось невыносимым, и в конце концов недоброжелатели первосвятителя добились своего: в конце 1666 под председательством двух патриархов - Антиохийского и Александрийского, в присутствии десяти митрополитов, восьми архиепископов и пяти епископов, сонма духовенства черного и белого состоялся соборный суд над Никоном. Он постановил: лишить старца патриаршего сана и в звании простого монаха отослать на покаяние в Ферапонтов-Белозерский монастырь.
Казалось бы, с опалой главного сторонника исправления книг и обрядов дело "ревнителей старины" должно пойти в гору, но в жизни все произошло иначе. Тот же собор, что осудил Никона, вызвал на свои заседания главных распространителей Раскола, подверг их "мудрствования" испытанию и проклял как чуждые духовного разума и здравого смысла. Некоторые раскольники подчинились материнским увещеваниям Церкви и принесли покаяние в своих заблуждениях. Другие - остались непримиримыми.
Таким образом, религиозный Раскол в русском обществе стал фактом. Определение собора, в 1667 положившего клятву на тех, кто из-за приверженности неисправленным книгам и мнимостарым обычаям является противником Церкви, решительно отделило последователей этих заблуждений от церковной паствы.
Раскол долго еще тревожил государственную жизнь Руси. Восемь лет (1668-76) тянулась осада Соловецкого монастыря, ставшего оплотом старообрядчества. По взятии обители виновники бунта были наказаны, изъявившие покорность Церкви и царю - прощены и оставлены в прежнем положении. Через шесть лет после того возник раскольнический бунт в самой Москве, где сторону старообрядцев приняли, было, стрельцы под начальством князя Хованского. Прения о вере, по требованию восставших, проводились прямо в Кремле в присутствии правительницы Софии Алексеевны и патриарха.
Стрельцы, однако, стояли на стороне раскольников всего один день. Уже на следующее утро они принесли царевне повинную и выдали зачинщиков. Казнены были предводитель старообрядцев поп-расстрига Никита Пустосвят и князь Хованский, замышлявшие новый мятеж.
На этом прямые политические следствия Раскола заканчиваются, хотя раскольничьи смуты долго еще вспыхивают то тут, то там - по всем необъятным просторам Русской земли. Раскол перестает быть фактором политической жизни страны, но как душевная незаживающая рана - накладывает свой отпечаток на все дальнейшее течение русской жизни.
Как явление русского самосознания, Раскол может быть осмыслен и понят лишь в рамках православного мировоззрения, церковного взгляда на историю России.
Уровень благочестия русской жизни XVII в. был чрезвычайно высок даже в ее бытовой повседневности. "Мы выходили из церкви, едва волоча ноги от усталости и беспрерывного стояния, - свидетельствует православный монах Павел Алеппский, посетивший в это время Москву в свите Антиохийского патр. Макария. - Душа у нас расставалась с телом оттого, сколь длительны у них и обедни, и другие службы... Что за крепость в их телах и какие у них железные ноги! Они не устают и не утомляются... Какое терпение и какая выносливость! Несомненно, что все эти люди святые: они превзошли подвижников в пустынях", - удивлялся Павел россиянам.
Слова его, конечно, не следует воспринимать буквально. Да и длительное стояние в церкви само по себе еще ни о чем не говорит. Однако всякий, имеющий внутренний молитвенный опыт, знает по себе, сколь невыносимо тягостно пребывание в храме "по обязанности" и как незаметно летит время, когда Господь посещает наше сердце духом ревностной, пламенной молитвы, совокупляющей воедино все силы человеческого естества "миром Божиим, превосходящим всякое разумение" (Флп. 4:7).
Помня об этом, мы по-новому оценим и ту приверженность обряду, то благоговение перед богослужебной формой, которые, несомненно, сыграли в Расколе свою роль. Говоря "умрем за единый аз" (то есть за одну букву), ревнители обрядов свидетельствовали о высочайшем уровне народного благочестия, самим опытом связанного со священной обрядовой формой.
Только полное религиозное невежество позволяет толковать эту приверженность богослужебной форме как "отсталость", "неграмотность" и "неразвитость" русских людей XVII в. Да, часть из них ударилась в крайность, что и стало поводом для Раскола. Но в основе своей это глубокое религиозное чувство было здоровым и сильным - доказательством служит тот факт, что, отвергнув крайности Раскола, Православная Россия доселе сохранила благоговейное почтение к древним церковным традициям.
В каком-то смысле именно "избыток благочестия" и "ревность не по разуму" можно назвать среди настоящих причин Раскола, открывающих нам его истинный религиозный смысл. Общество раскололось в зависимости от тех ответов, которые давались на волновавшие всех, всем понятные в своей судьбоносной важности вопросы:
- Соответствует ли Россия ее высокому служению избранницы Божией?
- Достойно ли несет народ русский "иго и бремя" своего религиозно-нравственного послушания, своего христианского долга?
- Что надо делать, как устроить дальнейшую жизнь общества, дабы обезопасить освященное Церковными Таинствами устроение жизни от разлагающего, богоборческого влияния суетного мира, западных лжеучений и доморощенных соглашателей?
В напряженных раздумьях на эти темы проходил весь XVII век. Из пламени Смуты, ставшей не только династическим кризисом, политической и социальной катастрофой, но и сильнейшим душевным потрясением, русский народ вышел "встревоженным, впечатлительным и очень взволнованным". Временной промежуток между Смутой и началом Петровских реформ стал эпохой потерянного равновесия, неожиданностей и громогласных споров, небывалых и неслыханных событий.
Этот драматический век резких характеров и ярких личностей наиболее проницательные историки не зря называли "богатырским" (С.М. Соловьев). Неверно говорить о "замкнутости", "застое" русской жизни в семнадцатом столетии. Напротив, то было время столкновений и встреч как с Западом, так и с Востоком - встреч не военных или политических, которые Руси издавна были не в новинку, но религиозных, "идеологических" и мировоззренческих.
"Историческая ткань русской жизни становится в это время как-то особенно запутанной и пестрой, - пишет историк Г.В. Флоровский. - И в этой ткани исследователь слишком часто открывает совсем неожиданные нити... Вдруг показалось: а не стал ли уже и Третий Рим царством диавольским, в свой черед... В этом сомнении исход Московского царства. "Иного отступления уже не будет, зде бо бысть последняя Русь"... В бегах и нетях, вот исход XVII в. Был и более жуткий исход: "деревян гроб сосновый, гарь и сруб..."
Многочисленные непрерывные испытания утомили народ. Перемены в области самой устойчивой, веками незыблемой - религиозной - стали для некоторых умов искушением непосильным, соблазном гибельным и страшным. Те, у кого не хватило терпения, смирения и духовного опыта, решили - все, история кончается. Русь гибнет, отдавшись во власть слуг антихристовых. Нет более ни царства с Помазанником Божиим во главе, ни священства, облеченного спасительной силой благодати. Что остается? - Спасаться в одиночку, бежать, бежать вон из этого обезумевшего мира - в леса, в скиты.
Если же найдут - и на то есть средство: запереться в крепком срубе и запалить его изнутри, испепелив в жарком пламени смолистых бревен все мирские печали...
Настоящая причина Раскола - благоговейный страх: не уходит ли из жизни благодать? Возможно ли еще спасение, возможна ли осмысленная, просветленная жизнь? Не иссяк ли церковный источник живой воды - покоя и мира, любви и милосердия, святости и чистоты? Ведь все так изменилось, все сдвинулось со своих привычных мест. Вот и Смута, и книжная справа подозрительная... Надо что-то делать, но что? Кто скажет? Не осталось людей духовных, всех повывели! Как дальше жить? Бежать от жгучих вопросов и страшных недоумений, куда угодно бежать, лишь бы избавиться от томления и тоски, грызущей сердце...
В этом мятежном неустройстве - новизна Раскола. Ее не знает Древняя Русь, и "старообрядец" на самом деле есть очень новый душевный тип.
Воистину, глядя на метания Раскола, его подозрительность, тревогу и душевную муку (ставшую основанием для изуверства самосжигателей), понимаешь, сколь страшно и пагубно отпадение от Церкви, чреватое потерей внутреннего сердечного лада, ропотом и отчаянием.
Все претерпеть, отринуть все соблазны, пережить все душевные бури, лишь бы не отпасть от Церкви, только бы не лишиться ее благодатного покрова и всемогущего заступления - таков религиозный урок, преподанный России тяжелым опытом Раскола.
Митрополит Иоанн (Снычев)
О Расколе писали многие. Историки - каждый по-своему - толковали его причины и разъясняли следствия (большей частью весьма неудовлетворительно и поверхностно). Рационализированные научные методики и широкая эрудиция ученых мужей оказались беспомощны там, где для решения вопросов требовалось понимание духовных, таинственных глубин народного сознания и благодатного церковного устроения.
Непосредственным поводом для Раскола послужила так называемая "книжная справа" - процесс исправления и редактирования богослужебных текстов. Не один историк останавливался в недоумении перед трудным вопросом: как столь ничтожная причина могла породить столь великие следствия, влияние которых мы до сих пор испытываем на себе? Между тем ответ достаточно прост - беда в том, что его не там искали. Книжная справа была лишь поводом, причины же, настоящие, серьезные, лежали гораздо глубже, коренясь в основах русского религиозного самосознания.
Религиозная жизнь Руси никогда не застаивалась. Обилие живого церковного опыта позволяло благополучно решать самые сложные вопросы в духовной области. Наиболее важными из них общество безоговорочно признавало соблюдение исторической преемственности народной жизни и духовной индивидуальности России, с одной стороны, а с другой - хранение чистоты вероучения независимо ни от каких особенностей времени и местных обычаев.
Незаменимую роль в этом деле играла богослужебная и вероучительная литература. Церковные книги из века в век являлись той незыблемой материальной скрепой, которая позволяла обеспечить непрерывность духовной традиции. Поэтому неудивительно, что по мере оформления единого централизованного Русского государства вопрос о состоянии книгоиздания и пользования духовной литературой превращался в важнейший вопрос церковной и государственной политики.
Еще в 1551 Иоанн IV созвал собор, имевший целью упорядочить внутреннюю жизнь страны. Царь самолично составил перечень вопросов, на которые предстояло ответить собранию русских пастырей, дабы авторитетом своих решений исправить изъяны народной жизни, препятствующие душеспасению и богоугодному устроению Русского царства.
Рассуждения собора были впоследствии разделены на сто глав, откуда и сам он получил название Стоглавого. Предметом его внимания, среди многих других, стал и вопрос о церковных книгах. Их порча через переписывание неподготовленными писцами, допускавшими ошибки и искажения, была очевидна для всех. Собор горько жаловался на неисправность богослужебных книг и вменил в обязанность протопопам и благочинным исправлять их по хорошим спискам, а книг непересмотренных не пускать в употребление. Тогда же возникло убеждение, что надо завести вместо писцов типографию и печатать книги.
После Стоглава вплоть до половины XVII в. дело исправления книг существенных изменений не претерпело. Книги правились с добрых переводов по славянским древним спискам и неизбежно несли в себе все ошибки и неисправности последних, которые в печати становились еще распространеннее и тверже. Единственное, чего удалось достигнуть, было предупреждение новых ошибок - патриарх Гермоген установил для этого при типографии даже особое звание книжных справщиков.
В Смутное время печатный дом сгорел, и издание книг на время прекратилось, но, как только обстоятельства позволили опять, за издание взялись с завидным рвением. При патриархе Филарете (1619-33), Иоасафе I (1634-41) и Иосифе (1642-52) труды, предпринятые по этой части, доказали необходимость сверки не по славянским спискам, а по греческим оригиналам, с которых когда-то и делались первоначальные переводы.
В ноябре 1616 царским указом поручено было архим. Сергиевской лавры Дионисию, священнику с. Климентьевского Ивану Наседке и канонархисту лавры старцу Арсению Глухому заняться исправлением Требника. Справщики собрали необходимую для работы литературу (кроме древних славянских рукописей было у них и четыре греческих Требника) и принялись за дело с живым усердием и должной осмотрительностью. Арсений хорошо знал не только славянскую грамматику, но и греческий язык, что давало возможность сличения текстов и обнаружения многочисленных ошибок, сделанных позднейшими переписчиками.
Книгу исправили - себе на беду. В Москве огласили их еретиками, и на Соборе 1618 постановили: "Архимандрит Дионисий писал по своему изволу. И за то архимандрита Дионисия да попа Ивана от Церкви Божией и литургии служити отлучаем, да не священствуют". Пока происходили соборные совещания, Дионисия держали под стражей, а в праздничные дни в кандалах водили по Москве в назидание народу, кричавшему: "Вот еретик!" - и бросавшему в страдальца чем ни попадя.
Восемь лет томился в заточении архимандрит, пока патр. Филарет не получил в 1626 письменный отзыв восточных первосвятителей в защиту исправлений, произведенных Дионисием. Как первый, дальний еще раскат грома предвещает грядущую бурю, так этот случай с исправлением Требника стал первым провозвестником Раскола. В нем с особой отчетливостью отразились причины надвигающейся драмы, и потому он достоин отдельного обстоятельного рассмотрения.
Дионисия обвинили в том, что он "имя Святой Троицы велел в книгах марать и Духа Святого не исповедует, яко огнь есть". На деле это означало, что исправители полагали сделать перемены в славословиях Святой Троицы, содержащихся в окончании некоторых молитв, и в чине водосвятного молебна исключили (в призывании ко Господу "освятить воду сию Духом Святым и огнем") слова "и огнем", как внесенные произвольно переписчиками.
Бурная и резкая отповедь, полученная справщиками, осуждение и заточение Дионисия кажутся большинству современных исследователей совершенно несоответствующими малости его "проступка". Неграмотность и сведение личных счетов не может удовлетворительно объяснить произошедшее. Исправление в большинстве случаев сводилось просто к восстановлению смысла, да и против справщиков выступали не только малоученные уставщики лавры, но и московское духовенство. Ученый старец Антоний Подольский написал даже против Дионисия обширное рассуждение "Об огне просветительном"...
Причина непонимания здесь - как и во многих иных случаях - одна: оскудение личного духовного опыта, присущего настоящей, неискаженной церковной жизни. Его значение невозможно переоценить. Мало того что он дает человеку бесценный внутренний стержень, живую уверенность в смысле и цели существования - в масштабах исторических он служит единственным связующим звеном в бесконечной череде сменяющих друг друга поколений, единственным мерилом преемственности и последовательности народной жизни, единственной гарантией понимания нами собственного прошлого. Ведь содержание этого духовного опыта не меняется, как не меняется Сам Бог - его неисчерпаемый источник.
Что касается осуждения Дионисия, то оно прямо связано с той ролью, какую играло понятие благодатного огня в православной мистике. Дело в том, что описать достоверно и точно благодатные духовные переживания человека невозможно. Можно лишь образно засвидетельствовать о них. В этих свидетельствах, рассеянных во множестве на страницах Священного Писания и творений Святых Отцов, чуть ли не чаще всего говорится об огне. "Огонь пришел Я низвесть на землю: и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!" (Лк. 12:49) - свидетельствует Сам Господь о пламени благочестивой ревности, любви и милосердия, которым пламенело Его сердце. "Духа не угашайте" (1 Сол. 5:19), - призывает христиан первоверховный апостол Павел. "Я всеми силами молюсь о вас Богу, чтобы Он вверг в ваши сердца огнь, да возможете право править вашими намерениями и чувствами и отличать добро от зла", - говорил своим духовным чадам Антоний Великий, древний основатель скитского монашеского жития. Учитывая высочайший уровень личного благочестия на Руси в н. XVII в., полноту и глубину благодатного опыта не только среди иночества, но и у большинства мирян, с этой точки зрения вряд ли покажется странной болезненная реакция общества на правку Дионисия.
В ней усмотрели противоречие с самой духовной жизнью Церкви, заподозрили опасность пренебрежительного, бестрепетного отношения к благодати Божией, "огнем попаляющей" терние грехов человеческих. Опасность эта в общественном сознании, еще не успокоившемся после мятежей Смутного времени, прочно связывалась с ужасами государственного распада и державной немощи. По сути дела, Дионисий был прав - слова "и огнем" действительно являлись позднейшей вставкой, подлежащей исправлению, но и противники его вовсе не были невеждами и мракобесами.
Дело исправления оказалось вообще трудным и сложным. Речь шла о безупречном издании чинов и текстов, переживших вековую историю, известных во множестве разновременных списков - так что московские справщики сразу были вовлечены во все противоречия рукописного предания. Они много и часто ошибались, сбивались и запутывались в трудностях, которые могли бы поставить в тупик и сегодняшних ученых.
Впрочем, для успешности работ было сделано все что можно. Непрестанное внимание уделялось предприятию на самом высоком уровне. "Лета 7157 (1649), мая в девятый день по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всея Руси указу, и по благословению господина святителя (патриарха. - Прим. авт.) Иосифа... велено было ехати в Иерусалим". Следствием указа стало отправление на Восток за древними достоверными списками книг келаря Арсения Суханова, исколесившего в поисках таковых не одну сотню верст и вывезшего в Россию около семисот рукописей, 498 из которых были собраны им в Афонских монастырях, а остальные обретены в "иных старожитных местах".
25 июля 1652 патриаршество всея Руси принял Новгородский митрополит Никон. Связанный с государем Алексеем Михайловичем узами тесной личной дружбы, одаренный недюжинными способностями ума и волевым решительным характером, он с присущей ему энергией взялся за дела церковного устроения, среди которых важнейшим продолжало числиться дело исправления книг. В тот день вряд ли кому могло прийти в голову, что служение Никона будет прервано драматическими событиями: Расколом, борьбой за самостоятельность церковной власти, разрывом с царем, соборным судом и ссылкой в дальний монастырь - в качестве простого поднадзорного монаха.
Через два года по вступлении на престол первосвятителя России патриарх созвал русских архиереев на собор, где была окончательно признана необходимость исправления книг и обрядов. Когда первая часть работы была проделана, то для рассмотрения ее Никон созвал в 1656 новый собор, на котором вместе с русскими святителями присутствовали два патриарха: Антиохийский Макарий и Сербский Гавриил. Собор одобрил новоисправленные книги и повелел по всем церквам вводить их, а старые отбирать и сжигать.
Казалось бы, все происходит в полнейшем соответствии с многовековой церковной практикой, ее традициями и не может вызвать никаких нареканий. Тем не менее именно с этого времени появляются в среде духовенства и народа хулители "новшеств", якобы заводимых в Церкви и в государстве Русском всем на погибель.
Царю подавали челобитные, умоляя защитить Церковь. Про греков, считавшихся источниками "новшеств", говорили, что они под турецким игом изменили Православию и предались латинству. Никона ругали изменником и антихристом, обвиняя во всех мыслимых и немыслимых грехах. Несмотря на то что подавляющее &большинство населения признало дело "книжной справы" с пониманием и покорностью, общество оказалось на грани новой Смуты.
Патриарх принял свои меры. Павел, епископ Коломенский, отказавшийся безоговорочно подписать соборное определение, одобрявшее исправления, был лишен сана и сослан в Палеостровский монастырь, другие вожди Раскола (протопопы Аввакум и Иоанн Неронов, кн. Львов) также разосланы по дальним обителям. Угроза новой Смуты отпала, но молва о наступлении последних времен, о близком конце света, о патриаршей "измене" продолжала будоражить народ.
С 1657, в результате боярских интриг, отношения царя с патриархом стали охладевать. Результатом разрыва стало оставление Никоном Москвы в 1658 и его добровольное самозаточение в Воскресенской обители. Восемь лет пробыл патриарх в своем любимом монастыре. Восемь лет столица оставалась без "настоящего" патриарха, обязанности которого самим же Никоном были возложены на Крутицкого митрополита Питирима. Положение становилось невыносимым, и в конце концов недоброжелатели первосвятителя добились своего: в конце 1666 под председательством двух патриархов - Антиохийского и Александрийского, в присутствии десяти митрополитов, восьми архиепископов и пяти епископов, сонма духовенства черного и белого состоялся соборный суд над Никоном. Он постановил: лишить старца патриаршего сана и в звании простого монаха отослать на покаяние в Ферапонтов-Белозерский монастырь.
Казалось бы, с опалой главного сторонника исправления книг и обрядов дело "ревнителей старины" должно пойти в гору, но в жизни все произошло иначе. Тот же собор, что осудил Никона, вызвал на свои заседания главных распространителей Раскола, подверг их "мудрствования" испытанию и проклял как чуждые духовного разума и здравого смысла. Некоторые раскольники подчинились материнским увещеваниям Церкви и принесли покаяние в своих заблуждениях. Другие - остались непримиримыми.
Таким образом, религиозный Раскол в русском обществе стал фактом. Определение собора, в 1667 положившего клятву на тех, кто из-за приверженности неисправленным книгам и мнимостарым обычаям является противником Церкви, решительно отделило последователей этих заблуждений от церковной паствы.
Раскол долго еще тревожил государственную жизнь Руси. Восемь лет (1668-76) тянулась осада Соловецкого монастыря, ставшего оплотом старообрядчества. По взятии обители виновники бунта были наказаны, изъявившие покорность Церкви и царю - прощены и оставлены в прежнем положении. Через шесть лет после того возник раскольнический бунт в самой Москве, где сторону старообрядцев приняли, было, стрельцы под начальством князя Хованского. Прения о вере, по требованию восставших, проводились прямо в Кремле в присутствии правительницы Софии Алексеевны и патриарха.
Стрельцы, однако, стояли на стороне раскольников всего один день. Уже на следующее утро они принесли царевне повинную и выдали зачинщиков. Казнены были предводитель старообрядцев поп-расстрига Никита Пустосвят и князь Хованский, замышлявшие новый мятеж.
На этом прямые политические следствия Раскола заканчиваются, хотя раскольничьи смуты долго еще вспыхивают то тут, то там - по всем необъятным просторам Русской земли. Раскол перестает быть фактором политической жизни страны, но как душевная незаживающая рана - накладывает свой отпечаток на все дальнейшее течение русской жизни.
Как явление русского самосознания, Раскол может быть осмыслен и понят лишь в рамках православного мировоззрения, церковного взгляда на историю России.
Уровень благочестия русской жизни XVII в. был чрезвычайно высок даже в ее бытовой повседневности. "Мы выходили из церкви, едва волоча ноги от усталости и беспрерывного стояния, - свидетельствует православный монах Павел Алеппский, посетивший в это время Москву в свите Антиохийского патр. Макария. - Душа у нас расставалась с телом оттого, сколь длительны у них и обедни, и другие службы... Что за крепость в их телах и какие у них железные ноги! Они не устают и не утомляются... Какое терпение и какая выносливость! Несомненно, что все эти люди святые: они превзошли подвижников в пустынях", - удивлялся Павел россиянам.
Слова его, конечно, не следует воспринимать буквально. Да и длительное стояние в церкви само по себе еще ни о чем не говорит. Однако всякий, имеющий внутренний молитвенный опыт, знает по себе, сколь невыносимо тягостно пребывание в храме "по обязанности" и как незаметно летит время, когда Господь посещает наше сердце духом ревностной, пламенной молитвы, совокупляющей воедино все силы человеческого естества "миром Божиим, превосходящим всякое разумение" (Флп. 4:7).
Помня об этом, мы по-новому оценим и ту приверженность обряду, то благоговение перед богослужебной формой, которые, несомненно, сыграли в Расколе свою роль. Говоря "умрем за единый аз" (то есть за одну букву), ревнители обрядов свидетельствовали о высочайшем уровне народного благочестия, самим опытом связанного со священной обрядовой формой.
Только полное религиозное невежество позволяет толковать эту приверженность богослужебной форме как "отсталость", "неграмотность" и "неразвитость" русских людей XVII в. Да, часть из них ударилась в крайность, что и стало поводом для Раскола. Но в основе своей это глубокое религиозное чувство было здоровым и сильным - доказательством служит тот факт, что, отвергнув крайности Раскола, Православная Россия доселе сохранила благоговейное почтение к древним церковным традициям.
В каком-то смысле именно "избыток благочестия" и "ревность не по разуму" можно назвать среди настоящих причин Раскола, открывающих нам его истинный религиозный смысл. Общество раскололось в зависимости от тех ответов, которые давались на волновавшие всех, всем понятные в своей судьбоносной важности вопросы:
- Соответствует ли Россия ее высокому служению избранницы Божией?
- Достойно ли несет народ русский "иго и бремя" своего религиозно-нравственного послушания, своего христианского долга?
- Что надо делать, как устроить дальнейшую жизнь общества, дабы обезопасить освященное Церковными Таинствами устроение жизни от разлагающего, богоборческого влияния суетного мира, западных лжеучений и доморощенных соглашателей?
В напряженных раздумьях на эти темы проходил весь XVII век. Из пламени Смуты, ставшей не только династическим кризисом, политической и социальной катастрофой, но и сильнейшим душевным потрясением, русский народ вышел "встревоженным, впечатлительным и очень взволнованным". Временной промежуток между Смутой и началом Петровских реформ стал эпохой потерянного равновесия, неожиданностей и громогласных споров, небывалых и неслыханных событий.
Этот драматический век резких характеров и ярких личностей наиболее проницательные историки не зря называли "богатырским" (С.М. Соловьев). Неверно говорить о "замкнутости", "застое" русской жизни в семнадцатом столетии. Напротив, то было время столкновений и встреч как с Западом, так и с Востоком - встреч не военных или политических, которые Руси издавна были не в новинку, но религиозных, "идеологических" и мировоззренческих.
"Историческая ткань русской жизни становится в это время как-то особенно запутанной и пестрой, - пишет историк Г.В. Флоровский. - И в этой ткани исследователь слишком часто открывает совсем неожиданные нити... Вдруг показалось: а не стал ли уже и Третий Рим царством диавольским, в свой черед... В этом сомнении исход Московского царства. "Иного отступления уже не будет, зде бо бысть последняя Русь"... В бегах и нетях, вот исход XVII в. Был и более жуткий исход: "деревян гроб сосновый, гарь и сруб..."
Многочисленные непрерывные испытания утомили народ. Перемены в области самой устойчивой, веками незыблемой - религиозной - стали для некоторых умов искушением непосильным, соблазном гибельным и страшным. Те, у кого не хватило терпения, смирения и духовного опыта, решили - все, история кончается. Русь гибнет, отдавшись во власть слуг антихристовых. Нет более ни царства с Помазанником Божиим во главе, ни священства, облеченного спасительной силой благодати. Что остается? - Спасаться в одиночку, бежать, бежать вон из этого обезумевшего мира - в леса, в скиты.
Если же найдут - и на то есть средство: запереться в крепком срубе и запалить его изнутри, испепелив в жарком пламени смолистых бревен все мирские печали...
Настоящая причина Раскола - благоговейный страх: не уходит ли из жизни благодать? Возможно ли еще спасение, возможна ли осмысленная, просветленная жизнь? Не иссяк ли церковный источник живой воды - покоя и мира, любви и милосердия, святости и чистоты? Ведь все так изменилось, все сдвинулось со своих привычных мест. Вот и Смута, и книжная справа подозрительная... Надо что-то делать, но что? Кто скажет? Не осталось людей духовных, всех повывели! Как дальше жить? Бежать от жгучих вопросов и страшных недоумений, куда угодно бежать, лишь бы избавиться от томления и тоски, грызущей сердце...
В этом мятежном неустройстве - новизна Раскола. Ее не знает Древняя Русь, и "старообрядец" на самом деле есть очень новый душевный тип.
Воистину, глядя на метания Раскола, его подозрительность, тревогу и душевную муку (ставшую основанием для изуверства самосжигателей), понимаешь, сколь страшно и пагубно отпадение от Церкви, чреватое потерей внутреннего сердечного лада, ропотом и отчаянием.
Все претерпеть, отринуть все соблазны, пережить все душевные бури, лишь бы не отпасть от Церкви, только бы не лишиться ее благодатного покрова и всемогущего заступления - таков религиозный урок, преподанный России тяжелым опытом Раскола.
Митрополит Иоанн (Снычев)
